Table of Contents 15 страница

срок получить?

– Ну… там все по-другому будет.

«Очнулся. Живой! Теперь меня посадят!»

Бывший милиционер рассказывает:

– Очнулся я уже в больнице. И тут я понял, что после своего преступления попаду в ад.

Потому что я убил человека, а потом застрелился сам.

Осужденный У.

– На свободе я был атеистом, а в колонии я уверовал и поклялся перед Господом. Теперь я

понимаю, что Бог воздействовал на меня уже давно. Некоторые вещи, которые делали другие

люди, были для меня неприемлемы. Кто-то может подраться или что-то спокойно украсть, а у

меня не получалось такое. То есть мне было бы за это очень стыдно, больно, неприятно. Это все

у меня началось в юношеские годы. В школе я учился кое-как. Окончил восемь классов, и, так

как у меня не складывались отношения со сверстниками, я пошел работать.

– В каком смысле – не складывались отношения? И по какой причине?

– Ну, знаете, я человек по характеру мягкий, а этим пользовались окружающие. Постоянно

давили на меня. Старались унизить. Во многом я сам виноват, конечно. Для меня было

неприемлемо причинить кому-то боль, подраться. Хотя иной раз я себя ненавидел за то, что не

мог постоять за себя.

– Куда вы пошли работать после восьмого класса?

– Я работал в 1-й городской больнице сперва лифтером, потом санитаром.

– В каком городе это было?

– В Тюмени. Я работал до тех пор, пока меня не призвали в армию. Попал во внутренние

войска. Когда я демобилизовался и вернулся домой, мне по почте пришло приглашение

устроиться на работу в отдельный батальон патрульно-постовой службы. Я пришел в отдел

кадров. Мне дали направление на медкомиссию, которую я прошел очень быстро, так как раньше

работал в больнице. Потом меня направили в учебный центр на четыре месяца. Прошел

обучение и начал работать. К поручениям старался относиться ответственно. По последнему

году я даже был одним из лучших сотрудников милиции по своему батальону. За что

неоднократно поощрялся. А потом произошел тот случай, из-за которого я оказался в колонии. Я

познакомился с девушкой, которую полюбил. Собирался жениться на ней. Но потом

обстоятельства сложились так, что появился другой человек…

– У кого появился?

– У нее. И этот человек очень сильно меня оскорбил. Унизил настолько сильно, что

перенести это было для меня невыносимо. Он оскорбил меня перед любимой девушкой.

– Как он вас оскорбил?

– Так получилось, что накануне она была на дне рождения у подруги, там познакомилась с

этим человеком. Он на следующий день приехал к ней домой. Я тоже был у нее в это время. Он

предложил мне выйти поговорить, начал мне угрожать, оскорблять меня. Я даже вынужден был

предупредить, что я сам сотрудник милиции и могу принять меры… Но, узнав это, он просто

стал надсмехаться, он сам оказался тоже бывшим сотрудником милиции… Он стал меня

унижать, уже не выбирая выражений. И девушка – моя девушка! – после всего этого пошла с

ним!.. Это было для меня шоком. Перенести этого я не мог… В связи с чем у меня есть даже два

заключения психологической экспертизы, что произошел кумулятивный аффект: в результате

унижения, которого я не перенес, я через несколько дней взял оружие и убил этого человека.

– Где вы взяли оружие?

– На работе. Я получил свое табельное оружие… Сначала убил этого человека, после чего

застрелился сам. Я выстрелил себе в рот, после чего пришел в себя уже в «скорой помощи». Пуля

вышла в шею, не повредив никаких важных органов. Прошла по мягким тканям. Потом я опять

потерял сознание. И во второй раз я очнулся уже в больнице. Первая мысль: живой! Вторая

мысль: теперь меня посадят!.. И я пришел в такое отчаяние, что захотел даже выброситься в

окно. Палата была на шестом этаже. Но сил подняться не было. И еще я почувствовал, что меня

как будто кто-то держал. В тот же момент я понял, что я этого сделать не смогу. Словно кто-то

мне поставил запрет. Я понял, что это Господь меня предупреждает: не делай! И у меня

произошла переоценка ценностей. Если я раньше думал, что я не такой плохой человек, придерживающийся моральных принципов и для Бога приемлемый, и я надеялся после смерти

попасть на небо, а тут понял, что после своего преступления выхода у меня нет – попаду в ад.

Небо для меня закрылось. Через несколько дней меня перевели в больницу при исправительной

колонии № 4 города Тюмени. Это была областная больница для осужденных. Меня закрыли в

одиночной камере как подследственного. После курса лечения меня перевели в СИЗО, где я

готовился к суду. Меня свозили на «пятиминутку» – психологическую экспертизу. В заключении

написали, что я совершил преступление в состоянии физиологического аффекта кумулятивного

направления. То есть в состоянии сильного душевного волнения, вызванного противоправными

действиями самого потерпевшего. Потом меня перевели в психоневрологическое отделение, где

я прошел более комплексное обследование. Здесь тоже заключили, что имел место

физиологический аффект. После чего был суд. Но суд не признал физиологический аффект по

статье 107-й, то есть как квалифицирующий признак, но использовали это как смягчающее

обстоятельство по статье 105-й. И мне дали самый минимальный срок.

– Как получилось, что, взяв на работе оружие, вы спокойно ушли со службы и вас никто не

хватился?

– На тот момент я находился в отпуске. А у нас было так заведено, что, перед тем как идти в

отпуск, необходимо было привести оружие в нормальное состояние. Я получил оружие, чтобы

почистить его. И с оружием пошел разбираться с тем человеком.

– Патроны тоже выдали?

– Да, выдали. То есть я получил всё, что было положено выдать.

– Где вы рассчитывали встретить своего обидчика?

– Я пошел к своей подруге. Я знал, что он туда придет. Я знал, что столкнусь с ним там. Я

пришел первым. Потом он пришел. Я сразу вышел к нему навстречу. Чтобы разобраться с ним.

– О чем вы с ним разговаривали?

– Да я даже разговаривать не стал! У меня была такая ненависть, такая злоба… Я просто

достал пистолет и стал стрелять.

– Сколько раз выстрелил?

– Пять раз.

– Сразу убил?

– Да, должно быть, потому что все пули пошли по жизненно важным органам.

– Когда вы попытались застрелиться?

– Сразу же.

– В этой же квартире?

– Нет, на улице.

– А где была ваша девушка?

– Она осталась в квартире.

– Разве она не выбежала?

– Я только одно помню: когда мое сознание потухало, она была рядом.

– Значит, она все это видела?

– Точно я не знаю. Навряд ли она все видела. Потому что я совершил убийство на улице. Он

шел по улице, и я вышел из квартиры к нему навстречу, тоже на улицу. Там все и произошло. Я

убил его, и у меня наступило какое-то безразличное ко всему состояние. Потухшее. Бессильное.

И я выстрелил в себя. Сейчас у меня повреждены нервные окончания. Один глаз стал меньше

видеть. При резкой смене погоды начинает болеть правая половина головы. Глаз начинает

закрываться. Но я считаю, что все-таки легко отделался. А вообще я не люблю об этом

вспоминать. Потому что это мое бесчестие, позор. И здесь я хочу сказать о Господе, который, несмотря на то что я такой преступник и убийца, показал мне иной путь для жизни. Дело в том, что, когда я находился в тюрьме, мне дали переписать молитву «Отче наш». Я ее вызубрил. А

перед судом я обратился к Богу с такими словами: «Я понимаю, что совершил преступление, и

понимаю, что должен понести наказание. Но пусть мне дадут срок не десять лет, а хотя бы

шесть». Так меня суд и приговорил к шести годам.

– Вам письма из дома приходят?

– Да, приходят. Родные ждут, что я пойду на условно-досрочное освобождение.

– Город свой вспоминаете?

– А зачем? Пока я здесь нахожусь, я должен жить именно тем, с чем я здесь сталкиваюсь. Я

– преступник, отбывающий наказание. На суде я признал свою вину.

– Кстати, на суде были ваши коллеги по службе? Какую оценку они дали тому, что вы взяли

табельный пистолет и пошли убивать?

– Дело в том, что из-за моего преступления пострадало очень много людей. Человек, который находился в дежурной смене и выдал мне пистолет, он был уволен. Пострадал даже

заместитель начальника ГУВД области, которому объявили выговор. Хотя все эти люди были

совершенно не причастны к моему преступлению. И от этого было тоже тошно и противно, что

я причинил им неприятности. На суде была мать убитого. Сколько ей горя я принес. Но слава

Богу, что Господь открывает нам глаза на наше безумие.

Глава седьмая Homo homini lupus est

Роковая перебранка

Преступление бывшего милиционера Х. укладывается в четыре слова: бил, бил и убил.

Спрашиваю его: жалеет он о происшедшем?

– Затрудняюсь ответить. В той ситуации у меня не было времени даже подумать. На месте

потерпевшего мог оказаться я.

Осужденный Х.

– Я работал в УВД Магаданской области, в отдельной роте конвойной службы. Конвоировал

подследственных из СИЗО на судебные заседания и обратно – после суда в СИЗО.

– За что вас посадили?

– Праздновали День города… Отмечал праздник дома, со своей невестой. У нас были гости,

тоже сотрудники милиции. Ну вот… случилась перепалка с проходившими мимо нашего дома…

– А какой был этаж?

– Третий. Лето, окна открыты…

– Как же вы могли поссориться с ними с третьего этажа?

– Наши девушки вышли на улицу покурить, и я просто оказался свидетелем того, что

завязалась у них перебранка с двумя нетрезвыми людьми. Вступился сверху, из окна…

открытого… в разговор. Сказал, чтобы уходили. Кончилось тем, что нам пообещали: «Мы еще

вернемся». Никто, конечно, значения этому не придал, потому что и с той стороны были пьяные, и мы сами были нетрезвыми. А они действительно вернулись, только уже не вдвоем, а

вчетвером, и с монтировкой. Пришли разбираться по поводу того, что мы якобы ведем себя

вызывающе. Дело дошло до драки, после которой один умер на следующий день в больнице, а

другой… под утро где-то оклемался… Еще двое успели убежать. Нас трое мужчин было в

компании, мы сами вызвали «скорую»… Сначала пытались уладить конфликт мирно. По

крайней мере, я спускался с одним из них на этаж ниже, на площадке разговаривали, пришли к

согласию, а уж когда поднялись, я увидел, что замахнулись на мою девушку, и я вступился… бил

руками, ногами… потом суд посчитал, что это я один его убил. Вообще по делу я проходил

один… сделали из меня такого Рембо! Первый допрос был на следующий день. Меня допросили

в качестве свидетеля. Я не отрицал, что участвовал в драке: у меня же на лице синяки были… В

то время как мои друзья сказали, что они в драке не участвовали. Дальше меня допрашивали уже

как подозреваемого, а через неделю закрыли в СИЗО. До обеда я был еще на работе, а после

обеда вызвали в прокуратуру: очередной допрос, и мера пресечения – арест. Подавленность была

страшная… Меня ведь когда привезли в СИЗО, сразу закрыли в «стакан» – это метр на метр

пространство, дверь с глазком. Я простоял там часа полтора. Было время осмыслить, что меня

арестовали и теперь у меня начнется совсем другая жизнь. За решеткой. И я даже настроил себя, что это – надолго.

– Как отнеслась к этому ваша девушка? Письма пишет?

– Да, сначала переписывались, хотя… Магадан небольшой город, пошли слухи, и мою

девушку, конечно, все это психологически травмировало. В довершение, ее тоже уволили из

органов…

– Она работала в милиции?

– Да.

– А ее-то за что уволили?

– За дискредитацию звания сотрудника милиции. Имелось в виду, что все, кто был в нашей

компании в тот день, дискредитировали свое звание сотрудника правоохранительных органов. И

всех впоследствии уволили.

– Включая ваших друзей, которые не участвовали в драке?

– Да.

– Сейчас девушка пишет?

– Нет, она уже вышла замуж. В принципе, я не сужу ее за это. Ну, что делать…

– Помните, как в «Джентльменах удачи» в первый раз Леонова завели в пустую камеру, и у

него от страха глаза полезли на лоб, когда он услышал за дверью топот десятков ног – это

возвращались с работы уголовники. А что вас поразило в самые первые часы пребывания за

решеткой?

– Поразило, что в СИЗО, в камере небольших размеров, оказалось много народу. Да еще

везде веревки натянуты – белье сушится. Меня сразу спросили, за что попал. Всех интересует, с

кем придется сидеть в одной камере… Да нормально все было, никто пальцы не гнул, потому

что камера – для бывших сотрудников. Очень много оказалось знакомых: кого знал лично, кого –

заочно.

– Говорят, сколько человек живет, столько и учится: ошибки тоже воспитывают… То, что

произошло с вами, чему-то научило?

– Трудно сказать… так получилось, что я совершил преступление, и я не думал…

– Жалеете? Можно было избежать преступления?

– Если я не буду жалеть… Не знаю. Затрудняюсь ответить. В той ситуации у меня не было

времени даже подумать. На месте потерпевшего мог оказаться я.

Испорченный праздник

– В один прекрасный день у меня просто не выдержали нервы, – говорит осужденный Г. – И

когда мне попал в руки нож – это судьба…

Оставив лежащего в коридоре тестя, он зашел в комнату и сказал: «По-моему, я его убил».

Осужденный Г.

– В колонию я попал за убийство, которое совершил полгода назад. Следствие прошло

быстро, потому что я был полностью в признании. Я знаю людей, которые по три года находятся

под следствием, поскольку не соглашаются с обвинениями. А я сразу согласился. Осудили меня

на девять лет лишения свободы. Когда освобожусь, мне будет сорок семь лет.

– Откуда вы родом?

– Из Красноярского края. Правда, родился я в Амурской области. Но мне был один год, когда

мать привезла меня в Красноярский край. В общем, в Красноярске я и вырос.

– Где вы работали?

– В УВД. Ездил сопровождающим в поездах – в составе наряда милиции. Пресекали

беспорядки, пьянки.

– Какие-то интересные случаи по работе запомнились?

– Да не было ничего запоминающегося.

– Оружие применяли?

– Мы ездили безоружными.

– В каком звании вы были?

– Я рядовой.

– Сколько вы прослужили в милиции?

– Два года.

– До работы в милиции чем занимались?

– Я десять лет на заводе отработал. Наступила перестройка, и нашу бригаду сократили. Мы

оказались в административных отпусках. Вот, значит, работы нет, а мне предложили друзья, которые отработали в милиции по многу лет, пойти в милицию. Работа оказалась интересной –

ездить, сопровождать… Мне понравилось. А в колонию я попал по бытовой статье. Тесть у

меня… с последней женой, со второй, с первой я развелся… он сильно пил, часто очень, ну и

жить не давал. В течение пяти лет я все это терпел, устал бороться с ним. Ну… как объяснить, что произошло. Это дело случая. У меня все это произошло совершенно случайно. Была

очередная пьянка. Он на меня кинулся в драку. И случайно – просто чисто случайно – мне попал

нож в руку. И я им ударил. Я его ударил восемнадцать раз. Я не помню, как вообще-то все это

было. Куда я его бил… я просто не помню. В себя я пришел в тот момент, когда он уже упал.

– А жена была дома?

– И его жена, и моя жена – его дочь – обе дома были.

– Они пытались вас разнимать?

– Нет, все это произошло так быстро… Мать спала, а моя жена была в другой комнате.

– Она слышала крики?

– Вот именно, что он не кричал. Она только слышала шум. Но поскольку эти постоянные

ссоры и ругань продолжались в течение пяти лет… то есть он как напьется, и начинается: не так

ходишь, как говорится, не так летаешь… Придирался практически ко всему. И это в течение пяти

лет, и почти каждый день. В квартире, в которой живешь. Пропадает желание вообще идти

домой. Но приходится, так как – семья. Конечно, надо было вовремя уйти, пытался… Были

варианты снять квартиру, но моя жена боялась оставить мать с ним.

– Дети у вас были?

– Да, был ребенок, двенадцати лет. У меня от первой жены еще ребенок. Мой родной сын. У

второй-то был мне неродным.

– В народе говорят: все мы сильны задним умом. Как вы уже сейчас, спустя полгода, расцениваете то, что произошло тогда с вами?

– Ну, я все помню. Я сам же вызвал милицию, дождался, признался. Ничего не скрывал. И

нож был на месте. Я сразу написал явку с повинной. И меня увезли в ИВС, там я пробыл десять

дней. На одиннадцатый день увезли в СИЗО. Похоже, это судьба. Потому что я по-всякому

пытался уйти от этого. Раньше я и милицию вызывал домой. До такой степени уже доходило, что

к нам домой милиция просто не приезжала. Почему? Да потому, что очень часто вызывал. А что

толку? Его заберут, он утром приходит, еще больше гонора, мол, штраф надо платить, давайте

мне деньги, пойду уплачу. А вместо этого опять напивался, опять скандалил. То есть еще хуже

получалось. Он жену свою пытался бить, даже не то что пытался, он в трезвом-то виде

периодически ее бил… Ну, такой человек. На суде его жена, его сын и его дочь – моя жена – все

они были на моей стороне. Претензий ко мне не имели и говорили только в мою пользу. Жена

ездила ко мне в СИЗО, передачи привозила. И сейчас пишет письма. Моя теща тоже сама мне

привозила передачи. И вообще, у меня была надежда, что на суде мне дадут не так много.

– Какие обстоятельства вы считали для себя смягчающими?

– Ну, не знаю, если смотреть по Уголовному кодексу, то у меня все обстоятельства были

смягчающими. У меня получился нервный срыв. Все это накапливалось, накапливалось, и в

один прекрасный день просто сорвался. Когда мне попал в руки нож – а он ко мне именно попал

– это судьба… Вот у меня – действительно судьба! Я был в комнате, слышу, он на кухне кричит. Я

уже привык к этому, и внимания не обращал. Потом он начал ломать мебель – кухонный стол. У

меня уже нервы не выдержали, я захожу на кухню и говорю ему: «Ты бы хоть на праздник не

портил нам настроение». А было как раз 1 Мая. И я продолжаю ему говорить, мол, зачем ты

кухонный стол разломал. Попытался с ним нормально поговорить. Но это бесполезно… Я уже

раньше сколько раз пробовал говорить с ним – бесполезно! И я пошел. У нас, как выйти из

кухни, был небольшой коридорчик. В этом коридорчике стояла тумбочка, а над тумбочкой –

зеркало. Он меня догоняет в коридоре и кидается в драку. И прижимает именно к этой тумбочке.

А на ней лежал самодельный ножичек, который обычно носил с собой ребенок – он играл им во

дворе с другими подростками в ножички. И вот я уперся рукой в эту тумбочку, и как раз – на

нож! Как будто специально… И у меня сразу же, не знаю даже, как это назвать, перемкнуло что-

то. В общем, я не помню, как все произошло. Я только начал приходить в себя в тот момент, когда он уже упал. Я тогда пошел в комнату и сказал: «По-моему, я его убил». Реакция

родственников была бурной… Шок! И он родной им человек, и я вроде бы родной. Но все равно

реакция была, в основном, не в его пользу. Да и вообще дело было совсем в другом, в том, что

они теперь оставались одни. Себя же я не оправдываю. Да, виноват. Да, не сдержался. Я когда

находился в СИЗО, то убедился, что процентов девяносто сидят за дело. Но есть и такие, кто

сидит ни за что. А таких всего десять процентов. Я вам расскажу такую историю. Перед самой

отправкой в колонию я познакомился в красноярском СИЗО с молодым парнем. Он окончил

школу милиции, получил звание. Работал дознавателем. Его подставили. То есть он кому-то

помешал, занимал должность, которая кому-то потребовалась. Там вообще не было состава

преступления. А ему приписали взятку. Он задержал человека с пистолетом в руках, потом

отпустил его. Уголовное дело не заводилось, потому что был отказной материал. Что происходит

дальше? Этот человек приходит и предлагает ему взятку. Он доложил своему начальству, мол, что

ему предлагают взятку. Начальство никаких действий не предприняло. И вот в один прекрасный

день заходит в кабинет человек, кладет деньги на стол и быстро уходит из кабинета. Следом уже

заходят, как их там правильно называть, по надзору за милицией. Ну вот, факт налицо: деньги на

столе. Единственный плюс – не было отпечатков пальцев.

– Давайте поговорим о тех девяноста процентах, которые попадают за решетку за дело.

– Ну я ведь сидел в СИЗО в камере для бывших сотрудников. Так что говорить могу только о

сотрудниках правоохранительных органов. Люди разные, как и среди гражданского населения.

Но сотрудник милиции, который идет на преступление, хуже в том, что он использует форму, использует власть.

– Используя форму, он, возможно, надеется, что благодаря этому уйдет от ответственности?

– Нет, об ответственности он не думает.

– Попадали в вашу камеру какие-то высшие чины?

– Нет. В основном, рядовые. Были и офицеры, но значительно меньше.

– В отношениях рядовых и офицеров присутствовала какая-то субординация?

– Нет, в тюрьме все одинаковы.

– Может быть, кто-нибудь пытался поставить себя выше других?

– Да там не поставишь…

– Почему?

– Просто отвернутся от него, и кто его будет слушать – никто. Хотя можно и совсем не

общаться. Специально никто ни к кому не лезет. Все думают об одном: как отсидеть срок.

– На вашей работе как расценили происшедшее? Что написали в характеристике?

– А я не работал в последнее время в милиции. Я не с погон в тюрьму попал. Уволился из

милиции – сам ушел. На тот момент у меня было, можно сказать, частное предпринимательство.

Но я не успел его зарегистрировать. В общем, в уголовном деле я фигурировал как безработный.

– В чем заключалось ваше частное предпринимательство?

– Я кормил людей. Делал дома пирожки и развозил по офисам, возле которых нет столовых.

Приходилось много ездить, искать клиентов, договариваться, принимать заказы – дело

хлопотное. Но окупалось с хорошей прибылью. Я прожил с этой семьей пять лет. Я ушел от

первой семьи и оставил им все. То есть оставил все сыну – у меня сын уже взрослый, ему сейчас

девятнадцать лет. Квартиру, дачу оставил. Собрал сумку и ушел. Первая жена не хотела со мной

разводиться. Она развелась, уже когда меня посадили в СИЗО. Что я потерял, когда меня

посадили? В материальном плане – свое предприятие. Которого я добивался. Которое я

налаживал. Удар для меня большой. Я потерял все, что создавал своими руками. К чему

стремился. О чем мечтал. Хотя я всегда был уверен в себе, и я всегда знал, что в тюрьму я

никогда не попаду. Я был в этом убежден, потому что был законопослушным гражданином. На

суде удивлялись: «Как же так, у тебя даже никогда не было приводов в милицию». Никто не

верил, что я мог такое совершить. С моей стороны это все произошло неумышленно. Хотя

считается умышленным убийством. Я его убил… Убил!.. На суде подтвердилось, что он пил

часто, скандалил. Пять лет я терпел… и моральное унижение – как только грязью меня не

поливали. Но я терпел, потому что любил эту женщину, хотел с ней жить, жить семьей… И

уходил я, просто не выдерживал. Может быть, и в этот раз тоже надо было к кому-то уйти в

гости – к кому-нибудь из друзей. Я бы ушел, но не успел.

– Иногда убийцам снятся их жертвы…

– Самое удивительное, мне он ни разу не снился. Хотя у меня были… сомнения. Просто я

не имел права лишать жизни человека. Вот это меня угнетает. И всю жизнь будет угнетать. Я не

раз думал об этом. На свободу я выйду только через девять лет!.. И в таком возрасте… Тут есть о

чем подумать. Я выйду, и буду никому не нужен. Женщина, с которой я жил, она девять лет меня

ждать не будет. Ребенок вырастет, у него появится своя семья. Я ему дал какую-то базу, остального в жизни он будет добиваться сам. И когда я выйду на свободу, приду к нему, он

скажет: «Извини, но когда я добивался всего этого, тебя рядом со мной не было». Такая вот

ситуация. Куда идти? К матери? Она живет у моей сестры, там без меня тесно. И где гарантия, что я, когда выйду, не совершу новое преступление? Потому что я потерял все: жену, квартиру, машину, гараж, дачу. С чего начинать жизнь на свободе? Вставать в очередь на биржу труда? Или

открывать свое дело? Не так это просто… Любое дело начинается пусть с маленького, но

криминала. И я тоже, когда делал пирожки, оформил документы на тещу, потому что

пенсионеры не платят налоги. Святых людей нет. Просто возникают ситуации, когда без

криминала не обойтись. В такие условия нас поставило современное государство. Я как человек, поживший в совдеповские времена, скажу так: в то время я никогда не думал искать на стороне

какую-то работу. Где можно подработать, чтобы принести домой побольше денег, я не думал… Я

знал, что мне на производстве заплатят вовремя зарплату. И такую зарплату, на которую я могу, там, съездить… ну, прокормить семью свою. Если мне это надо, я просто пойду и устроюсь еще

на одну работу. И буду работать. А как сейчас происходит, в наших условиях? Молодой человек

оканчивает школу. Хорошо, если у его родителей есть возможность содержать его в институте –

он поступает и учится. А если нет возможности? Надо идти работать. Но куда? В коммерцию?

Сейчас столько конкурентов, что выбиться просто невозможно. Надо где-то что-то делать… все

это идет через нарушение закона. Молодежи сейчас особенно трудно. Раньше молодой человек

мог прийти на завод, у него была цель, он знал: пусть через десять лет, но он заработает

квартиру. Сейчас все заводы закрыты, зарплату нигде не платят. Чтобы открыть свое дело, нужен

первоначальный капитал. А где его взять? Опять надежда на родителей…

– Когда человек вырастает, он уже сам должен помогать родителям.

– Вот поэтому у нас и преступность сейчас растет. Это очень серьезный вопрос. Человек

еще не смог встать на ноги, а родители ему уже становятся помехой. Очень много таких

преступлений… Это тоже своеобразный итог проводимой государством политики.

– Однако роль личности нельзя недооценивать. Фактически человек сам себя сажает в

тюрьму: сначала он совершает преступление, а потом уже государство его наказывает.

– Если говорить о наказании, то мне кажется, что каждый человек, попадая в тюрьму, задумывается о своем преступлении. Я не встречал еще ни одного человека, который бы пришел

и хвалился: «Да я, там, убил пятерых». Все осознают свою вину. Каждый переживает. Я сейчас

думаю, какой вред я принес той семье, в которой совершил убийство близкого человека. Как она

– женщина, с которой я жил, сейчас будет зарабатывать деньги? Хорошо, если она где-то

устроится. Хорошо, если, пойдет у нее дело. А если не пойдет? Я сломал ей жизнь. Себе-то я не

сломал: я проживу здесь. Государство меня здесь обеспечит. У меня девять лет срок, я этот срок

вполне выдержу. Я нормальный, физически развитый, здоровый человек. Я просуществую здесь.

Мне большого вреда это не принесет. Может быть, только в моральном плане.

Обыкновенная драка

В приговоре осужденному Л. написали: «Преднамеренно нанес тяжкие телесные

повреждения».

– Вы согласны с такой формулировкой? – спрашиваю его.

– Да, я перестарался, переборщил.

Осужденный Л.

– Я родом из Екатеринбурга. Работал я сперва в военизированной пожарной части. А потом

ее расформировали, и я перевелся в Управление по конвоированию при ГУИН по Свердловской

области. Наша работа заключалась в том, что мы забирали из СИЗО подследственных и

осужденных, а потом везли их по этапам в столыпинских вагонах.

– За что вас осудили?

– Мы приехали из очередной командировки. Сдали оружие. Поехали по домам. И в

пригородном поезде у меня получился инцидент.

– Какой инцидент?

– Мы были втроем, в служебной форме. Мы ездили в форме, потому что на работе у нас не

было помещения, чтобы переодеваться. Когда мы заходили в вагон, один из моих товарищей

случайно наступил на ногу одному гражданину. Был сентябрь, пять часов утра. Было темно.

Когда он наступил на ногу, тот человек стал материться. А я шел следом, говорю ему: «Извини, что так получилось. Сам видишь, что темно». – «Ну вот, форму понацепите и ходите туда-сюда.

Шары задерете». Мы сели в конце вагона. Сели и выпили. Потому что у одного из нас был день

рождения. В это время проводница зашла. Я говорю: «Пойдемте в другой вагон». Мы перешли,

сидим спокойно. И тот гражданин тоже перешел и опять пристал к нам: «Вот, вы, такие-сякие, форму натянули и ходите тут по всем вагонам». Я говорю: «Уважаемый, мы же случайно на ногу