2017-10-25
176
циональных, культурно-религиозных, военно-исторических и т.д.
При этом изменился объем знаний о том или ином предмете и взгляд на него. Сменилась сама мировоззренческая парадигма.
Когда «реальный социализм» камнем пошел ко дну, на смену ему пришло прямо противоположное умонастроение. Следствием внезапно открывшегося интеллектуального изобилия стало, по крайней мере на первых порах, состояние своеобразного оцепенения.
Можно сказать, что плюрализм в российском обществе уже реален, свобода выбора расширилась. России не закрыто движение к гражданскому обществу.
Однако если вспомнить зависимость реального содержания форм самоорганизации от цивилизационного контекста, то с категорическими суждениями придется повременить. Сами авторы исследования жестковато напоминают: «В разных своих аспектах одни и те же структуры... могут отражать как импульсы зарождающегося гражданского общества, так и тормозящие его развитие олигархические, клановые интересы»[24].
Сомнения насчет перспектив гражданского общества в России сохраняются, но их вряд ли правомерно толковать в пользу известного тезиса о незыблемом традиционализме российского общества, о «российской цивилизации» и общинно-соборном начале, исключающем выделение общественной жизни России, где формирование структур гражданского общества выступает как актуальнейшая из практических задач. Речь идет, в частности, о судьбе новых, посткоммунистических, профсоюзов и о том, что в условиях кризиса, по-видимому, лишь опора на уважаемых в своем кругу людей, чье влияние закрепляется и распространяется подобно авторитету главы семьи, способно обеспечить выживание этим организациям.
Потенциал семьи как института, обеспечивающего первичное пространств частной жизни и способного в силу этого стать отправной точкой «роста снизу» гражданского общества в России, все еще велик. В структуре российской повседневности вопреки общепринятому мнению о падении значения традиционных форм наличествуют зерна, способные дать интересные всходы. Наконец, в самой структуре
