Анализ романа И.С. Тургенева «Отцы и дети». Художественное мастерство

Художественное мастерство. Тургенев никогда не мог согласиться с тем, что искусство несет грубую, лежащую на поверхности дидактическую цель. Прямой полемики показалось недостаточно. Каждая строка его романа опровергает постулаты нигилизма. Словно настоящий Мастер захотел показать, каким художественным совершенством может быть литературное произведение, сочетая в себе цвета и краски, звуки и числа, помимо воли неотразимо воздействующие на читателя.

Цвета и краски. Нигде в романе писатель прямо не говорит о том, что гордый Павел Петрович увлечен простодушной Фенечкой. Достаточно косвенных приемов. В день встречи, после того, как разошлись по своим комнатам, готовясь ко сну – только двое бодрствуют в поздний час. «Павел Петрович не раздевался, далеко за полночь в своем кабинете <…>, но не читал <...>. Бог знает где бродили его мысли, но не в одном только прошедшем бродили они…» Связь размышлений с Фенечкой обозначена сочинительным союзом: «А в маленькой задней комнатке <…> сидела молодая женщина». Так впервые возникает созвучие тонов. «Голубой душегрейке» Фенечки соответствует «голубоватое пламя» в камине Павла Петровича. Контраст красных туфель и светлого листа газеты в руках Кирсанова находит продолжение в противопоставлении белого платка и темных волос молодой женщины.

Спустя несколько дней Павел Петрович отправляется в комнату Фенечки. Что ему нужно – не знает испуганная хозяйка, меньше нее может объяснить незваный гость. Пусть мещански, но комнатка Фенечки поэтична (не случайно упомянуты «задки в виде лир» у стульев). Источником жизни и поэзии становится абсолютное бескорыстие молодой хозяйки. Для себя самой – лишь старые стулья да разрозненный том «Стрельцов» (видимо, служил игрушкой бойкому Мите). Все для других – мужа и сына. И кроватка, и фотографии, и любимое варенье заботливо расставлено по подоконникам, «кружовник». Даже образ в углу – святого покровителя Николая Петровича, Николы Угодника.

Кабинет Павла Петровича в сравнении с ним «изящный», но не поэтичный; исполнен, как его хозяин, индивидуализма и приличия. Все – для себя (библиотека, ковер, шторы), и в конце концов самому невыносимо там жить. Контраст подсознательно усиливается благодаря удачно найденной детали. Дело в том, что колер покоев Кирсанова, как в зеркале, отражается в цветовой гамме Фенечкиной светелки. Элегантная затемненная мебель renessance повторяет по цвету стулья, «купленные еще… покойником генералом», сами по себе почерневшие от долгого употребления. Мебель обита «темно-зеленым трипом» – в комнате Фенечки банки «сквозили зеленым цветом». Коричневатый оттенок старых образов отзывается в бронзе статуэток. Висящая под потолком клетка с чижом, у которого «оперение желто-зеленое с пестринами», оттеняет пестроту восточного (персидского) ковра. Все дело в оттенках. У Фенечки жизнеутверждающий красный (красное пасхальное яичко) продолжается в красной с галуном щегольской рубашечке Мити. Мрачный серо-зеленый, «дикий» (он и себе просит купить «зеленого чаю») предрекает тщетность надежд Павла Петровича на счастье.

Звуки. Тургенева издавна интересовало не только, что говорят его персонажи, но и как именно произносят те или иные слова. В «Конторе», одном из рассказов «Записок охотника» автор пытается фонетически точно передать, как лакей распевает пошлый романсик «не без удали»:

Э – я фа пасатыню удаляюсь

Атапрекарасныхседешнеха мест…

В романе некоторые слова автор выделяет курсивом, призывая читателя обратить на них особое внимание. Мы уже говорили об отличии «принсипов» и «прынцыпов». В финале, где речь идет о Кирсанове-мировом посреднике, сообщается, как дворяне называют наконец пришедшие реформы. Образованные говорят о ман ципации (произнося ан в нос); «необразованные помещики начинают ругать «евту мун ципацию». И те и другие внутренне отвергают неудобные для них реформы. Первые считают себя выше этого («русский «н» как “n” французский произносить умела в нос»), вторые грубо, по-мужицки бранятся. Николаю Петровичу, остальным преданным деятелям реформ придется нелегко.

Смена названий и имен в романе символизирует духовные трансформации. Так, бойкая «матушка-генеральша» АгафоклеяКузьминишна в девицах была хрупкой барышней – «Аgathe». «В нигилистках» заменила свое имя на изысканное «Евдоксия» Авдотья Кукшина.

Автор указывает, что герои ведут беседы на немецком, французском, английском, даже латинском языке. И в этом тоже заключена тонкая характеристика. Французский – язык русских аристократов. Не случайно чаще всех в романе на этом салонном языке изъясняется Павел Петрович. Порой возникает ощущение, что герой забыл соответствующие русские слова. Так, предлагая брату жениться, он произносит: «Фенечка будет моею bellesoeur (свояченицей)», – последнее слово по-французски. Столь же часто Павел Петрович употребляет английский язык, отражающий его байроническую разочарованность. «Farewell» («Прощай») – последнее его слово в романе сказано на этом языке. Изредка употребляет французскую речь Николай Петрович.

Вслед за Павлом Петровичем наиболее часта иностранная речь в устах… Василия Ивановича Базарова. Судя по выговору, он свободно владеет латынью, «сильный был латинист». Латынь – язык разночинцев, язык науки, богословия. Но сам-то Василий Иванович стремится блеснуть немецкой и французской речью. Отставной лекарь, он чудовищно коверкает французские слова: «волату», «оммфе», «анаматер». «Я ведь плебей <…>, не из столбовых, не то, что моя благоверная…» – оправдывается старик.

Напротив, Базаров тщательно уклоняется от французского, хотя начатки этого языка ему, очевидно, известны (он рекомендует Одинцовой французские учебники химии). В отличие от отца, он не желает подражать дворянам в светскости. Аристократический герой «Юности» Л.Н. Толстого легко нашел ключ делил людей на commeilfаut и не commeilfаut (то есть аристократов и тех, кого можно презирать): «…Первое и главное отличие состояло во французском языке и особенно в выговоре. Человек, дурно выговаривавший по-французски, тотчас возбуждал во мне чувство ненависти. «“Для чего же ты хочешь говорить как мы, когда не умеешь?” – с ядовитой усмешкой спрашивал я его мысленно». В дворянских семьях «…упор делался не столько на знание французского языка как такового, сколько на безупречное произношение: «…акцент выдавал тех, кто не учился французскому языку с детства у гувернанток-француженок …». Базаров понимает, что его произношение далеко от идеального, и не желает быть предметом насмешек. В сцене дуэли он констатирует, обращаясь к Павлу Петровичу: «Так-то: вы мне по-французски, а я вам по-латыни».

Живые и мертвые. Если любовь – «чувство напускное», как утверждают нигилисты, и носит чисто телесный «физиологический» характер, то с исчезновением плотской оболочки человек должен сразу и окончательно пропасть, раствориться, забыться. Но в свой роман Тургенев вводит целую группу внесценических персонажей, которые давно ушли из мира. И тем не менее продолжают действовать (буквально действовать!), влиять на поступки и мысли живущих. Первой, конечно, приходит на память княгиня Р. Роковая женщина, подобно многим тургеневским героиням, разрешила бесповоротно судьбу человека, который посмел в нее влюбиться. Вспомним и покойную мать Аркадия. Несмотря на то, что она давно ушла в мир иной, овдовевший супруг нашел утешение в Фенечке, но бытие ее продолжается в названии села Марьино. В самые радостные минуты Николаю Петровичу приходит на ум: «Не дождалась…» Благодаря все той же силе любви она как живая поднимается в его воображении… Чувство переносит его к самому истоку их любви, к наивной девушке «с тонкою шейкой». Это ли не чудо? Сам Базаров жив в памяти родителей, заботливо оберегается его могила.

Тургенев расширяет понятия «живого» и «мертвого». В глазах Базарова мертва тысячелетняя античная культура. Для Тургенева она безусловно жива. Жива в обычаях простого и мудрого Василия Ивановича, в его стремлении, подобно отцу Горация, дать сыну наилучшее образование. Павел Петрович носит перстень с опалом – излюбленное украшение римских патрициев. С античной культурой связан сам Базаров. Ведь название его учения образовано от латинского корня «ничто». Знаток латыни, Тургенев ведал, что это слово звучит в известной латинской поговорке: «Или Цезарь, или ничто». Эта пословица как нельзя лучше определяет самолюбивую, «бунтующую» душу Базарова. Можно сказать, что Базаров стал нигилистом, чтобы сделаться Цезарем. Неотступно звучащая в романе тема Рока, слепой судьбы также имеет «античные корни».«Искусство, – писал Тургенев <…>, – звучащая, человеческая, мыслящая душа, и душа неумирающая, ибо может пережить физическое существование своего тела, своего народа. Что нам осталось от Греции? Ее душа осталась нам!»

Эпилог романа