2015-10-16
337
такой же, как Brandstatter's, в котором он работал в Польше. Позвав
продавца, говорящего по-немецки, Боргенихт купил ткани на десять
дюжин фартуков, потратив $125 — все их сбережения. Вместе с
Реджиной они трудились не покладая рук несколько дней и ночей
подряд. Все десять дюжин были распроданы за два дня. Луис отправился
в Clafin за новой партией ткани. И эти фартуки раскупили без остатка.
Чтобы Реджина могла шить целый день, они наняли одну иммигрантку, с
которой плыли на корабле, для присмотра за детьми, а другую в
качестве помощницы. Луис заходил все дальше, до самого Гарлема, и
предлагал свою продукцию матерям в многоквартирных домах. Он
арендовал небольшой магазин на Шериф-стрит с жилыми комнатами в
задней части, нанял еще трех девушек и приобрел для них швейные
машинки. Его стали звать «человеком с фартуками». Они с Реджиной
продавали фартуки так быстро, как только успевали их шить.
Не долго думая, Боргенихты решили расширяться и перешли к
пошиву фартуков для взрослых, затем нижних юбок и женских платьев.
|
|
|
К январю 1892 г. на них работало уже 20 человек, в основном это были
такие же евреи-иммигранты. Они открыли собственную фабрику в
Нижнем Ист-Сайде и обслуживали все больше клиентов, среди которых
был и магазин, принадлежавший другой еврейской семье иммигрантов,
братьям Блумингдейл. Не забывайте, что Боргенихты жили в этой стране
всего три года, почти не говорили по-английски и пока еще не
разбогатели. Вся прибыль уходила на расширение бизнеса, и в банке у
Боргенихта лежало всего $200. Но он, по крайней мере, строил свою
жизнь сам.
В этом заключалось еще одно преимущество швейной индустрии.
Она не только развивалась семимильными шагами, но и носила
абсолютно предпринимательский характер. Одежда производилась не на
одной большой фабрике. Известные фирмы разрабатывали модели и
готовили ткани, а сшивание, глажка и пришивание пуговиц отдавались
мелким подрядчикам. Если же подрядчик становился достаточно
крупным или достаточно амбициозным, то начинал сам разрабатывать
модели и подбирать ткани. К 1913 г. нью-йоркский бизнес по
производству одежды насчитывал около 16 000 независимых фирм —
многие из них ничем не отличались от фабрички Боргенихтов на Шериф-
стрит.
«Попасть в этот бизнес не составляло особого труда. Его главное
орудие производства — швейные машинки, а они стоят не так уж дорого,
— говорит Дэниел Сойер, историк, много писавший о швейной
индустрии. — Большой начальный капитал тоже не требовался. В начале
XX в. одна-две швейные машинки обходились долларов в пятьдесят.
Подрядчику
нужно
было
обзавестись
швейными
|
|
|
машинками,
несколькими утюгами и парочкой помощников. Этот бизнес всегда был
легкодоступным и привлекательным. Пусть чистая прибыль была совсем
невысокой, но кое-что заработать все же удавалось».
Вот как Боргенихт описывает свое решение разнообразить ас-
сортимент:
«Изучив рынок, я узнал, что в 1890 г. изготовлением детских
платьев занимались всего три человека. Один из них жил рядом со мной,
в Ист-Сайде, но шил только на заказ. А два других предлагали очень
дорогую одежду, и конкурировать с ними у меня не было ни малейшего
желания. Я хотел производить одежду по доступной цене — легко
стирающиеся платья, шелковые и шерстяные изделия. Я поставил перед
собой цель — продавать вещи, которые сможет позволить себе большая
часть населения, вещи, которые — с коммерческой точки зрения — будут
одинаково хорошо покупать и большие, и маленькие, и городские, и
сельские магазины. С помощью Реджины — она всегда отличалась
безупречным вкусом и дальновидностью — я разработал несколько
образцов. Выставляя их перед старыми клиентами и друзьями, я делал
упор на одни и те же моменты: моя одежда сэкономит женщинам массу
времени и сил, материалы и качество пошива не хуже, а, может быть,
даже и лучше, чем у вещей, которые они шьют собственноручно, цена
более чем приемлема».
Один случай навел Боргенихта на мысль о том, что его един-
ственный шанс обойти крупные фирмы — это убедить розничных
продавцов работать с ним напрямую, исключив посредников. Он
условился о встрече с мистером Бингхемом из Lawrence and Company,
«высоким сухопарым седобородым янки с холодным взглядом голубых
глаз». И вот они встретились — иммигрант из польской провинции с
усталыми глазами, с трудом связывающий английские слова, и
высокомерный янки. Боргенихт объяснил, что хочет купить 40 рулонов
кашемира. Бингхем никогда раньше не работал с представителями
мелких фирм, тем более таких, как лавчонка на Шериф-стрит.
— Вы чересчур самоуверенны, если явились ко мне и просите о
таком одолжении! — загремел Бингхем. Но в конце концов все-таки
согласился.
Все 18 часов рабочего дня Боргенихт постигал азы современной
экономики. Учился проводить маркетинговые исследования. Осваивал
производство. Практиковался в ведении переговоров с высокоМерными
янки. Старался отследить новомодные тенденции.
Ирландские и итальянские иммигранты, приехавшие в Нью-Йорк в
тот же период, не обладали таким преимуществом. У них не было
навыков, пригодных для городской экономики. Эти люди нанимались на
поденную работу, прислугой, строителями, другими словами, могли
проработать 30 лет, но так и не освоить ни маркетинг, ни производство,
ни искусство ведения переговоров с янки, контролирующими весь мир.
А вот как складывалась судьба мексиканцев, эмигрировавших в
Калифорнию в 1900-1920-х гг. и работавших на фруктовых и овощных
плантациях крупных фермеров. Они просто сменили жизнь феодального
крестьянина в Мексике на жизнь феодального крестьянина в
Калифорнии. «Условия в швейной индустрии были ничуть не лучше, —
пишет Сойер дальше. — Но здесь ты, по крайней мере, был в курсе всего
происходящего. Если же ты работал на плантациях Калифорнии, то
понятия не имел, что происходит с овощами и фруктами после того, как
их погрузят в машины. Если ты работал в маленьком магазине одежды,
то получал жалкие гроши, вкалывал в поте лица много часов подряд в
ужасных условиях, зато мог наблюдать за действиями преуспевающих
людей и набираться опыта для открытия собственного магазина».
После работы Боргенихт приходил домой к детям выжатый как
лимон. Но зато он был жив. И был сам себе хозяином. Он нес
ответственность за собственные решения и выбор. Ему приходилось
несладко: его бизнес требовал постоянной работы мысли и вообра-
|
|
|
жения. Зато вложенные усилия были напрямую связаны с вознаграж-
дением: чем дольше они с Реджиной сидели ночью над фартуками, тем
больше денег выручали на следующий день. Именно эти три элемента —
независимость, сложность и взаимосвязь усилий и награды — отличают
работу, которая приносит удовлетворение. Ведь по большому счету
удовольствие нам доставляет не размер заработной платы, а ощущение
реализованности. Если бы я предложил вам $150 ООО в год за то, чтобы
каждый день до конца жизни сортировать почту, вы бы согласились?
Подозреваю, что нет. Такая работа не подразумевает ни независимости,
ни сложности, ни тем более взаимосвязи между затраченными усилиями
и полученной оплатой.
Работу, которая отвечает всем этим трем требованиям, психологи
называют содержательной. Содержателен труд учителя. Содержателен
труд врача. Вся прелесть швейной индустрии, какие бы жесткие правила
в ней ни царили, состояла в том, что она позволяла таким людям, как
Боргенихты, едва сошедшим с корабля в чужой стране, найти для себя
содержательное занятие. Она приносила ощутимые плоды: многие
иммигранты, связавшие себя со швейной индустрией, сколотили
немалые состояния. Но гораздо важнее то, как это повлияло на детей,
выросших в семьях, где проповедовался содержательный труд. Можете
себе представить, каково было наблюдать за взлетом Реджины и Луиса
Боргенихтов глазами их детей? На примере родителей эти дети усвоили
то, что почти столетие спустя понял Алекс Уильяме, — важнейшую
заповедь для тех, кто стремится достичь вершин в своей профессии,
например в медицине или юриспруденции: если упорно трудиться и не
отступать, найти верное применение уму и воображению — весь мир
будет у твоих ног.
В 1982 г. аспирантка кафедры социологии по имени Луиза Фаркас
посещала дома престарелых и пансионы в Нью-Йорке и Майами-Бич.
Они искала людей, подобных Боргенихтам, а если точнее, детей таких
людей, как Боргенихты, — тех, кто прибыл в Нью-Йорк на волне
еврейской иммиграции в конце XIX столетия. После бесед с каждым из
|
|
|
этих людей она составляла семейное древо, отображая род деятельности
родителей, детей, внуков и в некоторых случаях правнуков.
Вот ее описание «объекта № 18»:
«Русский портной прибывает в Америку, устраивается на пото-
гонную работу на швейной фабрике, получает гроши. Затем начинает
забирать недошитую одежду домой и заканчивает ее вместе с женой и
старшими детьми. Он работает ночами напролет ради повышения
зарплаты. Впоследствии он продает пошитую одежду на улицах Нью-
Йорка, собирает небольшой капитал и вместе с сыновьями открывает
собственное дело — мастерскую по пошиву мужской одежды. Они
предлагают более качественные вещи, и спрос на них быстро растет.
Русский портной и его сыновья становятся производителями мужских
костюмов и поставляют свою продукцию в несколько магазинов мужской
одежды… Отец и сыновья процветают… Их дети получают хорошее
образование и работают по специальности».
А вот еще один пример. Кожевник, покинувший Польшу в конце
XIX в.
Описания семейных древ, воссозданных Фаркас, занимают мно-
жество страниц, и каждое следующее древо похоже на предыдущее.
Вывод очевиден: евреи, ставшие врачами и адвокатами, осваивали эти
профессии не вопреки своему происхождению, а благодаря ему.
Преуспевание евреев традиционно принято объяснять их об-
разованностью и принадлежностью к интеллектуальной культуре. Они
издавна считались «книжной нацией». В этом объяснении определенно
есть доля истины. Но в юридические школы поступали не только дети
раввинов,
но
и
дети
простых
портных.
И
в
достижении
профессионального успеха их решающим преимуществом была не
интеллектуальная дисциплина, являющаяся результатом штудирования
Талмуда, а практический интеллект и смекалка. А те рождались из
наблюдений за отцом, продающим фартуки на Хестер-стрит. Тед
Фридман, известный в 1970-1980-х гг. процессуальный адвокат,
вспоминает, как в детстве ходил с матерью на концерты в Карнеги-Холл.
Они были бедны и жили на самой окраине Бронкса. Как же они покупали
билеты? «Там работала билетерша по имени Мэри, — объясняет
Фридман. — Мы давали ей деньги. Мэри получала свои двадцать пять
центов и разрешала нам без билета постоять на балконе второго яруса.
Карнеги-Холл об этом не было известно. Все оставалось между нами и
Мэри. Путь туда был неблизкий, но раз или два и месяц мы обязательно
выбирались на концерты» 1. [ 1Вданном случае отмахнуться от
культурного аргумента — принадлежности евреевк«книжной нации»,
придающей огромное значение образованию, — несомненно, нельзя.
Швейная индустрия воздала по заслугам сообразительности матери
Фридмана. Но на что она употребила эту сообразительность?
Онасталаводить детей в Карнеги-Холл, целенаправленно выбирая те
сферы познания, которые оптимальным образом подготовят детей к
будущим профессиям.]
Мать Фридмана была русской иммигранткой и с трудом объяснялась
по-английски. Но в пятнадцать лет она начала работать швеей, а
впоследствии стала видным профсоюзным организатором и усвоила, что
благодаря силе убеждения и инициативности можно сводить детей в
Карнеги-Холл. Для будущего адвоката лучшего урока и придумать
нельзя. Швейная индустрия — своего рода учебный лагерь для
представителей многих профессий. Чем занимался отец Роберта
Оппенгеймера? Был производителем одежды, как и Луис Боргенихт.
Этажом выше углового офиса Флома располагается офис Барри
Гарфинкеля, который проработал в Skadden чуть меньше Флома и
многие годы возглавлял отдел судопроизводства. Чем занималась мать
Гарфинкеля? Она была модисткой и мастерила дома шляпки. Какую
профессию выбрали два сына Луиса и Реджины Боргенихтов? Поступили
на юридический факультет, а их девять внуков стали адвокатами и
врачами.
Ниже представлено самое примечательное семейное древо из
исследования Фаркас. Это еврейская семья из Румынии. У себя на
родине она владела маленьким бакалейным магазином, а по приезде в
Нью-Йорк открыла такой же магазин в Нижнем Ист-Сайде на Манхэттене.
Изящный ответ на вопрос о происхождении Джо Флома.
Десятью кварталами севернее головного офиса Skadden, в центре
Манхэттена расположен офис главного конкурента Джо Флома,
юридической фирмы, признанной одной из лучших в мире.
Она занимает роскошное офисное здание, известное как «Блэк-
рок». Попасть туда можно только чудом. В отличие от других крупных
нью-йоркских юридических фирм, имеющих десятки филиалов во всех
главных столицах мира, эта фирма имеет один-единственный офис. Она
отказывается от большей половины дел и не берет почасовую оплату, а
просто называет стоимость услуги. Взявшись за защиту в деле о
поглощении сети розничных магазинов Kmart, фирма выставила счет на
$20 ООО ООО за двухнедельную работу. И Kmart с радостью его
оплатила. Если ее адвокаты не перехитрят вас, то обойдут, приложив
больше усилий, а если уж не обойдут в работе, то выиграют за счет
обыкновенного запугивания. За последние два десятилетия ни одна
другая фирма во всем мире не получала таких прибылей, как эта. На
стене кабинета
Джо Флома рядом с фотографиями, где он запечатлен с Джорджем
Бушем и Биллом Клинтоном, висит его фотография с управляющим
партнером этой компании.
Достичь таких высот в профессии юриста может лишь тот, кто
обладает умом, амбициозностью и трудолюбием, и четыре человека,
стоявшие у истоков компании, вне всяких сомнений соответствовали
этому описанию. Но нам известно гораздо больше, не так ли? Успех —
это не случайность. Он порождается предсказуемой и результативной
совокупностью обстоятельств и возможностей, и на данном этапе —
после знакомства с историями жизни Билла Джоя, Билла Гейтса,
профессиональных хоккеистов, гениев, Джо Флома, семьи Джанклоу и
семьи Боргенихтов — вычислить происхождение идеальных юристов
можно без малейшего труда.
Все они родились в период демографического кризиса, в их
распоряжении были лучшие нью-йоркские школы и максимально
благоприятная обстановка на рынке труда. Все они, разумеется, были
евреями, поэтому, на их счастье, по причине происхождения им был
закрыт доступ в консервативные юридические фирмы. Их родители
нашли содержательную работу в швейной индустрии и смогли привить
детям
ощущение
правомочности.
Они
поступили
в
хорошие
университеты, пусть и не первоклассные. Им не нужно было быть
самыми умными студентами, достаточно было быть просто умными.
Мы можем провести и более подробный анализ. У нью-йоркских
юристов-евреев есть свое идеальное время рождения, точно так же, как
у «баронов разбойников» XIX в. и у компьютерных магнатов. Это
приблизительно 1930 г., поскольку в 1975 г., в начале революции в
юриспруденции, этим людям должно было быть около сорока лет. И пока
адвокаты из фирм «белых ботинок» бесцельно проводили время за
ланчем да попивали мартини в Принстонском клубе, они 15 лет
оттачивали свои навыки в поглощениях в своем собственном Гамбурге.
Если ты хочешь стать великим адвокатом в Нью-Йорке, быть
аутсайдером полезно, как полезно иметь родителей, занимающихся
содержательной работой, а еще полезнее родиться в начале 1930-х гг. И
если к изобретательности и целеустремленности прилагаются еще и все
три названных преимущества, такое сочетание обречено на успех. Это
все равно, что хоккеисту родиться 1 января.
Компания, о которой идет речь, — это Wachtell, Lipton, Rosen &
Katz. Первый партнер, Герберт Уочтелл, родился в 1931 г. Его детство
прошло в Бронксе, в общежитии Объединенного профсоюза работников
швейной промышленности, которое находилось напротив парка Ван
Кортланда. Его родители были евреями-иммигрантами с Украины. Его
отец вместе с братьями занимался производством женского нижнего
белья. Они работали на шестом этаже здания, которое сегодня считается
шикарным жилым домом, на пересечении Бродвея и Спринг-стрит в
Сохо. В 1940-х гг. Герберт Уочтелл посещал государственную школу,
затем поступил в Городской колледж в Манхэттене, а после этого на
юридический факультет Нью-Йоркского университета.
Второй партнер, Мартин Липтон, родился в 1931 г. Его отец ра-
ботал страховым агентом. Мартин посещал государственную школу в
Нью-Джерси, поступил в Пенсильванский университет, а затем на
юридический факультет Нью-Йоркского университета.
Третий партнер, Леонард Розен, родился в 1930 г. Рос в бедной
семье, в Бронксе, возле стадиона «Янки». Его родителями были евреи-
иммигранты с Украины. Отец работал гладильщиком в манхэттенском
Швейном квартале. В 1940-х гг. он учился в государственной школе,
затем поступил в Городской колледж в Северном Манхэттене и после
этого на юридический факультет Нью-Йоркского университета.
Четвертый партнер, Джордж Кац, родился в 1931 г. Он вырос в
Бронксе, семья жила в маленькой квартирке на нервом этаже. Его
родители были детьми иммигрантов из Восточной Европы. Отец продавал
страховые полисы, дед, живший через несколько кварталов, был
портным и работал на дому. Джордж окончил государственную школу,
поступил в Городской колледж в Северном
Манхэттене, а затем на юридический факультет Нью-Йоркского
университета.
Представьте, что любой из этих четверых, выпускник юридического
факультета, сидит в роскошной приемной Mudge Rose рядом с
голубоглазым блондином с «правильным» происхождением. Мы все
поставили бы на блондина. И просчитались бы, потому что Кацы,
Розены, Липтоны, Уочтеллы и Фломы обладали тем, чем не обладали
голубоглазые блондины. Их мир — культура, поколение н семейная
история — наградил их уникальной возможностью.
ЧАСТЬ II
Наследие
ГЛАВА 6
Харлан, Кентукки
УМРИ КАК МУЖЧИНА, КАК УМЕР ТВОЙ БРАТ
Посреди длинной гряды Аппалачей, на юго-востоке штата
Кентукки, раскинулся маленький городок под названием Харлан.
Он расположен на плато Камберленд, в диком краю, где горные
хребты перемежаются узкими полосками долин. Ширина некоторых из
них такова, что там умещается лишь небольшая речушка да
однополосная дорога. Когда на плато Камберленд пришли первые
поселенцы, склоны гор и долины были покрыты непроходимыми
девственными лесами. Гигантские тюльпановые деревья достигали 50 м
в высоту и около 2 м в обхвате. Их окружали массивные белые дубы,
буки, клены, орешник, сикоморы, березы, ивы, кедры, сосны и тсуги,
опутанные лозами дикого винограда. В лесах водились медведи, кугуары
и гремучие змеи, в кронах деревьев резвились белки, а под Верхним
слоем почвы пласт за пластом залегал каменный уголь.
Харлан был основан в 1819 г. переселенцами из северных районов
Британских островов. В XVIII в. они поселились в Вирджинии, а затем в
поисках новых земель двинулись на запад в сторону Аппалачей.
Округ никогда не был богат. На протяжении первых 100 лет его
существования численность населения редко превышала 10 ООО чело-
век. Первые поселенцы держали на своих маленьких фермах свиней,
пасли овец на склонах холмов и с трудом сводили концы с концами.
Гнали виски на заднем дворе. Валили деревья и весной, когда
поднималась вода, сплавляли их по реке Камберленд. Вплоть до XX в.
ближайшая железнодорожная станция находилась в двух днях езды на
повозке. А дорога к соседнему городку Пайн-Маунтин, что в девяти
милях к северу от Харлана, то и дело становилась непроезжей.
Окружающий мир не подозревал о существовании этого уединенного
странного городка, и так продолжалось бы еще долго, если бы не ссора
между двумя старейшими семьями Харлана — Говардами и Тернерами.
Сэмюэль Говард — глава семейства Говардов — выстроил здание
суда и тюрьму. Его соперник Уильям Тернер владел таверной и двумя
магазинами. Однажды сильный ветер повалил забор вокруг владений
Тернера, и соседская корова забрела на его землю. Внук Уильяма
Тернера, Дьявол Джим, застрелил ее. Сосед так испугался, что не стал
выдвигать обвинений и бежал из округа. В другой раз конкурент
попытался открыть новый магазин. Тернеры перебросились с ним парой
слов, после чего тот закрыл магазин и уехал в Индиану. Словом,
Тернеры слыли людьми с тяжелым характером.
Серьезный конфликт между семьями разгорелся, когда внуки
Сэмюэля и Уильяма, Уилс Говард и Маленький Боб Тернер, во время игры
в покер обвинили друг друга в жульничестве. Вспыхнула ссора. На
следующий день парни повстречались на улице, и после перестрелки
Маленький Боб остался лежать на земле с простреленной грудью. Тогда
Тернеры заявились в магазин Говардов и грубо обошлись с миссис
Говард, о чем та не преминула сообщить сыну Уилсу. Через неделю на
дороге в Хаган, что в штате Вирджиния, тот устроил еще одну
перестрелку с другим внуком Тернера, Уиллом. Той же ночью один из
Тернеров вместе с другом напал на дом Говардов. Обе семьи сошлись в
драке возле здания харланского суда. В схватке Уилл Тернер был убит.
Семейство Говардов обратилось к миссис Тернер, матери Уилла и
Маленького Боба, с предложением о перемирии. Но та отвергла их
предложение. «Эту кровь не стереть», — произнесла она, указывая на
кровавое пятно на земле, там, где умер ее сын.
События развивались. Вскоре близ Салфер-Спрингс Уилс Говард
застрелил Маленького Джорджа Тернера. Затем Говарды подстерегли в
засаде троих друзей Тернеров, Кавудсов, и перестреляли их. На розыски
Говардов был послан вооруженный отряд. В последующей стычке были
убиты и ранены еще шесть человек. Уилс Говард прознал, что Тернеры
жаждут крови, и на пару с другом вернулся в Харлан и напал на дом
своих врагов. На обратном пути они попали в засаду, и в результате
погиб еще один человек. Уилс Говард, подъехав к дому Маленького
Джорджа Тернера, принялся палить по нему и застрелил случайного
прохожего. Вооруженный отряд окружил дом Говардов. Очередная
перестрелка. Очередные жертвы. Округ гудел как встревоженный улей.
Думаю, общую картину вы себе представили.
«Уймись! — закричала мать Уилла Тернера, когда тот, стеная от
боли, раненый, ввалился в дом после перестрелки с Говардами возле
здания суда. — Умри как мужчина, как умер твой брат!»
Она жила в мире, где перестрелки были делом привычным, и,
разумеется, имела свои представления о том, как должен вести себя
раненый.
«Уилл перестал кричать и умер», — пишет в своей книге «Мрачные
дни» (Days of Darkness), посвященной конфликтам в Кентукки, Джон
Пирс.
Представьте, что вы отправились в Харлан конца XIX в., чтобы рас-
следовать эту историю и составить подробный и достоверный отчет
опричинах столь трагично завершившегося конфликта. У вас была
возможность собрать всех оставшихся в живых участников событий в
сколько угодно допрашивать их. К тому же вы могли затребовать любые
документы.
И что бы вы выяснили? Ответ — не так уж много. Вы бы узнали, что
в Харлане живут люди, не питающие друг к другу особых симпатий, и
убедились в том, что Уилсу Говарду, чьи руки не раз были запятнаны
кровью, самое место в тюрьме. Ситуация не прояснилась бы до тех пор,
пока вы не взглянули бы на все произошедшее в Харлане шире.
В то самое время, когда Говарды и Тернеры убивали друг друга в
округе Харлан, точно такие же стычки происходили и в других
маленьких городках Аппалачей. В затянувшемся на 20 лет конфликте
между Хэтфилдами и Маккоями, проживавшими на границе Западной
Вирджинии и Кентукки недалеко от Харлана, были убиты несколько
десятков человек. В конфликте между Френчами и Эверсоулами в округе
Пери, штат Кентукки, погибли 12 человек. Шестерых из них убил Гадкий
Том Смит (человек, которого Джон Пирс описывает так: «Меткий
стрелок, достаточно глупый, чтобы не бояться, но достаточно умный,
чтобы
быть
опасным»).
Конфликт
Мартинов
и
Толливеров,
разгоревшийся в округе Роуэн, Кентукки, в середине 1880-х гг.,
сопровождался тремя перестрелками, тремя засадами и двумя
вооруженными нападениями на дома и завершился двухчасовой
перестрелкой, в которой участвовало сто человек. Конфликт между
Бейкерами и Говардами, начавшийся в округе Клей в 1806 г. из-за
неудачного празднования охоты на лося, тянулся до 1930-х гг., пока
двое Говардов не подстерегли в засаде и не убили троих Бейкеров.
И это лишь самые известные конфликты. Однажды Гарри Ко-диллу,
правоведу из Кентукки, попали в руки документы окружного суда одного
из городков на плато Камберленд. В них содержалось описание 1000
возбужденных уголовных дел об убийстве, с 1860-х и до начала 1900-х
гг. Все эти убийства были совершены в районе, численность населения
которого никогда не превышала 15 000 человек и в котором многие
преступления вообще не доходили до суда. Кодилл описывает судебный
процесс об убийстве в округе Брит-хитт — «Кровавом Бритхитте», как
его стали потом называть, — который пришлось прекратить, когда отец
подсудимого, «мужчина лет пятидесяти с огромными бакенбардами и
двумя гигантскими пистолетами», подошел к судье и схватил его
молоток…
«…Он грохнул молотком по столу и объявил: "Заседание окончено,
все свободны. Больше никаких судебных заседаний не предвидится".
Позеленевший судья поспешно выразил свое согласие с этим заявлением
и, не мешкая, покинул город. Во время следующего судебного процесса
на подмогу суду и шерифу были высланы шестьдесят конвойных, однако
судить было некого. Обвиняемого застрелили из засады по дороге в
суд».
Если одна семья вступает в конфликт с другой семьей, это вражда.
Но если множество семей вступают в конфликт друг с другом в
маленьких городках на одной территории, это уже закономерность.
Что же послужило причиной этой кровной вражды в Аппалачах? В
течение многих лет выдвигалось и обсуждалось множество версий.
Наиболее вероятным было признано объяснение, согласно которому этот
район был «заражен» особо опасной разновидностью того что социологи
называют «культура чести».
Этим термином обозначают культуру, в которой от репутации
мужчины зависит его самоуважение и общественное положение.
Культуры чести уходят корнями в культуры пастухов, проживающих в
горных районах и прочих малоплодородных местностях, таких как
Сицилия или испанская Страна басков.
Если вы живете на каменистых горных склонах, то не можете
возделывать землю. Скорее всего, вы займетесь разведением овец и коз.
Ваше выживание не будет зависеть от совместных усилий всего
сообщества. Каждый в состоянии справляться в одиночку. При этом
