Глава 7. Франция

В Париже, этом загадочном и полном искушений городе, Фрейд чувствовалсебя одиноко и неспокойно. Популярность Шарко, под началом которого онсобирался учиться, наглядно показала ему, насколько теперь далеко от негоскромное окружение венских учителей. Жану Мартену Шарко, известнейшему (исамому высокооплачиваемому) неврологу Европы, было шестьдесят лет. Еголекции и демонстрации в клинике "Сальпетриер" были достоянием общественностии посещались не только врачами, но и журналистами. Он выглядел внушительно,как римский император на монете - или Наполеон (это сравнение было емуособенно по душе), - а его манеру обращения с людьми можно было описать какнечто среднее между демократической приветливостью и террором. Он напоминалФрейду священника, который, правда, занимается делами земными, а ненебесными. С 1860-х годов Шарко занимался классификацией неврологическихзаболеваний. Его работа над такими недугами, как рассеянный склероз, афазияи осложнения сифилиса, принесла ему известность. Симптомы этих заболеванийочень разнообразны - паралич, конвульсии, перепады настроения, - и поэтомуврачи часто решали, что пациент просто притворяется. (Возможно, в том жезаподозрил бы Берту Паппенгейм менее благожелательный врач, чем Брейер.)Шарко не поддерживал эту точку зрения. Он считал, что физические признакиистерии совершенно реальны и возникают вне зависимости от желания илихарактера больного. Их причина - психические явления, оказывающие влияние нафизиологию. Шарко проводил исследования с помощью гипноза, к которомуотносился очень серьезно и использовал на открытых лекциях, заставляяженщин, страдающих истерией, биться в конвульсиях или ходить во сне. Так ондемонстрировал связь между разумом и материей. Наверняка Фрейд слышал об этом, равно как и профессора, которыевыделили ему стипендию и знали, что он едет в Париж. Если до Вены и доходиликакие-то странные слухи, репутация Шарко спасала его от подозрений. ОднакоФрейд, невзирая на все, что ему было известно ранее, стал считать Шаркочем-то вроде фокусника от неврологии. Сначала все вызывало недовольство Фрейда. Он представил Шарко своерекомендательное письмо, и тот вежливо взял его на работу, которой тот ипланировал заняться: исследование анатомических изменений детского мозга.Такую науку венская школа одобряла. Но лаборатория была переполнена, и Фрейдвскоре устал от таких условий. Он регулярно посещал лекции только одноголектора (кроме Шарко) - Бруарделя, специалиста по судебной психиатрии. Онипроводились в парижском морге и были посвящены убийствам, изнасилованиюдетей и инцесту. Интерес к проблемам секса и детей вроде бы говорит омногом, но это прослеживается лишь в свете его последующих работ. Возможно,эти посещения морга и не имели большого значения. Впрочем, Фрейд запомнилодно выражение Бруарделя. "Грязные колени - признак приличной девушки". Снова Фрейду было не по себе. Он скучал по Марте, стеснялся своегофранцузского, а на улице так страдал от одиночества, что в первый день, поего собственным словам, заплакал бы, если бы не борода и шелковый цилиндр.Французы показались ему эгоцентричными и враждебными, их столица - "огромнымбезвкусно наряженным сфинксом, который поедает всех чужеземцев, не сумевшихразгадать его загадки". Французы - странный народ, "подверженный психическимэпидемиям, массовым историческим потрясениям, и они не изменились с тех пор,как Гюго написал свой 'Собор Парижской Богоматери'". Противники яростноспорили, яркие афиши сообщали о сенсационных романах. Мужчины и женщиныбесстыдно толпились, обозревая наготу, за границей тема секса снова сталабеспокоить Фрейда. Это наблюдения он высказывает в письме от 3 декабря, ноне Марте, своему объекту поклонения, а ее сестре Минне. Он сообщает Минне ирадостную новость о том, что сумел сказать официанту слово "croissants" (фр."рогалики"). В это же время в Париже были родственники Марты и даже несколько коллегФрейда из Вены, так что у него была компания. Он посещал музеи и театры.Однажды он видел Сару Бернар в мелодраме, после чего вернулся в гостиницу смигренью. Правда, он предпочитал одиночество (во всяком случае, в этотпериод жизни). Он, как обычно, отгородился от всего, что его окружало. Толпа"вульгарна" - неважно, в Вене, Гамбурге или Париже. Иногда кажется, что этонедовольство раздражало его самого. Он видел в неисследованном городе некую"магическую притягательность", но не мог заставить себя понять его. Англия не вызывала в нем подобных чувств. Пуританство ему импонировало,а Кромвеля он считал героем. В Париже он дышал более экзотическим воздухом,и это его беспокоило. Иногда он упоминает о женщинах. Один родственник Мартыспрашивал его, держит ли он в Париже любовницу. Однажды он пришел в ресторанс другом и его женой, а это оказался бордель. "Я ни в чем себе неотказываю", - заявляет он Марте, но, похоже, имеет в виду только еду исигареты (а может, и кокаин). В его письмах то и дело встречаются упоминания о фантазияхнесексуального характера. Когда он рассказывая Минне о Париже, называя его"просто одним длинным и запутанным сном", была ли это только фигура речи,или за этим стояло нечто более конкретное? Когда, переехав в новую гостиницуи обнаружив, что полог над кроватью сделан из зеленой материи, он провелхимический анализ, чтобы определить, нет ли в составе красителя мышьяка,было ли это обычной предосторожностью знающего человека или воздействиемневротической фантазии? Значительно позже Фрейд вспоминал, что, будучи в Париже, часто слышал,как его зовет по имени "единственный и любимый голос". Он записывал время, вкоторое происходили эти галлюцинации (так он их сам называл) и посылалсрочные телеграммы в Вену, чтобы узнать, не случилось ли чего. Все было впорядке. Известна и еще одна парижская фантазия, в которой он останавливаетпонесшую лошадь, запряженную в экипаж, и спасает очень важного седока,который говорит ему: "Вы спасли меня. Чем я могу отплатить вам?"Четырнадцать лет спустя Фрейд косвенным образом упоминает об этой фантазии.Он писал "Толкование сновидений" и привел ее в качестве примера, говоря офантазиях. Он решил, что эта фантазия берет начало из романа Доде "Набоб" иотносится к бедному счетоводу Жоклину, который бродит по Парижу и мечтает.Он попытался найти в романе этот эпизод, но безуспешно. Он только узнал, чтосчетовода звали не Жоклин, а Жос (французский эквивалент фамилии Фрейда).Исходя из этого Фрейд заключил (и был совершенно прав), что эта фантазия олошади принадлежит ему самому и была придумана в Париже, когда он бродил поулицам "в одиночестве, полный страстных желаний, нуждающийся в помощнике ипокровителе, пока великий Шарко не принял меня в свой круг". В статье, написанной в 1916 году, он утверждает, что мечты - это то, спомощью чего и дети, и взрослые удовлетворяют свою потребность во власти илилюбви. "[Фантазии] продолжаются до тех пор, пока человек не достигнетзрелости, а потом он либо отказывается от них, либо живет с ними до концажизни". Если это верно, фантазии Фрейда относили его ко второму типу людей.В Париже в течение первых нескольких месяцев, когда ему было особенно плохо,они просто проявлялись ярче, чем обычно. Фрейд совершенно разочаровался в Париже, но тут Шарко сделал его своимдругом. Он собрался провести Рождество 1885 года с семьей Бернейсов вГамбурге, а на Новый год решил не возвращаться в Париж, а поехать в Берлин.Однако во время второй недели декабря ему пришла в голову "глупая идея"предложить Шарко перевести собрание его лекций, которые еще не были изданына немецком языке (он понимал французский лучше, чем говорил на нем). Шаркоудалось убедить, и Фрейд изменил свое мнение насчет Парижа и вернулся туда вначале января 1886 года. На этот раз он стал ближе к своему покровителю. Фрейд восхищался тем, что Шарко видел в истерии нечто большее, чемобычное физиологическое расстройство. На самом деле в Париже Фрейдаинтересовала именно истерия, а не неврология. Рекомендательное письмо,которое он привез в октябре из Вены, было написано Морицем Бенедиктом,профессором неврологии, который также занимался гипнозом и считал, чтоистерия связана с сексом (в научных кругах эту идею считали устаревшей).Имена Мейнерта или Брюкке имели больший вес, так что, возможно, Фрейдобратился к Бенедикту потому, что хотел повлиять на мнениеШарко-гипнотизера. Или Фрейд сам в то время начал интересоваться гипнозом? ВВене многие годы избегали обсуждения этого вопроса, но в 1880-х годах онстал вызывать новый интерес. Друг Фрейда Брейер испытывая гипноз на БертеПаппенгейм и рассказал Фрейду о своем успехе. Ему удалось заставить еевспомнить всю историю своей болезни. Если Фрейд с самого начала собирался в Париже изучать гипноз и"умственные" аспекты истерии, не было ли исследование детского мозгаспособом скрыть его намерения от венских профессоров? Он хотел разобратьсясо случаем Паппенгейм - Анны О. Фрейд пытался заинтересовать в ее болезниШарко, но невролог, "похоже, думал о чем-то другом". Шарко считал гипнозсредством исследования истерического поведения, а не истории жизни больных. К тому времени как Фрейд оказался в Париже, Шарко был очень увлечентемой истерии. Если неврологи хотели добиться успеха и известности в общеймедицине, в то время как в области лечения инфекционных заболеваний делалисьвсе новые открытия, им нужно было найти объяснение этому заболеванию икак-то его классифицировать. В конце девятнадцатого века истерия сопровождалась удивительно яркимисимптомами, которые после 1900 года исчезли, как будто болезньадаптировалась к более рациональному столетию. Во время первой мировой войныона, правда, вернулась в новой ипостаси: в сложных ситуациях у солдатпоявлялись симптомы, которые могли вызвать демобилизацию. Но в периодрасцвета истерии паралич был поразительно сильным, слепота или глухотаполными, а конвульсии ужасными. Все это давало такому веселому тирану, какШарко, прекрасный драматический фон для достижения еще большего успеха. Однасерия исследований убедила его, что с помощью гипноза можно вызыватьистерический паралич у восприимчивых к этому методу пациентов (таковыми онсчитал всех страдающих истерией). В конце концов он заявил (как впоследствиии Фрейд), что паралич вызывают идеи, скрытые в мозгу пациента. Такимобразом, он доказал, что у истерика по психологическим причинам может (какчасто и бывало) развиться паралич и другие симптомы. В 1890-х годах эта идеяприобрела для Фрейда огромное значение, поскольку доказывала, что заповседневным сознанием скрываются мощные умственные процессы. Деятельность Шарко как лектора и преподавателя до сих пор вызываетвосхищение. Его работа с загипнотизированными истериками, которая такзавораживала Фрейда и остальных, сегодня уже не имеет большого значения.Лекции, на которые приходили не только врачи и студенты, но и политики иактеры, были скорее медицинскими театральными представлениями. Его пациентки(а большинство истериков принадлежало к слабому полу) вели себя настолькоэкстравагантно, что есть подозрения, что по крайней мере некоторые из нихзнали, чего от них ожидают. В "Сальпетриере" для истеричек выделялиспециальные палаты. Некоторые из них были довольно молоды и гордились своейизвестностью. Женевьева любила демонстрировать свои ноги в шелковых чулках. Еефотографии часто появлялись в журналах. Бланш, "королева истеричек", сталагероиней не одной картины. Эти представления ставились Шарко и егоассистентами. Прикосновения к руке или ноге было достаточно, чтобы пациенткипогружались в транс. При звуках гонга они впадали в каталепсию и не моглидвигаться (однажды в гонг случайно ударили во время бала для пациентов, и тезастыли на месте). От прикосновения к мышце конечности шевелились. Однослово, и женщина падала на пол, исходя криками. Писатель и врач АксельМунте, который в 1880-х годах учился под руководством Шарко, считалпредставления в "Сальпетриере" фарсом, "безнадежной смесью правды и обмана".Но Фрейд видел в этом то, что хотел увидеть, и считал Шарко одним из своихгероев. По возвращении в Париж после Рождества Фрейд стал частью окружениясвоего руководителя. Он был в "волшебном замке" Шарко, доме на бульвареСен-Жермен, чтобы обсудить перевод, а вскоре удостоился приглашения в гостивечером. Он надел новую рубашку и новый фрак, подровнял бороду и успокоилнервы с помощью кокаина. "Я пил пиво, - сообщает он Марте, - дымил какпаровоз и чувствовал себя совершенно свободно, причем не произошло никакихнеприятных неожиданностей". Он рассказал Шарко медицинский анекдот и ушелдовольный своими достижениями - или, скорее, как он сказал, достиженияминаркотика. Последовали новые визиты. Кокаин помогал ему общаться с богатыми изнаменитыми людьми, а возможно, и с Мартой. Одним февральским вечером, передтем как отправиться к Шарко, он пишет ей о своих мыслях, о том, будто онбоится, что люди видят в нем "что-то чуждое". Он сожалеет, что он не гений,и объясняет свое опасливое отношение к незнакомцам тем, что "простые идиплохие люди плохо ко мне относятся". Было ли это признание под воздействиемкокаина правдой или просто выражением настроения? В тот вечер что-то егобеспокоило: может, то, что он был евреем, хотя не показывал этогоантисемитски настроенному Шарко. Брейер, как он писал, однажды сказал ему,что под внешней скромностью во мне скрывается очень отважное, бесстрашноесущество. Я сам всегда так думал, но не решался никому об этом сказать. Мневсегда казалось, что я унаследовал весь бунтарский дух и всю ярость, скоторой наши предки защищали Храм, и с радостью принес бы свою жизнь вжертву ради великого момента истории. И в то же время я всегда ощущал себячрезвычайно беспомощным и неспособным выразить все эти чувства даже в словахили стихах. Поэтому я всегда сдерживал себя, и именно это, по-моему, должнывидеть во мне люди. Фрейд и Шарко могли обсуждать секс, но никогда этого не делали. Шарконаверняка знал бытующее мнение о том, что причина истерии - это половаянеудовлетворенность. (Происхождение слова "истерия" от греческого "матка"говорило о том же.) Некоторые даже считали, что половое сношение может иметьтерапевтический эффект. Это "народное средство" было не так уж далеко отвзглядов традиционной медицины, но Шарко, хотя и признавал, что у истериковбывают сексуальные галлюцинации, этим не интересовался. Однажды Фрейд все же услышал от него кое-что о сексе. Это произошло вовремя приема на бульваре Сен-Жермен. Хозяин дома рассказывал Бруарделю,судебному психиатру, о молодой супружеской паре. Мужчина оказалсяимпотентом, и в результате у жены расстроились нервы. Шарко сказал мужу:"Продолжайте стараться! Я обещаю, у вас все получится". Фрейд не расслышал,что ответил Бруардель, но тот, похоже, удивился, что на женщину это такподействовало. И тут Шарко закричал: "Но в таких случаях это всегда зависитот гениталий - всегда, всегда, всегда!" Описывая этот эпизод в 1914 году,Фрейд продолжает: Он сложил руки на животе, охватив себя и несколько раз подпрыгнув наносках в своей особой манере... На какое-то мгновение я был просто поражен ясказал себе: "Но если он это знает, то почему никогда об этом не говорит?"Однако это впечатление вскоре стерлось. В феврале 1886 года Фрейд навсегда попрощался с Шарко. Он провелнесколько недель в Берлине, изучая детские болезни в качестве подготовки кчастной практике, а к весне вернулся в Вену. Брейер посоветовал ему неспешить. И вот он кисло шутил, что эмигрирует и устроится работатьофициантом, считал свои тающие денежные ресурсы и подыскивал кабинет иэлектрическую аппаратуру, необходимую для модной в то время "электротерапии"пациентов с расстроенными нервами. Какие бы уроки Фрейд ни извлек из пребывания в Париже, ом как ни в чемне бывало продолжал осуществлять свой первоначальный план - заработать денети жениться на Марте. Неясно, когда впервые начали оформляться его новые идеиоб истерии и психологии. Самое важное было обобщено в его замечании, чтосимптомы истерии соответствуют представлению людей о нервной системе, а нетому, как она действует на самом деле. Пациент, сам того не подозревая,волочит ногу так, как в его представлении должны волочить больную ногу, хотяпо законам физиологии он делал бы это совершенно по-другому. Из этогоследовало, что истерия не зависит от "обычного 'я'" человека и задействуетдругой, некий внутренний механизм. За этими идеями (о которых размышлял нетолько Фрейд) скрывалась новая психология, которую еще предстояло открыть. Позднее Фрейд утверждал, что еще до отъезда из Парижа он предложилШарко статью на эту тему, в которой говорилось, что при истерии "параличи иисчезновение болевых ощущений... происходят так, как представляют их обычныелюди, а не в соответствии с анатомическими фактами". Единственноесвидетельство - слова самого Фрейда, а в то время он стремился доказать своепервенство в этой области, в частности, по сравнению с другим психологом,французом Пьером Жане. Тот написал статью в 1893 году, до Фрейда. ОднакоФрейд действительно всего три года спустя после возвращения из Парижа встатье от 1888 года высказывался, пусть и не так решительно, об истерии и еесимптомах, противоречащих физиологии. Эта статья, что интересно, представляла собой анонимный текст дляэнциклопедии. Если предположить, что Фрейд активно занимался развитием этойидеи с 1885 года, похоже, что он эти занятия не афишировал. Он былневропатологом, ищущим пациентов в городе, полном конкурентов, и не хотелпортить свою карьеру пропагандой странных теорий. Пока он держал рот назамке. К середине апреля 1886 года он нашел две комнаты для жилья и работы.Они находились в подходящем для врача месте, возле венской ратуши. ГоспожаБрейер помогла ему вывесить таблички у входа в квартиру и на улице. 25апреля, в пасхальное воскресенье (возможно, еще одна демонстрация атеизма),в газете "Ноне фрайе прессе" появилось скромное объявление о том, что докторФрейд, университетский лектор по невропатологии, проведя полгода в Париже,вернулся в Вену и проживает в доме номер 7 по улице Ратхаусштрассе. Всегочерез неделю ему исполнялось тридцать лет. Фрейд нашел первых пациентов через коллег. Он консультировал послаПортугалии. Он применял гипноз на итальянке, которая билась в конвульсиях,заслышав слово "яблоки". Пытался ли он определить, что она помнит о началеболезни? Он рассказывал Марте о "деликатном" случае, за который он не бралплаты. Он лечил американского врача, "жалобы на нервы" которого усугублялисьпроблемами с его привлекательной женой. Фрейд дважды виделся с ней, и каждыйраз фотография Марты падала со стола, чего раньше никогда не бывало.Двадцать лет спустя его друг Карл Юнг будет вызывать раздражение Фрейда,утверждая, что работает с паранормальными явлениями. Но в 1886 году Фрейд синтересом воспринимал подобные сверхъестественные моменты. "Мне не нравятсятакие намеки, - пишет он. - Если бы я нуждался в предостережении - но этоизлишне". Теперь, когда он завел свою практику и зарабатывал деньги, женитьбастала более реальной. В начале лета произошла краткая и бурная ссора ссемейством Бернейсов. Марта передала часть приданого своему хитрому братуЭли, который тут же вложил его в какое-то дело. Узнав об этом, Фрейдпотребовал, чтобы она забрала свои деньги, и вел себя не очень красиво. Онникогда не любил Эли, умного и смекалистого, когда речь шла о денежнойвыгоде. Он знал почти наверняка, что его отец сидел в тюрьме, а также то,что сам Эли за год до того провел два месяца за решеткой за уклонение отвоинских обязанностей. Деньги тот вернул. Марта была шокирована поведениемЗигмунда. Впрочем, они помирились и стали готовиться к свадьбе в конце лета. Месяц неожиданной воинской службы в августе-сентябре заставил ихотложить свадьбу. Фрейд писал Брейеру из "грязной дыры" в Моравии,неподалеку от места, где он родился. Там он был врачом батальона и выдавалсправки солдатам о том, что они были ранены холостыми патронами. Онпосмеивался, слушая генерала на коне, кричащего: "Солдаты! Солдаты, где бывы были, если бы это все было заряжено?" Но он добавил, что военная жизньизлечила его неврастению. Он впервые упомянул о неврастении в письме.Возможно, он надеялся, что брак избавит его от этого недуга навсегда. Бракосочетание проходило в два этапа: гражданская церемония 13 сентября1886 года в вандсбекской ратуше и еврейская религиозная на следующий день,на которой настояли родственники Марты. Дядя Марты Элиас, присматривавший заней (однажды он спросил: "Что это еще за Фрейд?"), научил его необходимыммолитвам. Медовый месяц они начали в Любеке, древнем порту в сорока пятикилометрах от Вандсбека. Питер Суэйлз проследил его жизнь в то время поописанию снов. За два года до свадьбы Фрейд рассказал Марте о сне, которыйбыл вызван еще одним препаратом из листьев коки - экгонином. Ему снилось,что он долго-долго шел и "наконец пришел к гавани, окруженной прекраснымисадами, и Хольстентору и вскричал: Любек!". В то время они уже планировали начать там свой медовый месяц.Хольстентор - это две готические башни у ворот Хольстен. Если идти изГамбурга, до моста в Любеке взгляду открываются два остроконечных купола надокруглыми воротами. Фрейдист может увидеть в этом сексуальные символы, иименно так истолковывает этот сон Суэйлз. Хольстентор - это женщина, котораяготова принять в свое лоно любимого. Фрейд мечтал о дефлорации невесты. В этом толковании речь идет о строении, уже хорошо знакомом Фрейду. Разон видел во сне Любек, почему бы ему не увидеть то, что он видел в этомгороде раньше? Почему пара башен обязательно должна олицетворять грудиМарты? Фрейдисты возразят, что здания и пейзажи довольно часто оказываютсясексуальными символами. Фрейд сделал вывод, что двери и ворота представляютсобой женские наружные половые органы, как и сады (те же "прекрасные сады"из его сна). Конечно, башни можно было причислить к символам женской груди,хотя яблоки и персики - более традиционные образы. Эти загадки неразрешимы. Психоанализ во многом основывается на вере, ане на научных доказательствах. Подход Суэйлза к этому сну интересен, и даженефрейдисту хочется представить себе Фрейда, мечтающего о первой брачнойночи в символах, которые ему только предстояло разгадать. Сложностисимволизма снов стали причиной появления целой мифологии. Фрейд всю своюжизнь строил предположения о символах женской груди и прочем. Фрейдистскоетолкование этого сна интереснее, хотя сам он не истолковывал этот сон. Онокак бы позволяет нам глубже заглянуть в душу этого странного человека. Фрейду наверняка не понравилось бы такое вторжение в его личную жизнь.Еще большее негодование в нем бы вызвало то, что в последние годы онпостепенно превратился из ученого и безупречного теоретика в старыйпамятник, побитый непогодой и шатающийся на своем постаменте. В ту ночь вЛюбеке, когда сон сбылся, он едва ли представлял себе, что его ждет ипервое, и второе.