И академика Л.В. Щербы

У некоторых отечественных языковедов учение о синтагме получило иное направление, чем у Ф. де Соссюра и его единомышленников. В качестве его пионеров выступили И.А. Бодуэн де Куртенэ и его ученик Л.В. Щерба.

В русское языкознание, как отмечает академик В.В. Виноградов, термин синтагма вернул И.А. Бодуэн де Куртенэ[12]. Его возвращение связано с необходимостью разграничения сфер языка и речи, с осмыслением разного качества значения одного и того же слова в языке и в речи. Синтагмой он называл слово в речи, точнее в предложении, противопоставляя его тем самым слову в системе языка, для которого он использовал термин лексема. “Предложение, – писал он, – как целое распадается на синтагмы или слова как синтаксические единицы, синтаксические элементы. Отделе­ние синтагм в писанно-зрительном языке достигается… посредством пауз или пробелов между писанными словами”[13].

Кроме того, этим термином Бодуэн де Куртенэ завершил свою систему минимальных лингвистических единиц для каждого уровня (фонема – морфема – лексема – синтагма). Для него синтагма – это минимальная, недифференцированная конструктивная часть предложения как речевой единицы (слово или неделимое сочетание в качестве единого компонента). Он видел, что одно и то же слово в функциональном и содержательном отношении выступает в системе языка и в предложении (в сфере речи) в виде качественно разных единиц, которые нельзя отождествлять. Они различаются и грамматически, и содержательно.

В языке в значении слова отражён сущностный признак реалии, отличающий её от всех иных реалий мира, но объединяющий по наличию данного признака со всеми однотипными предметами, т.е. слово в языке отражает реалию-тип, имеет несколько значений, и все они носят обобщающий характер.

В речи в слове актуализируются уже самые разные акцидентные признаки конкретной реалии, выделяющие её среди всех однотипных, оно осложняется появлением у него различных грамматических значений и, таким образом, приобретает ситуативное значение.

По сути, это была первая попытка реального чёткого и последовательного разграничения двух лингвистических сфер и их единиц.

В данном значении термин синтагма не закрепился в науке. С ним в тень ушли важные научные и методологические идеи – о необходимости чёткого и последовательного (не декларативного, а реального) разграничения сфер языка и речи, языковых единиц и речевых.

Но он не исчез, его стал использовать Л.В. Щерба. Впервые термин синтагма появляется у Щербы в статье «О частях речи в русском языке» (1928). Для него было очевидно, что речь порождается не из отдельных слов, а из простейших речевых единиц, включающих в себя несколько слов. “Отдельные слова… отнюдь не даны нам в “речи”. Кратчайшими отрезками этой последней являются “группы слов” (могущие, конечно, состоять и из одного слова), выражающие в процессе речи-мысли единые “отдельные предметы”, в данной ситуации далее неделимые”. Это – синтагмы. Вполне определённо и однозначно высказывается здесь же Щерба о словах и их месте в речи: “Кратчайшие отрезки синтагм, которые в том или другом контексте, в той или другой ситуации, могут… играть роль самостоятельных синтагм, а то и целых, хотя бы и неполных предложений, мы называем отдельными словами”[14].

Так что слова, по мнению Щербы, – это компоненты синтагм, и попадают они в речь не в отдельности, а комплексно, в структуре своих синтагм, следовательно, ихфункции исчерпываются на уровне синтагм. По мнению учёного, кратчайшие фонетические отрезки речи как минимальные типичные речевые единицы, на которые её можно расчленить, это синтагмы, тогда как кратчайший элемент языка, который соответствует отдельному понятию, выработанному в данном коллективе, это слово.

Щерба чётко разграничивал слова и синтагмы, так как у них разные статусы. Синтагма – это единица речи, принципиально отличная от слова (единицы языка), хотя она может материально совпадать со словом, сохраняя при этом статус синтагмы. Чаще она состоит из нескольких слов. Исследуя французскую речь, Щерба отмечал, что “французские синтагмы находят себе полную параллель в русских”[15]. Это утверждение порождает мысль о синтагме как общеречевой единице. Интересуясь вопросами структуры речи и минимальной речевой единицы, Щерба ещё при исследовании восточно-лужицкого наречия определил термином группа слов первичную фонетическую единицу речи, “выражающую одно понятие”.

В качестве основных средств организации такой группы он называл порядок слов, их формы и интонацию, в частности, ударение, которое в каждой группе всегда на самом важном в смысловом отношении слове.

Но у термина группа слов был недостаток: он не соотносился с теми случаями, когда минимальная речевая единица была выражена одним словом. Поэтому Щерба вскоре заменил его термином фраза, но эта замена тоже не устраивала его по причине многозначности данного термина. Наконец, он остановился на термине синтагма, позаимствовав его у Бодуэна де Куртенэ. С его точки зрения, это наиболее удачное наименование. Синтагма напоминает ему “дыхательную группу”: в ней тоже нельзя сделать паузу для вдоха, так как будет разрушено её содержание.

У Л.В. Щербы нет ни одной отдельной работы, посвящённой синтагме (не считая небольшого доклада «О синтагме», прочитанного им на семинаре в Московском институте иностранных языков в 1943 г.). Отдельные весьма лаконичные мысли о ней высказывались им в разных работах в виде попутных замечаний. Наиболее полно они представлены в «Фонетике французского языка» (1937 г.). Здесь синтагма – “фонетическое единство, выражающее единое смысловое целое в процессе речи-мысли и могущее состоять из слова, словосочетания и даже группы словосочетаний”[16]. Здесь уже точнее определено значение синтагмы: она обозначает уже у автора не одно понятие, а представляет собой единое смысловое целое.

Сочетаясь, синтагмы образуют фразу как законченную мысль, но в тех или иных ситуациях её может образовать и одна синтагма.

Для Щербы синтагма – категория речевой деятельности. Её нельзя смешивать со словосочетанием. Она элемент речевой, индивидуальный, творческий, тогда как словосочетание – элемент языковой, общий. Синтагмы, по его мнению, вычленяются из речи, в то время как словосочетание – “сцепление слов” – существует в языке в качестве номинативного средства.

Однако данное положение нуждается в уточнении. Так как речь порождается в результате последовательного наращения синтагм, то на эти же синтагмы она и членится при восприятии. Причём только письменная речь, так как при устном общении порождение и восприятие речи, осуществляемые разными людьми, протекают одновременно и сливаются в единый процесс, в котором последовательное разграничение синтагм в речи говорящего представлено весьма наглядно.

Словосочетание не соотносится с идеей последовательности речевых единиц. Поэтому расчленить речь на словосочетания нельзя, их можно из неё только вычленить, если они вообще в ней имеются (Ср.: Ночь, улица, фонарь, аптека …).

Так что речепорождающая функция словосочетаний, которые, по мнению некоторых лингвистов, наряду со словами являются готовыми номинативными средствами для построения предложений, весьма и весьма сомнительна.

Как отмечает В.В. Виноградов, у Щербы нет чёткого разграничения синтагм и словосочетаний[17]. Но справедливости ради нужно сказать, что такого размежевания нет в науке и сейчас, так что это замечание касается всей лингвистики и всех лингвистов, в том числе и самого Виноградова. Даже некоторые языковеды из числа учеников Виноградова используют эти термины как абсолютные синонимы (например, Н.Н. Прокопович). Не всегда чётко разграничиваются у Щербы синтагма и речевой такт. Нельзя не согласиться с замечанием Виноградова, что «изложение учения о синтагме в «Фонетике французского языка» в общем было противоречиво. Оно могло подать повод к смешению синтагмы с “речевым тактом” и “дыхательной группой”»[18]. И это действительно так, но применительно лишь к данной работе, где Щерба говорит о синтагме как фонетическом объединении. Однако, если рассматривать его взгляды на синтагму в их развитии, с учётом его неопубликованных рукописей, то, пожалуй, никто до него и после него не осветил её в такой полноте, как это сделал он, применительно к своему времени, с учётом того, каким арсеналом располагала тогда научная теория. Главным, на наш взгляд, является то, что последние мысли учёного о синтагме вполне соответствуют речевой практике, а следовательно, и научной истине. Так что, по сути, Л.В. Щерба первым из лингвистов осознал основы синтагматической теории речи.

Как отмечает В.В. Виноградов, наиболее глубоко и объективно синтагма представлена у Л.В. Щербы в его последних ненапечатанных докладах и рукописных заметках. Здесь он квалифицирует её уже как минимальную синтаксическую единицу речи, исходную речевую структуру, подчёркивает прагматическую роль синтагмы, справедливо видя в ней основу адекватного понимания читаемого текста. “В связной речи слышна лишь делимость на синтагмы и вовсе нет чёткой делимости на слова”. Он утверждает: чтобы правильно понять текст, нужно осознать его авторские синтагмы. Но эти мысли остались в рукописях учёного.

На наш взгляд, весьма симптоматично, что сведения о синтагме как минимальной лингвистической единице были помещены у Щербы в книге о фонетике, в результате чего уже традиционно синтагма рассматривается лингвистами не в синтаксисе, где она реально представлена в виде важнейшей структуры, а в фонетике как фонетическая единица. Её нередко сближают и даже смешивают с речевым тактом. При этом ссылаются на Щербу, но почему-то не упоминают о том, как он квалифицировал данную единицу в последние годы жизни. Тем самым сознательно или невольно искажается его окончательное мнение о ней. Действительно, синтагма появилась у Щербы как фонетическая единица, как минимальный звукосмысловой отрезок речевого потока. Но потом она трансформировалась у него в синтаксическую недифференцированную исходную единицу порождения и восприятия речи.

И это естественно: ведь прежде чем членить речь (по крайней мере, письменную) на исходные минимальные содержательные единицы, её сначала нужно составить из этих единиц. Тогда членение будет естественным, очевидным и закономерным. К тому же можно будет проверить его соответствие авторскому варианту. Исследуя синтагму весьма длительное время, Л.В. Щерба завершил путь переквалификацией её из фонетической в синтаксическую единицу.

Небезынтересно, что он несколько скептически относился к предложению. Осознавая, что речь составляется из синтагм, а не отдельных слов, он не проявлял особого интереса и к традиционному учению о членах предложения. Можно лишь догадываться о причинах его скептицизма. Во-первых, предложение является единицей письменной, т.е. искусственной, формы речи, и по этой причине не может быть ни универсальной, ни центральной единицей речи. Ведь оно не свойственно основной – природной – форме речи. Даже при озвучивании текста с чётко выделенными в нём предложениями все они нивелируются, трансформируясь во фразы.

Во-вторых, предложение нельзя считать исходной единицей речи, так как оно обычно имеет составную структуру и содержание, тогда как исходная структура речи должна быть недифференцированной, т.е. “выражающей в процессе речи-мысли единые отдельные предметы, в данной ситуации далее неделимой”. У предложения нет такого признака и нет такой функции. Это дискретная речевая структура, способствующая выделению и фиксации в тексте его мыслей по мере их появления в результате линейного наращения синтагм. Для речевых компонентов предложения структурная и содержательная делимитация – естественное явление.

Из последних высказываний Щербы о синтагме закономерно вытекает вывод о том, что обучение чтению должно строиться на синтагматической основе, так как только такой подход гарантирует правильное понимание текста (из каких единиц он составляется, на их основе он должен и восприниматься: лишь в этом случае возможно его адекватное понимание).

Зарождение подлинно научной теории синтагмы связано с именем Щербы, который занимался её изучением и поиском для неё наименования более четверти века. Учёный остерегался “терминологией заменить исследование”. По его убеждению, “голая схематизация кроет в себе опасности для дальнейшего развития науки: люди приучаются смотреть на факты сквозь клеточки таблички (или схемы), вместо того, чтобы их попросту и по возможности беспристрастно описывать: всё новое и хоть сколько-нибудь непредвиденное безвозвратно для них погибает.

Между тем опыт показывает, что всякие таблицы и схемы расползаются по всем швам, как только попробовать вставить в них факты живой действительности»[19]. Для Л.В. Щербы речевая практика всегда была основным средством проверки любой гипотезы, концепции или теории на её истинность и научную ценность.

Порождение структуры синтагмы Л.В. Щерба определяет следующим образом: “В центре их стоит обыкновенно то или другое слово и правила синтагм сводятся к правилам распространения существительных, прилагательных, наречий и глаголов другими словами… исходя… из потребностей выражаемой мысли: выражение предмета, на который переходит действие глагола, выражение лица или предмета, для которого что-то делается, выражение орудия действия, выражение… направления действия, его места, его времени и т.д.”[20]

Синтагма – “кратчайший отрезок речи, который мы можем выделять, нисколько ее не нарушая, и который в данном контексте и в данной ситуации соответствует единому понятию”[21]. Как видим, идея одномерности синтагмы хотя и не высказана Щербой, но подразумевалась им.

В последних выступлениях на конференциях и записях, оставшихся неопубликованными[22], Щерба говорит о синтагме как основной единице порождения речи. Фонетические её аспекты уходят у него на второй план, уступая место синтаксическим.

Синтагматическая структура каждого текста определяется его коммуникативной целью, передаваемым содержанием, а также различными смысловыми нюансами. Синтагмы обычно отделяются друг от друга паузами. По мнению Щербы, таких пауз иногда может и не быть, но он не объясняет, когда это возможно. На наш взгляд, это возможно в тех случаях, когда по значению синтагмы не просто соотносительны, но содержательно дополняют одна другую и их интонационное объединение представляется естественным, так как обусловлено их смысловым единством. В таких случаях пауза может быть, но может и отсутствовать. И только возможность дистантного расположения таких компонентов речи указывает на то, что это отдельные синтагмы.

В любой отдельной синтагме пауза между её компонентами невозможна, так как она разрушит содержание всей структуры. Невозможно также осуществить дистантное расположение какой-либо её части.

Так что паузы – указатели межсинтагматических связей и отношений. Основная роль пауз – разграничительная: они разграничивают синтагмы и их значения, последовательное наращение которых составляет общее содержание речи. Щерба отмечает, что паузы между синтагмами не только их разделяют, но и объединяют, уточняя и упорядочивая их смысловые и грамматические отношения. Паузы – особое речевое средство объединения. Их объединительная роль состоит в том, что, разграничивая в речи отдельные синтагмы и их значения, они помогают осмыслить их и последовательно объединить в общее содержание. В этом отношении они, по образному сравнению Щербы, напоминают такую форму государственного устройства, как федерация, при которой чёткое разделение субъектов федерации способствует отражению их общего единства.

Синтагмы очень часто являются многокомпонентными, они не строятся сознательно, а спонтанно “возникают… в процессе речи ” [23]. Образование многокомпонентных синтагм – обычный способ порождения речи при отражении различных взаимоотношений между конкретными реалиями, явлениями, признаками и т.п., для чего в языке нет готовых обозначений.

Некоторые синтаксисты эту функцию приписывают словосочетанию, считая его “готовой”, “номинативной” единицей языка. Но синтагмы – это не словосочетания, которые к тому же не “готовые” и не “номинативные” единицы. Синтагмы – минимальные речевые (т.е. коммуникативные) компоненты, появляющиеся в речи в процессе осмысления субъектом конкретных фрагментов передаваемого содержания и представляющие собой сочетания нескольких слов, т.е. единые структурно-смысловые лексические блоки, соответствующие конкретным фрагментам ситуации.

В.В. Виноградов, комментируя эволюцию взглядов Щербы на синтагму, упустил главную мысль, открывшуюся Л.В. Щербе в последние годы жизни, мысль о том, что синтагма – минимальная речевая структура, исходный компонент речи, одномерная, недифференцированная единица её порождения, индивидуальное образование, отражающее творческие речевые и мыслительные качества субъекта речи.

Материал языка представляет системную организацию обобщённых единиц, предназначенных для всех его носителей. Синтагма же – это минимальная единица речи, с которой начинается индивидуальная речевая деятельность как творческий процесс. На её основе происходит и восприятие речи. Появление синтагмы в лингвистической теории Щербы свидетельствует о том, что он вплотную подошёл к мысли о существовании типичной минимальной (предельной) речевой единицы, выступающей в качестве исходной структуры при построении речи. И это не словосочетание и не слово.

Словосочетание и синтагма – совершенно разные лингвистические феномены и относятся они к разным сферам, у них разные функции. Словосочетание – метаязыковая структура, даже, точнее, приём при изучении синтаксических особенностей сочетаемости и связи слов, в то время как синтагма – реальная речевая единица, конкретный компонент индивидуального речевого творчества – как в отношении структуры, так и в отношении содержания. В ней слова, их порядок и грамматические формы строго конкретны, фиксированы, индивидуальны, они не допускают никакой замены или перестановки, так как это будет уже другая структура. Иными словами, синтагма – это минимальная цитата, характеризующаяся структурно-смысловым единством,которую нельзя видоизменять, чтобы не деформировать структуру и содержание её самой и речи в целом. Такая её характеристика подтверждается существованием десятков тысяч крылатых выражений в форме синтагм, которые имеют своих авторов. Конкретность структуры и содержания – сущностный признак любой синтагмы.

Л.В. Щерба отмечал, что функцию синтагмы как основной исходной структурно-смысловой единицы речи может выполнять не только единство, образованное на основе подчинительной связи, но и сочинительной, предикативной, её может выполнять даже отдельное слово, если субъект речи считает его в смысловом отношении самодостаточным для такой функции. В статье «О частях речи в русском языке» он пишет: “… можно констатировать группу частиц, соединяющих слова или группы слов в одно целое – в синтагму… на равных правах, а не на принципе “определяющего” и “определяемого” и называемых обыкновенно союзами сочинительными”[24].

Данная мысль интересна в нескольких отношениях. Во-первых, из неё видно, что любое смысловое соединение слов в речи Щерба связывал с синтагмами. Во-вторых, в речи человек отражает картины окружающего мира, в котором предметы, явления, признаки, действия и обстоятельства могут соотноситься и соотносятся по-разному, они вступают в различные отношения, которые, собственно, возможны только при наличии соотносящихся или вступающих в различные взаимоотношения реалий. Эти отношения фиксируются психикой и сознанием человека и находят отражение в его речи. У каждого – своё отражение. Люди подмечают новые связи и отношения между предметами и явлениями, отражая их в своих речевых структурах.

Эти мысли Щербы предстают как уточнение рассуждений В. Гумбольдта, утверждавшего, что язык отражает через сознание человека картину внешнего мира в соответствии со знаниями и ментальными особенностями конкретного человека и народа, для которого данный язык родной. “Язык в целом, – писал В. Гумбольдт, – находится между человеком и воздействующей на него внутренним и внешним образом природой… Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком”[25]. Щерба более точен: он говорит не о языке – о речи. Отношения между реалиями действительности передаются в речи в виде синтагматического объединения слов, разных видов синтаксической связи и различных средств этой связи. Нет никаких оснований не признавать в качестве отдельных структурно-смысловых речевых единиц синтагмы с предикативной или сочинительной связью, отражающие особый вид единства и отношений реалий действительности. Они представляют собой минимальные речевые фрагменты реальной картины многообразного мира и в этом отношении равноправны с любыми другими минимальными речевыми фрагментами, образованными на основе иных видов синтаксической связи.

Эти мысли Щербы вытекают из его общей концепции порождения речи. Вовсе не синтаксическая связь определяет статус и сущность синтагмы как реальной речевой единицы (как, впрочем, и любой другой синтаксической структуры), а функции, её структурно-смысловая роль в формировании и передаче соответствующего содержания. И хотя Л.В. Щерба не объяснил детально этих моментов, но из его лаконичных рассуждений может последовать именно такая интерпретация его мыслей.

Интересно, что к понятию синтагмы как речевой реальности и важной синтаксической категории несколько раньше подошёл ещё А.А. Потебня. В «Объяснении малорусских и сродных народных песен» он делит тексты песен на минимальные естественные структурно-смысловые единицы:

Ты рябинушка, / ты кудрявая, // Ты когда взошла, / когда вызрела?

Потебня делает вывод, что “единица меры стиха” одновременно является синтаксической единицей. Хотя каждый выделенный фрагмент фонетически организован, объединён господствующим ударением, он вместе с тем явление синтаксическое.

Такая синтаксическая единица, по его мнению, “может представлять: или строгое синтаксическое и вместе звуковое единство, когда состоит из междометия (в песне: гей, ой и т.п.), или одного слова, как члена предложения (стало быть, не чисто формального слова), или единство относительное, из совокупности членов предложения, объединённое и фонетически – единством господствующего ударения, называемого силою речи и ударением логическим, хотя оно исключительно грамматическое…”. По мнению Потебни, мы говорим не отдельными словами, а минимальными синтаксически организованными структурами[26].

А.А. Потебня чётко выделил в рассматриваемых народных песнях синтагмы, увидев в них особую речевую единицу, акцентировал на них внимание читателя, но никак не назвал их и не определил.

Л.В. Щерба уделяет внимание способам объединения синтагм в речи, в частности особенностям их интонационного сочетания. “Синтагма, которая выражает высказывание, приходящее человеку в голову в процессе речи-мысли и как бы прибавляемое к предшествующему высказыванию, произносится ровным голосом на низких нотах… Выпадение тех или других высказываний из общего хода мысли говорящего, на письме обозначаемое скобками… в речи выражается более низким тоном, на котором произносится соответственная синтагма или даже ряд синтагм, в остальном сохраняющие свой нормальный мелодический характер”[27]. Именно так в линейной последовательности наращения синтагм(“ прибавляемых к предшествующему высказыванию ”) осуществляется, по мнению Щербы, речевая деятельность, так рождается и развивается речь и её содержание, а не строится из слов, словосочетаний или предложений (выделено мной – Е.Ф.).

Синтагма стала для Щербы исходной речевой единицей. Фонетический её аспект соотносится с её интонационным оформлением. Лексико-смысловой – связан с тем, что она состоит из слов, значения которых в её структуре максимально конкретизируются в связи с актуализацией акцидентных признаков обозначаемых ими реалий. С точки зрения их значения и структуры это качественно новые единицы с ситуативным речевым содержанием. Синтаксический аспект предполагает изучение конкретных речевых функций синтагм в общей структуре речи, выяснение внутрисинтагматических и межсинтагматических связей и отношений.

Синтагмы возникают в процессе речи как природное человеческое свойство. В сфере языка в качестве готовых лингвистических единиц их нет. Они всегда результат речевого творчества, основанного на языковом материале (словах, словоформах, типичных структурах и т.д.) и на развитых до автоматизма речевых умениях и навыках. В основе синтагматического членения, отмечает Щерба, лежит смысловой принцип. И это естественно, потому что синтагмы появились в речи автора как конкретные смысловые единицы. Их значения, разграничиваемые паузами, в процессе линейного их наращения составляют общее содержание речи (текста).

Л.В. Щерба констатировал, что любой текст в известной степени является авторской загадкой, разгадать которую предстоит читателю. Успешно это сделать можно лишь при соответствующем синтагматическом членении текста. И каждый читатель должен быть подготовлен к таким действиям, получив соответствующие знания, сформировав и развив необходимые навыки и умения работы с текстом.

Как уже отмечалось, многие мысли Л.В. Щербы о синтагме и функциях – особенно последние, – глубоки и весьма важны в научном отношении. Они заслуживают самого пристального внимания и дальнейшего развития. К сожалению, они не представлены у автора в единстве в виде системы, а содержатся во многих его работах, докладах, стенограммах различных выступлениях, не все опубликованы и часто носят характер попутных замечаний.

Однако есть у него и такие высказывания, которые вызывают сомнение. Например, касаясь синтагматического ударения, Л.В. Щерба отмечал, что ударение в синтагмах русского языка всегда на последнем слове. Такое утверждение вызывает небезосновательные сомнения. Лучшим способом его проверки на соответствие истине будет обращение не к отдельной синтагме, а к конкретной речи с акцентированием внимания на том, на каких словах находится ударение в её синтагмах. В связи с этим рассмотрим следующий речевой фрагмент, отметив жирным шрифтом слова в его синтагмах, на которые падает синтагматическое ударение:

… Проснувшись рано, //

В окно увидела Татьяна //

Поутру побелевший двор, //

Куртины, / кровли / и забор, //

На стёклах лёгкие узоры, //

Деревья в зимнем серебре, //

Сорок весёлых на дворе //

И мягко устланные горы //

Зимы блистательным ковром.

В данном речевом фрагменте, представленном в письменной форме в виде простого предложения, 11 синтагм. Три из них (4, 5 и 6) однокомпонентные. У них ударение на последнем слове и одновременно на первом, так как каждая из них представлена одним словом. Ударения в остальных (неоднокомпонентных) синтагмах падает на слова, находящиеся в разных позициях. В первой синтагме оно на первом слове, во второй, состоящей из трёх компонентов, – на втором, в третьей – на последнем, в седьмой – тоже на последнем, в восьмой и девятой – на первом, в десятой – на последнем и в одиннадцатой – на предпоследнем слове.

Как видим, самое большое количество компонентов (слов) в синтагмах приведённого речевого фрагмента три. Таких синтагм в нём семь из одиннадцати. И место синтагматического ударения не определяется местом слова в синтагме, что не соотносится с утверждением Л.В. Щербы. Поэтому данное утверждение следует квалифицировать не как вывод, а как одну из рабочих гипотез, которая не подтвердилась речевой практикой.

Место ударения обусловлено не только значением самой синтагмы вне её связи с речью, в которую она входит, но и её смысловыми отношениями с другими синтагмами в потоке речи, ситуацией общения и коммуникативной целью. Оно в значительной степени обусловлено также грамматической функцией слова в синтагме – ключевая у него функция или неключевая.

Ударение в синтаксисе, как и интонация в целом, это смыслоопределяющее средство, причём не столько в пределах отдельной синтагмы, сколько в линейной последовательности синтагм, составляющих синтаксическое и смысловое единство, а значит, неизбежно связанных интонационно. Место ударения в синтагме зависит от различных объективных факторов и коммуникативной цели говорящего, от манеры и способов его аргументации, от его характера и темперамента. Речь всегда индивидуальна, и этого нельзя не учитывать. Кроме того, в эмоциональной или полемической речи синтагмы могут иметь основное ударение на любом, в том числе и первом компоненте, когда понадобится подчеркнуть, что в содержательном отношении он является наиболее важным.

Так что утверждение относительно обязательного синтагматического ударения на последнем слове синтагмы как сущностном её признаке нельзя признать убедительным, и об этом ещё будет разговор впереди.

Таким образом, уже А.А Потебня предполагал существование минимальной исходной единицы порождения речи. И.А. Бодуэн де Куртенэ попытался определить эту единицу, Он назвал её синтагмой, под которой понимал слово в речевой функции (а также неделимые словосочетания). И только Л.В. Щерба представил реальную минимальную единицу речи. Для него в качестве основного понятия в синтаксисе было не понятие предложения, а речевая единица, которую сначала он называл группой слов, потом – фразой и наконец синтагмой. Причём понятие синтагмы развивалось и уточнялось им в течение всей его научной деятельности.

Тем не менее нужно отметить, что высказывания Щербы о синтагме касаются, в основном, не порождения речи, а её восприятия.

Так что вопрос синтагмы как минимальной исходной единицы порождения речи остался открытым.