Анализ романа И.С. Тургенева «Отцы и дети». Сатирические страницы в романе

Сатирические страницы в романе. Нам более известен Тургенев-лирик. Но не меньшую силу имел талант Тургенева-сатирика. В этом романе он проявился в парных комических фигурах – Ситникова и Кукшиной. Подобно тому, как Грибоедов рядом с Чацким поставил Репетилова, как Лермонтов своего Печорина свел с Грушницким – рядом с Базаровым Тургенев изобразил карикатурных нигилистов. В своем сочинении на тему «Сатирические страницы в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети"» ученица 10-го класса пишет: «Ситников – «ученик» Базарова, как он сам себя называет. Это молодой человек с «тревожным тупым напряжением в «маленьких чертах его прилизанного лица». На улицах города*** Ситников буквально бросается на Базарова и Аркадия и приглашает их к ЕвдоксииКукшиной – «эмансипированной» женщине, по словам Ситникова, «необычайно интересной натуре». И Ситников, и Кукшина считают себя нигилистами. В доме у Кукшиной сама хозяйка дома и Ситников напиваются, начинают с серьезным видом рассуждать о браке, человеческой индивидуальности… В наших глазах это сравнение помогает еще глубже понять характеры настоящих героев времени, драму их жизни».

В отличие от Базарова, Кукшиной и Ситникову неведомо самопожертвование, способность «наступать на горло собственной песне». Им нигилистические «прынципы» приносят пользу. Помогают замаскировать внутреннюю человеческую ущербность. У Ситникова это стыд за себя как за сына откупщика – человека, разбогатевшего на продажах крестьянам «дурмана в кабаке». У Кукшиной – сознание неудавшейся женской судьбы, отсутствие красоты и вкуса. Наконец-то можно явиться на бал в «грязных перчатках», разрешено курить! Благодаря нигилизму Ситников утвердился в мысли, что «не должно признавать авторитетов» богатого отца, Авдотья Никитишна обрела предлог жить отдельно от «своего благоверного». Но, избавившись от вседневных правил и авторитетов, Ситников и Кукшина не избежали худшего – духовного рабства. Имена философов, обществоведов, химиков, которым они поклоняются, так и пестреют на страницах романа. Кукшина собралась в Гейдельберг. Зачем? «Помилуйте, там Бунзен (известный химик)! – восклицает Евдоксия с таким энтузиазмом, что даже Базаров «ничего не нашелся ответить». Минутой позже она гордо произносит: «РiеrrеСапожников.., вы его знаете? <...> Помилуйте, РiеrrеСапожников.., он еще всегда у Лидии Хостатовой бывает». «Но сам Маколей…», «…Прочтите лучше книгу Мишле…». Все это Евдоксия произносит, «томно уронив руку на смятую подушку дивана», утомленная собственной просвещенностью. Но у нее, «как у Ситникова, вечно скребло на душе» от страха показаться отсталыми. Эта неестественность отражается в манере поведения. «Невольно хотелось спросить у ней: <…> «Чего ты пружишься?» Рядом с такими «единомышленниками» самостоятельность, духовная цельность Базарова выступает еще более зримо. Он имеет право с гордостью сказать: «Я ничьих мнений не разделяю: я имею свои».

Но собственно говоря, как он оказался в этом домике, в грязном кабинете, где «номера русских журналов, большею частью неразрезанные, валялись по запыленным столам; везде белели разбросанные окурки папирос»? Что общего у него с этими людишками, вызывающими в одно время сочувствие и смех? Заболтавшегося Репетилова Чацкий резко обрывает: «Послушай, ври, да знай же меру». Базаров, хоть «занимался больше шампанским, зевал», но тем не менее принял участие в развеселой пирушке, в которую внезапно превратилась интеллектуальная беседа. Более того, он исподволь позволял себе уколоть «друзей», укрепляя в них чувство ущербности и зависимости. То напомнит Ситникову, что его батюшка «все по откупам» наживается. То, напротив, забудет, что Кукшина переименовала себя в «Евдоксию» и назовет грубо «Авдотьей Никитишной». Неизвестно, чем бы все кончилось, но «не вытерпел» обычно мягкий Аркадий: «Господа, уж это что-то на бедлам похоже стало».

Позднее на открытое недоумение Аркадия Базаров произнес следующее, как видно, обдуманное объяснение: «Ты, брат, глуп еще <…>, Ситниковы нам необходимы. мне, пойми ты это, мне нужны подобные олухи… Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..» «Эге, ге!..– подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. – Мы, стало быть, с тобой боги? То есть – ты бог, а олух уж не я ли?» Вспоминаются пушкинские строки: «Мы все глядим в Наполеоны, /Двуногих тварей миллионы /Для нас орудие одно…» Базаров – человек «дела», политик. Он вынужден выбирать агентов не по внутренней человеческой симпатии, а исходя из нужности делу. Однако подобные ученики бросают отрицательный отсвет на фигуру вождя, оттеняя его самолюбие, его презрение к людям. Конечно, будь его воля, Базаров среди прочих пережитков старого отбросил бы и этих «друзей». Но Тургенев думает иначе. Он разделяет мнение Гегеля о том, что «все действительное – разумно». Имеют право жить на земле и эти простодушные «нигилисты». Ситников оказал большую помощь Базарову. Да, да. Когда «влетел перепелкой» в дом Одинцовой, незваный, непрошеный, и тем самым развязал неодолимо затянувшийся клубок отношений между ней и Базаровым. Автор мудро подтверждает: «Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны…»