С его появлением в спектакле резко меняется интонация.
Смена эта режиссерски подготовлена всем предыдущим —неторопливым
и подробным рассмотрением персонажей ≪Современной
идиллии≫, дотошным уяснением смысла их существования,
Первых, вполне как бы и естественных, отступлений от
совести, от убеждений. Логика ≪годения≫ затягивала и затягивала,
Отступление продолжалось, и конца ему не было видно,
Оно должно было войти в какую-то невероятно фантастическую
фазу. ≪Способ существования≫ Рассказчика и Глумова трансформируется
От вполне обычного, житейского до абсурдного.
Гастрономические восторги и мечтания заканчиваются таким
диалогом осоловевших приятелей:
—Тебе чай с вареньем?
—Без варенья.
—С каким без варенья?
—С вишневым без варенья...
Эта режиссерская логика, движение внутри жанра художественно
Обосновывает в спектакле его неудержимую буффонную
Стихию. Главенствует в ней, конечно, О. Табаков в роли Балалайкина.
Пустопорожняя деловитость, отчаянный цинизм, готовность
на все ради неприкрытого ≪шкурного интереса≫: блистательно
Вычисляет Балалайкин —Табаков сумму, которую
Следует получить с купца Парамонова, —крупный и дальновидный
Финансист да и только, хотя речь, в сущности, идет
О подачке за двоеженство.
За всем этим у исполнителей спектакля сохраняется полная
Серьезность внутренней жизни, полный учет ее предлагаемых
Обстоятельств. Нет-нет да и проглянет что-то живое в них: то
О дочерях Балалайкин вспомнит с нежностью, на секунду остановив
Свой стремительный бег, то подумает, что и Очищенного
Жалко, мается человек без теплого угла и верного куска хлеба.
Товстоногов верен своему принципу спектакля —романа жизни,
Только здесь роман сатирический, гротесковый. Этот жанр не
Исключает невероятной сложности, противоречивости, обилия
Психологических подробностей. Они-то и придают всему спект
А к лю глубину и объемность.
Очищенный, которого герои впустили в свой дом, почувствовал
Себя тут равным, таким же благонамеренным человеком,
Как Рассказчик или Глумов. А Вокач играет его робким человеком,
Который вообще-то свое место знает, но тут очутился
В родной стихии и нагло стал поучать. На его мерзкие рассуждения
и сентенции Глумов кричит: ≪Правильно!≫, ≪Правильно!≫,
И легко понять по точнейшим интонациям артиста, по тому, как