тый как кусок бетона («квадрат»): обрюзгшее и прыщавое лицо
извращенца; девушка с лицом, изуродованным кислотой, ко-
торой в нее плеснули. Люди прибывали — еще и еще. То что я
видел было безумным миром. Я думал о нем ночью в четверг. Я
думал о том, как труд но возвращаться в мир бессмыслицы, в бо-
лезненно искаженный мир, в мир человеческих причуд и из-
вращений. Я видел, что урод я, а не они, потому что я был более
реален. Так, это гигантское помещение было битком набито
людьми, такими же сумасшедшими и ненормальными, как люди
с телевидения, люди на киноэкранах, в коммерческих роликах,
люди, похожие на девицу, ведущую какой-то телевизионной
программы (она была одета в короткое платье, в котором на
месте влагалища был прорезано отверстие, а к ней подходили
мужчины с соломинками, вставляли их в ее половую щель и
делали вид, что пьют).
Короче, вот он я посреди всего этого сумасшествия — и это
более чем символично. Вот я лежу на (а может быть — в или
внутри) весьма странной кровати, а рядом со мной лежит муж-
|
|
чина, одетый как индийский набоб или князь. Голова его по-
крыта тюрбаном, усеянным драгоценными камнями, такие же
камни усеивают его богатую одежду. Потом на меня надвигает-
ся какой-то силуэт. Я поворачиваюсь к парню и спрашиваю:
«Кто это?» Он отвечает: «Это —...». Я не помню, назвал ли он
какое-то определенное имя, но мне кажется, что это была жен-
щина. Для того, чтобы проверить, я протянул руку к тому мес-
ту, где должны быть сиськи, и рука моя нащупала упругую мя-
систую грудь. Я набросился на это создание, напомнившее мне
толстых брейгелевских женщин, одетое в какую-то немысли-
мую желтую фланелевую пижаму. Она была похожа на боль-
шого мягкого плюшевого мишку. Я схватил ее за причинное
место и принялся тереть его о мой член. Я проснулся в момент
эякуляции. Я выбрался из постели, испугавшись, что проспал
и теперь опоздаю на прием к Янову, но времени было еще дос-
таточно.
После того, как я рассказал об этих снах Янову, он попы-
тался довести меня до какого-то чувства, снова и снова затра-
гивая тему одиночества и заброшенности. Я снова и снова при-
нимался излагать все чувства, которые мог ощущать внутри