Проблемы индейцев шерифа не волнуют

Процедура объявления выговора сотруднику состоит из двух этапов («двух тактов», сказали бы музыканты). Сначала готовится и подписывается приказ, а затем с ним знакомят провинившегося сотрудника. Под расписку, чтобы не было потом удивления: «Разве кто-то мне об этом говорил?». Можно даже получить на память копию приказа (как вариант — выписку из него), заверенную печатью учреждения. Хочешь — на стенку вешай, хочешь — в личный архив подшивай.

Существует еще и третий этап — снятие выговора, но, во-первых, до него еще дожить надо (целый год как-никак), а во-вторых, снятие происходит автоматически. Настанет день благословенный, и бухгалтерия снова начнет начислять премию, которой не было уже год. Ура! Сдвигайте столы, несите кто чем богат, радость требует обмывки!

По установившейся традиции (а может, это даже было прописано в одной из многочисленных инструкций, которых не перечесть) с выговорами сотрудников знакомила не Инесса Карповна, а ее подчиненные. Оно и верно, ведь не царское это дело — горшки обжигать, у начальницы отдела кадров найдутся дела и поважнее. А тут Инесса Карповна, едва придя на работу, предупредила:

— Марианну Петровну из гинекологии сами не оформляйте — попросите зайти ко мне.

Одна фраза, а как много в ней смысла, явного и скрытого. Не меньше, чем в пушкинском: «Вот наконец достигли врат Мадрита!» Сотрудницы оценили и «Марианну Петровну» вместо обычного упоминания по фамилии, и «попросите зайти» вместо «отправьте», и сам тон, которым все было сказано. Складывалось впечатление, что Инесса Карповна чувствовала себя неловко, хотя какая могла быть неловкость? Строгий выговор доктору Мостовецкой дали заслуженно, за то, что в рабочее время она отправилась на Станцию скорой помощи (конкретно — в отдел организации и контроля медицинской помощи) и устроила там скандал. Ходить далеко не пришлось, потому что Станция скорой и неотложной помощи города Москвы находится, можно сказать, на территории Склифа, рядом с административным корпусом. Там же располагается и первая подстанция, «центральная из центральных».

В институте, как сказали Жене коллеги, Мостовецкая числилась на хорошем счету. Работала четырнадцатый год, взысканий не имела (благодарностей, правда, тоже), считалась хорошим специалистом и неплохим человеком. Во всяком случае, репутации скандалистки у Мостовецкой не имелось.

— Это на нее аффект нашел, — убежденно говорила Татьяна Владимировна. — Наложился скандал с бригадой скорой помощи на плохое самочувствие или личные проблемы, вот крышу и сорвало. Но как сорвало!

Сорвало качественно. Главный врач «Скорой» звонил главному врачу Склифа (не путайте с директором института — это разные должности, директор главнее) и в течение получаса возмущался и делился впечатлениями. Имел удовольствие слышать Мостовецкую лично, потому что орала она на все здание.

— Аффект — это диагноз, — возражала Раиса Андреевна. — Никакой это не аффект, а простое сведение личных счетов на высшем уровне.

Что такое «сведение личных счетов на высшем уровне», она не объясняла, наверное, и сама не знала. Раиса Андреевна любила выражаться выспренно и туманно.

Женю, как психолога, интересовали мотивы. У самой Мостовецкой она, разумеется, спрашивать не стала, а вот у старшей сестры из гинекологии, зашедшей в отдел кадров по своим делам, вскользь поинтересовалась.

— «Скорая» замучила, — пожаловалась та. — Привозят роды под гинекологическими диагнозами, создают проблему на пустом месте.

— А в чем проблема? — удивилась неопытная Женя. — Разве гинекологи не акушеры? И наоборот.

— Проблема в отсутствии родильного отделения. Если бы был у нас свой роддом…

Акушерство Марианна Петровна любила больше, чем гинекологию. Радостная специальность, хоть и очень тяжелая. Тяжелая как сама по себе, так и непредсказуемостью ситуаций. Впрочем, непредсказуемость — она во всей медицине присутствует. Даже патологоанатомам «пациенты» часто преподносят сюрпризы. Согласно истории болезни ищешь одно, а находишь совершенно иное. Совсем как у Колумба, открывшего Америку под видом Индии. Тяготела к акушерству, а стала гинекологом. Так уж сложилось, взяли в Склиф сразу после ординатуры.

В первые годы студенчества Марианна Петровна видела свое светлое будущее в самых радужных тонах. Да — именно светлое и непременно в радужных. Раннее профессорство, раннее заведование, раннее членство, то есть — членкорство, известность, переходящая в славу, безбедная интересная жизнь.

Ближе к окончанию alma mater взгляд на жизнь изменился, став более трезвым, и мечты усохли до неопределенного «стать профессионалом». При всех достоинствах Марианны Петровны, тогда еще просто Марианны, у нее не было никаких связей, ходов-выходов и зацепок в медицинском мире. А мир этот весьма замкнут, может, и не мир вовсе, а каста, и чем выше уровень… Ну, это всем и без разъяснений ясно. Талант он, конечно, всегда пробьется, но очень многое зависит от стартового ускорения. Раннее профессорство, раннее заведование, раннее членкорство, известность, переходящая в славу… Все будет, если путь твой расчищен чьими-то заботливыми руками.

Тут еще быт норовит заесть — замужество, ребенок. А с другой стороны — кому нужна карьера без личного счастья? Никому. Поэтому приходится жертвовать одним во имя другого. Короче говоря, осела Марианна Петровна в гинекологии Склифа, и сузились ее честолюбивые притязания до заведования отделением в отдаленном будущем. Пока же и так хорошо — место работы престижное, с материальной точки зрения — вполне нормально, работать интересно, есть в каком направлении развиваться. Нормально. Хорошо. А в юности все мечтают о несбыточном, компенсируя мечтами недостаток жизненного опыта.

Непрофессионализма Марианна Петровна не терпела. И никому не прощала. Доктора Алимову, молодую волоокую красотку, затретировала до увольнения, ежедневно объясняя ей, что учатся врачи в институте и в ординатуре, а после того только совершенствуют навыки и углубляют знания. Но надо иметь, что совершенствовать и что углублять. А то пришла — «здравствуйте, я доктор, акушер-гинеколог», — а сама швы накладывать не умеет, не говоря уже о том, чтобы оперировать самостоятельно. Алимова, скорее всего, рассчитывала еще лет пять на подхвате быть, ассистируя во время операций да ведя прооперированных до выписки, но это в Склифе не проходит. Не то место. Заведующая отделением, конечно, дала маху с Алимовой — купилась на уверенный вид и внушительные рекомендации. Но кто не знает, как эти рекомендации добываются. А как поняла, кого приняла, так за голову схватилась, но было уже поздно. Принять сотрудника легко, а вот уволить… Пока один раз капитально не провинится или три раза не очень капитально, уволить по инициативе администрации не получится. А по собственному желанию Алимова и не думала увольняться, ей в Склифе нравилось. Склиф — это круто! Cool! The Best! Намеки она игнорировала, притворяясь непонимающей. Что делать в такой ситуации? Не позволять же ей зарезать кого-нибудь на операционном столе, создавая веский повод для увольнения? А вот Марианна Петровна справилась. «Заклевала», как потом сказала заведующая отделением.

В последнее время Марианне Петровне начала досаждать «Скорая помощь». Неприятные казусы случались и раньше, как же без них, но не с такой частотой. Во всяком случае, по два раза в неделю никто в приемном отделении Склифа не рожал. Причем, заметьте, речь шла не о каких-нибудь «самотеках», явившихся в Склиф с отошедшими водами и уверенностью в наличии здесь роддома. Нет, подобные «самотеки» были крайне редки. Гораздо чаще в приемном отделении рожали женщины, доставленные туда «Скорой помощью». Как фельдшерскими, так и врачебными бригадами. Парадоксальный нонсенс? Увы — это жизнь. Та самая, которая так любит бить по голове тяжелым гаечным ключом.

Взять хотя бы субботнее дежурство. Врач лет сорока с напыщенной физиономией привез женщину двадцати пяти лет с диагнозом «внематочная беременность». Этот диагноз на «Скорой» любят и ставят часто, не всегда к месту.

Не всегда, но здесь!

— Доктор, а вы ее раздевали?! — ехидно поинтересовалась Марианна Петровна, увидев выпирающий живот. — Какая тут внематочная беременность? Самая что ни на есть маточная!

Сама пациентка, несмотря на молодой возраст, была пропитой до мозга костей, точнее — спившейся до совершенной безмозглости (небось лет с одиннадцати начала прикладываться к бутылке). На вопросы она толком не отвечала, повторяла их, улыбалась и кивала головой. Одета в большой, не по размеру, фланелевый халат и такую же большую кожаную куртку, потертую и потрескавшуюся. На ногах — стоптанные полусапоги, оба черного цвета, но модели разные. Место вызова — зал ожидания Казанского вокзала. Без документов. Все ясно, бомжа бомжой.

— Конечно, раздевал! — с места в карьер завелся коллега. — Я пятнадцать лет на «Скорой» работаю! Полжизни на линии прошло! Живот смотрел как положено…

— Можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником! — оборвала его Марианна Петровна, считавшая, что стажем козыряют только дураки, умные хвалятся достижениями. — А если смотрели, как положено, то объясните мне, почему проглядели беременность? Она же в родах! Воды уже отошли. Что, доктор, за пятнадцать лет ни одной беременной на позднем сроке не видели? Вот уж не поверю! Скорее всего завели в машину не осматривая, высосали из пальца первый подходящий диагноз и привезли к нам. Я сообщу на вашу подстанцию, что вы не врач, а извозчик!

— Сообщайте на здоровье! — огрызнулся коллега. — Переживу как-нибудь!

И ведь переживет, еще как переживет. В худшем случае получит выговор, лишится премии, но работать продолжит. Напряженная ситуация с кадрами вынуждает администрацию на многое закрывать глаза. Конечно, если «отличится» по-крупному (угробит кого-нибудь так, что шум поднимется, или как следует, то есть как не следует, поскандалит с начальством), то, конечно же, уволят, а за такие вот грехи — нет. Все же хорошо закончилось — родит женщина сейчас в Склифе, Марианна Петровна примет роды, организует перевод матери и новорожденного в роддом… Угробит кучу времени, но сделает все, как положено. Потому что какой-то идиот не сделал так, как ему положено делать! Тоже мне врач с пятнадцатилетним стажем! Полжизни на линии! Лишь бы привезти куда-нибудь и сбросить, а там хоть трава не расти и птицы не пой!

Заведующий подстанцией отреагировал так, как обычно реагируют в таких случаях. Выслушал и пообещал разобраться. «Знаю я это разбирательство, — подумала Марианна Петровна. — Поручит разобраться старшему врачу, тот немного позудит на утренней пятиминутке и спустит все на тормозах». Как будто в первый раз.

Не в первый. Далеко не в первый. С этой же подстанции привозили беременную в родах где-то с месяц назад. Скоропомощники уверены, что любая беременная должна сама сразу сказать им о своей беременности. Забывают, что есть умственно отсталые, замечательно легкомысленные, есть пьянчужки и наркоманки, которых кроме выпить-ширнуться ничего не интересует. Животы не пальпируют, диагноз ставят на глазок. Ставят и везут, а потом делают круглые глаза и разводят руками. Ну ладно, с асцитом[7]беременность как-нибудь спутать можно, живот напряжен, вздут, на первый взгляд похоже. Но ставить диагноз апоплексии яичника,[8]когда головка уже начинает прорезываться, — это никуда не годится! И ответ: «А она нам не сказала!» — это, простите, детский лепет.

И никто не чешется, никому ничего не надо, вот что самое ужасное. Как в том анекдоте, когда прибегает индеец с ящиком в руках к шерифу и орет: «В ящике динамит! Фитиль уже зажжен!» Шериф невозмутимо отвечает: «Проблемы индейцев шерифа не волнуют». А что гинекологам по дежурству то и дело «акушерить» приходится, а потом переводы организовывать — так это нормально. Надо же чем-то на работе заниматься, чтобы не заскучать. Ага, заскучаешь тут, как же!

Порой скоропомощники заблуждались добросовестно. Вот прошлой весной привезли женщину сорока шести лет. Когда месячные прекратились, подумала, что это климакс начинается, а оказалась беременность. На фоне ожирения второй степени живот растет не так уж и заметно, прибавка веса списывается на увлечение сладким или мучным… Ну и привезли ее с апоплексией под вопросом не в родах, а на седьмом месяце. «Вы шевеления плода не чувствовали?» — спросила Марианна Петровна. «Чувствовала, но думала, что это газы», — смущенно ответила пациентка. Интеллигентная умная женщина, финансовый директор. Вот не думала она о беременности, и все тут! Даже поверила не сразу, сидела, крылья носа раздувала — принюхивалась, а не пахнет ли от Марианны Петровны спиртным? Когда же поверила, не столько обрадовалась, сколько удивилась. Удивительно, да, с учетом того, что разница в возрасте между первым и вторым ребенком составляет двадцать два года. Как там у нее сейчас-то дела? Как дела? Родила!

К хирургам беременных везут с острым аппендицитом, самый ходовой диагноз. Хирурги молодцы, рубят фишку, еще ни одну беременную на стол не взяли. Осмотрят, расспросят прицельно и звонят в гинекологию: «Приходите, тут вам подарок!» То-то уж радости. Полные штаны. А одна партизанка, менеджер по продажам или по закупкам, начисто отрицала факт каких-либо отношений в течение последних полутора лет. Не то чтобы «да он не в меня» или «да ничего у нас не рвалось», а совсем. Не было половых контактов с мужиками! Никаких! Трясла головой и лепетала: «Нет-нет! Как же? Откуда? Вы что?» Марианна Петровна ей картинку с УЗИ показывает, смотри, мол, вот твой ребеночек, вот голова, вот тело, вот ручки с ножками, через месяц родишь — не налюбуешься, а она все за свое: «Вы ошибаетесь! Такого быть не может!». Наотрез отрицала, как партизан на допросе, и так убедительно, что человек несведущий поверил бы ей, а не ультразвуку. Дежурный хирург Вахтанг Тариэлович за спиной пациентки пальцем у виска покрутил и одну бровь приподнял — уж не вызвать ли психиатров, но Марианна Петровна едва заметно качнула головой — не надо, обойдемся. Такое не только у психически больных случается, но и у вполне здоровых. Тусовка-вечеринка. Перепила. Отрубилась. Утром проснулась — ничего не помнит. Ну а раз ничего не помнит, то ничего и не было, логично ведь. А врач «Скорой» ткнул пальцем в живот через одеяло, халат и ночнушку, почувствовал напряжение и диагностировал аппендицит с перитонитом. Тоже крутой скоропомощной деятель, не первый год работает.

Как-то раз, во время утренней конференции (конференц-зал находится в клинико-хирургическом корпусе на первом этаже) Марианна Петровна не выдержала и спросила у руководства: «Доколе это будет продолжаться?!» Руководство резонно пожало плечами (резонно, потому что хоть Склиф и называется научно-исследовательским институтом скорой помощи, но приказывать «Скорой» не вправе, там свое начальство) и высказалось в духе: «Не вы первые, не вы последние». Обидно. Как там пел Высоцкий: «Обидно мне, досадно мне, ну, ладно».[9]Нет, определенно надо пересматривать программы циклов по общему усовершенствованию врачей и фельдшеров «Скорой помощи» и уделять больше внимания своевременной диагностике беременности. Ну и дисциплину подтянуть, чтобы раздевали при осмотре как положено, пальпировали бы как следует и думали бы как люди с медицинским образованием. Мечты, мечты…

Последней каплей стал приезд уже знакомого доктора с пятнадцатилетним стажем. Еще одна беременная дама с трех вокзалов, закутанная в какие-то балахонистые одежды с чужого плеча. Вшивая, чесоточная и с гнойной раной на левой голени. Врачом «Скорой» был выставлен чудный до упоения диагноз острого аппендицита. Не упомянуто ни о беременности и начавшихся родах, ни о чесотке, ни о вшах, от обилия которых колтун на голове у пациентки шевелился, вызывая смутные ассоциации с Медузой Горгоной, ни о ране на ноге.

«Спокойно!», — скомандовала себе Марианна Петровна. Ну, опять двадцать пять, что с того? Обработаем, примем роды, переведем, вздохнем облегченно и будем ждать новых сюрпризов. Но врач со «Скорой» начал возмущаться длительностью приема привезенной пациентки.

— А вы что, коллега, хотите, чтобы мы вам так же не глядя расписывались в приеме? — поинтересовалась Марианна Петровна, вложив в слово «коллега» весь свой запас сарказма.

— Что значит «так же не глядя»?! — возмутился коллега. — Вы на что намекаете?!

— На то, как вы ставите диагнозы!

— Я их ставлю так, как меня учили!

— Где вас так учили?!

— Я, между прочим, первый мед закончил!

— Оно и видно, что «между прочим». Извозчик!

На «извозчика» коллега обиделся и пригрозил сообщить руководству Склифа о том, как необоснованно задерживаются в приемном отделении скоропомощные бригады. За что был послан куда подальше, после чего и отбыл.

Дело было утром, около девяти часов, но эмоции сегодня вскипели как-то особенно бурно. Настолько бурно, что не улеглись и к часу дня. «Пора что-то делать», — решила Марианна Петровна и попросила доктора Крашенинникову подстраховать ее в течение часа. Подобное практиковалось, но редко, в каких-то исключительных случаях. Бывают же непредвиденные обстоятельства. Сегодняшние обстоятельства Марианны Петровны непредвиденными не были, но ее, что называется, приперло. Надо было пойти и высказать наболевшее. Облегчить душу и привлечь внимание к проблеме, вдруг да поможет. В конце концов, если вдуматься, проблема-то небольшая, решаемая.

По дороге, занявшей около двух минут (что тут идти-то?), Марианна Петровна быстро проговорила в уме все, что собиралась сказать. Начать с того, что работой «Скорой помощи» можно только восхищаться и впечатление портят лишь отдельные «паршивые овцы», которых и один процент не наберется, но… и так далее. С одной лишь критикой приходить глупо и неуместно, непременно нужно предложить способы решения. Что ж, если надо, можно провести какие-то занятия для сотрудников «Скорой». Хоть в рамках регулярного цикла усовершенствования, который надо проходить раз в пять лет, хоть дополнительно. В родном отделении Марианна Петровна эту идею не обсуждала, но была уверена, что коллеги ее поддержат. В общих же интересах, да и кому этим заниматься, как не сотрудникам НИИ скорой помощи?

Охранник без вопросов пропустил Марианну Петровну по склифовскому удостоверению-пропуску, даже не поинтересовался, к кому она идет. Свой человек, явно пришла по делу.

Начальник отдела организации и контроля медицинской помощи немного удивился неожиданному визиту, но пригласил Марианну Петровну в кабинет и приготовился слушать. Марианна Петровна открыла рот, чтобы сказать, что в целом работой «Скорой помощи» можно только восхищаться, но вместо этого, совершенно неожиданно для себя самой, выдала:

— Вот вы тут сидите и представления не имеете о том, что происходит у нас в приемном отделении…

Ничего необычного. Говоря простым языком — нервный срыв, возникший в результате психологического перенапряжения. Только вот сорвалась Марианна Петровна совсем не вовремя.

Резкий тон, агрессивное начало, возбужденно сверкающие глаза… Может, это годится для какого-нибудь публичного выступления, но не для конструктивных бесед с руководителями любого уровня. Очень скоро Марианну Петровну попросили выйти. Марианна Петровна проигнорировала просьбу, потому что сказала еще не все. Просьбу повторили громче. Марианна Петровна тоже повысила голос, и речь ее от волнения стала совершенно сбивчивой. Хозяин кабинета вышел из-за стола, подошел к двери, распахнул ее и застыл рядом. Столь явное предложение убираться на все четыре стороны проигнорировать было уже невозможно. Но хотелось подвести итог, договориться о сотрудничестве, извиниться за обилие эмоций (а как же иначе), поэтому Марианна Петровна все же попыталась договорить до конца.

Договаривала уже охраннику, весьма деликатно, под ручку, выводившего ее из кабинета. Разговаривать с охранником было приятнее, он, по крайней мере, смотрел участливо, согласно кивал головой и бубнил: «да-да, конечно-конечно». И вообще оказался очень душевным человеком, завел в какую-то комнатенку на первом этаже (судя по наличию телевизора, микроволновки и электрического чайника то была комната отдыха), усадил, целомудренно приобняв за плечи, напоил холодной водой и даже предложил «успокоительного из стратегических запасов». А потом проводил до выхода и долго смотрел вслед…

По поводу выговора Марианна Петровна переживала мало. Больше радовалась тому, что беременных как-то вдруг сразу перестали привозить в приемный покой Склифа. Хоть и несуразно все вышло с «дипломатической миссией», а все-таки подействовало.