Артур Янов

Теперь мне окончательно ясна разница между двумя этими

типами лечения. Проходя реальную терапию, я в течение часа

сидения у психотерапевта предавалась интеллектуальным и сло-

весным играм, короче, занималась всякой ерундой; теперь же

мое время не ограничено ничем, я могу полностью прочувство-

вать мою старую боль. Чем сильнее я ее чувствую, тем меньше

ее остается. Теперь я понимаю, что мне нужен не совет посто-

роннего, мне нужно ощущение боли, только оно одно способ-

но мне помочь. Данный другим человеком совет заставляет меня

приспосабливаться к стандартам поведения, которые наклады-

ваются на меня, независимо от того, кто я и что чувствую. Это

стандарт невротического общества, и, к сожалению, целью те-

рапии реальности является подгонка внешнего поведения под

социальный стандарт; короче, делай то, что «реалистично, от-

ветственно и правильно». Таким образом, по иронии судьбы,

терапия реальной ответственности поддерживала мою нереаль-

ность, так как я сама поддерживала процесс сохранения нере-

альности. Напротив, в первичной терапии я сбрасываю с себя

слои нереальности, снимаю гладкую маску благополучия, уби-

рая парадный лживый фасад. Я ничего не делаю для того, что-

бы «справляться» или «нормально функционировать», я про-

сто срываю с себя нереальную оболочку и становлюсь чувству-

ющим человеческим существом.

Реальная терапия утверждает, что основные потребности

какого-то человека могут быть удовлетворены одним другим

человеком или группой людей. При таком подходе я бы на всю

жизнь осталась невротиком, так как искала бы того, кого даже

теоретически никогда не смогла бы найти, потому что мне была

нужна родительская любовь. Первичная терапия сразу берет

быка за рога. Только мои родители могли удовлетворить мою

детскую потребность. Я больше не жду, что муж восполнит про-

бел любви, оставленный моим отцом. Когда я выздоровею, то

смогу свободно оставить мужа в покое, я смогу любить его как

такового, а не как моего суррогатного папу.

На фоне терапии реальности мой невроз только усугубил-

ся, потому что суррогатным отцом стал психотерапевт: он был

добр, ласков, внимателен. Он слушал меня так, как меня ни-

когда не слушал мой родной отец. Это привело меня к зависи-