2015-10-16
1840
Духовное перерождение античного общества в IV веке
Характеризуя IV век, Г. В. Флоровский пишет о начале трудного процесса духовного перерождения античного общества (10.8). Большинство живет в своеобразном культурном двоеверии, и очень медленно преображается душевный строй античного человека. Заканчивается этот процесс много позже - и разрешается рождением новой, византийской культуры. IV век был переходной эпохой - в этом его историческое своеобразие. Причины этого двоеверия В.Н. Лосский видит в том, что вместе с Климентом и Оригеном в Церковь проникает мир эллинский, вносящий элементы религиозного умозрения и интеллектуальной духовности, чуждые христианству. Но благодаря им эта эллинистическая "духовность", эта интеллектуалистическая или сверхинтеллектуалистическая мистика, введенная в круг Церкви, будет ею поглощена и полностью преобразована. Понадобятся целые века борьбы, сверхчеловеческих усилий, чтобы превзойти этот эллинизм, дабы стал он в конце концов вселенской формой христианской Истины, самим языком Церкви. Спасение как побег из мира, как "мысленное бегство" будет восприниматься как ограниченность, как спиритуалистическое искажение. Ведь действительно, речь идет не о том спасении, которое бы вырывало из мира, а о том, которое в Слове, ставшем плотью, открывалось бы для тварного мира. Гносис, интеллектуальное созерцание все больше воспринимается как один из необходимых моментов общения людей с Богом, однако от этого он не становится "путем преимущественным", ведущим к обоживающему общению. (7.46-47)
IV век характеризуется обилием святоотеческих творений, разнообразием их содержания. В этих творениях, где изложена борьба православной веры с неправоверием, благочестия с развращением нравов или ложным направлением благочестия - мнимой праведностью, догматическое учение Церкви раскрывается со всей полнотой и основательностью.
Языческие традиции поддерживались воспитанием, так как школы, в которых учились христиане, долго оставались языческими. Система воспитания вытекала из мировоззрения, выработанного веками. Сменить ее должна была новая система, созданная на новых основах жизни. В творениях святых отцов этого времени встречается много рассуждений по вопросам воспитания и образования. Складывалась вполне законченная и стройная теоретическая система христианского воспитания. Ум юношей из христианских семей образовывался науками, хранительницей которых была языческая школа, но дух воспитывался деятельной жизнью, основы которой коренятся в добром семейном воспитании, и развитие этой жизни происходило в Церкви.
Святые отцы были не только теоретиками-богословами, но, проникнув в тайники духа, открыв его свойства, они указали на высшие цели существования, представили достаточно полную картину христианской жизни. Создавались новые начала жизни, воспитывались новые люди.
Первый из писателей этого века, святой архиепископ Александрийский Афанасий, названный Великим, не оставил специального сочинения по воспитанию. Но вся его жизнь, сочетавшая образованность и аскетизм, служит примером воспитания воли. Обладая обширной ученостью, святитель Афанасий изложил в стройной системе учение о воплощении Сына Божия, о соотношении Божества и человечества в Иисусе Христе. Слова Афанасия Великого: "Он очеловечился, дабы мы обожились", - выражают характер его мировоззрения. Одним из наиболее замечательных нравоучительных сочинений святителя Афанасия является "Житие преподобного отца нашего Антония", рассказывающее об основателе египетского монашества. Это первое в истории христианской письменности житие, послужившее образцом для всей средневековой агиографической литературы.
Пример высокой жизни преподобных отцов и пустынножителей, их устные наставления, в которых выражались высокая степень духовной образованности, благодатное состояние их чистой души и богопросвещенный ум, оказывали воспитательное воздействие на современников.
Последующие поколения воспитывались творениями, в которых сохранился дух этих наставлений. Непосредственно о воспитании пустынножители не писали, но их советы о самосовершенствовании, о работе над собой, о таком воспитании сердца, чтобы требования страстей были заглушаемы голосом совести, о смирении, покаянии, о молитве составляют основу для руководства в деле воспитания. По важности духовных творений следует выделить святых Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, которых в Православной Церкви именуют вселенскими учителями и святителями.
Святитель Василий Великий
Святитель Василий Великий родился около 329 года в Кесарии Каппадокийской. Просвещена была эта часть Малой Азии св. Григорием Чудотворцем. Отец св. Василия, которого также звали Василием, был ритором, то есть человеком образованным. Мать Эмилия, а в особенности бабка Макрина, оказали большое влияние на духовное становление будущего святителя. Всего у Василия-старшего и Эмилии было десять человек детей - пять сыновей и пять дочерей. Из братьев трое стали епископами: св. Василий, следующий за ним Григорий, епископ Нисский, и Петр, епископ Севастийский.
Первоначальное образование святитель Василий получил дома под руководством отца и бабки, продолжил его сперва в Кесарии, затем в Константинополе и в Афинах, где встретился с Григорием Богословом. В Афинах он освоил многие науки, достиг свободы в красноречии, изучил философию и диалектику. Вернувшись на родину в 354 году, Василий крестился в возрасте двадцати пяти лет. Желая познакомиться с монашеской жизнью, он отправился путешествовать в Сирию и Египет. Возвратившись домой, Василий удалился в пустынное место на берегах реки Ириса. К нему пришел его друг Григорий, здесь они вместе работали над составлением иноческого устава и, кроме того, занимались богословием, читали Священное Писание, изучали Оригена и составили антологию избранных мест из его произведений под названием "Добротолюбие". Василий Великий установил правила и устав иноческой жизни и включил монашеский идеал в русло общецерковной жизни, тем самым признав и закрепив особое аскетическое призвание некоторых членов Церкви. Будучи уже епископом, он опубликовал монашеские правила. А его брат св. Григорий Нисский дал мистическое объяснение монашества, благодаря чему монахи нашли свое место в лоне Церкви и признали, что без Церкви и таинств невозможен и сам мистический идеал монашества.
В 364 году св. Василий был рукоположен во пресвитера епископом Евсевием Кесарийским, а в 370 году, по смерти Евсевия, принял епископское служение в Кесарии в возрасте 40 лет. Он деятельно участвовал во внутрицерковных делах, организуя благотворительность, помогая бедным, заступаясь за гонимых. Помимо этого святитель Василий ревностно занимался и общецерковными проблемами. Он противодействовал арианам своими богословскими творениями. В сочетании с безупречно строгим образом жизни все это принесло св. Василию огромную популярность. Умер он в 379 году в возрасте 49 лет.
В своих "Беседах на Шестоднев" св. Василий Великий говорит о том, что человек, сотворенный по образу Божию, бессмертен и создан для жизни духовной. В человека Бог "вложил нечто от Своей собственной благодати, чтобы человек по подобному познавал подобное". Человек, по определению святителя Василия Великого, есть "ум, тесно сопряженный с приспособленной к нему и приличною плотью". Однако и тело как "приличное виталище для души" устроено Богом с великой премудростью. "Мы, - говорил святитель Василий - это душа и ум, поколику мы сотворены по образу Создавшего. Наше - это тело и приобретаемые посредством его ощущения". И оно часто бывает тягостным узилищем для души. "Гнев, пожелания, робость, зависть, -по мысли святителя, - приводят к замешательству душевную прозорливость. Как мутное око не воспринимает видимых предметов, так невозможно с возмущенным сердцем приступать к познанию истины. Поэтому должно удалиться от всех мирских дел и не вводить в душу посторонних помыслов". Еще более необходимо телесное воздержание, и прежде всего строгий пост. Только чистый и мирный ум способен восходить к познанию или созерцанию истины. "Ум есть нечто прекрасное, - говорил святитель Василий, -и в нем мы имеем то, что делает нас созданными по образу Творца". Разделяя способности души, св. Василий ниже разума ставил силы раздражительную и вожделевательную. Раздражительная или волевая способность души должна подчиняться разуму. Если она выходит из этого подчинения, то обращается в бешенство и уродует душу, перерождаясь в страсть и гнев, помрачает и ослепляет ум. Но сама по себе "раздражительность есть душевный нерв, сообщающий душе тонус, силу к прекрасным делам". Праведная раздражительность, то есть управляемая разумом, проявляется в ревности и с равным рвением любит добродетель и ненавидит грех. Каждая душевная способность, по мнению Василия Великого, "становится для обладающего ею благом или злом, - по образу употребления". Все зависит, таким образом, от "согласия" и соразмерности, от гармонии или "симметрии" душевной жизни. И начало этой гармонии есть разум. Разумное согласие, другими словами, целостность души, и есть добродетель. И она завершается пребыванием у Бога и общением с ним в любви. Грех состоит в удалении от Бога, то есть от Жизни, есть "лишение жизни", начало смерти. Первый грех есть предпочтение вещественного, чувственного духовному. (10. 67-69)
В беседе "К юношам, о том, как пользоваться языческими сочинениями" святитель Василий с высоты своего возраста и опыта в делах человеческих показывал едва вступившим в жизнь самый безопасный путь. "Не дивитесь же, если вам, которые каждый день ходите к учителям и с уважаемыми мужами древности беседуете посредством оставленных ими сочинений, скажу, что сам собою нашел я нечто более полезным. О сем-то самом и хочу дать вам совет, а именно, что не должно, однажды навсегда предав сим мужам кормило корабля, следовать за ними, куда ни поведут, но заимствуя у них все, что есть полезного, надобно уметь иное и отбросить. А что же это такое, и как это различать, сему и научу, начав так. Мы полагаем, дети, что настоящая жизнь человеческая вовсе ничего не значит; совершенно не почитаем и не называем благом того, что доставляет нам совершенство в этой только жизни. Ни знаменитости предков, ни крепости, красоты и величия тела, ни почестей от всех людей, ни самого царства, ни всего прочего, что ни наименуют из человеческого, не признаем великим, даже достойным желания, и не обращаем взора на тех, кто имеет сие, но простираем надежды далее, и все делаем для приуготовления себя к другой жизни. Поэтому, что к оной споспешествует нам, о том говорим, что должно любить сие и домогаться сего всеми силами, а что не переходит в оную, то - презирать, как ничего не стоящее" (21.345). В этих словах мы видим критерий отбора содержания образования и воспитания: в светских произведениях можно считать полезным то, что готовит юношу к жизни вечной и что переходит в эту жизнь.
Пытаясь объяснить, что же это за жизнь, где и как будем проводить ее, святитель Василий Великий говорил: "Впрочем, может быть, достаточно покажу вам это, сказав, что, если кто объимет словом и совокупит во едино все счастье людей, со времени их существования, тот найдет, что это не равняется и малейшей части благ той жизни, а напротив того, все здешние блага гораздо больше отстоят достоинством от малейшего из тех благ, чем тень и сновидения скуднее действительности. Лучше же сказать (употреблю пример более близкий), сколько душа во всем досточестнее тела, столько же и разности между тою и другою жизнию. В эту жизнь вводят нас, конечно, Священные Писания, образующие нас посредством учений таинственных; но пока, по возрасту, не можем изучать глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах" (21. 346).
Говоря о Священном Писании, образующем и вводящем в жизнь вечную, Василий Великий считал и "внешние" светские (языческие) науки в некоторой мере полезными для души. Пока ученик по возрасту не в состоянии понять глубину и смысл Писания, его красу и сладость, ему следует обратить взор к свету духовности, "привыкнуть смотреть на солнце в воде", упражняя духовное око на нехристианских писателях, у которых можно многому научиться хорошему. Ученику надо "собирать нектар" с их сочинений, не прельщаясь их внешним заманчивым блеском, но используя их достоинства в целях своего душевного строения, отбирая из них то, что помогает достижению совершенства и добродетели, то, что соответствует истине.
Святитель рассматривал изучение античных поэтов, историков, философов как необходимый этап образования, подготовляющий к восприятию христианства. Он рекомендовал организовать их изучение так, чтобы оно служило воспитанию нравственности, очищению разума и души. При чтении нужно обращать внимание прежде всего на мысли и поступки, ведущие к добродетели, и стремиться подражать им на практике. Святитель Василий показывал на многочисленных примерах из античных авторов, как они учат презрению богатства и славы, умению спокойно переносить оскорбления и обуздывать гнев, обретению выносливости и скромности в образе жизни, упорству и целеустремленности. (15. 90)
В "Нравственных правилах" Василий Великий говорил о послушании детей родителям и о границах этого послушания. "Дети должны почитать родителей, - читаем мы в 76-м правиле, - и быть им послушны во всем, что не препятствует исполнению заповеди Божией" (20. 486). В этом же правиле мы находим и обязанности родителей: "Родители должны воспитывать детей в учении и наставлении Господнем с кротостию и долготерпением и, сколько зависит от них, не подавать никакого повода к гневу и скорби" (20. 486).
Заниматься воспитанием детей, по представлениям святителя Василия Великого, есть христианский долг каждого, в том числе и монашества. В иноческом уставе он положил принимать в обители и детей, но не для общего воспитания, а для приготовления их к монашеству. Только обеты их должны отлагаться до совершеннолетия. Так, в 292-м правиле краткого устава записано: "Поелику Апостол сказал: отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем (Еф. 6, 4); то, если приводящие детей приводят их с подобною целью, и принимающие несомненно уверены, что могут приводимых воспитывать в наказании и учении Господни; пусть соблюдается повеление Господа, Который сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное (Мф. 19, 14). А без такой цели и без такой надежды, как рассуждаю, и Богу сие не угодно, и нам не прилично и неполезно" (27. 482). В монастырях следует выделять особые дома для детей, разделенных по полу, в которых их будут учить опытные, великодушные, отечески настроенные, благоразумные, испытанные и проверенные настоятелем учителя. Посещая общие со старшими молитвы, в другое время дети учатся грамоте и употребляют "слова, взятые из Писания". И вместо басен следует им рассказывать "повествования о делах чудных, вразумлять их изречениями из Притчей и назначать награды за удержание в памяти слов и вещей, чтобы дети с приятностию и отдыхом, без огорчения для себя и непреткновенно достигали цели. При правильном руководстве дети удобно приобретут внимательность ума и навык не рассеиваться, если приставники постоянно будут допрашивать, на чем остановилась их мысль и какой предмет их размышления... Поэтому, пока душа еще способна к образованию, нежна и, подобно воску, уступчива, удобно напечатлевает в себе налагаемые образы, надобно немедленно и с самого начала возбуждать ее ко всяким упражнениям в добре, чтобы, когда раскроется разум и придет в действие рассудок, начать течение с положенных первоначально оснований и преподанных образцов благочестия, между тем как разум будет внушать полезное, а навык облегчит преуспеяние. Тогда должно принимать обет девства, как уже твердый, произносимый по собственному расположению и рассуждению" (27. 484).
Святитель Григорий Богослов
Святитель Григорий Богослов (Нази анзин) родился около 330 года в местечке Арианзе, вблизи от города Назианза в Каппадокии. Его родители, Григорий и Нонна, являли пример истинного христианского супружества.
Св. Григорий так описывает своих родителей: "Отец мой был прекрасный и весьма добрый старец, простой нравом, образец для жизни, истинный патриарх, второй Авраам. Добродетели его были действительные, а не мнимые, какие видим ныне. Прежде жил он в заблуждении, а потом стал другом Христовым, потом сделался Пастырем, и даже какою-то мощию Пастырей. Матерь же моя, выражусь кратко, ни в чем не уступавшая такому супругу, ему равновесный талант, происходя от благочестивых родителей, сначала превосходила его благочестием, и по телу была только женщиной, а по нравам превышала мужчин" (23. 351). Заблуждение отца проявлялось в том, что он вначале был последователем учения, сочетавшего в себе языческое заблуждение и "подзаконное мудрование". Последователи этого учения назывались "ипсистариями", поклонялись огню, чтили субботу, не принимали обрезания, но мелочно соблюдали постановления поста иудеев. Около 325 года он крестился, а вскоре после крещения принял священство, а затем и епископство. Основными чертами Григория-старшего, по словам его сына, было соединенное с простотой незлобие. Часто болея, он лечился больше молитвой и частым причащением, чем советами врачей, и прожил почти сто лет, проведя в священном сане свыше сорока пяти лет. Умер на молитве и со словами молитвы на устах. (18. 91; 22. 160-161, 262-289; 23.350-351)
Мать святителя Григория Нонна была замечательна силою и нежностью своего характера. В основном именно ее стараниями происходило образование и духовное воспитание сына. Сама Нонна была воспитана христианскими родителями и ревностно исполняла свои обязанности. Послушная мужу, она незаметно для него сделалась его руководителем в вопросах веры. Преданность строгому религиозному благочестию не приводила ее к пренебрежению своими домашними обязанностями. Она сумела удивительно соединить созерцательную жизнь с напряженностью практической жизни. (22.160-161,262-268)
Нонна, "желая видеть в доме своем рождение дитяти мужского пола, что, конечно, вожделенно для многих, открыла желание свое Богу и просила исполнить оное. И, как сердце было неудержимо, предваряя дарование усердием, отдает она Богу дар, который желает получить. А потом и дорогой обет не остался без исполнения; благоприятным же началом сего послужило ей видение, показавшее тень желаемого; ей ясно представились и мой образ и мое имя" (23. 351-352). Так описывает св. Григорий свое рождение по молитвам матери и ее обещание посвятить сына на служение Богу. На его воспитание и учение было обращено особое внимание с самого раннего детства. "От пелен воспитанный во всем прекрасном, - пишет св. Григорий, - потому что имел совершеннейшие образцы для себя дома, тогда еще приобрел я какую-то старческую степенность; и как облако к облаку, мало-помалу скоплялось во мне усердие к у совершению. Я возрастал, а вместе преуспевал во мне и разум. С радостию читал я книги, в которых проповедуется о Боге, и имел обращение с мужами, которые совершенны по нравам... Еще не опушились мои ланиты; но мною овладела какая-то пламенная любовь к наукам. И не совсем чистые учения старался я придать в помощь учениям истинным, чтобы не превозносились ничему не обучившиеся, кроме суетного и пустого краснословия, которое состоит в громкости и благозвучии, и чтобы сам я мог не запутываться в хитросплетениях лжеумствований. Но мне никогда не приходило на мысль предпочесть что-либо нашим урокам" (23. 352). Эту любовь к наукам св. Григорий сохранил на всю жизнь.
По обычаям того времени, годы учения были и годами странствий. Домашнее образование имело продолжение в Кесарии Каппадокийской и Кесарии Палестинской, а потом и в Александрии, где еще не была забыта слава Оригена. "Потом Афины и науки," - пишет св. Григорий. Об афинских годах он всегда вспоминал с радостью и волнением, здесь Бог соединил его "узами дружбы с человеком самым мудрым, который один и жизнию и словом всех был выше. Кто же это? Весьма легко узнаете его. Это Василий - великое приобретение для настоящего века. С ним вместе мы учились, и жили, и размышляли... У нас все было общее, и одна душа в обоих связывала то, что разделяли тела. А что преимущественно нас соединяло, так это Бог и стремление к совершенству" (23. 355). В Афинах св. Григорий изучал древнюю литературу, ораторов и историков, познакомился с философией. По окончании своего обучения в 358 (359) году он возвратился домой и принял крещение. Его одновременно влекли ученые занятия и аскетические подвиги. Любовь к родителям требовала от Григория участия в хозяйственных заботах. Но и в родительском доме он проводил суровую жизнь, научившись у пустынников собранности ума, а у мирских - старанию быть полезным для общества.
Григорий-старший, чтобы обрести себе помощника в своем епископском служении во время смут и догматических споров, используя свою родительскую и епископскую власть, против воли сына рукоположил его в 361 году во пресвитеры. Но Григорий, вопреки ожиданиям отца, оставил после этого родной дом и удалился в Понт, в пустыню, где и подвизался до Пасхи 362 года. Подчинившись воле отца, он возвратился домой и в течение семи лет нес священническое служение. В это время он прославился как прекрасный оратор и богослов. Около 370 года св. Василий Великий рукоположил его в епископа города Сасимы. По просьбе стареющего отца Григорий вернулся домой, а после его смерти управлял осиротевшей Церковью. В 378 (379) году друзья призвали его на Константинопольскую кафедру - необходимо было вернуть отобранные арианами храмы. В небольшой церкви св. Анастасии св. Григорий произносит свои знаменитые "Богословские слова". Уставший от борений за власть, которой он всегда избегал, святитель Григорий отказался от предстоятельства в Константинополе и удалился в Назианз, где и скончался приблизительно в 389 году.
Святитель Григорий Назианзин вошел в историю христианской мысли с именем Богослова. Только три христианских писателя - апостол и евангелист Иоанн, святитель Григорий и преподобный Симеон, Новый Богослов - отличены этим наименованием, что указывает на их особое проникновение в богословское ведение.
Если святитель Василий Великий писал о человеке с точки зрения аскетико-воспитательной, то святитель Григорий Богослов рассматривал эту тему с различных сторон. Он не создал своей антропологии, но в его отдельных словах и стихотворениях часто встречаются мысли о человеке и его назначении. Он говорит о человеке с большим уважением и любовью, он верит в высокое назначение человека. Сотворив мир ангельский, а затем и мир видимый, Бог в этом вещественном мире творит человека, по словам святителя Григория, "род тварей, средних между смертными и бессмертными". Это - новый мир, "в мире малом мир великий"... "Зритель видимой твари, таинник твари умосозерцаемой" человек поставлен на грани двух миров, и в средоточии всего мира Бог именно в человеке "премудро сопрягает тварь". Созданный из персти, человек носит образ Божества, "образ Бессмертного, потому что в обоих царствует естество ума". Слово Божие, по образному выражению святителя Григория, "взяв часть новосозданной земли, бессмертными руками составило мой образ и уделило ему Свою Жизнь, -потому что послало в него дух, который есть струя невидимого Божества". Григорий Богослов говорит о душе как о "дыхании Божием", как о "Божественной частице". Отсюда сверхземные и сверхчувственные цели человеческой жизни: как "новый ангел", поставленный на земле, человек должен взойти на небо, в пресветлую обитель Богоносцев, призван стать богом по усыновлению, исполниться высшего света -"величественная цель, но достигаемая с трудом", замечает святитель. Человек создан по образу Божию и потому призван к "уподоблению" Богу. Для душ возвышенных, говорил святитель Григорий, в одном заключается благородство - "хранить в себе образ и уподобляться Первообразу", насколько это доступно узникам плоти. Возможность этого "уподобления" определяется естественным сродством человеческого духа с Божеством. Бог есть "светильник ума". Озаряемый от Первообразного Света ум человеческий сам становится световидным. По мысли святителя Григория, "уподобление" Богу совершается прежде всего через таинства. Цель тайнодействий, описывает он, "окрылить душу, исхитить из мира и предать Богу, сохранить образ Божий, если он цел, поддержать если в опасности, обновить если поврежден, вселить Христа в сердце Духом". Все совершается через Христа, Воплощенное Слово. Он приходит, чтобы нас сделать богами, Он приемлет нашу плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить. В естестве человеческом всего важнее образ Божий и сила ума. Только через Богообразный ум может приближаться человек к Богу.
Человек есть тварь, но имеет повеление стать богом, передавал святитель Григорий дерзновенные слова святителя Василия. Путь обожения есть путь очищения и восхождения ума. Это прежде всего путь отрешения от чувственного мира, от материи. Чувства помрачают ум. Вместе с тем путь внутреннего собирания, самоотречения есть путь борьбы со страстями и достижения бесстрастия. Аскетика святителя Григория чужда делению людей на "гностиков" и "простецов", это есть учение о ступенях, о постепенном духовном восхождении, доступном каждому. "Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества, - соблюдай заповеди и не выступай из повеления, ибо дела как ступени, ведут к созерцанию". И это лестница для каждого и для всех. Но не все идут заодно и вместе. Потому не равны дарования Духа, что не равны приемники, дары подаются по мере вместимости. "Говорить о Боге - великое дело, но гораздо больше, - очищать себя для Бога," замечал святитель Григорий. Ибо только тогда открывается Бог. "Много путей ко спасению, - говорит он, - много путей, ведущих к общению с Богом. Ими надобно идти, а не одним путем слова. Достаточно учения и простой веры, какою без мудрствований по большей части спасает Бог. А если бы вера была доступна одним мудрым, то крайне беден был бы наш Бог". В эпоху арианских споров святитель Григорий прежде всего боролся с чрезмерной словоохотливостью, с развязностью в богословии. Богословскому любопытству он противопоставлял трезвые и спокойные требования познавательной педагогики. Он старался привлечь внимание неподготовленных к другим, более доступным, нежели тайна трисолнечного Божества, предметам. "Любомудрствуй о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных природах, добрых и злых, о воскресении и суде, о мздовоздаянии, о Христовых страданиях". "Говори, когда имеешь нечто лучшее молчания, но люби безмолвие, где молчание лучше слова". Себя святитель Григорий исповедовал любителем и хвалителем мудрости. Но именно поэтому избирал безмолвие. Для него богословствовать значит подвизаться. Отсюда его воздержание в слове и любовь к тишине. (10. 99-103)
Святитель Григорий Богослов не оставил ни одного крупного произведения, его литературное наследие составляют 45 бесед, 246 писем, около 500 стихотворений на разные темы (18. 89-90). Но в большинстве своих произведений святитель Григорий так или иначе касался вопросов воспитания и образования.
Говоря о воспитании и образовании детей, Григорий Богослов считал ученость первым благом, каким может владеть человек. Через нее он заимствует с юных лет из природы и книг все, что может принести как временную, так и вечную пользу (22. 69). Люди, заботящиеся, как они говорят, об улучшении своей нравственности, но не радящие о просвещении своего ума или ищущие только знания, но не старающиеся о нравственном самоусовершенствовании, по мнению святителя Григория, похожи на косоглазых, которые "терпят большой ущерб, когда сами смотрят, а еще больший стыд, когда на них смотрят" (22. 610). Чтобы быть совершенным и в этой жизни "вкушать тамошнее блаженство", необходимо преуспевать и в словах, и в делах. Из словесных наук необходимо заимствовать то, что "споспешествует нашему любомудрию; потому что нужна сила и в слове, чтобы ясно выразить умопредставляемое. Ибо мысль, не высказывающая себя словом, есть движение оцепеневшего." Под "любомудрием" святитель Григорий понимал "отрешение от мира, пребывание с Богом" по мере того, как через дольнее восходит человек к горнему и посредством непостоянного и скоропреходящего приобретает постоянное и вечно пребывающее (22. 611).
В поучении юношам святитель Григорий автобиографически говорил: "Мы вели дружбу и с товарищами, но не с наглыми, а с целомудренными, не с задорными, а с миролюбивыми, с которыми можно было не без пользы сойтись; ибо мы знали, что легче заимствовать порок, нежели передать добродетель, так как скорее заразишься болезнью, нежели сообщишь другому свое здоровье. Что касается до уроков, то мы любили не столько приятнейшие, сколько совершеннейшие; потому что и сие способствует молодым людям к образованию себя в добродетели или в пороке" (22.616).
Григорий Богослов чтил истинную мудрость, под которой он понимал "жизнь похвальную, очищенную или очищаемую для Бога". "Первая мудрость, - писал он, - презирать ту мудрость, которая состоит в одних словах и оборотах речи, в обманчивых и излишних противоположениях... Не тот для меня мудрец, кто мудр на словах, у кого оборотлив язык, а душа не обучена,... но тот, кто хотя мало говорит о добродетели, однако же, многое показывает на деле и жизнью удостоверяет в слове. Для меня лучше красота видимая, нежели изображаемая словом, лучше богатство, которое в руках, нежели воображаемое во сне, лучше мудрость, не словом блистающая, но свидетельствуемая делами" (22. 232). Путь очищения есть путь исцеления, восстановления целостности. "Ибо если ум не просвещен, или слово слабо, или слух не очищен и потому не вмещает слово; от одной из этих причин так же, как и от всех необходимо храмлет истина" (22. 38).
В "Слове 3-м" святитель Григорий Богослов оправдывает свое удаление в Понт после принятия сана пресвитера и называет причины своего непослушания. Первая причина - его любовь к безмолвной и уединенной жизни. "Мне казалось, - писал он, - что всего лучше, замкнув как бы чувства, отрешившись от плоти и мира, собравшись в самом себе, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, беседуя с самим собою и с Богом, жить превыше видимого и носить в себе божественные образы, всегда чистые и несмешанные с земными и обманчивыми напечатлениями, быть и непрестанно делаться истинно чистым зерцалом Бога и божественного, приобретать к свету свет, к менее ясному - лучезариейший, пожинать уже упованием блага будущего века, сожительствовать с Ангелами и, находясь еще на земле, оставлять землю и быть возносимым Духом горе. Если кто из вас объят сей любовью; то поймет, что говорю, и извинит тогдашнее состояние моего духа. Но слова мои не убедят, может быть, многих, именно всех тех, кому смешным кажется сей род жизни, к которому они не расположены или по собственному неразумию, или потому, что иные проходят его недостойно; подкрепляемые завистью, также злонравием и поползновением многих на худшее, они и хорошее именуют худым, любомудрие называют тщеславием. А от сего непременно погрешают в одном из двух, - или делают зло, или не верят добру" (22. 25-26).
О второй причине своего бегства святитель Григорий говорил так: "Мне стыдно было за других, которые, будучи ничем не лучше прочих (если не хуже), с неумытыми, как говорится, руками, с нечистыми душами берутся за святейшее дело и, прежде нежели сделаться достойными приступить к священству, врываются в святилище, теснятся и толкаются вокруг Святой Трапезы, как бы почитая сей сан не образцом добродетели, а средством к пропитанию, не служением, подлежащим ответственности, но начальством, не дающим отчета... Но ежели не в наших силах - остановить стремление зла, то по крайней мере ненавидеть и стыдиться его есть не последняя степень благочестия" (22. 26).
Последней и главной причиной из названных святителем Григорием является одновременное понимание величия цели и осознание своей немощи в окормлении и управлении человеческими душами. "Человеку, который с трудом умеет быть под начальством, еще, кажется, гораздо труднее, - писал он, - уметь начальствовать над людьми, особенно - иметь такое начальство, каково наше, которое основывается на Божием законе, и возводит к Богу, в котором, чем больше высоты и достоинства, тем больше опасности даже для имеющего ум" (22.27). Он реально осознавал греховную наклонность человеческой природы: "Добродетель не удобоприемлема для человеческой природы, как и огонь для влажного вещества, но большая часть людей готовы и способны принимать в себя худое, подобно тростнику, который, по сухости своей, легко воспламеняется и сгорает при ветре от искры. Ибо всякий скорее принимает в себя в большей мере малый порок, нежели высокую добродетель в малой мере" (22. 28). Приступая к исправлению душ человеческих и искоренению порока из жизни пасомых, нужно бояться, по мысли святителя Григория, "оказаться худыми живописцами чудной добродетели, особенно же негодным подлинником для других живописцев". "Если бы кто из нас сохранил себя, даже сколько можно более, чистым от всякого греха, то не знаю еще, достаточно ли и сего готовящемуся учить других добродетели?" - задавал вопрос святитель и сам на него отвечал: "Кому вверено сие, тот не только не должен быть порочным (сим гнушаются и многие из подчиненных ему); но должен отличаться добродетелью по заповеди, повелевающей "уклоняться от зла и сотворить благо" (Пс. 36, 27). Он обязан не только изглаждать в душе своей худые образы, но и напечатлевать лучшие, чтобы ему превосходить других добродетелью больше, нежели сколько он выше их достоинством. Он должен не знать даже меры в добре и в восхождении к совершенству, почитать не столько прибылью то, что приобретено, сколько потерею то, что не достигнуто, пройденное же обращать всегда в ступень к высшему и не высоко думать о себе, если и многих превосходит, но признавать уроном, если не соответствует в чем сану. Ему должно измерять успехи свои заповедью, а не примером ближних... должно почитать пороком в частном человеке, то что произведено им худого, заслуживает наказание и строго истязуется самим законом, а в начальнике и предстоятеле даже то, что он не достиг возможного совершенства и не преуспевает постоянно в добре; потому что ему надобно - превосходством своей добродетели привлекать народ к порядку и не силою обуздывать, но доводить до порядка убеждением. Ибо все, что делается недобровольно, кроме того, что оно насильственно и не похвально, еще и не прочно... Напротив того, что делается по свободному произволению, то, как скрепляемое узами сердечного расположения и весьма законно и вместе надежно" (22. 28-29).
Все, что говорил святитель Григорий Богослов о начальстве над пасомыми, может быть отнесено как к учителю, так и родителю, которым Бог вверил в правление растущего человека. А править человеком, по его мнению, "есть искусство из искусств и наука из наук". И если человек берет на себя попечение о душе, "которая произошла от Бога и божественна", то это возможно для достижения следующих целей: "Во-первых, чтобы душа могла наследовать горнюю славу за подвиг и за борьбу с дольним, и, быв здесь искушена ими, как золото огнем, получила уповаемое в награду за добродетель, а не только как дар Божий. И, конечно, в том верх благости Божией, что добро соделано и нашей собственностью, не только всеяно в нас с естеством, но возделывается также нашим произволением и движением свободы, преклонной на ту и другую сторону. Во-вторых, чтобы душа могла и худшее, постепенно отрешая от дебелости, привлекать к себе и возводить горе, чтобы она, став руководительницей для служебного вещества, и обратив его в сослужебное Богу, была для тела тем же, чем Бог для души" (22. 29-30). А для этого необходимо установить "надлежащее отношение между душою и телом, не попуская, чтобы лучшее управлялось худшим, что было бы величайшею несправедливостью" (22. 30).
Врачевание душ, по мысли святителя Григория, затрудняется тем, что это есть "брань с врагом, внутрь нас воюющим и противоборствующим, который, оружием против нас употребляя нас же самих (что всего ужаснее!), предает нас греховной смерти. А для сего нам нужны: великая и совершенная вера, в большей мере Божие содействие, но не в малой также, как убежден я, и собственная наша ревность, выражаемая и действительно оказываемая словом и делом." Средства врачевания и исправления могут быть самыми разнообразными, зависят как от возраста, опыта, положения в обществе воспитания, так и от индивидуальных особенностей. "Одних назидает слово, другие исправляются примерами. Для одних нужен бич, а для других - узда... Для одних полезна похвала, для других - укоризна... Для иных хорошо и полезно одно, а для иных другое" (22. 34-35).
Продолжая оправдывать свое удаление в Понт после рукоположения в пресвитеры, святитель Григорий Богослов писал: "Посоветовавшись о сем с самим собою (может быть и не худым советником, а если и не так, то, по крайней мере, доброжелательным), я рассудил, что не знающему ни того, что должно говорить, ни того, что должно делать, лучше учиться, нежели, не зная, учить. Ибо счастлив тот, до кого хотя в глубокой старости достигнет старческое слово, которое может принести пользу душе, душе еще юной по благочестию. А посему брать на себя труд учить других, пока сам еще не научился достаточно и, по пословице, на большом глиняном сосуде учиться делать горшки, то есть, над душами других упражняться в благочестии, по моему мнению, свойственно только людям крайне неразумным и дерзким, неблагоразумным, если они не чувствуют своего невежества, дерзким, если сознавая оное, отваживаются на дело" (22.40-41).
Святитель Иоанн Златоуст
Святитель Иоанн, получивший за свое духовное красноречие имя Златоуст, родился в Антиохии. Дата его рождения точно не известна - между 344 и 354 годами. Происходил святитель Иоанн из знатной и богатой семьи.
Его отец Секунд занимал должность воеводы в императорском войске, а мать Анфуса была образованной по тем временам женщиной, примерной супругой и матерью семейства. Когда Иоанн был еще младенцем, умер его отец, и мать, овдовев на двадцатом году своей жизни, не пожелала больше вступать в брак и до самой своей смерти не разлучалась с сыном. Удалившись от всех развлечений мира и посвятив себя своему маленькому семейству, любящая мать сама дала сыну основы образования. Первые слова, им прочитанные и написанные, взяты из Священного Писания, которое было любимым чтением Анфусы. Эти первые уроки на всю жизнь запечатлелись в душе Иоанна. Влияние благочестивой матери на юное сердце поселило в нем глубокую преданность воле Божией, с которой он без ропота и страха переносил впоследствии все бедствия своей жизни. Неизвестно, как и где Иоанн получил свое дальнейшее образование, дома ли при помощи приглашенных учителей, или в одной из христианских школ. Антиохия славилась своими школами и была своего рода сирийскими Афинами. В христианских школах, существовавших рядом с языческими, изучали в основном слово Божие, но давали и другие знания, почерпнутые у лучших представителей классического мира. Достигнув возраста восемнадцати лет, он продолжил образование в школе знаменитого софиста Ливания. Ливаний не отличался фанатичной враждой к христианству, а потому и прохождение курса высшего красноречия у него не было духовно опасным даже для христианских юношей. Иоанн сразу обнаружил такие дарования и стал делать такие успехи, что невольно восторгал своего учителя. Когда лежащего на смертном одре старого софиста спросили, кого он желает назначить преемником по школе, он ответил: "Иоанна, если бы не похитили его у нас христиане". (24. 12)
Столкнувшись со светской жизнью, увидев ее различные стороны, познав всю ложь и пустоту этой жизни, Иоанн решил вступить на путь иночества. Но слезы и просьбы матери не покидать ее до смерти остановили послушного сына. Он продолжил свое духовное совершенствование дома под руководством священных наставников -епископа Мелетия Антиохийского и пресвитеров Флавиана и Диодора. Эти благочестивые учителя, и особенно Диодор, окончательно укрепили его в мысли посвятить себя подвигам учительства и благочестия. Иоанн принял крещение, и епископ Мелетий, совершивший над ним это таинство, возвел его в должность чтеца.
После смерти матери в 374 или в 375 году Иоанн удалился в монастырь недалеко от Антиохии и провел здесь четыре года, а потом еще два года подвизался в пустыне. По мнению протоиерея Георгия Флоровского, аскетизм для святителя Иоанна Златоуста означал скорее духовную установку, нежели определенные внешние и бытовые формы. Аскетизм для Златоуста был прежде всего отречением, то есть внутренней свободой и независимостью от мира, от внешней обстановки и условий жизни. В этом смысле аскетом он остался на всю жизнь. (10. 206)
В 381 году Иоанн принял диаконское посвящение от Мелетия Антиохийского, а в 386 году - пресвитерское от его преемника Флавиана. К этому времени относится книга "О священстве", в которой обсуждается в основном смысл епископского служения, но мы видим и отношение Златоуста к его новому призванию. Книга была написана до его пресвитерского рукоположения. Из небольшого вступления к ней мы знаем, что ее написание обусловлено следующими обстоятельствами. В 374 году, когда Иоанн Златоуст жил вместе со своим другом Василием (не путать с Василием Великим) вдали от мирских дел, собравшиеся в Антиохии епископы вознамерились поставить их обоих епископами, о чем молва дошла и до них. Иоанн, представляя высокую важность пресвитерского и епископского служения и считая себя не подготовленным к надлежащему исполнению обязанностей пастыря Христовой Церкви, скрылся тайно от всех, и даже от своего друга, который был возведен в сан епископа (вероятно, Рафаны Сирийской близ Антиохии). Василий затем вскоре увиделся с Иоанном и высказал ему свои упреки за уклонение от священного сана. Ответом Златоуста стали слова "О священстве". Таким образом, написание этих слов можно отнести к годам после 374 года, но не позже 386 года, в котором Иоанн Златоуст уже был рукоположен в пресвитера.
Иоанн Златоуст, говоря о священническом служении, подчеркивал два основных момента. Во-первых, он говорил о высоте священнического звания, как призвания к тайнодействию. "Священнослужение совершается на земле, но по чиноположению небесному; и весьма справедливо; потому что ни человек, ни ангел, ни архангел, и ни другая какая-либо сотворенная сила, но сам Утешитель учредил это чинопоследование и людей, еще облеченных плотью, соделал представителями ангельского служения. Посему священнодействующему нужно быть столь чистым, как бы он стоял на самых небесах посреди тамошних Сил... Когда ты видишь Господа закланного и предложенного, священника, предстоящего этой Жертве и молящегося, и всех окропляемых этою драгоценною кровью, то думаешь ли, что ты еще находишься среди людей и стоишь на земле, а не переносишься ли тотчас на небеса и, отвергнув все плотские помышления души, светлою душою и чистым умом не созерцаешь ли небесное?" (25. 424). Во-вторых, в священнике он видел учителя, наставника, пастыря. Об этом служении Златоуст и говорил больше всего. Чтобы отвлечь народ от непристойных и бесполезных удовольствий и приучить его к слушанию полезного, по мнению Иоанна Златоуста, имеется два способа: презрение похвалы и сила слова. Необходимо и воздержание от ненависти и зависти. Священник должен относиться к своим пасомым так, как отец относится к своим малолетним детям: "как от этих мы не отвращаемся, когда они оскорбляют или ударяют, или плачут, и даже, когда они смеются и ласкаются к нам, не очень заботимся об этом" (25. 462-463). "Сила слова, - писал он, - не дается природой, но приобретается образованием, то хотя бы кто довел ее до высшего совершенства, и тогда он может потерять ее, если постоянным усердием и упражнением не будет развивать этой силы" (25. 464). Златоуст подчеркивал, что христианам запрещается насилием исправлять впадающих во грех, Бог награждает тех, которые воздерживаются от пороков по доброй воле, а не по принуждению. Человека нельзя ни силою, ни страхом принуждать, но только убеждением привести к истине, от которой он раньше отпал (25.416-417).
Епископ Флавиан, рукоположив Иоанна в пресвитеры, предоставил ему широкую свободу деятельности, а особенно свободу проповедования. В Антиохии Златоуст прочитал свои знаменитые проповеди "О статуях", произнес большинство своих поучений на Евангелия от Матфея и от Иоанна и на послания апостола Павла. Он говорил от полноты своего сердца, вел живые беседы со слушателями. Проповеди его записывались скорописцами и сделались предметом всеобщего внимания, их зачитывали и даже выучивали наизусть. В эти годы народ и назвал его Златоустом.
По совету министра Евтропия и по приказу импертора Аркадия Иоанн Златоуст был переведен в столицу и избран епископом Константинопольским. Антиохийцы не хотели его отпускать, и он был увезен обманом. Феофил Александрийский рукоположил Иоанна в сан епископа в 398 году. В Константинополе святитель Иоанн продолжал проповедовать. Его проповедь, его учительство, по замечанию Георгия Флоровского, были попыткой нравственного перевоспитания общества, евангельским судом над современностью, над тем мнимым воцерковлением жизни, в котором слишком многие находили преждевременное успокоение. Голос проповедника звучал сурово и обличающе. Но он не только говорил, он заботился также о благотворительности, учреждал больницы, помогал бедным. Златоуст приказал монахам разойтись по монастырям, прекратив их бесцельные метания с места на место. Он любил длинные службы и крестные ходы. Обличал нерадивых, невзирая на лица и должности. В скором времени святитель Иоанн нажил себе врагов среди духовенства, монашества и влиятельных сил общества. В 403 году собор во главе с Феофилом Александрийским низложил святителя Иоанна, и он был отправлен в ссылку. Во время ссылки в столице произошло землетрясение, и, увидев в этом Божий гнев, император ненадолго возвратил праведника в Константинополь. Но уже в 404 году Иоанн насильно был отправлен в ссылку и по дороге в Пициус (Пицунду) скончался в 407 году. Из уст умирающего святителя присутствующие при его кончине слышали слова: "Слава Богу за все".
Свои мысли о воспитании святитель Иоанн изложил в "Гомилиях" (беседах) и в сочинении "К враждующим против тех, которые привлекают к монашеской жизни". Пример воспитательной деятельности он видел в образе Иисуса Христа, Который снизошел до человечества, чтобы возвести его до Божества. Высшее искусство воспитания и заключается в том, чтобы сперва спуститься до понимания воспитываемого, а потом уже возвышать его. Снисхождение во всем приносит большую пользу не только в делах житейских, но и в делах духовных. Как и Христос не вдруг открыл Свое Божество, но был сначала признан только пророком или святым человеком, а только потом уже в словах и делах обнаружил то, Кем Он был, так и воспитатель должен видеть значение этой мудрости принижения. В слове "К верующему отцу" святитель Иоанн показывает, "что нерадение о детях больше всех грехов и доходит до самого верха нечестия" (24. 82). "Развращение детей, -писал он, - происходит не от чего другого, как от безумной привязанности (родителей) к житейскому: обращая внимание только на это одно и ничего не желая считать выше этого, они необходимо уже нерадят о детях с их душой. О таких отцах я сказал бы (и никто пусть не приписывает этих слов гневу), что они хуже даже детоубийц. Те отделяют тело от души, а эти то и другую вместе ввергают в огонь геенский; той смерти подвергнуться неизбежно по естественной необходимости, а этой можно было бы избежать, если бы не довела до нее беспечность отцов" (24. 88). Родители начинают развращать своих детей, часто даже не подозревая об этом. "В самом деле, - говорил святитель Иоанн Златоуст - когда отцы убеждают детей заниматься науками, то в их разговоре с детьми не слышно ничего другого, кроме таких слов: "такой-то человек низкий и из низкого состояния, усовершившись в красноречии, получил весьма высокую должность, приобрел большое богатство, взял богатую жену, построил великолепный дом, стал для всех страшен и знаменит". Другой говорит: "такой-то, изучив италийский язык, блистает при дворе и всем там распоряжается". Иной опять указывает на другого, и все -на прославившихся на земле, а о небесном никто ни разу не вспоминает. Если же иной попытается напомнить, то он прогоняется, как человек, который все расстраивает. Итак вы, когда напеваете это детям с самого начала, учите их не другому чему, как основанию всех пороков, вселяя в них две самые сильные страсти, то есть, корыстолюбие, и еще более порочную страсть - суетное тщеславие. Каждая из них и порознь может низвратить все; а когда они обе вместе вторгнутся в нежную душу юноши, то, подобно соединившимся бурным потокам, извращают все доброе и наносят столько терния, столько песка, столько copy, что делают душу бесплодною и неспособною ни к чему доброму" (24.89). Детям позволяют делать то, что их губит. "Горе, сказано (в Писании), смеющимся (Лук. 6, 25); а вы подаете детям множество поводов к смеху. Горе богатым (ст. 24); а вы предпринимаете все меры, чтобы они разбогатели. Горе егда добре рекут вам ecu человецы (ст. 26); а вы часто тратите целые имущества для людской славы. Еще: поносящий брата своего повинен есть геене (Мф. 5, 22); а вы считаете слабыми и трусливыми тех, кто молчаливо переносит обиды от других... И не только то ужасно, что вы внушаете (детям) противное заповедям Христовым, но и то еще, что прикрываете порочность благозвучными наименованиями, называя постоянное пребывание на конских ристалищах и в театрах светскостью, обладание богатством свободою, славолюбие великодушием, дерзость откровенностью, расточительность человеколюбием, несправедливость мужеством. Потом, как будто мало этого обмана, вы и добродетели называете противоположными наименованиями, скромность неучтивостью, кротость трусостью, справедливость слабостью, смирение раболепством, незлобие бессилием, как будто опасаясь, чтобы дети, услышав от других истинное название этих (добродетелей и пороков), не удалились от заразы. Ибо название пороков прямыми и подлинными их наименованиями немало способствует отвращению от них" (24. 91-92).
Родители, стараясь дать образование своим детям, забывают о главной науке - любомудрии души. "Когда душа целомудренна, - пишет св. Иоанн, - тогда не будет никакой потери от незнания красноречия; а когда она развращена, тогда бывает величайший вред, хотя бы язык был весьма изощрен, и тем больший, чем больше это искусство; ибо порочность в соединении с искусством в слове производит гораздо худшие беды, чем необразованность" (24.101). Речь идет не об отрицании образования, а о невозможности получить истинное образование без доброй нравственности. "Если сила убеждения заключается в красноречии, - говорил святитель Иоанн, - и однако философы не убеждают ни одного тирана, а люди некнижные и простые обращают всю вселенную; то, очевидно, торжество мудрости принадлежит простым и некнижным, а не изучившим то и другое искусство. Так истинная мудрость и истинное образование есть не что иное, как страх Божий. И пусть никто не думает, будто я узакониваю, чтобы дети оставались невеждами; нет, если кто поручится за счет самого необходимого, я не стану препятствовать, чтобы у них было в избытке и это искусство. Как тогда, когда колеблются основания и весь дом со всем зданием находится в опасности упасть, было бы крайне бессмысленно и безумно - бежать к красильщикам, а не к строителям; так и тогда, когда стены стоят твердо и крепко, было бы неуместным упрямством препятствовать желающему окрасить их" (24. 102).
Наряду с семьей христианское воспитание в то время осуществляли монастыри, вводившие мальчиков в новый христианский образ жизни. Святитель Иоанн подчеркивал, что не только монахам, но и всем людям необходимо восходить на одну и ту же высоту: "то именно и развратило вселенную, что мы думаем, будто только монашествующему нужна большая строгость жизни, а прочим можно жить беспечно. Нет, от всех нас требуется одинаковое любомудрие" (24. 109). Если человек приступает к любомудрию в конце своей жизни, он употребляет все время на то, чтобы посильно омыть грехи, совершенные в прежнем возрасте, на это тратится все его усердие. Но часто он не успевает и в этом и отходит из этого мира с остатками ран. А кто с юных лет вступил в подвижничество, тот не тратит время на это и не сидит, врачуя свои раны, но с самого начала уже получает награды и отходит в старости, увенчанный бесчисленными венцами.
Говорил святитель Иоанн и о цели воспитания. "Самое лучшее учение не то, когда, допустив наперед порокам одержать верх, потом стараются изгнать их, но то, когда употребляют все меры, чтобы сделать природу нашу недоступною для них... если бы мы все усвоили себе такой образ мыслей и прежде всего другого вели детей к добродетели, считая это главным делом, а все прочее придаточным, то отовсюду произошло бы столько благ, что, перечисляя их теперь, я показался бы преувеличивающим дело" (24. 118). Призывая родителей быть отцами доблестных детей, "строителями Христоносных храмов, попечителями небесных ратоборцев", святитель Иоанн восклицал: "Поистине, мы тогда особенно и остаемся с детьми своими, когда отдаем их Господу" (24.121).
Ревностно проповедовал Златоуст об обязанности родителей воспитывать своих детей, особенно резко высказывался против роскоши и тогдашних зрелищ, которые развращали нравы и разрушали семейную нравственность. Святитель говорил в своих беседах о том, что каждому человеку от начала были даны два учителя - творение и совесть, и оба они, не произнося слов, учили людей безмолвно. "Творение, поражая зрителя видом (своим), возбуждает в созерцателе вселенной удивление к ее Создателю; а совесть, путем внутреннего внушения, научает всему, что должно делать; силу ее и решения суда (ее) мы узнаем по состоянию лица. Когда внутренне обличает она нас в грехе, то покрывает внешний вид смущением и большим унынием. Она нас делает бледными и робкими, когда уличаемся в чем-либо постыдном, и хотя голоса (совести) мы не слышим, однако по внешнему виду замечаем внутреннее негодование (ее)". Кроме этих двух учителей, Промыслом Божиим дан еще один, и уже не безмолвный учитель, как первые два, но такой, который действует на нашу душу словом, увещеванием и советом. "Кто же он?" - спрашивал Златоуст и сам отвечал: "Это - родной отец каждого. Для того Бог и вложил в родителей любовь к нам, чтобы в них мы имели наставников в добродетели. Не одно рождение делает отцом, но хорошее образование; и не ношение во чреве делает матерью, но доброе воспитание" (26.781). Святитель обращал внимание на то, что христианское воспитание детей служит делу спасения души родителей. "Действительно, - писал он, - если рождаемые тобой дети получат надлежащее воспитание и твоим попечением наставлены будут в добродетели, то это будет началом и основанием твоему спасению, и, кроме награды за собственные добрые дела, ты получишь великую награду и за их воспитание" (26. 783).
