2015-09-06
409
Она снова была в лесу. Среди огромных деревьев и папоротника. В коричневом сумраке, исчерченном косыми солнечными лучами. Ей почудилось, что лес узнал ее, он словно был рад ее возвращению.
Мила огляделась и увидела, что стоит на уже знакомой узкой тропе. Она вдруг услышала что-то похожее на шепот. Он раздавался из зарослей папоротника, растущего вдоль тропы чуть дальше. Шепот звал ее за собой, и Мила, не раздумывая, пошла на зов. Она чувствовала — этот таинственный шепот вовсе не желает ей зла.
Какое-то время шепот папоротника вел ее вперед. Он не удалялся, но и не позволял ей приблизиться, все время оставаясь на одинаковом расстоянии от нее. Мила прислушивалась, пытаясь различить слова, но ничего не вышло. Зато она смогла понять, что в этом шепоте был не один голос, а несколько — они то сливались, то словно перебивали друг друга. При этом Мила каким-то образом точно знала: голоса не принадлежали множеству разных существ, этот шепот сам по себе был одним цельным существом. В нем слышались одновременно возбуждение, тайна и предостережение. Но чем дальше она шла, тем тише и нерешительнее он звучал. В какой-то момент Мила вдруг поняла — скрывающийся в папоротнике шепот… боится.
|
|
|
Наконец деревья расступились, и Мила увидела впереди уже знакомый дом, прислоненный к стволу большой сосны, чьи ветви накрывали его словно навесом. Окна дома были заколочены досками. Все, кроме чердачного. Оно притягивало взгляд Милы, и какое-то время она, словно загипнотизированная, вглядывалась в зияющий чернотой ромб окна. У нее было чувство, что кто-то прячется там на чердаке. Прячется — и смотрит на нее из темноты. Она ощущала всем своим нутром, что этот взгляд полон злобы и ненависти.
Мила ближе подошла к дому, мысленно спрашивая себя, где же здесь дверь. Медленно и осторожно она пошла вокруг дома и вскоре обнаружила ее. Дверь была узкая, одностворчатая. Доски давно прогнили. Мила потянула за железную скобу, служившую дверной ручкой. С противным скрипом дверь отворилась. Только теперь Мила осознала, что давно уже не слышит шепота, который привел ее сюда. Почему-то это встревожило ее. Она нерешительно замерла возле открытой двери, спрашивая себя, зачем она здесь и зачем ей заходить в этот заброшенный, словно бы давно одичавший в лесной глуши дом? Но внезапно возникшая в ее сознании мысль была такой четкой и ясной, что Мила перестала сомневаться.
Попасть на чердак — вот что ей нужно. Она должна узнать, что скрывается за маленьким ромбовидным чердачным окном. Увидеть, кто прячется на чердаке. Тогда она обязательно поймет что-то важное — нечто такое, что ей просто необходимо понять.
|
|
|
Не колеблясь, Мила вошла в дом. Ей было боязно, но сильного страха она не ощущала, когда шаг за шагом продвигалась в глубь дома. Половицы под ногами сильно скрипели, а сумрак из глубины, наполнявший сердце этого дома, становился все ближе.
Продолжая продвигаться вперед, Мила подумала, где же здесь лестница на чердак? И почти одновременно с этой мыслью пришло кое-что еще, но уже не из ее сознания, а извне. В плотном сгустке темноты впереди нее вдруг раздался голодный звериный рык.
Дыхание застряло в горле, и Мила остановилась. Рычание раздалось снова, но уже громче. Оно исходило оттуда — из самого сердца дома, наполненного беспросветной тьмой. Мила попятилась, когда зверь снова зарычал и в темноте вспыхнули два огонька — глаза, налитые кровью. Леденящий ужас одним рывком вытолкнул из груди Милы воздух. Она резко повернулась и бросилась бежать прочь — к спасительному прямоугольнику двери, наполненному дневным светом. И словно только этого дожидаясь, зверь бросился за ней. Его рычание за ее спиной оглушало, но страх гнал Милу вперед. Она была уже близко — еще три шага и она выбежит на свет, где зверь не будет преследовать ее! Но в самый последний момент Мила зацепилась ногой за выступающую половицу и с глухим вскриком упала. Лежа ничком на полу, она повернула голову назад в тот самый миг, когда прямо на нее бросилась огромная черная тень…
Мила резко вскочила на постели. Нервно озираясь в рассветных сумерках, она лишь спустя полминуты поняла, что это был только сон. Лоб был покрыт испариной. Она вытерла его рукой и поняла, что пот холодный. И почти тотчас осознала, что ее знобит.
Только сон… А действительно ли это был всего лишь сон и больше ничего? Ведь она уже видела его: тот же лес, тот же дом, тот же невидимый зверь, который хочет напасть на нее.
Укутавшись в одеяло, Мила спрашивала себя, почему это происходит? Почему она так часто стала видеть повторяющиеся сны? Сны, которые что-то значили. Сейчас ей было сложно ответить себе, когда это началось, но она точно могла сказать, что так было не всегда. Под «всегда» Мила подразумевала то время, когда она уже знала о своем Северном Оке и, конечно, о том, что она маг.
Если бы она могла посоветоваться с кем-то… Но Гурий не приходил в сознание, а Акулину Мила не хотела отягощать еще и своими проблемами — ей и так было тяжело. Барбарис сейчас находился во Внешнем мире, да и вряд ли он смог бы помочь ей в этом вопросе. Съездить к Прозору Мила не могла из-за запрета покидать Троллинбург. Друзья, Ромка и Белка, наверняка ничего не смогли бы ей подсказать — ведь в их семьях не было ясновидящих. Мила подумала о Велемире, но… Ей было неудобно к нему обращаться. Он и так уже слишком много для нее сделал, попросив Вирта защищать ее на суде.
Словом… посоветоваться было не с кем, как бы она ни нуждалась в совете. К тому же сейчас у нее и так в жизни было слишком много сложностей. Сны… В конце концов, это может подождать.
Наблюдая сквозь прикрытые веки, как приближающийся рассвет мягким, невидимым прикосновением делает очертания предметов в комнате яснее и четче, Мила, не заметив того, провалилась в сон.
* * *
Утром, когда Мила проснулась, Белки в комнате уже не было. Повернувшись под одеялом, Мила поежилась от холода и не сразу поняла, что замерзла из-за того, что лежит на очень влажной простыне. Она вспомнила, что перед рассветом просыпалась в холодном поту. Это было не удивительно, учитывая, что причиной ее раннего пробуждения был кошмарный сон.
Мила выбралась из-под одеяла и, дрожа от холода, потянулась за одеждой. Пока она переодевалась из тонкой летней пижамы (такой же влажной, как и ее постель) в сухую школьную форму, по ее телу сновали мурашки. Сначала Мила собиралась высушить постельное белье заклинанием «Ксеротерм», но потом с досадой вспомнила, что ей нечем это сделать. Отсутствие карбункула с каждым днем все больше выбивало ее из колеи.
|
|
|
Все, что ей оставалось, это откинуть одеяло, а простыню повесить в ванной на бельевой веревке до вечера. С пижамой было проще — развешенная на спинке стула, она очень быстро высохнет.
Через минуту, когда простыня висела на бельевой веревке, Мила подошла к зеркалу в ванной, которое висело прямо над большой раковиной. Посмотрев на свое отражение, она отметила, что выглядит какой-то измученной и уставшей, словно ночью не спала, а действительно бродила по лесу. Видимо, кошмары не способствовали отдыху во сне.
Собрав волосы в хвост, Мила открыла кран и взяла в руки зубную щетку. Покончив с процедурой умывания, она вновь распустила волосы, но от зеркала отходить не спешила. Ей вдруг стало интересно, что сейчас поделывает ее пугало. Первые дни после нанесения татуировки Мила при каждом удобном случае проверяла, танцует пугало или нет, и заметила интересную вещь. Когда поблизости никого не было, пугало выглядело, как самая обычная татуировка, никакого отношения не имеющая к магии, — оно не двигалось. Но если недалеко, например в соседней комнате, за стеной, были люди, пугало всегда танцевало. Это напоминало некий ритуальный танец с хаотичными движениями, хотя на самом деле пугало всего лишь подпрыгивало на своей единственной ноге и качало руками, как коромыслом. И не имело значения, могут быть опасны для нее находящиеся рядом люди или нет. Были люди — был танец. Но пока что единственными, кого напугал танец на тот момент скрытого от глаз пугала, были Воронов и Лютов. Друзья не чувствовали никакого дискомфорта, находясь рядом с Милой. Как и предупреждал Шило: пугало отпугивает только тех, кто хочет причинить его хозяину вред.
Расстегнув верхние пуговицы школьной кофты, Мила оттянула немного в сторону ткань. Как она и предполагала, пугало под левой ключицей было неподвижно. Видимо, на верхнем этаже средней башни Львиного зева не осталось ни одного человека — все уже давно проснулись и спустились в столовую к завтраку.
|
|
|
Застегнув кофту, Мила еще раз осмотрела свое отражение в зеркале. На фоне белой простыни, висящей у нее за спиной, ее кожа казалась желтоватой, как пергамент, — румянец отсутствовал напрочь. Со вздохом Мила подумала, что ей, в общем-то, все равно, как она выглядит, и равнодушно повернулась к своему отражению спиной… В этот самый момент перед глазами все подернулось рябью, словно она заглянула в наполненную водой ванну.
Немигающим взглядом Мила уставилась на белую простыню, развешенную на бельевой веревке, — под ней один за другим проступали очертания трех неправильных овалов.
Мила осознавала: то, что она сейчас видит, нереально — это лишь видение. Но страх камнем подкатил к горлу, потому что она уже знала, что последует дальше.
В районе каждого овала, чуть ниже, заскользили по простыне длиннопалые ладони. Ткань стала прозрачной, и на Милу глянули три пары темных круглых провалов вместо глаз. Рты существ — безгубые, сшитые белыми нитками, — растянулись и наружу вырвались звуки — жуткие создания по ту сторону простыни словно задыхались. В их стонах была непереносимая мука. Их стоны обещали непереносимую муку. Одновременно.
Мила чувствовала, что из-за камня в горле и сама больше не может дышать. Не в силах отвести взгляд от раскрытых ртов с натянутыми от края до края белыми нитями, Мила усилием воли заставила себя сделать вдох. В тот же миг по телу прокатилась волна расслабления, и веки непроизвольно сомкнулись.
Когда Мила открыла глаза, перед ней не было ничего, кроме висящей на бельевой веревке белой простыни.
Мила с паническим страхом потянулась к своему горлу, словно хотела убедиться, что внутри больше нет никакого камня, сделала глубокий лихорадочный вздох и, держась подальше от собственной простыни, боком вышла из ванной.
* * *
Единственное, что действительно радовало Милу в это утро, когда она пришла в Думгрот, это возможность хотя бы на один день уроков обойтись без магического проводника. Второй парой в ее расписании значилась левитация, для которой волшебные перстни и палочки были вообще не нужны. После обеда — сдвоенное зельеварение. Мила была уверена, что если Акулина даст новое зелье, то она разрешит ей просто понаблюдать за действиями Ромки. Сомнения вызывала только первая пара Инверсий. Мила смутно представляла, в чем была суть этого предмета, но, так как возле названия в скобках было указано — «Лекция», предположила, что магический проводник, по крайней мере, сегодня, на Инверсиях ей не понадобится. Ей очень бы не хотелось, чтобы еще кто-то из преподавателей по примеру Фреди заставил бы ее заниматься с чем-то вроде той дубовой палочки, с которой она намучалась на боевой магии.
Класс, где пятикурсникам предстояло изучать курс Инверсии, находился на четвертом этаже северного крыла замка Думгрот. Сейчас здесь собрались все меченосцы, белорогие и златоделы пятого курса — ни один не отказался изучать дисциплину, преподавателем которой был профессор Шмигаль.
Инфернальность нового для пятикурсников учителя воздействовала на студентов странным образом: все сидели едва дыша. Его внешность действительно производила очень сильное впечатление: высокий, сухопарый, с глубоко посаженными черными глазами, крючковатым носом, узким, длинным лицом, с маленькой черной бородкой клинышком, а вдобавок ко всему этому — со смоляными волосами, всклокоченными так, что в прическе легко угадывалось что-то от черта, каким его изображали на старинных гравюрах… В общем, с такой внешностью профессор Шмигаль мог без проблем рассчитывать на мертвую тишину в классе, чего и добивался… одним своим присутствием.
— Доброе утро, класс, — холодным и пронзительно чистым, как журчание воды в горах, голосом сказал профессор.
Мила слегка сглотнула и, тайком повращав глазами, перехватила взгляд Ромки — обоим показалось, что после этих слов по классу пронеслось эхо. Мила была уверена, что в таком небольшом классе с относительно невысоким потолком, где стены были увешены старинными гобеленами, а окна — бархатными шторами, возникновение эха невозможно в принципе.
Косясь глазами по сторонам, Мила непроизвольно заметила в другом ряду Лютова, но тут же отвернулась, мысленно убеждая себя, что надо привыкать к этому — теперь почти на всех уроках она будет вынуждена лицезреть его ненавистную персону. Придется научиться игнорировать его, в ином случае лучше сразу бросить школу. Мысль показалась настолько нелепой, что Мила про себя решила — она обязательно научится не замечать Лютова. Нужно только придумать способ.
— На сегодняшней лекции, — говорил тем временем профессор Шмигаль, создавая негромкое, но все же уловимое слухом эхо, — я расскажу вам, что такое магические инверсии и как мы с вами будем их изучать.
Сев на высокий с подлокотниками стул, профессор закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди.
— Итак, — произнес он, — курс Инверсии — это, в сущности, совокупность наук. Я перечислю их. Это телекинез, телепортация и телепатия. Телекинез — это наука о перемещении предметов. Телепортация — перемещение человека в пространстве. Телепатия — передача и прием мыслей на расстоянии. Все эти перемещения происходят без помощи магических проводников и других наделенных магией предметов. Движущей силой магических инверсий является, конечно же, магия, но проводником этой магии в данном случае вам будет служить не кольцо или палочка, а мысль.
Скажу сразу: не все из вас овладеют в совершенстве этими науками. Какие-то вам будут даваться легче, какие-то труднее, что-то не будет даваться вовсе. Самые большие сложности у студентов обычно возникают с телепатией. К примеру, часто случается так, что студент овладевает способностью передавать свои мысли другому человеку, но принимать или, иначе говоря, считывать, чьи-то мысли удается немногим. И лишь единицы, одаренные истинным даром телепатии, способны делать это без особых усилий.
Легче всего студенты осваивают телекинез. Это удается почти всем. Что касается телепортации, то от вас будет требоваться освоить перемещение своего собственного тела в пространстве, хотя возможности этой науки гораздо шире: от перемещения в пространстве другого человека до перемещения во времени. Однако в моей учебной практике было лишь двое студентов, которым удавалось перемещать в пространстве тело другого человека, и ни одного, которому удавалось бы перемещение во времени. Правда, история знает магов, которым под силу было и такое, но это было давно. Те времена, когда колдуны были способны практически свободно повелевать временем, остались в далеком прошлом. Мы же с вами обязаны освоить хотя бы необходимый минимум.
Он прошелся взглядом по головам студентов.
— Вопросы есть?
Сидящий перед Милой и Ромкой Иларий вскинул вверх руку.
— Да, молодой человек. — Профессор сделал неопределенный жест рукой, словно позволяя ученику задать вопрос.
— Профессор, — произнес Иларий, — а вы научите нас создавать «Паутину мысли» телепатически? Это ведь намного удобнее, чем зависеть от зелья. Зачем нам его пить, если есть способы получше?
Мила удивленно уставилась на затылок Илария — ей даже в голову не приходило, что есть несколько способов создать «Паутину мысли». Судя по изогнувшейся левой брови профессора Шмигаля, он испытывал сходные чувства — он был удивлен и явно не ожидал такого вопроса. Однако профессор Шмигаль был далеко не первым преподавателем Думгрота, который столкнулся со склонностью Илария задавать неожиданные вопросы.
— Ваше имя? — спросил профессор.
— Иларий Кроха, — с готовностью ответил однокашник Милы.
— Что ж, господин Кроха, — вперив в пытливого ученика взгляд своих инфернальных глаз, сказал преподаватель магических инверсий, — вы правы: создать «Паутину мысли» можно и с помощью телепатии. Однако к этой науке мы с вами подойдем несколько позже — на седьмом курсе Думгрота, поскольку именно это предусмотрено программой обучения. Уверяю вас, на данный момент подавляющее большинство ваших соучеников элементарно не смогут освоить даже азы телепатии. Но главная причина, почему Триумвират отдал предпочтение зелью, это тот факт, что с его помощью можно контролировать тотальную защиту сознания жителей Таврики. Телепатическое же создание «Паутины мысли» не поддается контролю извне. Иными словами, только сам маг знает, защитил ли он свой разум или оставил его открытым. В условиях грозящей всем нам опасности власти не могут оставить ситуацию бесконтрольной. Я вполне ответил на ваш вопрос?
Иларий откинулся на стуле. Судя по напряженно приподнятым плечам, он был не в восторге от того, что его контролируют. Тем не менее он ответил:
— Да, спасибо, профессор.
— Прекрасно, — флегматично отозвался профессор Шмигаль. — Вопросов больше нет?
Мила никак не могла привыкнуть к тому, что за каждым его словом, словно по пятам, следует едва слышимое и абсолютно неуместное в данной обстановке эхо.
— В таком случае, переходим непосредственно к предмету. На пятом курсе мы с вами будем осваивать телекинез. На шестом перейдем к телепортации. И, как было сказано ранее, только с седьмого курса начнем изучать телепатию. А теперь, когда вы ознакомлены с кратким планом работы, вам предстоит законспектировать главные правила телекинеза…
* * *
Сразу после обеда Мила, Ромка и Белка поспешили занять Летающую беседку. Мила хотела рассказать друзьям о своих последних видениях, но так, чтобы ее никто случайно не подслушал. Ей начинало казаться, что ее Северное Око дало сбой или она просто спятила — слишком сложно было поверить, что существа, которых она видела уже дважды в видениях, действительно реальны.
Когда Мила закончила, беседка пролетала высоко над «Слепой курицей», приближаясь к Главной площади Троллинбурга — впереди выныривала из городских тополей голова каменного тролля.
— Никогда не слышал о таких жутких тварях, — хмуро сказал Ромка.
Мила перевела взгляд на Белку.
— Я тоже, — покачала головой та.
— К волшебным животным они никакого отношения не имеют, это ясно как день, — рассуждал вслух Ромка. — На призраков они, по твоему описанию, тоже не тянут. Призраки сохраняют ту внешность, которую имели при жизни.
Мила насупилась, нервно кусая губы.
— Вообще-то, они чем-то были похожи на людей, — задумчиво сказала она. — Ну то есть… что-то похожее на глаза, рты у них было… отдаленно… но похожее… Форма головы как у человека… Руки… Я даже, кажется, видела что-то вроде плеч… А дальше все плыло — никаких очертаний.
Ромка отчетливо хмыкнул. Мила подняла на него глаза, ожидая, что он скажет. Лапшин молча смотрел в пол беседки, его брови сошлись на переносице, рот упрямо сжался — явный призрак настойчивого поиска решения или отгадки.
— Знаешь, Мила, — наконец сказал он, — есть чертова прорва всяких тварей, с которыми мы никогда не сталкивались. К примеру, чернокнижники умеют вызывать демонов. Да, самых настоящих, — вставил он в ответ на испуганное «ох!» Белки. — Но я слышал, что демоны обычно невидимы. Ну… вроде того, что… для нашего зрения они вообще не имеют внешней оболочки… или чего-то похожего. Некоторых из них могут видеть только чернокнижники, некоторых — только те, кто их призывает… Там что-то вроде… Чтобы вызвать демона, надо самому измениться, и тогда, вроде бы, будешь их видеть, потому что твое зрение уже будет не совсем… человеческое… Короче, там так все запутано, что я не объясню нормально. Тебе бы Лютов обстоятельно лекцию прочел. Зуб даю, эти слухи, что он балуется черной магией, не на пустом месте возникли…
Мила отвела взгляд. Наверное, Ромка заметил, как она помрачнела, потому что поспешил добавить:
— Забудь о нем. Просто в тему вспомнил. Короче, я точно знаю, что, если маг практикует только белую магию, он не сможет видеть демонов. Так что я не думаю, что эти существа демоны… то есть, я хочу сказать, ты же не сможешь их увидеть. Хотя по описанию… Нет, я понятия не имею, как выглядят демоны, но эти, из твоих видений… Это что-то чужеродное. Я бы скорее предположил, что где-нибудь в руинах Харакса такие запросто могут водиться, судя по твоим рассказам об этом местечке… О, черт… Прости…
Мила даже не заметила, в какой момент потеряла контроль над собой. Лишь услышав, как Ромка извиняется, она осознала, что стоит, крепко зажмурив глаза, и не видит ничего вокруг, а в голове у нее картинка: чужеродный город из черного камня, созданный не человеческими руками, бассейн фонтана, в котором вода бьет снизу вверх, и фигура внутри застывающего льдом водяного столба…
— Мила!
Она почувствовала, как Ромка потряс ее плечо.
— Эй, эй, эй! Открой глаза, а? Блин, я вырву себе язык, клянусь, — сокрушался он, обращаясь больше к себе, чем к ней.
— Я в порядке, — пробормотала Мила, заставляя себя разжать веки.
— Действительно? — с сомнением спросил Ромка.
— Нет, — покачала головой Мила. — Нет, я не в порядке. Но мы не будем об этом, ладно?
Впервые это воспоминание предстало перед ней так ясно и отчетливо, словно наяву. Мила не знала, почему это случилось именно сейчас, и не желала разбираться. Она только хотела, чтобы оно ушло прочь и никогда не возвращалось, хотя и чувствовала, что надеется на это зря. Конечно же, оно вернется.
— Значит, ты думаешь, это не демоны? — спросила она Ромку, обнимая себя руками: для вида — как будто пыталась прикрыться от прохладного ветра, который обдувал высоко летящую беседку; на самом деле — чтобы замаскировать внезапный порыв собственного тела свернуться клубочком, спрятаться от внешнего мира.
— Нет, — Ромка покачал головой. — Не демоны. Не призраки. А что?.. Ну, можно попробовать покопаться в «Онтологии нечисти». Там столько разновидностей всяких тварей, вот только… — Ромка вздохнул. — Не зная ничего, кроме того, как они выглядят… По описанию внешности в «Онтологии» можно искать их целую вечность. — Он пожал плечами. — Ладно. Попытка не пытка.
— Знаете, что? — напомнила о себе Белка. — Я предлагаю спросить у Фреди.
Ромка с Милой разом повернули к ней головы. Белка смущенно пожала плечами.
— Что? Ведь не обязательно говорить ему, что речь идет о твоих видениях. Можно сказать, будто кто-то рассказывал об этих существах, а нам… ну, допустим, мне… стало интересно, существуют ли они взаправду или это только выдумки. Просто… Почему бы не спросить? Фреди ведь столько всего знает…
Мила улыбнулась. Некоторые вещи оставались неизменными, даже если мир переворачивался с ног на голову, даже если мир рушился. Когда что-то нужно было узнать — они всегда шли к Фреди Векше. Она кивнула и поправила подругу:
— Фреди знает все.
* * *
Однако ее ждало разочарование. Еще до окончания перерыва Белка успела наведаться в учительскую к своему старшему брату. Вернулась она с неутешительными новостями — Фреди ничего не было известно о созданиях, похожих на тех, которых Миле показало ее Северное Око.
Это по-настоящему озадачило не только Милу, но и Ромку, а особенно Белку, которая еще больше, чем ее друзья, привыкла к всезнанию Фреди. Ромка заявил, что при таком раскладе даже «Онтологию нечисти» листать бессмысленно, потому что Фреди Векша наверняка знает ее наизусть. Если бы там было что-то похожее, он бы помнил.
Неспособность Фреди помочь в поиске информации для Милы была словно еще одним подтверждением того, что в ее жизни происходит что-то не то. Привычный ход вещей был нарушен. Этот арест, обвинения против нее, видения, которые впервые вызывали у нее страх… Мила чувствовала себя так, словно заблудилась в своей собственной спальне и не может найти дверь, чтобы выйти.
Впрочем, после окончания уроков, когда друзья возвращались в Львиный зев, мысли Милы были уже далеки от всего этого. Она обдумывала некое намерение, становившееся с каждой минутой все более навязчивым в ее сознании. Эта мысль пришла ей в голову сразу после обеденной прогулки на Летающей беседке. После того, как она вспомнила о Гарике… о его гибели.
На подходе к Львиному зеву Мила уже знала, что ее поначалу неясное намерение превратилось в твердое решение. Возле ворот она остановилась. Заметив это, Ромка с Белкой по очереди уставились на нее с вопросами во взглядах.
— Э-э-э, — неуверенно начала Мила, — вы идите, а у меня… я… хочу кое-куда зайти.
Ромка нахмурился и кивнул.
— Ладно. Я с тобой.
— И я тоже, — отозвалась Белка.
Мила покачала головой.
— Вам не нужно меня везде сопровождать, правда. К тому же… это близко. Я быстро — туда и сразу обратно.
Ромка фыркнул.
— Ты серьезно? Развиваешь суицидальные наклонности? И даже не думай об этом. Как только ты остаешься одна, твои большие поклонники, Лютов и Воронов, тут же как из-под земли вырастают. — Он отрицательно покачал головой. — Пока не вернешь себе перстень, я за тобой прослежу.
Мила качнула головой.
— У тебя же сейчас свидание с Яной, — натянуто улыбнувшись, напомнила она. — Ты опоздаешь.
Ромка невозмутимо пожал плечами.
— Не страшно. Извинюсь. В прошлый раз, когда у меня было свидание с Яной, тебя подстерег Лютов со своим приятелем-психопатом. — Он кинул обвиняющий взгляд на Белку и многозначительно кашлянул. — А Белка проморгала.
Подруга Милы покраснела и потупила глаза.
— Не придирайся к ней, — обращаясь к Ромке, проворчала Мила. — Она мне не телохранитель. И ты тоже. И между прочим, меня в тот раз никто не тронул. У меня пугало есть. Чтобы ворон отпугивать. Помнишь?
— Помню, — согласно кивнул Ромка и ухмыльнулся. — Но я все равно пойду с тобой. Если честно, я надеюсь, что Лютов с Вороновым полезут к тебе, когда я буду поблизости. Тогда у меня будет хороший повод при помощи Режущих Чар изобразить на физиономии Воронова китайское письмо. — Он радостно улыбнулся, словно от предвкушения удовольствия. — Мне всегда нравился китайский.
Мила глубоко вздохнула и шагнула к воротам.
— В чем дело? — нахмурился Ромка. — Тебе разве не надо было… сходить куда-то?
— Нет, — отрезала Мила. — Я передумала. В другой раз схожу.
— Жаль.
Ромка выглядел разочарованным. Похоже, он действительно надеялся на встречу с Вороновым где-нибудь за пределами школы, вдали от учительских глаз. Вот только у Милы были другие соображения на этот счет. Она была уверена, что Ромка не шутит. Она бы даже не удивилась, если бы он и впрямь знал парочку китайских иероглифов, что дало бы ему возможность исполнить свое желание буквально. А уж в том, что Режущими Чарами Лапшин владеет не хуже Воронова, было глупо даже сомневаться. Конечно, Мила не возражала против того, чтобы украсить лицо Воронова китайским письмом. Вот только она была уверена, что возражать станет Амальгама, ведь он был ее студентом, и конечно, родители Воронова — Мила слышала, они занимали какие-то очень важные посты в Менгире. Она не могла допустить, чтобы у Ромки были неприятности.
Мила прошла мимо пожавшего плечами Ромки и до сих пор смущенной от его упрека Белки и, открыв калитку, первая шагнула за ворота.
Добравшись до своей комнаты, Мила с Белкой сбросили с плеч рюкзаки и сменили школьную форму на более удобную одежду. Шалопай сновал вокруг Милы с высунутым языком, пока она переодевалась.
— Есть хочешь? — спросила питомца Мила. — Сейчас идем в столовую.
Шалопай как-то неуверенно гавкнул.
— Я уже, — сказала Белка; она стояла возле двери и, обернувшись, с ожиданием во взгляде смотрела на Милу. — Ты идешь?
— Угу, — промычала в ответ Мила, хотя аппетита у нее не было совершенно.
Она не хотела говорить Белке, о чем не перестает думать последние несколько часов. Она вообще ни с кем не хотела говорить об этом. Но с тех пор, как эта мысль пришла ей в голову, Мила уже не могла выкинуть ее из головы. Чувство было сродни одержимости. Да, она понимала, что если получится осуществить задуманное, то в конечном итоге это может причинить ей боль, больше той, которую она уже испытывает. Но почему-то было важно попытаться сделать что-нибудь — лишь бы вырваться из этой удушающей пустоты внутри себя. Это было похоже на бегство. А местом, из которого Мила хотела убежать, была она сама.
Вместе с Белкой Мила спустилась вниз. Шалопай все время бежал рядом, но когда они подошли к двери в столовую, он решительно потрусил к выходу из Львиного зева.
— Ты не есть хочешь? — нахмурилась Мила. — Хочешь на прогулку?
Шалопай согласно тявкнул, радостно сверкая янтарными глазами. Мила озадаченно склонила голову, изучая оживленную морду своего питомца, расплывшуюся в собачьей улыбке. Она начинала думать, что недостаточно хорошо знает о способностях Шалопая. Может быть, драконовые псы способны угадывать желания своего хозяина? Или это всего лишь совпадение, что Шалопай захотел на прогулку именно тогда, когда Миле очень нужно было выйти из Львиного зева? Она повернулась к Белке.
— Придется сначала выгулять его.
На лице подруги появилось тревожное выражение.
— Я с тобой, — тут же заявила она.
Мила закатила глаза.
— Белка, я никуда не денусь. Выгуляю Шалопая и тут же вернусь. Мы даже за ворота выходить не будем. Или ты считаешь, что меня надо охранять даже во дворе Львиного зева?
— Только поблизости, да? — кусая губы, спросила Белка.
— Да, — ответила Мила.
— Ну ладно.
Белка нервничала и не хотела отпускать Милу одну, но природная ненавязчивость не позволяла ей пойти за подругой, когда той так явно не хотелось, чтобы ее «охраняли».
Выйдя из Львиного зева, Мила со спокойным и естественным видом медленно повела Шалопая вокруг здания. Но как только они миновали окна столовой и завернули за угол, Мила прошептала себе под нос:
— Прости, Белка.
Сделав знак Шалопаю не отставать, она опрометью бросилась ко рву, перебежала через мостик и бегом устремилась к воротам. Ее пес воспринял это как игру и, весело потявкивая, побежал за ней.
— Тихо, Шалопай! — шепотом бросила Мила через плечо.
Тот еще раз тявкнул, видимо, пытаясь возразить, что, мол, бегать тихо — это невесело, но все же не подавал больше голоса ни тогда, когда Мила открывала калитку, ни тогда, когда следом за ней он мчался вверх по улице.
Когда Львиный зев уже не было видно за деревьями, Мила наконец замедлила шаг. Пытаясь отдышаться, она подумала, что поступила с подругой не слишком хорошо. Ромка наверняка опять будет упрекать Белку, что та оставила Милу одну, а Белка, как всегда, примет эти упреки слишком близко к сердцу. В конце концов, Мила решила, что сейчас не будет об этом думать — разберется потом, когда вернется в Львиный зев. Может быть, ей повезет вернуться быстро и ее отсутствия Белка даже не заметит. Что касается Ромки… Мила очень надеялась, что он еще раньше убежал на свидание с Яной, когда удостоверился, что доставил Милу в Львиный зев и теперь она в безопасности. В таком случае, даже если Белка узнает, что Мила уходила из Львиного зева, то Ромка останется в неведении и не будет донимать их обеих упреками.
Мила ценила, что друзья волнуются за нее и пытаются оберегать, но ведь и она в свою очередь делала то же самое, стараясь не втягивать их в ее разборки с Лютовым и Вороновым. Правда, сейчас она хотела уйти одна еще и по другой причине.
То, что она собиралась сделать, было очень личным. Когда-то она не спешила говорить друзьям о том, что встречается с Гариком. Потому что это было что-то такое, что принадлежало только им двоим. Любовь нельзя разделить с кем-то третьим, иначе это уже не любовь. То, что Мила чувствовала после смерти Гарика, она тоже не могла ни с кем делить. Ее боль была только ее болью.
* * *
Приблизившись к огромной круглой башне, напоминавшей толстый винный бочонок, Мила запрокинула вверх голову: через многочисленные окошки влетали и вылетали Почтовые торбы. Отсюда по округе разносился шум, состоящий из хаотичного хлопанья десятков или даже сотен крыльев.
Мила подошла ближе. На вывеске над дверью большими буквами было написано: «ПОЧТА». И чуть ниже, мелким шрифтом: «Под надежным крылом на скорости ветра».
— Шалопай, у меня просьба, — сказала Мила; пес поднял на нее янтарные глаза, — сделай вид, что ты самый культурный драконий пес в мире и не хватай ничего зубами, ладно?
Ее питомец недовольно фыркнул.
— Пожалуйста, — попросила Мила.
Шалопай тихонечко проскулил, с тоской во взгляде проследив за вылетевшей из ближайшего окна белоснежной торбой, и глухо тявкнул, мол, так уж и быть, сделаю одолжение.
Толкнув одну из створок двустворчатой двери, Мила вместе с Шалопаем вошла внутрь.
Изнутри почта выглядела почти так же, как и снаружи: окна, окна, окна и летающие повсюду Почтовые торбы. Здесь были крылатые почтальонши всех мастей: темно-серые или грязно-желтые с мышастыми крыльями, черные с синим металлическим отливом вороньих перьев, красные и бордовые с крыльями, закругленными, как у ястреба. На широких деревянных перекладинах, вдоль стен, сидели торбы, в чьих крыльях сквозь перья пробивался сероватый или бурый совиный пух. Мила сразу решила, что это ночные торбы — они выглядели так, словно прямо сейчас отдыхают или даже спят. Хотя трудно было себе представить, как возможно спать в таком шуме.
Некоторые дневные торбы со свистом влетали в прямоугольные окошки и усаживались на свободное место на какой-нибудь из перекладин. Другие, наоборот, срывались с перекладин вниз, подлетая к женщине за широкой деревянной стойкой. Она бросала в раскрытое отверстие очередной почтальонши свиток или даже несколько, и торба тут же взмывала вверх. Прижав крылья к толстым кожаным бокам, она ныряла в одно из окон, отправляясь с очередным посланием по нужному адресу.
Услышав, как тихонечко повизгивает рядом Шалопай, Мила опустила глаза вниз. Шевеля приподнятыми ушами, ее питомец жадно следил за крылатыми торбами и неуемно елозил чешуйчатым хвостом по каменному полу помещения почты. Он, конечно, и раньше видел Почтовые торбы, но так много сразу — никогда. Судя по веселой одержимости в янтарных глазах, Шалопай был не прочь погоняться за ними.
— Нет, Шалопай, с ними нельзя играть, они работают, — ответила на молчаливый вопрос своего питомца Мила.
Пес снова неодобрительно фыркнул.
Мила подошла к стойке и прочла на табличке внутри стеклянной подставки: «Главный почтмейстер — госпожа Грация Птах».
Госпожа Птах была крупной женщиной — раз в пять крупнее Милы и как минимум на голову выше — с круглыми очками на краешке картофельного носа и кудрявыми каштановыми волосами, из которых, словно иглы из игольной подушки, торчали перья разных цветов и размеров. Серо-синяя почтовая униформа, казалось, вот-вот затрещит по швам на дородной фигуре. Однако женщина двигалась на удивление свободно и ловко, словно ничто не стесняло ее движений. Повернувшись к Миле, она глянула на нее поверх очков и деловитым тоном спросила:
— Хотите отправить письмо? Бандероль? Посылку? По городу? Или по территории Таврики?
— Э-э-э, — растерялась от такого напора Мила, но, собравшись, почти сразу ответила: — Письмо. По Троллинбургу.
Женщина протянула полную руку к Миле.
— Послание.
Мила опять растерялась.
— Я его еще не написала.
Госпожа Птах неодобрительно посмотрела на Милу и указала куда-то в сторону:
— Пергамент, чернила и стол — там.
Обернувшись, Мила увидела не замеченный ею ранее маленький квадратный столик с двумя скамьями по бокам. Женщина-почтмейстер тут же перестала обращать внимание на Милу и вернулась к своей работе: она снимала со стеллажей позади стойки свитки и бросала их в отверстия-рты подлетающих к ней Почтовых торб.
Кивнув Шалопаю, Мила направилась к столику. Сев на краешек скамьи, она взяла из стеклянной урны один из свитков пергамента и развернула его перед собой. Потом вынула из чернильницы хорошо потрепанное перо, с согнутым краешком и словно вырванными в некоторых местах клочьями грязно-коричневой бородки.
Сделав глубокий вздох, Мила посмотрела на Шалопая, словно советуясь. Пес ответил ей растерянным взглядом и склонил голову набок, как будто говорил: «Нетушки, в этом деле я тебе не помощник». Мила снова вздохнула, посмотрела на чистый лист желтоватого пергамента, обдумывая, что она должна написать, потом обмакнула перо в чернила и, закусив нижнюю губу, занесла его над листом. Она старалась писать аккуратно, потому что ее адресат был похож на человека, который ценит во всем аккуратность и порядок, и быть немногословной, потому что, насколько она успела его узнать, он был довольно раздражительным — Мила боялась лишними словами вызвать его недовольство. Его ответ был очень важен для нее.
Закончив письмо, она отложила перо, развернула свиток и перечитала написанное:
«Здравствуйте, господин Суховский.
Скорее всего, вы меня не помните. Ваш сын был моим другом. Мне очень не хватает его. Если бы он был похоронен на Троллинбургском кладбище, я могла бы навещать его каждый день и мне не пришлось бы вас беспокоить. Но я знаю, что его похоронили в вашем фамильном склепе, и прошу вас разрешить мне прийти к нему. Для меня это очень важно. Пожалуйста.
Мила Рудик».
Держа письмо в руках, Мила вспомнила свою последнюю встречу с Сократом Суховским — приемным отцом Гарика. Тогда она сказала ему, что он не любил своего сына. Сейчас она забрала бы свои слова обратно, если бы могла. Она знала, видела, что он любил сына, но в тот момент в ней говорила обида за Гарика. Мила и сейчас не могла понять той холодности, с которой Сократ Суховский ругал Гарика даже после его смерти.
Возможно, как она и написала в письме, он даже не помнит ее. И не помнит тех ее слов. Но если он все же помнит… Мила надеялась, что он не станет отказывать ей в ее просьбе только из-за того, что она сказала ему в их последнюю встречу.
Встав со скамьи, Мила на ходу свернула пергаментный лист трубочкой и подошла к стойке.
— Написали? — Пышное тело госпожи Птах тотчас развернулось на сто восемьдесят градусов; она протягивала к Миле руку.
Мила кивнула и вложила свиток в раскрытую пухлую ладонь. Ловким жестом почтмейстерша перевязала его серо-синей ленточкой.
— Куда отправить?
— Особняк Северные Грифоны, — ответила Мила. — Адрес…
— Этого достаточно, — торопливо перебила ее госпожа Птах и, взяв деревянные счеты, начала перекидывать справа налево косточки. — Лист пергамента — один медный тролль, пользование чернилами — один медный тролль, доставка письма — три медных тролля. Итого, с вас пять медных троллей.
Мила достала из кармана нужное количество монет и положила их на стойку. Сметя их в кассу одним движением руки, госпожа Птах щелкнула пальцами. В то же мгновение с одной из перекладин сорвалась бежевая Торба с пятнистыми светлыми крыльями. На лету открылось отверстие-рот, в которое почтмейстерша проворно забросила пергаментный свиток. Мила не отрывала взгляда от крылатой почтальонши, уносящей ее письмо в своей сумке, пока та не вылетела в одно из окошек.
— Что-то еще? — суетливо спросила госпожа Птах, резко повернув голову и в очередной раз неодобрительно глянув на Милу поверх круглых очков; одно из множества застрявших в ее волосах перышек при этом освободилось из каштановых кудряшек, взвилось в воздух и, паря, стало опускаться вниз.
— Нет, это все, спасибо, — следя за ним взглядом, ответила Мила, после чего неловко улыбнулась почтмейстерше. — До свидания.
Когда они с Шалопаем вышли на улицу, Мила непроизвольно подняла глаза к небу. Она вдруг поняла, что ищет глазами бежевую Почтовую торбу с пятнистыми крыльями. Конечно, это было глупо — почтальонша, в кожаном брюхе которой сейчас лежало письмо Милы к Сократу Суховскому, разумеется, была уже далеко.
Похлопав ладонью по ноге, Мила подозвала Шалопая, застывшего перед дверями почты, — елозя хвостом по каменной брусчатке дороги, он крутил головой, пытаясь уследить сразу за всеми Почтовыми торбами, вылетающими из окошек башни, как будто не мог выбрать, за какой из них рвануть с охотничьим лаем.
— Шалопай, нам надо возвращаться.
Драконий пес громко гавкнул и нехотя подбежал к хозяйке, после чего они вдвоем направились в сторону Львиного зева.
Не успела Мила сделать и пяти шагов, как из-за ближайшего дерева кто-то вышел ей навстречу. Мила тотчас узнала в долговязой фигуре Рема Воронова.
— Эй, Рудик! — окликнул он.
Мила остановилась. Решив, видимо, что его появление напугало ее, Воронов криво ухмыльнулся и, засунув руки в карманы, направился к ней. Мила кинула взгляд дальше по улице, в поисках еще одной знакомой фигуры, и не ошиблась. Впереди, метрах в десяти, прислонившись к стволу высокого тополя, со скрещенными на груди руками стоял Лютов. Его брови были сведены на переносице, а темные глаза прищурены. Глядя на него, Мила никак не могла распознать выражение его лица.
Что ж, похоже, Ромка был прав — стоит ей остаться одной, как эта парочка тут же оказывается поблизости. Мила задумчиво хмыкнула — если Лютов дошел до того, что начал выслеживать ее, то, видимо, она задела его по-настоящему сильно. Хорошо, что рядом сейчас не было Ромки. Возможно, что Лютов с Вороновым в присутствии Лапшина не стали бы показываться. Но не исключено, что это бы их не остановило, ведь силы были бы равны: двое на двое. Конечно, Ромка был сильным магом для своего возраста, это признавали почти все учителя. Но Лютов не просто не уступал ему по силе — он был опаснее, хитрее. И знал черную магию. Вот только Мила слишком хорошо знала своего друга — его бы это не удержало. Он был зол на эту парочку — правда, больше на Воронова — и обязательно ввязался бы в драку. Ненависть Милы к Лютову уже давно требовала выхода, так что в другой раз она не возражала бы. Но не сейчас, когда она чувствовала себя совершенно беспомощной без своего карбункула.
— Что тебе нужно? — хмуро спросила она у Воронова, когда он был уже в десяти шагах от нее.
Шалопай рядом угрожающе зарычал, видимо, чувствуя неприкрытую враждебность приближающегося человека.
Воронов не обратил на пса никакого внимания. Он снова ухмыльнулся, продолжая идти вперед. Вопрос Милы он тоже проигнорировал.
Восемь шагов.
— Я спрашиваю, что тебе нужно, Воронов? — чуть резче и тверже повторила Мила.
Шесть шагов.
Он занес ногу над землей, чтобы сделать еще шаг, но вместо этого вдруг отступил назад. Ухмылка сошла с его лица, словно ее смыли водой.
«Танцуй, пугало, танцуй», — про себя подумала Мила, уже зная, почему Рем Воронов остановился.
Тот, тем временем растерянно заморгав, нервно обернулся назад — туда, где стоял Лютов, — как будто советуясь с приятелем. Мила посмотрела в ту же сторону, ожидая, какой же будет в этот раз реакция Лютова. Но его лицо по-прежнему ничего не выражало. Казалось, что он без интереса наблюдает за происходящим.
— Воронов, — настойчиво повторила Мила, снова обращая взгляд к приятелю Лютова, — ты что-то хотел?
Тот повернулся к ней с открытым ртом и тотчас отступил еще на шаг, как будто она ему угрожала.
— Нет, — ответил он, продолжая пятиться обратно к дереву. — Нет, ничего.
Мила безразлично отвернулась от него и, сделав Шалопаю знак не отставать, пошла вперед. Поравнявшись с Лютовым, она остановилась.
— Следишь за мной? — угрюмо спросила Мила.
Вместо ответа он опустил глаза на Шалопая, после чего поинтересовался:
— Обзавелась охраной? Меня боишься?
Мила не сдержала улыбки.
— Хочешь бесплатный совет, Лютов? Вместо того чтобы ходить за мной по пятам, лучше уделяй больше времени своей девушке. А то ведь она тебя бросит. И ты опять будешь никому не нужен. Пока!
Делая вид, что не замечает, как на лице Лютова от злости заиграли желваки, Мила непринужденным шагом прошла мимо него.
По дороге в Львиный зев она почти не думала об этой встрече. Ее мысли были заняты письмом, отправленным Сократу Суховскому, — она не могла не нервничать, думая о том, каким будет его ответ, если он вообще захочет ей отвечать. Такой вариант Мила тоже не исключала.
И только тогда, когда Мила вместе с Шалопаем зашла за ворота Львиного зева, она вдруг поняла, что означало выражение на лице Лютова. Он наблюдал — она правильно догадалась сразу, вот только не поняла, что это значило. Теперь ей все стало ясно. Учитывая характер Лютова, этого следовало ожидать. Он пытался понять, почему ни он сам, ни его приятель Воронов не могут даже приблизиться к Миле, когда хотят что-то сделать с ней — избить, порезать, порвать на мелкие кусочки… или на что еще они там способны… Она вдруг поняла — в этот раз Лютов не ждал, что его приятель действительно как-то сможет ранить Милу, хотя перед встречей наверняка дал Воронову именно такие указания. Лютов просто наблюдал. И делал выводы — в этом Мила не сомневалась.
Что ж, похоже, пугало не сможет защищать ее от этой парочки слишком долго. Для Лютова разгадать ее секрет — это лишь вопрос времени.
* * *
Белка, конечно же, заметила, что Мила уходила из Львиного зева, но тактичность не давала ей упрекнуть подругу в обмане. Пару раз она пыталась наградить Милу укоряющим взглядом, но даже это получалось у нее не слишком убедительно. С Ромкой, как и предполагала Мила, все сложилось еще проще. Он действительно ушел на свидание с Яной еще до того, как Мила вместе с Шалопаем улизнула из Львиного зева, а когда вернулся, Мила как ни в чем не бывало сидела в гостиной с книгой по метаморфозам в руках. Судя по выражению лица Белки, было ясно, что та не планирует рассказывать Лапшину об отлучке Милы. Это устраивало их обеих. У Лапшина не будет повода упрекать одну в том, что она проглядела побег, а другую в том, что она «развивает у себя суицидальные наклонности».
Весь вечер Мила почти не отрывала взгляда от двери, поэтому, когда в гостиную со свитком в руках вошла четырехкурсница Инна Стоян, чья очередь сегодня была дежурить по Львиному зеву, Мила тотчас приподнялась в кресле. Она не ошиблась — обнаружив ее возле камина, Инна направлялась прямо к ней. Свиток в ее руке был перевязан белоснежной лентой — такой же, как те, которыми перевязывал свои послания ей Гарик, когда отправлял их из Северных Грифонов.
— Мила, тебе письмо, — приветливо улыбнувшись, сказала Инна, протягивая послание.
— Спасибо, — слегка осипшим голосом поблагодарила Мила, принимая свиток.
— Что это? — тут же оживился Ромка.
Мила едва слышала, о чем он спрашивал, и тем более не улавливала смысл вопроса — слишком была взволнована. Она встала из кресла и, двигаясь почти машинально, отошла в сторону. На ходу разворачивая свиток пергамента, Мила почти не дышала. Мысленно она умоляла, сама не зная кого: «Пусть он разрешит, пусть он разрешит, пусть он разрешит!».
Строчки плыли у нее перед глазами, а буквы скакали — настолько ожидание этого письма расшатало ее нервы. Не прекращая, как мантру, твердить про себя одну и ту же просьбу, Мила прочла:
«К прискорбию моему, должен признаться, я действительно едва помню вас, госпожа Рудик. Тем не менее, считаю своим долгом ответить на ваше письмо.
Касательно вашей просьбы… Мой сын теперь не нуждается в свиданиях. Что касается вас, уверен, и вам эта встреча не принесет никакой пользы. Исходя из вышесказанного, я не вижу причин для посещения вами фамильного склепа Суховских.
С уважением,
Сократ Суховский».
Мила не мигая смотрела на выведенные каллиграфическим почерком строчки.
Он отказал. Не позволил ей. Она не ожидала, что это будет так больно — словно она потеряла Гарика снова.
— Мила, что с тобой? — Рядом раздался взволнованный голос Белки.
— Да что с тобой! — Это уже прозвучал возмущенный голос Ромки. — Это из-за письма?
Мила почувствовала, как пергамент исчез из ее рук, и тотчас пришла в себя. Она резко выхватила свиток из Ромкиных рук.
— Не читай! — резко и ожесточенно крикнула она.
Ни на кого не глядя, она разорвала пергаментный лист пополам и бросила обе половины в камин. Пламя жадно охватило куски пергамента. Мила не хотела смотреть, как горит письмо Сократа Суховского. Она отвернулась от камина и встретила обращенные на нее взгляды Ромки и Белки. Ромка смотрел хмуро и настороженно, Белка растерянно моргала.
Почувствовав, как внезапный приступ гнева уступает место душащей, как удавка, пустоте, Мила крепко обняла себя руками.
— Извини, я не хотела кричать, — почти шепотом сказала она Ромке, стараясь избегать его пристального взгляда.
— Мила… — начала было Белка.
— Нет! — категорично произнесла Мила, зная, что просто не выдержит сейчас никаких расспросов. И тут же, чтобы смягчить тон, попыталась исправиться: — Я… Мне…
Но ничего не получалось: ни говорить, ни выносить их удивленные взгляды. Собственное невнятное бормотание ей самой показалось жалким, поэтому, обняв себя руками еще крепче, так что предплечья заныли от боли, Мила отвернулась от друзей и настолько быстро, насколько могла, вышла из гостиной.
Позже, когда Белка вошла в спальню, Мила притворилась, что уже спит. Она лежала с закрытыми глазами, слушая, как возится, переодеваясь и укладываясь спать, Белка, и думала о том, зачем ей это нужно было. Почему так важно было навестить Гарика, зная, что на самом деле там, в склепе Суховских, его нет — есть только его тело, пустая оболочка? Зачем она писала это письмо, прекрасно зная безмерную черствость человека, который был приемным отцом Гарика?
На самом деле Мила вовсе не искала ответов, но они вдруг нашлись сами собой. Все это время она словно запирала себя изнутри, чтобы не чувствовать боли. Старалась не думать о нем, не вспоминать его — предпочитая задыхаться в пустоте, чем позволить, чтобы каждое новое утро резало ее по живому осознанием того, что его больше нет.
И этот шаг, который она предприняла сегодня… попытка признать то, о чем последние несколько месяцев она не позволяла себе даже думать.
Она просто скучала по нему! Она невыносимо скучала по нему! Настолько, что всего лишь приблизиться к нему — к тому, в ком уже не было жизни, — для нее было бы встречей. И невзирая на то, что его тело было спрятано под крышкой гроба, она бы знала, что он, пусть ненадолго, пусть даже так, но… рядом.
Поздно ночью, когда Белка уже спала и ее дыхание было едва ли не единственным звуком в ночной тишине, Мила смотрела в темноту перед собой и беззвучно плакала. Она никогда раньше не замечала этого, но теперь вдруг осознала одну странную вещь… Слезы способны отгонять боль.
