ет не первое десятилетие, — в развитых странах Запада. Одно из наиболее существенных изменений такого рода имеет своим предметом власть.
О том, что власть в XX столетии — как реальность и как отражающая эту реальность теоретическая конструкция — не соответствует более представлениям авторов прошлого, от Гоббса до Вебера, исследователи задумывались еще в предвоенные годы. Но лишь к 50—60-м гг. в политической науке сложилась обширная область современных интерпретаций власти уже не только как «свойства», атрибута, полномочий индивидуального или группового субъекта, но и — в растущей степени — как все более сложной и многоуровневой.
На новом витке воспроизводится обостренная ситуацией постиндустриальной эры вечная драма невозможной гармонизации частных интересов, представленных гражданским обществом, и коллективной воли социума, рационально выраженной государством. Из сказанного можно сделать следующие выводы.
Один из них заключается в том, что есть универсальная модель, сложившаяся на Западе, и нам остается лишь ею воспользоваться. Применить типовой международный опыт к особым условиям России, по многим параметрам весьма далекой от современного Запада, довольно сложно. Решение такой задачи было бы равнозначно новому «открытию» демократии, ее своеобразных, а возможно, и уникальных форм. Цивилизационная матрица России не является совершенно гетерогенной по отношению к тем цивилизационным контекстам, в которых исторически зародилось и получило развитие гражданское общество. Объективные потребности и постепенно формирующиеся субъективные запросы россиян отводят гражданскому обществу те же функции (задачи), которые изначально характеризуют его на Западе:
|
|
— продуцирование норм и ценностей, которые государство затем скрепляет своей санкцией;
— интегрирование общества, в частности, путем придания цивилизованного вида социальным конфликтам и тем самым гашения их;
— образования среды (почвы), в которой формируется развитой социальный индивид[25].