Вольфганг Келер и его концепция разумного поведения высших млекопитающих (человекоподобных обезьян)

Ранжирование ученых по таланту и научному рейтингу — дело неблагодарное, поскольку всегда уместен упрек в субъективности. Однако соблазн велик. Так, например, А.Р. Лурия в научной автобиографии пишет о себе и коллегах как о талантливых ученых, а Льва Семеновича Выготского называет гением.

Если принять без критики этот подход, то Вольфганг Келер несомненно заслуживает ранга одного из самых талантливых и значительных по достижениям ученых психологов XX века.

Сравнивая высоту научных достижений выдающихся ученых уместно воспользоваться образом горной гряды. Тогда горную цепь психологии XIX века возглавят две величайшие вершины: создатель первой экспериментально-психологической лаборатории Вильгельм Вундт и его ближайший сподвижник и оппонент Герман Эббингауз.

Продолжая это рискованное сравнение, гениями психологии XX века, ее самыми большими вершинами, возвышающимися над другими, следует назвать Зигмунда Фрейда, сделавшего бессознательную психику объектом научного исследования (наряду с сознанием) и Льва Выготского, обосновавшего гипотезу происхождения высших психических функций человека (его внутреннего мира) через ОНТОГЕНЕТИЧЕСКУЮ (!) фазу интерпсихики. Научные заслуги В. Келера не столь грандиозны, но по глу решаемых проблем вполне соизмеримы с трудами Фрейда

и Выготского. Главное в них, по оценке Л. С. Выготского, в том, что «...этими исследованиями впервые дано точное фактическое обоснование и подтверждение эволюционной теории в области развития высшего поведения человека. Вместе с тем, эти исследования преодолели тот разрыв между поведением человека и животного, который создался в теории благодаря работам Тор-ндайка. Они перекинули мост через бездну, разделявшую разумное и неразумное поведение. Они показали ту яя с точки зрения дарвинизма — несомненную истину, что зачатки интеллекта, зачатки разумной деятельности человека заложены уже в животном мире.»(С. IV).

Наряду с М. Вертгеймером и Коффкой, он заложил основы нового прогрессивного учения, получившего название гештальт-психологии. Поскольку гештальт можно перевести с немецкого словом образ, нетрудно догадаться, что в центре данной концепции стоят процессы построения образов предметов и явлений.

Так и было в действительности. Наибольший вклад ученые, представляющие это направление, внесли в разработку ТЕОРИИ ВОСПРИЯТИЯ. Ими открыты и исследованы многие законы восприятия, такие как закон целостности и структурности, пре-гнантности, «хорошей формы» и другие.

Вольфганг Келер родился 21 января 1887 года. Он был профессором психологии и философии в Геттингенском и Берлинском университетах и до 1935 года возглавлял Институт психологии в Берлине. В 1935 году переехал в США. Широкую известность и мировое признание получили его работы, выполненные на зоологической станции на острове Тенерифе по исследованию интеллекта человекообразных обезьян и опубли-кованныев 1917 году («Исследование интеллекта антропоидов I», третий выпуск работ Антропоидной станции в Трудах Прусской академии наук). Понимая под разумным поведением такое, при котором соблюдается признак — «...ВОЗНИКНОВЕНИЕ ВСЕГО РЕШЕНИЯ В ЦЕЛОМ В СООТВЕТСТВИИ СО СТРУКТУРОЙ ПОЛЯ...»(С. 148), — Келер пришел кследующим выводам: 1.«Мы находим у шимпанзе разумное поведение того же самого рода, что и у человека». Разница — лишь в степени сложности (структуры). 2. Основой разумного поведения исследованных обезьян является зрительное восприятие ситуации (ее образ или гештальт). 3. Итогом восприятия является «инсайт» как целостная интеллектуальная реакция «схватывания» сути ситуации.

Эти выводы сделаны в полемике с точкой зрения Э. Тор-ндайка, одного из основоположников так называемой объективной психологии (варианта поведенческих теорий психологии), отрицавшего наличие разума у животных, и пытавшегося свести все их поведение к ассоциациям, пробам и ошибкам.

По оценке Л. С. Выготского, «Механистическое естествознание отпраздновало свой высший триумф в этих исследованиях» (С. II). Пролив некоторый свет на механизм формирования навыков, Торндайк в то же время вырыл непроходимую пропасть между психикой животных и человека, поставив тем самым под сомнение идею эволюции.

Резонанс этой позиции оказался особенно велик в связи с доводами Клоач в пользу того, что антропоморфные обезьяны являются тупиковыми ветвями эволюции, а не нашими «родоначальниками».

Исследования Келера открыли факты ИЗОБРЕТЕНИЯ и употребления орудий, а не одни лишь случайные пробы. С изготовления орудий по Плеханову начинается история человека (на первых порах при продолжающемся его зоологическом существовании). Изобретение орудий явно свидетельствует о начале развития УМСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ, то есть интеллекта, такого же в принципе, как у людей.

А это значит, что строго научные зоопсихологические исследования, вопреки точке зрения Торндайка, доказывают генетическую связь между психикой животных и человека. Так пишет Л. С. Выготский, и с ним нельзя не согласиться. Позднее он создаст культурно-историческую концепцию природы психики как альтернативную поведенческим теориям, прежде всего — бихевиоризму и необихевиоризму.

Келер показал, а Выготский подчеркивает, что у шимпанзе «...УЖЕ ЕСТЬ способность к изобретению и разумному употреблению орудий.» Однако это не означает отсутствия СУЩЕСТВЕННОЙ РАЗНИЦЫ между психикой антропоидов (вообще высших млекопитающих) и психикой человека, поскольку разумная деятельность еще «...не сделалась основой его (шимпанзе) биологического приспособления»(С. X).

В качестве фундаментальных различий психики животных и человека Келер называет членораздельную речь и «так называемые «представления» (С. X). Любопытно, что термин «представления» взят в кавычки и они названы «так называемыми» не

только Келером в 1917 году, но и Выготским в 1930-м. И это после того, как в «Очерке психологии», изданном в Германии в 1909 и в России в 1911 -м году, Герман Эббингауз отводит представлениям (без кавычек) целую главу.

О представлениях как ИСХОДНОМ ПСИХИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ, порождающем мышление, писал еще Аристотель. Из советских психологов, авторов учебников, только Б. М. Теплов уделил представлениям должное внимание, в частности проследил генетическую цепочку: восприятие — последовательный образяяэйдетизмяяпредставления памятияя мышлениеяяп-редставления фантазии.

Таким образом, и Эббингауз, и Келер, и Выготский и Теплов объективно выступают как сторонники эволюционного подхода, признающего РАЗВИТИЕ психики от более простых ко все более сложным формам важнейшим ее свойством и важнейшим объяснительным принципом как в общей, так и в зоопсихологии.

Это направление теоретической мысли альтернативно пове-денческим схемам, не признающим наличие ПЕРЕХОДНЫХ форм психики, свидетельствующих о справедливости теории эволюции в ее применении к психологии.

Столь же осторожно как «представления» использует Келер (и вслед за ним Выготский в тексте предисловия к книге «Исследование интеллекта человекоподобных обезьян») понятие «разумное поведение». Объясняется это тем, что признание наличия представлений (без кавычек) и разумного поведения у антропоидов расценивалось многими психологами современниками Ке-лера как дань антропоморфизму в зоопсихологии и как недооценка «объективной» психологии (она же в понятиях многих ученых того времени есть единственно возможная естественно-научная психология).

Тем не менее логика научного исследования берет свое. По мере рассмотрения фактов, Келер все меньше оглядывается на это обстоятельство и все увереннее говорит о разумном поведении подопытных животных.

В наши дни продолжатель дела Л. С. Выготского, профессор П. Я. Гальперин, применительно к высшим животным говорит совершенно определенно о «действиях в плане образа», то есть о действиях, формирующихся мысленно, в представлениях.

В работе «Введение в общую психологию» он анализирует действия белого медведя, описанные полярным радистом Э.

Кренкелем. Оценивая то, что медведь, прыгая на лунку в отсут- * ствие морского зверя, отрабатывая технику будущей охоты, ПРИКРЫВАЕТ ЛАПОЙ ДЕМАСКИРУЮЩИЙ ЕГО ЧЕРНЫЙ НОС, он говорит о действиях в плане образа.

Иначе говоря, в сознании и подсознании медведя, в его ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ есть картина снежного поля и его, медведя, охоты на морского зверя, который показывается на короткое время в небольшой лунке мощного арктического льда.

Таких «страшных» слов как сознание и подсознание применительно к психике животных до недавнего времени никто из психологов не произносил. Кому-то они и сейчас покажутся крамольными, поскольку сознание, якобы, есть только у человека. Так ли?

Слово «сознание» этимологически обозначает психическую активность, характеризующуюся «знанием» (со-знанием). Раз есть у высших животных интеллект, то есть умение добывать знания, изобретать орудия и т. д., то у них есть и сознание. Вопрос только в мере его ясности, глубины, конкретности и других качественных и количественных характеристиках.

Если вспомнить, что психика не существует в статике, что она по своей природе может быть только ПРОЦЕССОМ, то есть постоянно РАЗВИВАЕТСЯ, то нетрудно понять, что, во-первых, из ничего ничего не бывает, а, во-вторых, интеллект самого умного шимпанзе весьма далек по своим возможностям от интеллекта самого слабого ученика первого класса начальной школы.

Так же как интеллект годовалого ребенка — это совсем другой интеллект в сравнении с его же интеллектом, который сформируется к 7-му или 8-му году жизни. Объяснение этих различий — в процессах фило- и онтогенеза.

И тогда все становится на свои места, а этапное значение труда Келера предстает во всем своем историческом значении. Фило- и онтогенез психики, сознания и бессознательного яя вот универсальный ключ к тайнам интеллекта.

Для разгадки природы интеллекта можно использовать и тесты, как продолжает надеяться ныне здравствующий известный английский психолог Г. Айзенк, однако решающее слово говорят и ещескажут ГЕНЕТИЧЕСКИЕ исследования, начало которым положил В. Келер. Еще один аспект труда В. Келера интересен с исторической точки зрения. Он показывает, что признавая реаль-

ное существование разумного поведения, нельзя оставаться на позиции Э. Торндайка, состоящей в игнорировании этого факта, необъяснимого с позиций «объективной психологии».

Тем самым Келер демонстрирует необходимость критического отношения к признанным теориям и лишний раз подчеркивает необходимость считаться со здравым смыслом, жизненными наблюдениями и, конечно же, фактами, добытыми в лабораторных исследованиях.

К сожалению, Торндайк не одинок в «теоретическом догматизме». Нечто подобное было присуще и гештальтизму. Не найдя научного объяснения реально существующему психическому явлению, называемому и в быту и в науке одинаково яя вниманием, Рубин предложил от него избавиться, объявив его только житейским, А НЕ НАУЧНЫМ понятием.

Дальнейшее развитие науки привело к пониманию ограниченных эвристических возможностей самой гештальт-теории и необходимости сохранения внимания наряду с памятью и способностями в числе понятий, столь же научных, как восприятие или представления.

Сопоставление этих фактов истории психологии позволяет вывести правило, которое гласит: научные психологические теории не должны противоречить фактам обычной жизни. Если такие противоречия возникают, то ошибку надо искать в теории. Хорошая аналогия: совместимость житейского и научного знания в макромеханике. Другое дело квантово-механические закономерности. Они могут быть совершенно несовместимыми со здравым смыслом, но тем не менее оставаться истинными.

Подводя итог краткому комментарию к настоящему изданию книги В. Келера, отметим, что его труды, по достоинству оцененные современниками, не потеряли актуальности и сегодня. Тщательно выполненные его наблюдения и эксперименты, так же как интерпретация их результатов, и сегодня являются эталоном научной добросовестности и взвешенности теоретического анализа.

Наблюдения и выводы В. Келера получили полное подтверждение в трудах психологов следующих поколений, а суд времени яя это высший суд. Труды, прошедшие проверку временем, по праву именуются классическими. Классическими потому, что им свойственны как историческая ценность, так и непреходящая актуальность.

ю

Историческая ценность труда Келера в том, что он эффективно противостоял торжеству «механистического естествознания» Торндайка. Его непреходящая актуальность в том, что он помогает психологам нашего времени, а значит и XXI века, продолжить линию Г. Эббингауза, 3. Фрейда и Л. Выготского на изучение психики человека, его внутреннего мира как явления sui generis, имеющего свое прошлое, настоящее и будущее, структуру и свои функции, не сводимые к рефлексам, ассоциациям или стереотипным («глупым» по терминологии Келера) психомоторным реакциям.

Без понимания природы представлений (гештальта) и генетически связанного с ними мышления (в том числе и инсайта) нельзя сегодня и впредь строить серьезный курс общей психологии. Другой подход превращает учебник психологии в учебник биологии, социологии и физиологии, но не психологии. Любой редукционизм стольже соблазнителен, сколь и ограничен всвоих возможностях.

Чреват ошибками также любой отрыв научной психологии от здравого смысла и житейской психологии. Не делать их учит нас опыт В. Келера. В частности, он помогает не бояться разумного антропоморфизма в понимании поведения друзей наших меньших — домашних животных — и их влияния на психологический климат семьи как СУБЪЕКТОВ внутрисемейных отношений, а не биохимических роботов.

Научные теории, которые разрабатывал В. Келер, — хорошие теории, и потому нет ничего практичнее их. Подтверждение органичности связи теоретической психологии с жизнью и психотехникой — еще одна причина непреходящей ценности трудов В. Келера, интересных и нам, исследователям конца XX века.

Е. Гарбер