Проблема интерпретации

Теория складывается из фактов. Факт – установленное научное знание, соответствующее действительному положению вещей, что подтверждается экспериментально. Факты лишены проблемности и потому общеприняты. Но из них можно делать различные выводы. Реально интерпретация часто представляет собой не просто попытку осмысления фактов, а осмысление с нужным для себя результатом.Например, исследования показали, что геномы человека и шимпанзе на 99 % тождественны. По белкáм шимпанзе ближе к человеку, чем к горилле! Эволюционисты увидели в этом доказательство происхождения человека от обезьяны, а креационисты – от Бога. Последние интерпретируют данный факт как наличие единого плана творения, по которому существа наделяются генетической программой в соответствии с условиями их обитания.

Действительно, почему следует предпочесть генетическое объяснение сходства, а не типологическое? Есть ли у нас достаточные основания для выбора той или иного мнения? Похожесть можно истолковать и как единство замысла. Самое близкое сходство нельзя однозначно объяснить как причину и следствие. По теории эволюции, плацентарные и сумчатые развивались независимо, но они удивительно похожи (ср. волк обычный и сумчатый). Куколка не похожа на бабочку, курица – на яйцо, зигота – на человека, но все-таки перед нами одно и то же существо на разных стадиях своего существования. Любой отец видит, что его ребенок больше похож на соседа, чем на эмбрион из учебника биологии. Но это не повод подозревать соседа или не доверять биологии.

Луки аборигенов Австралии, находящихся на самой низкой стадии развития среди остальных землян, принципиально ничем не отличаются от лука средневекового рыцаря. Понятно, что сходство предметов материальной культуры у разных народов обусловлено общим для людей типом мышления и общностью функций данных предметов. Аналогично и в животном мире. Академик Л.С. Берг, например, указывал: «Сходства, наблюдаемые в двух группах организмов, сплошь и рядом оказываются не следствием кровного родства этих групп, а результатом независимого развития в одном и том же направлении» [Берг 1977, 91].

Каждый, наверное, помнит картинку гомологичных органов из школьного учебника биологии. Доверчивое принятие этого «доказательства» эволюции поражает. В гомологические ряды выстраиваются одновременно живущие виды, которые уж точно никак нельзя поставить в отношения «предок – потомок». Генетические исследования показали, что так называемые гомологичные органы контролируются разными комплексами генов и, следовательно, не имеют общего происхождения [Вертьянов 2005, 199]. Гомологичные органы оказались аналогичными – функционально сходными, но разными по происхождению.

Обезьяна не заговорит, даже если устранить физиологические препятствия. У человека под глазницей находится клыковая ямка, в которой крепится мышца, контролирующая движение и угол верхней губы. У обезьян ее нет, что исключает членораздельную речь. К тому же приматы не могут осуществлять необходимую для нее регуляцию дыхания. Но самое интересное, что «гомологичные» гены не обеспечивают и общности функций. Например, «языковой ген» FOXP2, видимо, отвечающий за артикуляционную и грамматическую способность человека, у обезьян тоже есть: «Гомологичный ген выделен и у обезьян, однако строение ДНК, которая кодирует соответствующий белок, отличается от человеческого» [Козинцев 2004, 40].

Опыты с обезьянами (и не с высокоинтеллектуальными человекообразными шимпанзе, а с посредственными резусами и саймири) показали, что при некоторых условиях они справлялись с тестами на память лучше студентов! [Фридман 1991, 189]. Остается только удивляться тому, что человек тестирует резусов, а не наоборот. Ну а если серьезно, то впечатляющее сходство геномов свидетельствует, скорее, об уникальности человека в природном царстве.

Непреодолимый барьер стоит как между живым и неживым, так и между биологическими видами, в том числе между обезьяной и человеком. Несмотря на поразительную биохимическую и генетическую близость человека и шимпанзе, предпринятые попытки получить «питекантропа» путем их скрещивания не увенчались успехом. Генетическая дистанция, в десятки раз превышающая дистанцию между человеком и шимпанзе, не мешает скрещиванию не только разных видов, но даже родов и подсемейств (никогда не наблюдалось скрещивание между семействами). Оказалось, что существует жесткий механизм, препятствующий скрещиванию человека и шимпанзе: их идентичная ДНК распределена на разное количество хромосом [Хоменков 2001, 222-224].

По данным ученых Калифорнийского университета Е. Брюса и Ф. Айалы, генетическая дистанция между человеком и шимпанзе – 0,386 [Фридман 1991, 173-174]. Такую близость имеют внешне почти неразличимые виды-двойники насекомых и млекопитающих, разошедшиеся в результате действия микроэволюционных механизмов из одной материнской популяции. Однако столь малая разница генетического и биохимического материала между человеком и шимпанзе дает существенное различие во внешнем виде и совершенно несопоставимую разницу в поведении. Обладая столь незначительным генетическим и молекулярным отличием, человек создал науку и культуру, а самые сообразительные из обезьян научились перед употреблением полоскать грязный батат (сладкий картофель).

Можно ли 1 % процентом объяснить разницу между Пушкиным и шимпанзе, под руководством человека якобы научившимся составлять примитивные синтагмы на амслене (упрощенный вариант американского языка глухонемых)[10]. Не резоннее ли предположить, что человек использует некий неизвестный обезьянам ресурс, о наличии которого и сам не имеет ясного представления? От высоты положения человека в природном мире буквально захватывает дух, и помещение людей в один род с шимпанзе и гориллой выглядит вызывающим формализмом.

Шумно обсуждавшиеся интеллектуальные и языковые способности приматов, обнаруженные у них в неволе, имеются у обезьян и в природе. У мартышек (не человекообразные обезьяны) существует своеобразная «полисемия». Они используют три разных сигнала «опасность» для трех разных видов хищников. Это даже было названо «протословами». Но, как оказалось, уровень интеллекта с такой знаковой дифференциацией не связан. Человекообразные обезьяны не употребляют «протослов», а «полисемия» не специфическая особенность приматов: «Обсуждать «простослова» мартышек в связи с глоттогенезом, возможно, имело бы смысл, если бы то же самое поведение не обнаружили у кур» [Козинцев 2004, 41]. В условиях эксперимента способность к символизации обнаруживают дельфины, вороны и попугаи: «Опыты с попугаем особенно впечатляют, ибо от него удалось добиться не обычной имитации, а «почти осмысленной» членораздельной речи, на что обезьяны, разумеется, не способны. Но опять-таки, как и в случае с «протословами» мартышек (и кур), это явно не то, что могло бы вдохновить сторонников эволюционной преемственности в глоттогенезе» [Там же, 39].

Британский орнитолог Никола Клэйтон обнаружила у соек «теорию мышления», наличие которой оспаривается даже у высших обезьян. Сойки предвидят будущее и имеют представление о том, что другие сойки могут поступать, как они. Например, сойки-воровки перепрятывают корм, если заметят присутствие другой сойки. Они знают, что те тоже могут украсть, как сделала бы и сама сойка-воровка [Вартбург 2007, 40-41].

В плане знаковой комбинаторики и «осмысленности» речевых реакций попугай даст сто очков вперед любой обезьяне. Например, известный психолингвист Н.И. Жинкин наблюдал волнистого попугайчика, который создавал слова для самоназвания исключительно с уменьшительно-ласкательными суффиксами: Петюлька, Петелюсенький, Петровичка, Петичкатка, Люблю, Люблюсенький, Попозойчик (попа – попугай, зойчик – производное от имени хозяйки З.П. Березенской) [Жинкин 1982, 42]. Конфуз эволюционизма в том, что менее совершенный вид по некоторому параметру, абсолютно не нужного ему в природе, обнаруживает бόльшую похожесть на человека, чем его ближайший родственник. Мозаичное смешение признаков «низших» и «высших» видов портит всю эволюционистскую картину, разрывая единую, восходящую от амебы к человеку линию. И разрыв этот без дополнительных и весьма сомнительных философских допущений не устраним.

Вера и неверие – результат разного отбора фактов, разных способов их систематизации или противоположная интерпретация одних и тех же фактов. Современная картина мира вызывает метафизические размышления и философские высказывания, в которых различие академика и обывателя нейтрализуется. Корректно представленная в виде образов, аналогий, метафор, упрощенных моделей и другого рода редукций специальная научная информация ставит выдающегося ученого и учащегося ПТУ в равные позиции. С них любой человек может самостоятельно принимать мировоззренческие решения. Например, закон наименьшего действия Лейбница-Мопертюи в своей научной упаковке мало что скажет неспециалисту. М. Планк говорит о законе, которым восторгался его первооткрыватель Лейбниц, так: «…Адекватная формулировка этого закона вызывает у каждого непредубежденного человека впечатление, будто природой правит разумная, преследующая определенную цель воля. <…> из всех траекторий, которые ведут от звезды к глазу наблюдателя, свет всегда выбирает как раз ту, для прохождения которой ему, с учетом различия скоростей распространения в различных слоях атмосферы, требуется меньше всего времени. Иначе говоря, фотоны, образующие луч света, ведут себя как разумные существа. Из всех находящихся в их распоряжении кривых они выбирают всегда ту, которая быстрее всего приводит их к цели» [Планк 1990, 33].

Академик остается авторитетом в области науки, но он может быть абсолютно некомпетентен в областях, непосредственно связанных с его профессиональной деятельностью. Так, филолог сам не обязан быть писателем, а выдающийся физик-теоретик не всегда способен починить розетку. В каждой «точной» науке есть и гуманитарный аспект, связанный с интерпретацией имеющихся фактов. Мировоззренческие утверждения академик делает не как ученый, а как человек. Ценностное мировоззренческое суждение автономно по отношению к научной компетенции, потому что приоритет здесь не у разума, а у совести и воли.

Среди выдающихся ученых любой эпохи были верующие и неверующие. Поэтому можно совершенно не обращать внимания на борьбу за академические мнения. Весьма характерно, например, «перетягивание» А. Эйнштейна. Атеист отыскивает свою цитату: «Я глубоко религиозный неверующий. <…> То, что вижу в Природе – это величайшая прекрасная структура, которую мы можем понять и усвоить только в очень несовершенной степени и которая должна наполнить думающую личность смирением. Это подлинно религиозное чувство, не имеющее ничего общего с мистицизмом… Идея личностного Бога совершенно чужда мне и даже кажется крайне наивной» [Цит. по: Ярославский 2007, 64]. Правда, автор не приводит цитируемый источник, что является нарушением научных параметров работы. В качестве эпиграфа (т.е. тоже без указания источника) встречаем прямо противоположное высказывание Эйнштейна: «Я верю в Бога как в личность и по совести могу сказать, что ни одной минуты моей жизни я не был атеистом. Еще будучи молодым студентом, я решительно отверг взгляды Дарвина, Геккеля и Гексли как беспомощно устаревшие» [Цит. по: Колчуринский 2004, 33]. А. Эйнштейн все-таки остановился на пантеизме: «Моя религия состоит в чувстве скромного восхищения перед безграничной разумностью, проявляющейся в мельчайших деталях той картины мира, которую мы способны частично охватить и познать нашим умом. Эта глубокая эмоциональная уверенность в высшей степени логичности и стройности Вселенной и есть моя идея Бога» [Цит. по: Львов 1959, 234]. Подумать над тем, не имеет ли «безграничная разумность» замысла о человеке, он, видимо, не решился.

Никакие ученые степени не имеют здесь решающего значения, потому что любая научная теория совместима с наличием Бога. Научная слабость материализма в том, что у него нет методов проверить свою правоту. Обнаружение любых законов не отменит Творца как их создателя. Дав какой-либо совокупности фактов натуралистическое объяснение, теория не производит автоматического упразднения Бога. Она только говорит, что в данном фрагменте действительности используются естественные механизмы и физические законы без вмешательства иноприродной энергии. Причем сами же эти законы и механизмы, в силу своей грандиозной сложности, как раз и предполагают своего Создателя. Таким образом, любая модель Вселенной оставляет человеку свободу вписать или вычеркнуть из нее Творца.

Немалую роль при интерпретации научных данных играет культурный контекст, сформировавший ученого. Американский ученый Роберт Джастроу, даже оставаясь агностиком, в своей книге «Бог и астрономы» (1978) употребляет христианское название Творца: «Когда астроном пишет о Боге, его коллеги предполагают, что он либо ушел в высший пилотаж, либо сошел с ума» [Цит. по: Хеллер 2005, 19]. Немец М. Планк в лекции 1929 г. в берлинском Гарнак-хаузе определенным образом исповедовал веру в христианского Бога: «Материя сама по себе просто не существует. Вся материя Вселенной возникает и сохраняется только благодаря силе, приводящей в движение атомарные частицы… А поскольку во Вселенной не существует никаких абстрактных разумных и вечных сил, мы вынуждены считать такой силой разумный, мыслящий Дух. Но поскольку этот Дух не способен проявляться сам по себе и каждое существо наделяется частицей Духа, мы вправе себя считать созданиями, причастными Духу. Но так как существа, причастные Духу, не могли возникнуть сами собой и из себя самих, а были сотворены, у меня нет никаких сомнений в том, что этого таинственного Творца следует именовать точно так же, как его называют все цивилизованные народы на нашей Земле, а именно – Бог» [Цит. по: Дэникен 2004, 286].

А вот астрофизик из Шри Ланки Ч. Викрамасинг, выросший в культурной и религиозной парадигме восточных культов, отдает свои философские предпочтения «вечной и безграничной вселенной, в которой каким-то естественным путем возник творец жизни – разум, значительно превосходящий нас» [Цит. по: Медников 1988, 193]. Это типичный пример острой философской недостаточности. Словами Н.О. Лосского укажем на непоследовательность мышления шриланкийского астрофизика: «Абсолютное есть условие возможности всяких процессов, следовательно, оно не может быть продуктом эволюционного процесса. Это истина абсолютно очевидная, и поэтому учение об эволюционном происхождении Бога из низших начал представляется каким-то странным заблуждением ума. В наше время (середина 50-х гг. ХХ в. – С.П.) оно встречается все чаще, и это объясняется, вероятно, тем, что умы ученых, под влиянием расширяющего кругозора естествознания, освобождаются от ограниченности материализма, но не развивают в достаточной степени способность интеллектуальной интуиции (умозрения), т.е. созерцания идеальных начал, ту способность, без которой ничто великое в философии не может быть совершено» [Лосский 1995, 323-324].

С.Г. Кара-Мурза приводит пример массовой аберрации сознания в ситуации с печальной памяти МММ. Поверивших в невозможные прибыли было удивительно много, но процент людей с высшим образованием был еще удивительней. Доля обманутой интеллигенции по отношению к рабочим – 13:1. А теперь самое поразительное: 60 % вкладчиков сказали, что понимали невозможность указанной прибыли [Кара-Мурза 2007, 114-115]. Здесь нет места иронии или злорадству. Это трагический диагноз общечеловеческому состоянию. Человек чаще всего выступает не за Истину, а за «друга» – свои интересы и желания. И если иммунитет научной теории определяется степенью ее фактической аргументацией, то мировоззренческая позиция защищена гораздо надежнее. Желанием удержать ее успешно «опровергаются» все контрдоводы, насколько бы сильны они ни были. Опыт показывает: человеку легче уверить самого себя, что он есть продукт эволюции, чем собрать волю и бескомпромиссно решать свою главную проблему.

С античных времен философы были невысокого мнения об остальных землянах. Поэтический образ человека «мыслящий тростник» (Б. Паскаль) они склонны превращать в дубину стоеросовую. Наши современники, имея перед глазами историю, приходят к тем же неутешительным для человечества выводам. Известный нижегородский философ-эссеист В.А. Кутырев пишет: «Грубо говоря, мы глупеем. Не эмпирически, а структурно, по характеру отношения к миру. Но в силу самой природы глупости, мы этого не замечаем. Провозглашая идеалом, высшей целью потребительского развития современной цивилизации комфорт, «удобство для жизни», человечество тем самым признает, что готово глупеть: это облегчает жизнь» [Кутырев 2005, 15]. Ему вторит С. Яржембовский: «… Похоже, что человечество в целом уже состарилось и проявляет явные признаки коллективного маразма» [Яржембовский 2006, 217]. С.Г. Кара-Мурза на большом фактическом материале показывает отход от принципов рационального мышления в среде интеллигенции и его деструктивные последствия для страны (См. [Кара-Мурза 2007]). Особенно категоричен один из крупнейших логиков и философов современности А.А. Зиновьев: «Наиболее вероятный конец человечества – воинствующая глупость. Человечество погибнет от своей глупости» [Зиновьев 2006, 521].

Мы все несвободны от данного недостатка, но не всякая глупость – порок. Им она становится при нежелании прислушиваться к критике. Чтобы не принимать невыгодных для себя мнений, полемист использует два противоположных приема. Заведомо невменяемым признается оппонент, либо сам полемист в нужное время вдруг обнаруживает полную неспособность воспринимать сказанное. Так, ученые не замечают, что результат их исследования приводит к прямо противоположным выводам. Приведем характерный пример.

Британский биолог Р. Докинс в компьютерной модели естественного отбора якобы доказал, что он не нуждается в целеполагающем разуме [Рьюз 1991, 50-51]. Докинс предположил, что селекция не возвращается к изначальному положению, а закрепляет успешное новшество. Естественный отбор как будто бы знает, какие мутации будут адаптивными, а какие нет. Уже одно это заставляет усомниться в его слепоте. В 43-м поколении запрограммированный компьютер выдал заданную (заранее! человеческим разумом!) фразу из «Гамлета». М. Рьюз, сам будучи агностиком, признает, что модельная аналогия Докинса «только лишний раз показывает, сколь удивительны и велики способности Бога, создавшего неисчерпаемое многообразие мира с помощью столь хитроумного и простого механизма как естественный отбор! Докинс тут выступает на стороне Бога, чем против него» [Там же, 52].

Если человечество и «глупеет», то причина этого – изнеженность и малодушие. У человека не хватает мужества последовательно и непротиворечиво мыслить там, где затрагиваются его интересы. Английский философ Т. Гоббс саркастически писал: «Я не сомневаюсь, что если бы истина, что три угла треугольника равны двум углам квадрата, противоречила чьему-либо праву на власть или интересам тех, кто уже обладает властью, то, поскольку бы это было во власти тех, чьи интересы задеты этой истиной, учение геометрии было бы если не оспариваемо, то вытеснено сожжением всех книг по геометрии» [Цит. по: Таранов 2000, 345].

Человек мыслит в выгодном для себя направлении и до известных пределов, за которыми кончается компетенция разума и начинается компетенция воли и совести. Люди словно теряют интеллектуальную способность, если доводы рассудка приходят в столкновении с принятыми ими жизненными правилами. Например, почему-то считается, что искусственное синтезирование белка докажет ненужность гипотезы Разумного Начала во Вселенной. В США даже обещано 20 млн. долларов за открытие механизма абиогенеза. Очевидно, что лабораторный успех человеческого разума стал бы еще одним свидетельством в пользу неслучайности происхождения жизни.

Библиография

Берг Л.С. Теории эволюции // Берг Л.С. Труды по теории эволюции. 1922-1930. М., 1977.

Вартбург М. Кстати о пернатых // Знание – сила, 2007, № 12.

Вертьянов С.Ю. Общая биология: Учебник для 10-11 кл. общеобразовательных учреждений с преподаванием биологии на православной основе / Под общ. ред. д.б.н. М.Г. Заречной. М.: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2005.

Дэникен Э. Каменный век был иным… М., 2004.

Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М., 1982.

Зиновьев А.А. Фактор понимания. М., 2006.

Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М., 2007.

Колчуринский Н. Мир – Божие творение. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 2004.

Кутырев В.А. Философия иного, или Небытийный смысл трансмодернизма // Вопросы философии, 2005, № 12.

Лосский Н.О. Общедоступное введение в философию // Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.

Львов В.Е. Жизнь Альберта Эйнштейна. М., 1959.

Медников Б.М. Мифы современной теории эволюции // Дарвинизм: история и современность. Л., 1988.

Планк М. Религия и естествознание // Вопросы философии, 1990, № 8.

Рьюз М. Наука и религия: по-прежнему война? // Вопросы философии, 1991, № 2.

Таранов П.С. Энциклопедия высокого ума. М., 2000.

Фридман Э.П. Этюды о природе обезьян: (Занимательная приматология). Изд. 2-е, доп. М., 1991.

Хеллер М. Творческий конфликт: О проблемах научного и религиозного мировоззрения. М., 2005.

Хоменков А.С. Почему некоторые обезьяны человекообразны? // Божественное откровение и современная наука. Альманах. Вып. 1. М., 2001.

Яржембовский С. Сказки для невзрослых // Звезда, 2006, № 1.

Ярославский Л. Рецензия на книгу Р. Докинса «Почему люди верят в Бога?» // Здравый смысл, 2007, № 2.

Brownovski J., Bellugi U. Language, name and concept // Science. Wash., 1970. № 3932.