Глава 31. Исход

Самые разные организации доживали последние дни. "Факел", которыйперестал издаваться в феврале 1936 года, напоследок еще раз бросил камень всторону психоанализа. Аналитики, заявил Карл Краус в последнем номере,подстерегают своих жертв у гостиниц на Рингштрассе. Некоторые, добавил он,"среди них самые ничтожные", уже уехали в Америку, "чтобы устроиться там,где есть деньги" - возможно, намек на Виттельса, который уже процветал вНью-Йорке. Французская журналистка в том же году ездила в Вену, чтобы написатьюмористический рассказ о том, что Фрейд считает себя и свою науку удобноймишенью. Назвавшись мадам Дюбуа и притворившись, что боится собак, снавоспользовалась Полем Федерном в качестве посредника. Федерн, который принял ее (как она намекнула) только потому, что онаутверждала, будто "отвратительно богата", отличался "раввиноподобным носом,какие можно увидеть только на антисемитских карикартурах". Он взял с нееденьги и устроил встречу с Фрейдом, с которым она увиделась в "красивомдоме, свежевыкрашенном, с орехово-коричневыми ставнями, сияющими на солнце",- доме, который он снимал на тенистой дороге в Гринцинг, ведущей в "Бельвю"и на Химмельштрассе Федерн тоже был там. Выглядевший, по утверждению журналистки, скорее на шестьдесят, чем навосемьдесят, Фрейд был в "щегольском сером костюме, как жиголо, но это невыглядело смешным, потому что в том, как он ходил и двигался, было оченьмного молодой энергии". Его руки тоже были молодыми, "красноватыми итяжелыми, но без морщин и без этих пятен, которые обычно покрывают рукистариков". Она заметила у него под подбородком "большой комок", которыйдвигался, когда он говорил, и предположила, что это из-за "серьезногозаболевания гортани", от которого его чудом спасли с помощью операции.Насколько он пострадал, она не заметила. Она увидела только рот, "полныйзолота как у старого каннибала, только что побывавшего у американскогодантиста". Настоящая пациентка, возможно, была бы преисполнена благоговения или,по крайней мере, внимания, но мадам Дюбуа откинулась назад и просторазвлекалась. "Почему вы настаиваете, чтобы я лечил вас? - спросил он еепо-английски. - Лечение психоанализом очень долгое. Оно займет не меньшегода, а может, больше, и за это время я могу умереть. Тогда что вы будетеделать? Убьете себя? У вас никогда не появляется желания покончить с собой?Или появляется?" С ее точки зрения, он был карикатурой, смешным старым евреем с золотымизубами, который пользуется людской легковерностью. Возможно, на этом этапежизни он уже стал карикатурой. Его творческие годы закончились, мир все ещепытался понять его теории, а Вена, которая была его лабораторией, постепенноисчезала. Когда мадам Дюбуа упомянула, что собаки ей раньше нравились, исогласилась, что под "раньше" имела в виду "до брака", "два пророкаобменялись взглядами, полными скромного торжества людей, которые никогда неошибаются". - Что я вам говорил? - сказал Фрейд. - Совершенно верно, герр профессор. - Это классический случай. - И я так подумал, герр профессор. Теперь, когда появилась тема секса, в первом приближении план лечениябыл составлен. Старик даже согласился ее анализировать. Фрейд поднялся. Он протянул мне руку, я подала ему конверт. Его жестказался скорее дружеским, чем профессиональным. Но конверт он взял. К делу не относилось, что ему вполне могли быть нужны деньги: для Мартыи Минны, для вдов семьи и старых дев, для издательства (центральный магазинкоторого в Лейпциге только что был захвачен гестапо), для Анны и на будущее. Что касается физических страданий Фрейда, почти все рассказчикисходятся на том, что чем меньше подробностей об этом будет знатьобщественность, тем лучше. Ближе к концу 1936 года, по некоторым сведениям,он мучается со своим ртом и временно теряет терпение выносить эти страдания.К его приемному кабинету примыкала маленькая операционная с зубоврачебнымкреслом, где его обследовали каждое утро. В одну субботу профессор Пихлервыжигал ему подозрительную язву на щеке под местной анестезией, когда Фрейдвоскликнул: "Я больше так не могу". Пихлер завершил операцию. Тот больше нежаловался. Хирург просто отмечает "Пациент сначала не чувствует боли, но кконцу говорит, что больше не может вынести. Реальной причины нет". Пять дней спустя в письме Марии Бонапарт Фрейд пишет, что после этого унего начались такие боли, что во время анализа - похоже, работу ничто немогло остановить - ему каждые полчаса нужна была новая бутылка с горячейводой, чтобы прикладывать к лицу. Походя он сообщил принцессе, что исследует превратности судьбы бывшегокороля Англии, Эдуарда VIII, который за неделю до того отказался отпрестола, чтобы жениться на разведенной американке Уоллис Симпсон. "Чтопроисходит с королем?" - спрашивает он и выносит окончательный диагноз: Я думаю, он бедный человек, не интеллектуал, не особенно умен,возможно, латентный гомосексуалист, который нашел в этой женщине друга,обрел с ней потенцию и, следовательно, не может жить без нее. Бонапарт собиралась приобрести письма Флису. Она рассказала Фрейду вканун Нового года, что ей предложил их за двенадцать тысяч франковберлинский торговец, купивший их у госпожи Флис. Они были предназначены, поего словам, для национальной библиотеки Пруссии, пока нацисты не сожгликниги Фрейда и он не попал в черный список авторов. Он ответил, что эти письма были очень личными и его бы очень смутило,если бы они попали в чужие руки. "Наша переписка была самой интимной, какуютолько можно себе представить. Я не хочу, чтобы они стали известныпоследующим поколениям". В разговоре он однажды рассказал ей шутку. Вопроскак приготовить куропатку? Ответ сначала закопайте ее в землю. Через неделюдостаньте из земли. - А что потом? - Потом выбросьте. Возможно, она позволит ему выплатить половину? Там содержатся "вседогадки и ложные пути, связанные с рождением анализа". Но принцесса быланепреклонна. Чем больше он хотел уничтожить эти письма, тем более ценнымиисторическими документами они представлялись. Одним из условий ее покупки,сказала она, было то, что она никогда не продаст материал "прямо иликосвенно" семье Фрейда, чтобы они не уничтожили его. Она говорила, что,возможно, поместит бумаги в национальную библиотеку - например, Женевы - сзапретом доступа в течение века после его смерти. В конце концов оназачитала ему избранные места и оставила все в сейфе Ротшильда в Вене. Германия продолжала демонстрировать самым пугающим образом, во чтопревратится Австрия, если - или когда - наступит аншлюс. Уже былиорганизованы концентрационные лагеря. Их пока считали не средством массовогоуничтожения, а скорее насильственным способом, которым расправлялись сполитическими заключенными. Неявные упоминания о них в письмах к АрнольдуЦвейгу позволяют предположить, что Фрейд знал обо всем. Целью создания такихлагерей было то, чтобы люди знали, что есть Дахау и Бухенвальд, и страшилисьэтого. В Австрии местные нацисты, финансируемые Берлином, произносили речи иустраивали демонстрации. Канцлер, Курт фон Шушниг, который заменил убитогоДольфуса, вел политику умиротворения и старался не делать ничего, что бы непонравилось Германии. "Наша политическая ситуация, похоже, становится всемрачнее", - писал Фрейд Джонсу в марте 1937 года. "Вторжение нацистов,скорее всего, невозможно будет сдержать. Последствия этого сокрушительны идля анализа". Он часто думал о турецкой осаде 1683 года, когда у ворот Веныбыл другой враг. Тогда освободительная армия пришла через Каленберг. Теперьспасения было ждать неоткуда, во всяком случае, не от Великобритании, и"если наш город падет, прусские варвары затопят Европу". Он сказал, чтохотел бы жить в Англии, как Эрнст. Пьер Жане, который той весной был в Вене, хотел зайти к Фрейду. Емубыло семьдесят семь лет. Несомненно, он хотел обменяться приветствиями изабыть о прошлых разногласиях. Но Фрейд был категорически против. Если быони встретились, сказал он Бонапарт, Фрейду пришлось бы упрекнуть Жане зато, что тот "несправедливо вел себя по отношению к психоанализу и ко мнелично и никогда не исправил сделанного". Фрейд рассказал о старой обиде,когда французы начали распространять клевету, что Фрейд украл его идеи, Жанене пытался их остановить. Фрейд отказался искать вежливые оправдания своемуотказу. "Честность - единственно возможный выход. Грубость вполнеоправданна". Его память об отступниках тоже ничуть не притупилась. Альфред Адлер,который летом 1937 года приехал в Шотландию, чтобы читать лекции, скончалсяна улице в Абердине от инфаркта. Вскоре после этого в письме Цвейгу, которыйс грустью писал о его смерти, Фрейд ответил: Не понимаю вашей симпатии к Адлеру. Для еврейского мальчишки извенского пригорода смерть в Абердине - неслыханная карьера сама по себе иподтверждение того, сколь многого он добился. Мир воистину щедро вознаградилего за то, что он противоречил психоанализу. Насколько известно, у Фрейда с Адлером не было личных трений. Но тототважился выдвигать собственные теории. Когда Эрнст Фрейд в 1970 годуредактировал переписку Фрейда и Цвейга, он без комментариев удалил этотабзац, делая услугу Адлеру или, что более вероятно, своему отцу. К 1938 году немцы были готовы напасть на Австрию, Гитлер пригласил ксебе на дружескую беседу австрийского канцлера, и Шушниг тайно пересекграницу в Берхтесгаден, где 12 февраля и произошла встреча - ровно четырегода спустя после штурма Карл-Маркс-Хофа в Вене. К концу дня под давлениемГитлера он подписал бумаги, отдающие Австрию в его власть. Последовали недели пропаганды и растущей неуверенности. Анна писалаДжонсу 20 февраля: "Мы не поддерживаем панику, охватившую остальных. Все ещерано точно определить, что происходит". Только 9 марта Шушниг объявил опроведении всенародного плебисцита, в котором австрийский народ долженпроголосовать за или против независимой Австрии. Его собирались провестичерез четыре дня, в воскресенье, 13 марта. Гитлер был в ярости - или делал вид. Плебисцит дал ему повод начатьвторжение. В пятницу утром немецкие войска пересекли границу у Зальцбурга.По Австрии все еще разъезжали агитационные фургоны, призывавшие гражданголосовать "за" в воскресенье. Листовки с тем же призывом падали на Вену своздуха. Шушниг послал отчаянное сообщение в Лондон, но, как знал Фрейд (ибольшинство людей), Британия не намеревалась ничего делать. Шушниг подал вотставку, и венские национал-социалисты захватили правительственные здания иулицы. Фрейда уже посетил американский дипломат, поверенный в делах в Вене, -это означало, что американцы собираются его защищать. Немногие моглирассчитывать на подобную помощь. В тот вечер в пятницу, 11 марта, ВильгельмШтекель, бывший коллега Фрейда, оставил все свое имущество - дом, одежду,книги - и отправился на Западный вокзал, где сел на девятичасовой поезд вЦюрих, вырвавшись на свободу. В восемь утра в субботу, 12 марта, немецкие войска начали продвигатьсяпо Австрии, не встречая сопротивления. Одна вооруженная дивизия пользоваласьуказаниями путеводителя Бедекера и останавливалась для пополнения запасовгорючего у заправочных станций. Когда войска начали заполнять Вену, толпылюдей, говорят, сначала молчали, но, возможно, это было придумано ужевпоследствии. Вскоре они уже приветствовали немцев и помогали делать облавына евреев. Венским нацистам не приходилось учиться у немецких жестокости. Некоторых евреев заставили работать с ведрами и щетками, стиратьантинацистские лозунги и убирать тротуары к приезду Гитлера в понедельник.Серж Панкеев, который уже давно работал в страховой компании и тихо жил сосвоей женой Терезой, отметил, что в первый день нового порядка работа вконторе началась с пения национального гимна Германии. Вечернее субботнее издание "Нойе фрайе прессе" содержало официальноесообщение об аншлюсе. Фрейд смял газету в руке. В дневнике он записал:"Finis Austriae" ("Конец Австрии"). После этого он перестал приниматьпациентов. На следующий день на Берггассе, 19, в последний раз произошло заседаниепсихоаналитического общества. Фрейд сделал красивый театральный жест исказал всем участникам, что они должны последовать примеру раввина Йохананабен Заккаи, который бежал из Иерусалима после того, как римляне разрушилихрам, и основал религиозную школу на новом месте. Члены комитетасогласились, что общество нужно будет восстановить в любом месте, гдеокажется Фрейд. Оно оставалось в спячке, пока он жил, но после войны снованачало свою работу в Вене. Эрнест Джонс и Мария Бонапарт поспешили в Вену. Джонс полетел тудачерез Прагу 15 марта, в тот день, когда американский поверенный отправилтелеграмму в Вашингтон со словами: "Боюсь, что Фрейд, несмотря на возраст иболезнь, в опасности". Это сообщение, скорее всего, было показанопрезиденту, Франклину Рузвельту, и с тех пор американцы вели себя так, чтобынацисты видели, что за ними наблюдают. Среди охранников был Уильям Буллитт,соавтор Фрейда, теперь американский посол во Франции. Англичане в этом планеничего не предпринимали, хотя самостоятельные действия Джонсаподдерживались*. * Министерство иностранных дел относилось к гитлеровской Германииспокойно. В его документации есть выдержка из дебата в палате общин от 12апреля 1938 года, где содержатся слова одного члена парламента, ОливераЛокер-Лэмпсона: "Мы все еще содрогаемся от потрясения, вызванного недавнимнасилием над Австрией". Рядом приписано рукой какого-то чиновника: "Разве?" До приезда Джонса в дом к Фрейду заявилась банда штурмовиков с цельюграбежа. Их удовлетворила сумма размером в триста фунтов - такие деньгипредусмотрительный житель Центральной Европы держал при себе на всякийслучай. Они не заинтересовались самим Фрейдом, хотя на другого пожилогогосподина Фрейда, по некоторым данным, напали на улице по ошибке. Черезнесколько домов, на Берггассе, 7, где располагалось издательство, новыебандиты ненадолго арестовали Мартина Фрейда. В это время появился Джонс,которого тоже час продержали под арестом. Со временем то, что происходило в городе, превратилось в смутныевоспоминания очевидцев - случайные события глазами случайных свидетелей.Кто-то видел, как старых евреев согнали в Пратер, заставили раздеться доголаи ползать на четвереньках. Еврейская девочка Ли Закс и ее брат видели, кактроих евреев заставили стать на колени и мыть тротуар возле Южного вокзалапод присмотром группы штурмовиков. Один из них расстегнул брюки и помочилсяпрямо в лицо одному из евреев. Потом они стали пинать и бить всех троих. По словам Джонса, Фрейд все еще не хотел уезжать из Вены, и его нужнобыло в этом убеждать. Более вероятно, что сейчас он уже был не противуехать, если немцы его отпустят - до того как получить разрешение, от евреевтребовались большие денежные формальности - и кто-то его примет. Все остававшиеся сомнения исчезли, когда неделю спустя нацистывернулись на Берггассе, 19, на этот раз в виде гестапо, что внушало ещебольшую тревогу. Анну забрали на допрос. Бонапарт, которая была в Вене послетого, как Джонс вернулся в Лондон, как раз находилась в доме и стараласьвести себя так, чтобы ее тоже арестовали, но гестаповцы не хотели возиться спринцессами. Анну держали до вечера и лишь потом отпустили (возможно, послевмешательства американцев). Она вернулась домой, к смятенным родителям. ВрачФрейда, Шур, еще до того снабдил Мартина и Анну смертельными дозами вероналана случай, если их будут пытать. Фрейду об этом не сказали. Америка была слишком далеко. Джонс занялся переговорами с высшимикругами Лондона, добиваясь признания профессора приемлемым иммигрантом.Позднее он писал, что устроил иммиграцию для Фрейда. На самом деленевозможно представить, чтобы британцы отказались принять Фрейда. Месяцспустя, в конце апреля, отдел паспортного контроля министерства иностранныхдел издал четкие инструкции иностранным посольствам о выдаче иммигрантскихвиз. "Выдающиеся лица, т. е. имеющие международную репутацию в областинауки, медицины, исследований или искусства", могут быть приняты безобращения в Лондон, и в выдаче виз людям такой категории нельзя отказать безконсультации с Лондоном. Фрейд попадал в эту категорию автоматически. Джонс просто ускорил процесс и помог перебраться в Британию не толькоФрейду, но и его окружению, а также некоторым другим аналитикам*. Министрвнутренних дел, сэр Сэмюэл Хоар, увлекался коньками и был членом того жеклуба конькобежцев, что и Джонс, поэтому они были знакомы. Джонс обратился кнему через известного физика, который был президентом Королевского общества,и Хоар обещал дать разрешение на работу Фрейду, его семье и друзьям. Вначале апреля, когда первые поезда с политическими пленниками ужеотправлялись из Вены в лагеря, Анна изучала карты Лондона. * Джонс мог решать, кого брать, а кого нет. Ганс Лямпль, бывший ухажерАнны, и его жена, которые переехали в 1933 году из Берлина в Вену, тожехотели отправиться в Лондон. Но они не входили в его список, сказал он Анне,потому что против них было неизвестное "мнение". Вместо этого они поехали вАмстердам. Среди менее удачливых евреев среднего класса спрос на визы как вАмерику, так и в Великобританию значительно превышал предложение. Британскимчиновникам паспортных отделов было приказано с подозрением относиться кгостям страны, которые могут оказаться беженцами. Любого похожего на евреянужно было "осторожно расспрашивать". Многие профессии были нежелательными -в тридцатых годах слишком многие уже потеряли работу. Англия не нуждалась врозничных продавцах, владельцах мелких магазинов и "неизвестных музыкантах".Не нужны были и рядовые юристы, врачи, дантисты. Медицинский истеблишментвыступал против врачей-чужаков, которые, как считалось, не понимаютбританского образа жизни. Домашняя прислуга - в домах среднего класса она все еще частоиспользовалась - могла въехать в страну достаточно легко, потому что этилюди выполняли работу, которая считалась британцами неприятной. Тысячиевреек получили разрешение переехать в Англию из Австрии. Бухгалтера иучителя назывались слугами, чтобы получить визы. Колонки частных объявленийв "Таймс" ежедневно печатали: Молодая девушка из Вены (еврейка) хорошо готовит, ищет место няни илигорничной. Две портнихи высшего класса (неарийского происхождения) ищут работу. Венский доктор философии, 24 года, еврей, ищет место учителя,компаньона для джентльмена или личного секретаря. Многие из тех, кто не мог уехать, - а также некоторые уехавшие, кто несмог приспособиться к новой жизни, - кончали жизнь самоубийством. В Вене этоприобрело масштабы эпидемии. Макс Шур передал Фрейду слова Анны: "Не лучшели нам всем убить себя?" "Зачем? - сказал Фрейд. - Потому что они бы этогохотели?". Тереза Панкеева с годами стала интровертом и недовольной жизньюженщиной. У нее с мужем было достаточно средств для жизни. Бывший миллионерполучал скромный заработок, а Тереза, немка, имела небольшое наследство.После аншлюса у них не было особых причин для опасений, потому что ни один,ни другой не были евреями. Но однажды она сказала ему: "Знаешь, что мысделаем? Мы включим газ". Он начал увещевать ее, но потом решил, чторазумнее не обращать внимания на эти слова. Однажды ночью была гроза и тяжелый флаг со свастикой, который висел накаждом здании (в том числе на доме 19 по Берггассе) начал биться об окно ихквартиры на верхнем этаже. Госпожа Панкеева сказала, что боится, как бы онне разбил стекло. На следующий день, 31 марта, ее муж, как обычно,отправился на работу. Когда он вернулся, кухня была заполнена газом, а егожена сидела за столом мертвая. Перед тем она забрала деньги из банка иоставила их Панкееву на столе; кроме того, она привязала флаг. Охваченныйгорем, Волчий Человек отправился на Берггассе в надежде встретиться сФрейдом. Но служанка сказала: "Он болен. Он не может вас принять". Готовился отъезд Фрейдов из Вены. У профессора было немного золотыхслитков - или монет, - что тоже характеризовало его как предусмотрительногоевропейца. Бонапарт организовала провоз его золота через границу вдипломатическом портфеле греческого посольства. Она помогла Фрейду и Аннеразобрать бумаги и выбрать то, что можно уничтожить. Они просмотрели архивывенского общества и выслали протоколы первых заседаний в Нью-Йорк. Частьбиблиотеки Фрейда была продана. Молодой фотограф Эдмунд Энгельман запечатлелквартиру на снимке, не пользуясь вспышкой, чтобы не привлекать внимания.Кроме того, он сделал фотографию для нового паспорта. Фрейд не мог уехать,пока его имущество не оценено и не уплачен налог на выезд из страны. Безэтого даже сам президент Рузвельт не добился бы, чтобы его отпустили. Из-за этой задержки часть сопровождающих уехала раньше, чем сам Фрейд.В списке кроме него было пятнадцать имен: Марта, Минна, Анна, Мартин с женойЭсти (и двумя детьми), внук Фрейда Эрнст Хальберштадт, дочь Матильда смужем. Макс Шур с женой (и тоже с двумя детьми) и домашняя работницаФрейдов. Минна уехала 5 мая; Мартин - 14 мая, а до него - его жена и дети;Матильда с мужем отправились 24 мая. Фрейд писал Минне, которая уже была вЛондоне, в безопасности, что их все еще задерживает налог на выезд. "Мыстоим в дверях, как человек, который хочет выйти из комнаты, нообнаруживает, что его пиджак прищемило". 25 мая Фрейд узнал, что налог, двадцать пять процентов номинальногоимущества, составил 31 329 рейхсмарок, которые нужно было заплатить 21 июня.Поскольку его банковские счета уже были конфискованы, а фонды в Голландиинелегальны, он не смог бы найти эту сумму в Вене. За него 4824 долларазаплатила Мария Бонапарт, и позже он возвратил ей долг. Этой весной онаоказала еще одну услугу - если не самому Фрейду, то истории психологии:изъяла переписку с Флисом из сейфа Ротшильда, теперь принадлежавшегогестапо, и отвезла письма во Францию. Фрейд был свободен. Он должен был подписать документ, в которомговорилось, что власти обошлись с ним "со всем уважением и вниманием,положенным моей научной репутации". Джонс пишет в своей биографии, что Фрейдспросил, можно ли что-нибудь добавить, и дописал ироничное предложение: "Ямогу сердечно порекомендовать гестапо любому", но Джонсу рассказал об этомМартин, и эта история не более чем вымысел. Указанный документ былвпоследствии обнаружен, и на нем стоит только подпись Фрейда. Возможно, онсказал сыну, что хотел бы такое написать. Он собирался ехать вместе с Мартой, Анной, врачом, который должен былзаменить Шура в последний момент, потому что тот заболел, служанкой исобакой чау-чау по кличке Лан. Четыре сестры Фрейда жили в Вене и никуда непоехали. Пятая, Анна, богатая вдова Эли, была в безопасности в Нью-Йорке. ВВене были три вдовы - Роза, Митци и Паула - и незамужняя Дольфи. Джонсписал, что Фрейд и его брат Александр оставили на их содержание стошестьдесят тысяч австрийских шиллингов, или восемь тысяч фунтов. Неизвестно,как Фрейд смог оставить такую сумму, не привлекая к себе внимания и неувеличив свой налог на выезд. В письме, которое Фрейд писал Бонапарт из Лондона в том же году,говорилось: "Мы не в силах обеспечивать их здесь, в Англии". Он предполагал,что деньги, которые он им оставил, "возможно, уже конфискованы и обязательнобудут потеряны, если они уедут". Он добавил, что думал о том, чтобы устроитьих на французской Ривьере: "Но будет ли это возможно?" Четыре старыеженщины, которые наверняка не хотели уезжать из привычных мест, не считалисьбольшим приоритетом. Лагерей смерти тогда еще не было. Фрейд в последний раз попрощался с ними. В 15. 25 в субботу, 4 июня, онвместе с остальными сел в "Восточный экспресс" на Западном вокзале. Ихсопровождал член дипломатической миссии США в Вене. В предрассветные часывоскресенья, проехав двенадцать часов по Австрии и Германии, поезд достигграницы в Келе. Немецкая таможня ими не заинтересовалась, и они пересеклимост через Рейн в Страсбург, оказавшись во Франции и на свободе. Принцесса иУильям Буллитт встретили поезд на вокзале в Париже, и Фрейды остановились вдоме Бонапарт. Она передала Фрейду чек на его золото, которое ждало его вЛондоне. Вечером они отправились в Кале, а оттуда на ночном пароме в Англию. Вовремя путешествия Фрейду снилось, что он высаживается в бухте Певенси, где в1066 году вышел на берег Вильгельм Завоеватель. Эту историю рассказал тожеДжонс, что вызывает некоторые подозрения. Впрочем, могучий завоеватель, всееще мечтающий о новых победах, больше похож на Фрейда. Слабый беглец стростью, седой бородой, в очках, слишком тяжелых для его лица, - это всеголишь прикрытие. В посмертном стихотворении Одена много правды: Он совсем не был умен: он просто сказал Несчастному Настоящему повторять Прошлое Как стихотворение, пока раньше Или позже оно не запнется на строчке, где Когда-то давно начались обвинения... Пусть он часто ошибался и иногда доходил до абсурда, Для нас он уже не просто человек, А целое общественное мнение, Согласно которому мы управляем своими такими разными жизнями... На Духов день, в праздник, он прибыл в Дувр. Поезд Фрейда ехал насевер, а люди уезжали из Лондона на южное побережье. За двадцать лет дотого, в Духов день 1918 года, Лондон перенес последний воздушный налетпервой мировой войны, когда вверх по Темзе летели немецкие "готы" и"гиганты". В 1938 году шла гражданская война в Испании, а на следующее утров газетах появились сообщения о "неизвестных бомбардировщиках" надПиренеями. Матильда и Мартин встречали Фрейда на вокзале Виктория вместе с Джонсоми его женой. Временным домом Фрейда в пригороде Сент-Джонс-Вуд, который онописывал Эйтингону, стал дом к северу от Регентского парка, наЭлсворти-роуд, выбранный и обставленный Эрнстом. "Очарование нового места...вызывает желание закричать 'Хайль Гитлер!'" Рядом находился Примроуз-Хилл,который напоминал Фрейду о Гринцинге. Он рассказал Эйтингону о триумфе,который почувствовал, когда освободился, смешанном "слишком обильно" сгорем, потому что "я всегда очень любил тюрьму, из которой меня выпустили".Теперь, когда Фрейд оставил Вену навсегда, он наконец понял, что это егодом. Брату Александру, который уехал в Швейцарию (они приехали вВеликобританию только осенью и вскоре после этого отправились в Канаду), онписал 22 июня: Эта Англия - вскоре ты сам увидишь, - несмотря на все, что кажетсячуждым, странным и сложным, а этого здесь вполне хватает, - благословенная,счастливая страна, населенная добрыми и гостеприимными людьми. По крайнеймере, такое впечатление я получил после первых недель. Нас приняли оченьрадушно. Нас принесло на крыльях массового психоза (я не мог не прибегнуть кпоэтической метафоре). Через три дня почтальон исправно приносил письма поадресу "Доктор Фрейд, Лондон" или "Напротив Регентского парка", а таксист,который привез Анну домой, воскликнул, увидев номер дома: "О, это же домдоктора Фрейда!" Газеты сделали нас известными. Нас засыпают цветами, а отконфет и фруктов у нас вполне могло бы начаться серьезное несварениежелудка. Популярные газеты, вероятно, не попадали на его стол перед завтраком.Он заметил бы в них следы того же самого антисемитизма, который процветал подругую сторону Канала, но в более мягкой, англицизированной форме, скореесоциальной, чем политической. За три дня до того, как Фрейд написал брату,"Санди экспресс", в то время солидная газета, исповедовавшая ценностисреднего класса, выражалась так: Наблюдается большой приток иностранных евреев в Великобританию. Онипереполняют страну. Они пытаются в больших количествах устроиться намедицинскую работу... Что самое худшее, многие из них представляютсяпсихоаналитиками... [Психоаналитик] часто получает над пациентом власть,которой пользуется, если он не совсем порядочный человек. В брошюре, выпущенной британскими евреями, чувствуется нервнаяатмосфера, с которой сталкивались иммигранты. Им советовали выучитьанглийский и правильное произношение, чтобы не выделяться, а также некритиковать правительство или британский образ жизни. "Лучше говорите наанглийском с запинками, чем на беглом немецком, и не говорите громко. Нечитайте на людях немецких газет". Фрейд был огражден от всего этого. Он продолжал работать, завелнесколько пациентов, немного писал. Последняя часть "Моисея и единобожия"была завершена в июле, и Фрейд устроил ее издание. Первые части ужепоявились, но он ожидал наибольшей отрицательной реакции от последней,заключения, как, впрочем, и произошло. Приходили посетители, некоторые изних были знаменитостями: Г. Дж. Уэллс, Сальвадор Дали (который привел ссобой жену), посланцы от Королевского общества (избравшего его иностраннымчленом) со своей "хартией", чтобы Фрейд подписал ее. Из Манчестера приехалСэм Фрейд. Недалеко от Сент-Джонс-Вуд, в Мэсфилд-гарденз в Хемпстеде, рядом сФинчли-роуд, было найдено постоянное жилье. Это был отдельный дом,построенный после войны. Эрнст сменил там всю обстановку и подготовил его кзаселению осенью. Марта перебралась туда 27 сентября. Фрейд - который в томже месяце подвергся радикальной операции в лондонской клинике -присоединился к ней три дня спустя. Это была неделя мюнхенского кризиса, когда Германия, поглотив Австрию,вот-вот готова была завоевать следующую страну к востоку, Чехословакию.Коллеги убеждали британского премьер-министра, Невилла Чемберлена,продемонстрировать силу. В лондонских парках стали копать траншеи, чтобыиспользовать их как укрытия во время воздушных налетов. Выкатили всепротивовоздушные орудия страны - сорок четыре единицы. Флот был приведен вбоевую готовность. Но Чемберлен оставался миротворцем, говоря британскому народу по радио:"Как ужасно, нелепо и невероятно, что мы строим убежища и примеряемпротивогазы из-за ссоры в далекой стране между людьми, о которых мы ничегоне знаем". Он поехал на переговоры с Гитлером в Мюнхен и вернулся с триумфом("Я думаю, нас ждет мирное время"), как показано в сотнях телевизионныхдокументальных фильмов, человек, похожий на управляющего банка, машущийкакой-то бумагой. Фрейд записал в дневнике: "Мир". Шесть месяцев спустянемцы захватили Чехословакию и настроение в Великобритании наконецизменилось. К этому времени, в марте 1939 года, опухоль Фрейда стала активной,метастазирующей и не поддающейся операции. Кроме того, он страдал отсердечной недостаточности. В конце июля он отказался от практики. Кроме болии общей слабости разлагающаяся кость издавала неприятный запах, которыйотпугивал его собаку. В щеке появилась гангренозная полость, и его кроватьпришлось защищать от мух противомоскитной сеткой. Такой жуткий конец жизнион встретил с явным хладнокровием. Анна ухаживала за ним, вставая каждуюночь по несколько раз, чтобы опрыскать его рот обезболивающим средством.Макс Шур, который удачно добрался до Англии, проводил у Фрейда почти всевремя. Обсуждая Гитлера и вероятное будущее, Шур спросил Фрейда, считает лион, что эта война будет последней. "Для меня - последней", - ответил Фрейд.Его имя было включено в "особый список" гестапо, куда входили люди, которыхнужно было найти в первую очередь после завоевания Британии. 1 сентября Гитлер вторгся в Польшу, а два дня спустя, утром ввоскресенье, Чемберлен сообщил Великобритании, что "теперь мы воюем сГерманией". Кровать Фрейда передвинули в более безопасную часть дома, когдавскоре после речи Чемберлена завыли первые сирены воздушного налета. Этобыла ложная тревога. 21 сентября, во вторник, Фрейд взял Шура за руку и сказал: "Мой дорогойШур, вы, конечно же, помните нашу первую беседу. Тогда вы пообещали неоставить меня, когда придет мое время. Теперь это превратилось в сплошнуюпытку и больше не имеет смысла". Шур сказал, что все понимает. "Спасибо, -ответил Фрейд. - Поговорите с Анной и, если она не возражает, покончите сэтим делом". За сорок лет до того в одном из своих полных риторики писем к Флису онспрашивал: "К чему пришел человек, как ничтожно должно быть влияние религиинауки, которая должна была занять место старой религии, если человек уже неотваживается решить, когда очередь того или другого умереть?" Поговорив с Анной, Шур сделал ему инъекцию большой дозы морфия иповторил ее, возможно, дважды, в течение следующих тридцати шести часов.Фактически это была эвтаназия. Шур посоветовался с юристом, до того какнаписать отчет об этом эпизоде. Фрейд впал в кому и умер в три часа ночи в субботу, 23 сентября 1939года. Ему было восемьдесят три, и он прожил больше, чем предсказывали всеего магические числа. Это был Йом Киппур, еврейский День искупления -совпадение, которое он мог бы проанализировать и счесть чем-то большим, чемсовпадение, - если бы имел эту возможность.