Финляндия и Европа: между двух огней

В войне-продолжении Финляндия могла надеяться лишь на себя. США оставались далеким другом Финляндии, но и они были готовы воздействовать на Финляндию своей пропаган­дой, чтобы таким образом ослабить исходящую от Германии угрозу России. США не могли также допустить остановки Мурманской железной дороги, так как это прямо затронуло бы их интересы. Но зато США были заинтересованы в том, что­бы демократическая система в Финляндии сохранилась после войны.

Германия же не придавала никакого значения демократи­ческой системе ни в Финляндии, ни где бы то ни было. Од­нако финны произвели на Гитлера своей Зимней войной боль­шое впечатление, и в застольных речах их именовали не ина­че как «Heldenvolk» — «героический народ».

Нацистов, разумеется, нисколько не мучили бы угрызения совести по поводу утраты Финляндией демократии, но ради их же собственных интересов им не стоило даже пытаться это сде­лать.

Когда представители гестапо в Финляндии пытались заиг­рывать с пронацистски настроенными группками, посол фон Блюхер в крайне резкой форме запретил это и сказал, что Германия поддерживала отношения только с «Фронтом наци­онального единства Финляндии»'.

¹ Имеется в виду тогдашняя правительственная коалиция в Фин­ляндии.

С точки зрения Германии, это было реальной политикой, все остальное же было бы глупостью.

Таким образом, отношения Финляндии с Европой во вре­мя войны носили странный характер. С одной стороны, она хотела быть форпостом западных стран против большевизма, что приветствовалось Германией. Но Британская империя, ко­торую в этот период, правда, можно было считать довольно внеевропейской, не одобряла эту роль Финляндии.

С чисто прагматических реально политических позиций пре­дотвращение советской оккупации Финляндии было для Англии такой несущественной задачей, и значение этого было так неве­лико, что из-за этого не стоило подвергать опасности отношения с СССР, которые были жизненно важными. Все же США име­ли возможности и традиции для большей принципиальности.

Когда Черчилль сказал, что если бы Гитлер напал на Ад, то у него нашлась бы пара теплых слов в защиту черта, он исходил из геополитического положения Англии. С СССР Англия все­гда как-нибудь поладит, и в начале 1940-х гг. мысль об СССР как о прямой угрозе для Британских островов была абсолютно нереалистичной. Финляндия же была в совершенно противопо­ложной ситуации, что понимали и британские специалисты по Финляндии. В случае советского нападения она была бы вынуж­дена искать помощи где угодно. Признавалось, что советская оккупация будет для страны во всех отношениях смертельно опасной. Германия же была на довольно безопасном расстоянии, и немецкая оккупация Финляндии представлялась совершенно нереальной. В пропагандистской войне Финляндия оказалась между двух огней — СССР и Англией. На последнем этапе войны к ним присоединилась встревоженная Швеция. Централь­ным вопросом этой войны был жизненно важный для Финлян­дии вопрос об ее отношении к сталинскому СССР.

Следует пристальнее взглянуть, как все это решалось на практическом уровне.

Британское радиовещание на Финляндию хорошо дополня­ло ту грубую, но в целом беспомощную сталинскую пропаган­ду, на которую у финского народа уже выработался иммуни­тет. В Финляндии Государственная служба информации сама распространяла неуклюжие советские пропагандистские утвер­ждения через книгу «Финляндия в советском радио»¹.

¹ Изданная в 1942 г. книга, в которой были собраны высказыва­ния Московского радио периода Зимней войны. Редактором книги был Юрье (Яхветти) Кильпеляйнен.

_-- ъ.^м.п.уил и, JLlVpunci...

Тот факт, что издавна считавшиеся демократическими, та­кие уважаемые страны, как Англия и США, в военном проти­востоянии были на противоположной Финляндии стороне имел определенное воздействие и значение, которые возрастали по мере того, как победа Германии казалась все более сомнитель­ной. Борьбу Финляндии против Сталина и его приспешников пытались заклеймить как реакционную. Теперь можно было смело выступать против военной политики Финляндии.

Что касается передач Би-би-си на Финляндию, то это было пропагандистской войной Англией против Финляндии, а ни­как не трансляцией нецензурируемых и нейтральных новостей. Передачи велись по еженедельным, а то и ежедневным инст­рукциям Британского военно-политического бюро (Political Sarfare Exwcutive).

Британская пропаганда с самого начала предостерегала Фин­ляндию по поводу прогерманской ориентации и о том, что Англия, а также США, возможно, будут вынуждены считать ее своим противником. Утверждалось, что правительство вводит народ в заблуждение, говоря, что война носит' оборонительный характер. Когда Англия объявила Финляндии войну, пропаган­да стала особенно яростной. Дело представлялось так, что во всем была виновата политика правительства Финляндии: ведь оно просто проигнорировало переданное США предложение СССР о заключении мира и продолжало вести войну, несмот­ря на предупреждения союзников.

В этой связи очень хорошо проявился характер их пропаган­ды. Фельетонист под псевдонимом «Глашатай» писал: «Нас огорчает не финский народ, а слепота руководства Финляндии... дело не должно было зайти так далеко». Переложив так элегант­но ответственность на плечи противоположной стороны, голос Англии продолжал в следующей передаче развивать свою поли­тику «разделяй и властвуй»: «Никто здесь не имеет ничего против того, что мы воюем с Венгрией и Румынией. Отноше­ние же к Финляндии совсем иное. Мы чувствуем искреннюю печаль по поводу того, что финны вынудили нас предпринять этот шаг. Это приличный народ, но он связался с Германией, и он либо не может, либо не хочет расстаться с ней. Мы предо­ставляли им не одну возможность отойти в сторону и прекра­тить поддержку наших противников, но они не проявили жела­ния. Теперь они заявляют, что хотят получить территорию, ко­торая никогда им не принадлежала, и утверждают, что это не­обходимо им для обеспечения национальной безопасности.

Совершенно в духе Германии. Это была последняя капля. Те люди, которые до войны знали, уважали и любили многих финнов, абсолютно уверились в том, что они не могут далее поддерживать с ними мир. Если бы мы не объявили Финлян­дии войну, мы предали бы своих союзников и свои принципы».

Английское радио не забывало время от времени, даже пос­ле объявления войны, льстить тщеславию финнов: «...так тра­гично, что такой отважный народ, как финны, поддался в та­кой степени жажде мщения, что перестал видеть, к чему это может привести... между нами была дружба, которая основы­валась на обоюдном уважении. Пусть Финляндия была бедной страной» (в этом Рунеберг был, наверное, прав), но никто не мог высокомерно пройти мимо новой свободной независимой Финляндии... весь мир проявлял к Финляндии такое уваже­ние, которого добились лишь немногие малые народы».

Подобная линия поведения была, вероятно, самой приемле­мой. По крайней мере, информаторы из Би-би-си говорили, что этот народ «невероятно падок на похвалу иностранцев», а с другой стороны, «почти патологически болезненно восприни­мает критику», так что и то и другое следовало смешивать в разумных пропорциях.

Работавший на финском направлении разведчик Рекс Бос-ли считал, что английская пропаганда в Финляндии имела сле­дующие цели:

1. Способствовать заключению сепаратного мира между
Финляндией и СССР;

2. Вызвать разногласия между финнами и немцами;

3. Добиться выведения немецких войск из Финляндии;

4. Убедить финнов в неизбежности поражении Германии.

Материал, который Би-би-си транслировала на Финлян­дию, тщательно отбирался, но информация об успехах русских на финском фронте была «абсолютно неверной, и ее вынужде­ны были опровергать».

Босли был хорошим знатоком Финляндии, и его аналити­ческий обзор общественного мнения в стране был очень пока­зателен. По его мнению, любому союзнику СССР было чрез­вычайно трудно готовить пропаганду на финского потребителя, но следующих тем непременно следовало избегать:

1. Пытаться изображать большевиков или большевизм в
выгодном свете;

2. Утверждать в какой-либо форме, что Финляндия и Гер­
мания являются союзниками в мировой войне;

3. Пытаться как-то доказывать, что Финляндия виновна в
этой войне с Россией;

4. Намекать на репрессивные меры после войны

5. Пытаться принуждать к чему-нибудь.

Босли считал, что пропаганду в первую очередь следовало сосредотачивать на следующем:

1. На разговорах и цитатах из бесед с представителями
профсоюзов, рабочих и верующих об эксплуатации и деспо­
тизме со стороны Германии на оккупированных территориях
(особенно в Эстонии, Норвегии и Дании);

2. На подробностях — правде и неправде — тайного давле­
ния Германии на Финляндию и на ее требованиях компенса­
ции за действия в Финляндии;

3. На попытках Германии уничтожить скандинавское со­
трудничество;

4. На информации об экономических и других трудностях
Германии;

5. На подозрениях в адрес нынешнего правительства Фин­
ляндии и ведущих политиков, в частности, Рюти, Рангелла и
Виттинга (Маннергейма, Таннера, Фагерхольма и Пеккала не
трогать);

6. На докладах и статистических данных о растущей силе
Америки и ее солидарности с Британией;

7. На докладах о Британских доминионах, подчеркивая их
ресурсы и единство;

8. На причинах нынешних социальных проблем Финляндии
(немцы, чиновники);

9. На обращении к разуму финнов; подчеркивать, что что
бы ни случилось, они всегда будут маленьким соседом вели­
кой России, и поэтому им нужно искать мирное решение. Сле­
дует отметить, что у России не было империалистических пла­
нов, пока Германия не начала свою агрессию, что, предваряя
нападение Германии, большевики предприняли меры безопас­
ности в Прибалтике и Польше, которыми также были и попыт­
ки приобрести военные базы в Финляндии.

Босли подчеркивал, что основную массу слушателей Би-би-си в Финляндии составляли социал-демократы, бизнесмены, интеллигенция, большая часть высших слоев общества и сред­него класса, а также журналисты, то есть самая образованная часть общества. Они были, без сомнения, настроены проамери­кански и пробритански и очень недовольны осевой ориентаци­ей. Но следовало помнить, что все они были прежде всего на-

строены против русских и их ненависть к России намного пре­вышала их недовольство Германией. Однако эти люди были восприимчивы к определенного рода пропаганде и могли бы быть полезны в будущем союзникам.

Босли, таким образом, совершенно явно исходил из того, что как непробиваемый «антисоветизм» Финляндии, так и мысль о сепаратной войне Финляндии следовало серьезно учи­тывать в пропаганде, поскольку финны и сами так делали. Считалось, что у финнов для их позиции есть очень веские причины и что их опровержение абсолютно нереально. Реко­мендации Босли, которые основывались на прекрасном знании дела — он очень долго жил в Финляндии, — не были учтены, во всяком случае в полной мере, так как вина Финляндии за войну оставалась постоянной темой Би-би-си.

Весной 1942 г. на Би-би-си планировали новую тактику, в соответствии с которой Финляндии следовало бы одновремен­но, с одной стороны, «подать надежду», а с другой — «вверг­нуть ее в отчаяние». Обнадежить можно было бы ссылками на одно советское высказывание о том, что сильная независимая Финляндия была бы в ее интересах, а также подбрасывая мыс­ли о «Северных Штатах». Однако скандинавский отдел МИДа отклонил предложение: «поддержание надежды» могло бы вызвать подозрения СССР, не говоря уже о спекуляции иде­ей Северных Штатов.

В 1943 г., когда в войне наступил перелом в сторону пора­жения государств оси и в Финляндии стали возникать мысли о мире, пропаганда Би-би-си стала более конкретной и целе­направленной. Правда, открытого вмешательства в политику Финляндии избегали еще в тот период. Например, в январе 1943 г. в инструкциях Военно-политического бюро говорилось, что не следует прямо нападать на министра иностранных дел Виттинга или вмешиваться в президентские выборы, так как внешнее вмешательство могло бы только замедлить развитие ситуации. Рекомендовалось дать время новому правительству. Позднее стали критиковать отдельных его членов. Инструкции Военно-политического бюро предписывали уделять особое внимание германскому влиянию в Финляндии и в противовес немецкой пропаганде о находке под Катынью¹ рассказывать о злодеяниях немцев на оккупированных территориях в Норве­гии и Эстонии, тень которых ложилась и на Финляндию.

¹ Обнаруженные немцами массовые захоронения, в которых были останки более 10 000 польских офицеров, расстрелянных НКВД.

1-ггс/и.л и Il&UOflCl.

Стокгольмское отделение, следившее за прессой Финлян­дии, еще весной 1944 г. отмечало, что финны ничего не знали о немецких зверствах в Европе и что их следовало просвещать на конкретных примерах.

По мнению британцев, у финнов не было другого выхода, как сдаться СССР. Но хотя бы немного стоило поманить фин­нов и показать им в радиопередачах, что требования союзни­ков о сдаче сильно отличаются от тех, которые демонстриро­вали нацисты. Во всяком случае, Финляндия сдалась бы толь­ко СССР, и не стоило бы требовать, чтобы он вывел свои войска сразу после прекращения военных действий. Не следо­вало бы также говорить о будущем государственном устройстве или положении Финляндии. Хотя русские и заявляли, что не собираются вмешиваться в независимость сателлитов Герма­нии, их понимание независимости могло сильно отличаться от того, что финны под этим подразумевали. Также не стоило упоминать о странах Прибалтики. Единственно, о чем можно было бы сказать, то это о намерении их присоединения к СССР, но это опять же было бы плохой пропагандой для Финляндии. О границах тоже следовало умалчивать.

Хотя на определенных людей, занимающих ключевые пози­ции, как, например, на Таннера, и призывали оказывать посто­янное давление, все же нельзя было допускать резких нападок личностного характера, а следовало раскрывать «объективную» роль человека. Тот «упрямый факт», как говорили теперь в Военно-политическом бюро, что Финляндия начала войну, «следовало вбить им в голову».

Учитывая особое положение Маннергейма и его возможно­сти, которые он в будущем и реализовал, нужно было его по­щадить и сосредоточиться на критике Рюти и Таннере в каче­стве козлов отпущения.

Когда весной 1944 г. СССР под аккомпанемент бомбежек выдвигал условия перемирия, Би-би-си вещало в таком духе:

«Народ Финляндии стоит перед решающим историческим выбором... Народу Финляндии предстоит решить, примет ли он условия перемирия и тем самым спасет свой суверенитет или отклонит их и этим ввергнет страну в ужас тотальной войны и обречет на гибель, к которой приведет страну круше­ние нацистской Германии... Остальной мир, в том числе Аме­рика и Швеция, считают условия приемлемыми и, учитывая обстоятельства, даже вполне умеренными. Они считают их та­ковыми на основе фактов, которые финская цензура от вас скрывала. Вы считаете свою войну оборонительной войной, а

73ак. 3517

весь мир считает вас одной из нападающих сторон. Ни одной из финских газет не разрешено было давать полный отчет о тех месяцах, которые предшествовали нападению Германии на Россию... никто не может верить вашим утверждениям об обо­ронительном характере вашей войны».

Би-би-си — или даже скорее те, кто за ней стоял, — в ка­честве приманки размахивали идеей «сохранения суверените­та», хотя вряд ли кто-нибудь из них мог считать мир чем-то иным, кроме капитуляции.

С началом развернутого наступления русских Би-би-си на­падает на членов правительства и особенно на Таннера: пока они занимают свои посты, нет никакой надежды на мир.

После договора Рюти — Риббентропа¹ пропаганда Би-би-си полностью переходит на «русские» позиции. Военно-полити­ческое бюро рекомендовало категорически заявлять, что мира не будет до тех пор, пока народ Финляндии не поднимется и не свергнет правительство, которое заключило такой «убий­ственный договор». Больше не стоило тратить время на леген­ду о сепаратной войне. Финляндия теперь была частью воен­ной машины Гитлера и должна была разделить ее участь.

Вскоре, однако, было замечено, что к передачам Би-би-си в Финляндии стали относится враждебно. Если совсем недавно говорили, что правду можно найти только в Библии и Би-би-си, то теперь в отношении последней уже начали сомневаться. Финляндия тоже нанесла встречный удар. По финскому радио было даже заявлено, что тот, кто слушает Би-би-си, является изменником, подвергающим себя воздействию медленно дей­ствующего яда.

Что же касается объективности Финского радио летом 1944 г., то, по оценкам британцев, финский радиокомментатор Ватанен в своих обзорах довольно честно говорил о Восточ­ном фронте, но в то же время пресса явно преувеличивала значение для Финляндии германской помощи. Но в августе за-

¹ Речь идет о договоре, который президент Рюти подписал с Риб­бентропом летом 1944 г. во время большого советского наступления. В нем он обещал не заключать сепаратный мир с СССР. Благодаря дого­вору Германия поставила Финляндии современное противотанковое оружие (фауст-патроны), а также послала на Карельский перешеек бомбардировщики и тяжелые орудия. После того, как Рюти ушел в отставку, президентом стал Маннергейм, который заключил сепарат­ный мир с СССР, поскольку его не связывал договор, подписанный Рюти.

*-njLJinuuM. и свропа.

метили, что финская пресса стала писать о войне «наиобъек­тивнейшим образом».

После заключения перемирия усердные британские военно-политические эксперты могли перестать давать советы в отно­шении передач на финском языке.

Война с Финляндией закончилась. С точки зрения Вели­кобритании, удовлетворительно. Но по поводу степени незави­симости Финляндии у МИДа имелись сомнения, и в День не­зависимости в 1944 г. оттуда было дано указание Би-би-си ничего не говорить об этом событии, так как финны и сами вряд ли захотят о нем вспомнить.

Положение Финляндии как союзника Германии с точки зрения пропагандистской войны было довольно уязвимым, но собственное положение англичан в качестве союзников Стали­на было нисколько не лучше, даже наоборот. Это понимали в Финляндии и смело пытались сказать им об этом.

Финны считали, что в пропаганде на Англию следует разъяснять:

1. Точку зрения Финляндии;

2. Характер большевизма;

3. Противоестественность союза Англии и СССР;

4. Прошлое отношение Англии к Финляндии;

5. Вопрос о Восточной Карелии.

Финнам было что сказать об отношении английского руко­водства к Сталину. Король Англии послал ему почетный меч, а архиепископ Кентерберийский оправдывал его религиозную политику. Финляндия, которая, по собственному убеждению, знала о России больше, чем какая-либо другая европейская страна, хотела рассказать британцам правду о буднях сталиниз­ма. К сожалению, эти передачи вряд ли кто-то слушал.

ОТСРОЧКА

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Судьба Финляндии была решена на фронте в 1944 г. Вес­ной бомбежки удавались плохо, и финны, которые, по мнению Сталина, «соображали на редкость медленно», не проявляли никакого желания сдаться на милость диктатору. Поэтому Ста­лин приказал Красной Армии вбить разум в их головы молот­ком. Он вовсе не собирался останавливаться в районе Выбор­га, а готовился к оккупации всей страны.

6 июня 1944 г. войска союзников высадились в Нормандии. Через три дня Сталин начал развернутое наступление на Карель­ском перешейке. Наступление по своим масштабам было мощным даже для Второй мировой войны. Три тысячи орудий сломили финские позиции в Валкеасаари, и Выборг был потерян уже 20 июня. Однако вскоре после этого финны приостановили наступ­ление, и русским стало ясно, что их продвижение силами име­ющихся у них частей уже невозможно.

С чисто военной точки зрения развернутое Сталиным на­ступление было явно бессмысленным, так как финские войска не представляли военной угрозы. С точки зрения большой по­литики его нецелесообразность стала очевидной, когда продви­жение было остановлено и войска срочно понадобились для «броска на Берлин».

Сталин был вынужден смириться с тем, что части Красной Армии не смогли перейти границу 1940 г., и Хельсинки наря­ду с Лондоном и Москвой оказался единственной европейской

После войны

воюющей столицей, которая не была оккупирована врагом. Это дало Финляндии определенные возможности сохранить в бу­дущем свой государственный строй и независимость. После войны финны несколько раз имели честь встречаться с отцом народов в официальной обстановке. Известно, что Сталин тог­да выказывал уважение к финской армии, отрицал разговоры о «финском империализме» — ведь такого слова в марксист­ском понимании и быть не могло — и вообще хвалил финский народ. Он говорил, что если бы в Бельгии жили финны, то нем­цы не могли бы так просто пройти маршем по их стране.

До войны Сталин не верил в это. Но теперь он научился этому методом проб и ошибок.

Как оказалось, на самом деле Сталин стремился после вой­ны создать свою систему в тех странах, где он в состоянии был это сделать. Ведь так он уже об этом раньше говорил. В 1944 г. Финляндия не была оккупирована, и, как показал Юкка Невакиви, войска, имеющиеся у СССР на этом направлении, были очень незначительны по сравнению с финскими.

Сталин не привык биться головой о стену, зная, что она твердая, и, судя по всему, за годы войны он кое-чему научил­ся. Вопреки самым страшным ожиданиям финнов, оказалось, что советское руководство отказалось от попытки насильствен­ного захвата власти в Финляндии, хотя у него в стране и была точка опоры: ведь в Хельсинки действовала руководимая Ждановым комиссия, которая контролировала соблюдение ус­ловий перемирия. И среди коммунистов были сторонники во­оруженного захвата власти. На эту странную сдержанность оп­ределенный свет проливают имеющиеся теперь в распоряжении исследователей советские документы. Из многих источников становится ясно, что финское умение воевать произвело на Сталина большое впечатление. Так же позднее, когда Молотов рассказывал об этом писателю Феликсу Чуеву, он объяснял, что причиной «помилования Фнляндии» было большое упор­ство финнов, вследствие чего навязывание социалистической системы силой стало бы болезненной раной, которая помеша­ла бы делу социализма в других местах.

Молотов, вероятно, может показаться фарисеем, когда он давал понять, что к насилию не прибегали в других местах, но фактом остается то, что стратегией советского руководства в Финляндии было держаться в стороне от общественного раз­вития страны и стремиться добиться «революционного» разви­тия собственными руками финнов, что, собственно, было, по сути, частью старой ленинской стратегии, которую Сталин це-

ленаправленно претворял в разные периоды. Финны должны были сами испачкать руки в крови вместо русских.

Одним из стратегических ходов было заставить финнов во­евать против немцев, что, как предполагали, сильно испортит отношения между бывшими товарищами по оружию. Это ус­ловие перемирия финны выполнили без ущерба для обще­ственного мнения или лояльности армии.

Договор о перемирии, конечно, содержал много известных требований к финскому обществу и государству; согласно им, «виновники войны» и военные преступники должны были быть осуждены и наказаны и «профашистские» организации запрещены. Финны могли «сами повесить Маннергейма», как представлял Жданов. Однако сам Сталин не считал целесооб­разной ликвидацию маршала, во всяком случае в то время.

Непосредственно «военных преступников», которых можно было бы считать нарушителями норм международного права, в Финляндии нашлась всего горсточка. И запрещение профашист­ских организаций также не привело к коренным изменениям во внутренней политике Финляндии, так как даже в лучшем слу­чае они составляли мизерную часть политической сферы. Прав­да, «Союз братьев по оружию»¹ был причислен к таковым, ибо он олицетворял большое заблуждение финского рабочего клас­са и измену социал-демократов Финляндии. Под «виновниками войны» подразумевали то политическое руководство страны, которое в 1941 г. привело страну к войне против СССР, а в 1944 г. вывело ее из войны. И когда теперь СССР заставлял финнов выносить приговоры, которые не основывались на суще­ствующих законах, ясна была цель: расколоть финское общество и привести к власти новые просоветские силы. У победителей часто бывают друзья, и так как страна после войны была в пла­чевном состоянии, должны были те, кто нес за это ответствен­ность, также заплатить определенную политическую цену.

Решительный отказ от бесчестного осуждения «виновников войны», вероятно, привел бы к открытому конфликту с СССР и имел бы вскоре разрушительный окончательный результат. Фин­ны предприняли другую тактику. В распоряжении была извест­ная еще со времен русификации начала века соглашательская ли­ния. Еще в XIX в. руководители финской национальной интел­лигенции разработали доктрину возможности выживания в со­ставе России. В отличие от поляков, которые постоянно

¹ «Союз братьев братьев по оружию» был создан в 1940 г. для ока­зания помощи жившим в нужде семьям фронтовиков. Ведущую роль в нем играли как социал-демократы, так и коалиционная партия.

_____________________.—-_____,_______________ Ilpcjie войны

поднимали восстания и теряли остатки своих национальных прав, финны стремились подчеркивать свою государственную ло­яльность по отношению к царю. Тем самым они, как и предпола­гали, получили в качестве ответной услуги большие возможнос­ти расширять и укреплять свою национальную государственность.

Та российская политика, которую Паасикиви проводил пос­ле войны, была прямым продолжением той старофинской по­литики, которую в отношении России проводили еще в XIX в.

Паасикиви по своему характеру не был оппортунистом и тем более моральным нигилистом. На государственном уровне он все-таки был прагматиком, который считал, что политика была искусством возможного и признание фактов было азами политической мудрости. После войны самым главным фактом была военная мощь СССР, которой Финляндии нечего было противопоставить, и меньше всего она могла надеяться на спа­сение путем поисков защиты у врагов СССР. Тогда она ока­залась бы между молотом и наковальней.

В конце 1940-х гг. у Финляндии имелся лишь очень узкий, кажущийся почти невозможным путь спасения. Искра надеж­ды все-таки существовала. Это, наряду с Паасикиви, понял У. К. Кекконен, который решил проявить инициативу и взять бразды правления в свои руки. В качестве министра юстиции Кекконен занимался делами «виновников войны»: они были приговорены к нескольким годам тюремного заключения.

Целью Кекконена было не просто пассивное выполнение воли СССР, а активное завоевание его доверия. Кекконен су­мел повернуть свою партию — Аграрный союз — на линию дружбы с СССР и одновременно отобрать у финских коммуни­стов монополию на хорошие отношения с Советским Союзом.

Как показал Юкка Невакиви, Кекконен строил свою карь­еру на прямом сотрудничестве со Сталиным, что, казалось бы, давало sucessio apostolica¹ финляндизированному² отношению к

¹ Распространенный в западной церкви взгляд, согласно которому
Иисус Христос благословил Петра, который благословил своего пос­
ледователя, а тот, в свою очередь, благословил своего последователя.
В соответствии с этим каждый священник должен получить благо­
словение от священника, который получил благословение от своего
предшественника. Таким образом неразрывная связь ведет от Христа
к каждому приходскому священнику.

² В 1960-х гг. словом «финляндизация» в Западной Европе стали
называть особые отношения Финляндии с СССР, которые считались
слишком уступчивыми.

Сталину. Более существенным было все же то, что СССР, Ве­ликая Отечественная война и Сталин были слиты воедино, в конкретное политическое единство, к которому невозможно было относиться избирательно ни здесь, ни там.

После так называемой десталинизации отношение к Стали­ну стало в какой-то степени двойственным, поскольку соглаша­лись с его основными принципами, но отмежевывались от их осуществления.

В Финляндии крайне левые упорно пытались, во всяком случае после войны, возродить миф о своей прогрессивной роли на службе сталинизму в 1930-х гг., восхваляя свой гума­низм, который Сталин сам презирал, и старались заставить людей забыть, что во время войны у них была лишь роль не­удачливых квислингов. В других европейских странах комму­нисты зачастую пользовались славой героических борцов за свободу, так как согласно указаниям Коминтерна пытались встать во главе национальных освободительных движений. После кровавых военных потрясений уже трудно было вспом­нить, какова на самом деле была роль коммунистов в 1939— 41гг.

Борьба за общественный строй Финляндии уже в 1940-х гг. закончилась поражением коммунистов: они оказались слабыми и неспособными по сравнению с общим фронтом социал-де­мократов и буржуазии, который был сформирован именно в военные годы. В то же время они утратили и монополию на дружбу с СССР, проиграв ее линии Паасикиви — Кекконена.

Было ясно, что советское руководство все время верило, что Финляндия созреет для социалистической революции, как и все другие страны мира. Однако еще со времен Ленина су­ществовал принцип, согласно которому революцию нельзя осу­ществить насильственным путем, для этого должны созреть предпосылки. Этот принцип, правда, нарушался советским ру­ководством неоднократно, но по отношению к Финляндии оно решило, что имеет возможность и причины придерживаться этого принципа. По мнению Сталина и Жданова, финнам ме­шали национальные предубеждения к русским, и для их пре­одоления — для перевоспитания народа Финляндии — требо­валось время. По расчетам финских коммунистов, говоривших об этом со Ждановым после войны, на это понадобится, как минимум, 15—20 лет, а по мнению Жданова, намного меньше. Во всяком случае, время на обдумывание было получено, и благодаря этому Финляндия смогла укрепить ту внешнеполи-

после воины

тическую линию, благодаря которой она - на удивление все­му остальному миру - сохранила свою независимость и сво­боду в качестве соседа СССР даже в условиях холодной вой­ны и в течение более 30 лет постоянно увеличивала свою внешне- и внутриполитическую маневренность.

Краеугольным камнем новой внешней политики стал дого­вор 1948 г. о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи. Следу­ет отметить, что договор, подписанный Молотовым и Кууси­неном в 1939 г., назывался договором о взаимопомощи и дружбе (обратите внимание на порядок) и де-факто формаль­но включал Финляндию в систему безопасности СССР. Почти такие же договоры (типа договора 1948 г.) СССР заключил и с другими странами Восточной Европы, так называемой народ­ной демократии, но финнам удалось сформулировать свой до­говор так, что он сам по себе не требовал от них большего, чем обороны своей территории «от Германии и ее союзников». Если для этого потребутся помощь СССР, то об этом следо­вало договариваться отдельно. Де-юре, несмотря на договор, Финляндию могли считать нейтральной.

Когда Кекконен в 1956 г. стал президентом, внешняя поли­тика Финляндии стала более активной. Кекконен уже ранее, будучи премьер-министром, пытался влиять на провозглашение нейтралитета другими скандинавскими странами. Инициативы Кекконена, которые, в частности, касались объявления север­ных стран безъядерной зоной и проведения совещания по ев­ропейской безопасности, продолжались в течение всего его бо­лее чем 25-летнего президентского срока. Документы советских архивов свидетельствуют, что эти инициативы подготавлива­лись в сотрудничестве с представителями СССР.

Одной из основных посылок политики Кеккнена был так на­зываемый «финский парадокс»: чем лучше и доверительнее были отношения Финляндии с СССР, тем свободнее он был в своих отношениях с Западом. Укрепление доверия с известным своей подозрительностью советским руководством удалось на удивление хорошо. Еще в конце 1950-х гг. Н. Хрущев в своей речи приравнял политику Кекконена к чувству дружбы, испы­тываемому в Финляндии к СССР. Преодоление двух внешне­политических кризисов путем двусторонних доверительных пе­реговоров с Хрущевым в 1959 и 1961 гг. окончательно сделали Кекконена надежным гарантом финской внешней политики, ко­торому не нашлось альтернативы на президентских выборах.

Своеобразие положения Кекконена иллюстрирует тот факт, что если в 1956 г. его избрали президентом с перевесом всего в один голос — прежде всего при поддержке Аграрного союза и коммунистов, то в 1970-х гг. его сторонниками были все мало-мальски значительные партии, от правых до коммунис­тов. В 1973 г. президентский срок Кекконена был даже продлен чрезвычайным законом, что предполагало ²/₃ голосов в парла­менте. Это был, вероятно, уникальный случай в истории за­падной демократии в условиях мирного времени. Действитель­но, как показывают многочисленные исследования обществен­ного мнения, огромное большинство народа поддерживало Кек­конена и его внешнюю политику.

С точки зрения СССР, значение Кекконена усиливалось тем, что конституция Финляндии предоставляла президенту ог­ромные полномочия. Кекконен не пренебрегал этими возмож­ностями и совершенно суверенно назначал членов правитель­ства и должностных лиц и довольно успешно вмешивался даже в разногласия на рынке труда.

Поскольку СССР мог безусловно доверять финской поли­тике и Кекконену, он имел также вес в Кремле. Советские ар­хивы подтверждают, что Кекконен очень заботился об эконо­мике своей страны и убеждал советских руководителей разме­щать свои заказы в Финляндии, чтобы поддерживать в хоро­шем состоянии витрину «мирного сосуществования». Значение торговли с СССР, особенно для развития металлургической и легкой промышленности, после войны было очень существен­ным. Выгоды этой торговли для Финляндии иллюстрируются тем, что почти весь экспорт Финяндии в СССР, многие годы составлявший около 20 % ее валового экспорта, состоял из го­товой продукции, а импорт из сырья. Финляндия очень дол­го была главным западным торговым партнером СССР, пока ФРГ благодаря своей так называемой новой восточной поли­тике не обошла ее.

Когда на Западе в 1960—70-х гг. начали говорить о финлянди-зации как об угрожающем симптоме, Кекконен со своей сторо­ны мог ссылаться на успехи своей политики в экономической сфере. В то время обширная клиринговая торговля между СССР и Финляндией выглядела только как положительное явление. Ее прекращение во время перестройки вызвало тем больший шок, что финская экспортная промышленность вынуждена была при­спосабливаться к свободной международной конкуренции.

Разговоры о финляндизации в пренебрежительном смысле, конечно, не были безосновательными. Соответствовал действи-

тельности тот факт, что в Финляндии при принятии важнейших внешне- и даже внутриполитических решений принималась во внимание возможная реакция СССР. Наглядный урок в этом плане был дан в конце 1950-х гг., при так называемом правитель­стве «ночных заморозков»¹, когда СССР заморозил торговлю и отозвал своих дипломатов. Соответствовало действительности также то, что средства массовой информации Финляндии избе­гали говорить о недостатках общественной системы соседа и что каждый мало-мальски значительный финский политик стремил­ся приобрести в Советском посольстве хорошего знакомого, с которым мог «доверительно» обсуждать положительные и отри­цательные стороны своей и других партий и их представителей.

С другой стороны, западные критики «финляндизации», как правило, ошибались, считая, что удивительное и особенное от­ношение финнов к СССР было вызвано страхом или наивно­стью или что представители СССР активно вмешивались в политику страны и принуждали финнов принимать неприятные для них решения.

Речь шла о более сложных вещах. Возникла новая полити­ческая культура: финны действительно преодолели предубеж­дение и ненависть по отношению к русским, которые они ис­пытывали. Осуществилась сталинская стратегия, согласно кото­рой финнов надо было заставить делать собственными руками то, что хотели русские. Однако одновременно осуществилась и цель Кекконена перехватить инициативу как у русских, так и у коммунистов: нужно было заставить русских поверить во внешнеполитическую безопасность и даже полезность капита­листической Финляндии и нейтрализовать коммунистов, воз­ложив и на них ответственность на государственном уровне за капиталистическую экономику.

Каналом влияния для финских партий, как центристских, так и правых, стал КГБ, очередной председатель которого был также доверенным лицом президентов Финляндии от Кекконе­на до Койвисто. Коммунисты же в отношениях с СССР фак­тически оказались в худшем положении, так как для них ка­налом влияния была КПСС, руководство которой все время питало сомнения в научности политической линии большин­ства в КПФ.

¹ В 1958 г. СССР «заморозил» свои отношения с Финляндией, так как в стране было создано социал-демократическое правительство, состав которого не понравился советскому руководству. Правитель­ство вынуждено было уйти в отставку.

Та история, которую раскрывают воспоминания современ­ников и открывшиеся советские архивы, просто фантастична: капиталистическая Финляндия и многие ее буржуазные поли­тики были в самых тесных отношениях с СССР и пользова­лись у его руководства большим доверием, чем «социалисти­ческие» соседи из Восточной Европы, не говоря уже о запад­ных коммунистах.

Президент Ельцин, находясь в Финляндии в начале 1990-х гг., попросил прощения за случавшееся порой вмеша­тельство своих предшественников во внутренние дела Финлян­дии. Такое случалось нечасто, но все же имело место. А самым главным в финляндизации следует считать ту политическую культуру, которую финны создали сами под руководством своего президента Кекконена, пользовавшегося безграничной популярностью. В политике часто действовали некрасиво, вне­шнюю политику часто использовали во внутриполитических целях и наоборот.

Если быть объективным, то следует согласиться с тем, что явления политической деградации, связанные с финляндизаци-ей, а также не очень существенные операции, которые прово­дил СССР в Финляндии, были очень незначительными, мож­но даже сказать, безобидными, если сравнивать их с тем, что были вынуждены терпеть так называемые народные демократии Восточной Европы, не говоря уже о прибалтийских республи­ках.

Внешняя политика Финляндии после Второй мировой вой­ны была историей невероятного успеха. Этот успех нельзя от­нести только на счет Паасикиви и Кекконена или только Ста­лина и его последователей. Все они сыграли свою важную роль, но предпосылки были созданы уже летом 1944 г. благодаря финской армии.

Что касается исторического места «финляндизации», то есть той политической культуры, которая процветала в рамках финской внешней политики, то в определенной мере и на оп­ределенных этапах истории она была также платой за незави­симость. Этот факт не делает некрасивые черты красивыми, и цель не оправдывает средства. Просто, анализируя те этапы, нельзя забывать, в каких условиях и в каком геополитическом пространстве вынуждена была тогда жить Финляндия.

ВСТРЕЧА

8 октября 1945 г. был великим днем в жизни многих фин­нов. Сам генералиссимус Сталин, величайший гений современ­ности, а может быть, всей мировой истории, изъявил желание лично встретиться с ними для свободной беседы. Автором ис­пользована сокращенная стенограмма этой встречи, хранящая­ся в сталинском фонде ИМЛ в так называемом старом партий­ном архиве (РЦХИДНИ).

Руководителем финской культурной делегации был ми­нистр просвещения и председатель общества «Финляндия — СССР» Юхан Хело. В своей речи он тепло поблагодарил хо­зяев — Сталина и Молотова — за организацию встречи и вы­разил веру в то, что между Финляндией и СССР будут уста­новлены дружеские отношения.

На это Сталин ответил, что у его страны всегда были лишь дружественные намерения в отношении Финляндии. СССР со­вершенно иначе относился к малым народам, чем, например, Гер­мания. Он не считал малые народы незначительными. Сталин спросил также, каково положение с безработицей в Финляндии.

Хело, вероятно, разочаровал хозяина, так как вынужден был сказать, что безработицы в тот момент не было. Удивление Сталина, наверное, можно сравнить с тем, которое испытал Жданов, когда он узнал о том, как мало политических заклю­ченных было в тюрьмах Финляндии.

Но Сталину предоставилась возможность сказать, что бла­годаря СССР безработицы в Финляндии и не должно быть. СССР мог бы увеличить свои заказы в Финляндии в 2—3 раза по сравнению с предвоенным уровнем.

После этого Сталин спросил, каковы были настроения фин­ской интеллигенции. Ему, вероятно, рассказали о том, каким было ее отношение к нему. Очевидно, большая часть финской интеллигенции, позитивно относившаяся к Сталину и стали­низму, сейчас находилась перед ним и воодушевленно крити­ковала своих коллег. Хело рассказал ему о традициях финской интеллигенции и предположил, что понадобится примерно де­сять лет на ее перевоспитание и что лишь новое поколение фин­нов сможет относиться к СССР по-новому. Хелла Вуолийоки сказала, что понадобится намного меньше времени, а по мнению Маури Рюома и Эйно Калима, достаточно будет пять лет.

Сталин высказал свое мнение по этому поводу, сказав, что антисоветские позиции финской интеллигенции частично объясняются политикой царизма в отношении Финляндии. Политика же СССР, в корне отличающаяся от нее, сможет пе­ревоспитать финскую интеллигенцию. Народ Финляндии очень способный, льстил Сталин, и он заметит изменение политики. Потом Хело сказал, что в Тампере будет открыт музей Ле­нина и Сталина и он будет находиться в том здании, где в 1905 г. проходила конференция РСДРП. На это Сталин сказал, что «Советский Союз» именно тогда решил дать Финляндии независимость. Он вспомнил, что сам он хотел отложить этот вопрос, но финские социал-демократы, в частности, Куусинен, сказали, что все партии являются сторонниками независимо­сти и вопрос нельзя откладывать. Социал-демократы торопи­лись, — сказал вождь.

Молотов поспешил пояснить, что речь идет о конференции 1905 г. Тогда Сталин стал вспоминать, что тогда он встретил­ся с Лениным. Хелла Вуолийоки сказала, что это случилось в ноябре. О конференции 1917 г. она рассказала, что ее бывший муж Суло Вуолийоки получил на конференции записку от Ленина, где было написано: «Финские товарищи — империа­листы». Молотов по этому поводу сказал, что речь шла о дру­жеской критике, но Сталин коротко заметил: «Это была шут­ка». Хелла вольно или невольно ошиблась в своих воспомина­ниях. Речь никак не могла идти о конференции 1917 г., скорее о переговорах весны 1918 г. между СК и делегацией красных финнов. Именно на этих переговорах присутствовали и Ленин и Вуолийоки, и на них действительно возник спор о границах Финляндии. Вопрос о Восточной Карелии тогда был отложен, но по инициативе Суло Вуолийоки Финляндия потребовала в Печенге полуостров Рыбачий, который был важной территори­ей с точки зрения рыболовства. Русская делегация возражала,

но Ленин решил вопрос в пользу финнов. Следует отметить что Сталин вновь решил этот вопрос весной 1940 г., но уже в ущерб финнам. Печенга тогда осталась у Финляндии, но «не­умело (с благословения Ленина) проведенная» граница была выправлена, и Рыбачий был возвращен в состав России.

Теоретику марксизма было недостойно признавать, что страна, подобная Финляндии, могла бы быть империалисти­ческой в прямом значении этого слова. Что же касается Вос­точной Карелии, то Сталин и Молотов, вероятно, еще хорошо помнили, что торжественно признали ее частью Финляндии. Ведь Молотов в начале декабря 1939 г. подписал государствен­ный договор по этому вопросу, в котором были воплощены многовековые справедливые чаяния народов.

После этого Рюома спросил у вождя его мнение о задачах советской культуры.

По мнению Сталина, первоочередной задачей было уничто­жение зверя в человеке или, по крайней мере, уменьшение зве­риной сути.

Второй задачей являлось развитие отсталых крестьян и ра­бочих до уровня технической интеллигенции.

Третьей задачей было развитие братства и взаимного ува­жения народов.

Из упомянутых задач первая требовала наибольшего време­ни, вторая была ближе к решению, и третья была решена, что каждый день можно было наблюдать, объявил отец народов и, вероятно, хотя бы мимоходом подумал о тех народах, которые только что были выселены со своих земель далеко за Урал; частично это выселение, видимо, все еще продолжалось.

Хело знал, что советская культура интернациональна, и он верил, что советская власть будет способствовать развитию культуры малых народов. Однако он все же решил спросить, не возникало ли каких-либо разногласий, например, по мате­риальным вопросам. Вопрос был довольно смелым, если учи­тывать, что вождь уже высказал свое мнение на этот счет. Но, вероятно, Хело лишь хотел дать Сталину возможность под­черкнуть преимущества социализма еще подробнее.

Сталин снизошел до ответа и привел пару примеров. По его мнению, недовольство, наверное, бывало, но оно не приводило к конфликтам. Молотов поддакивал и повторял слова вождя. Гости не задавали больше конкретных вопросов о затратах на решение национальных проблем. Хотя Молотов мог бы расска­зать, что переселение наказанных народов за Урал, начатое еще

^/Ш-£ДУЧЛ.Ц

во время войны, потребовало огромного количества железнодо­рожных вагонов, которые были остро нужны для других целей.

После этого Сталин спросил о положении рабочих и крес­тьян в Финляндии. Было отмечено, что рабочие пострадали от войны, но многие добавляли, что крестьяне выиграли от подъема цен на продукты.

Сталин, имевший в этом вопросе большой исторический опыт и в настоящий момент жесткой рукой державший крес­тьян, спросил у финнов, какова в их стране практика и нуж­но ли крестьянам отдавать государству все, что они произво­дят, за исключением семян и того, что им нужно на собствен­ные нужды. Херта Куусинен подтвердила, что дело обстояло именно так, что практика военных лет все еще продолжалась.

На это Сталин сказал, что так было и в Германии до при­хода Красной Армии, но теперь они отдают лишь определен­ный процент своего урожая и с остальным могут делать все, что хотят. Иначе у них не может быть никакого стимула для развития своего хозяйства.

Многие отмечали, что положение интеллигенции в Финлян­дии плохое, и когда Сталин услышал, что профессор получал меньше, чем рабочий-металлист, он заметил, что это совершен­но неправильная ситуация.

Жалобы финнов на тяжелое положение своей страны были подходящим фоном для того шага, который Сталин сделал по­том. Он спросил, поможет ли делу, если время выплаты воен­ных репараций будет продлено на год или два. Ведь тогда часть заводов могла бы вместо военно-контрибуционного про­изводства производить товары народного потребления.

По этому поводу финны выразили «бурное» одобрение и заверили, что это будет иметь большое значение. Сталин раз­решил финнам официально объявить об этом. И все поняли, что этот вопрос уже решен.

Хертта Куусинен спросила, чем вызвано такое благородство СССР по отношению к Финляндии. Сталин не согласился с тем, что Финляндия была в каком-то особом положении, и сказал, что так поступали и в отношении других бывших про­тивников из Восточной Европы.

Когда Хело стал превозносить благородство СССР, Сталин сказал, что это благородство имело свой расчет: таким образом расплачивались за политику царского режима. По мнению Сталина, царизм вызвал враждебность к России не только финнов, но и румын и болгар (sic!), и теперь надо было за­ставить эти народы относиться к русским иначе.

One

Хело упомянул о существовании в Финляндии еще и такой версии, что к Финляндии относились хорошо потому, что ког­да-то русские революционеру находили здесь убежище.

Сталин согласился с этим, но сказал, что к Финляндии от­носились хорошо и по другим причинам: «Мы любим и ува­жаем народ Финляндии. Это хороший народ, трудолюбивый народ. Посмотрите, ведь вы живете черт знает где...» Сталин пояснил, что, несмотря на то что финны жили среди лесов и болот, они сумели построить свое государство и упорно защи­щали его (он, правда, забыл сказать, от кого защищали). По­хвалы Сталина могли у некоторых финнов вызвать горечь, но они были искренними: «Сравните хотя бы Финляндию и Бель­гию. Бельгийцы считают финнов полухуторским и необразо­ванным народом. Но финны не вели себя в войне так, как бель­гийцы. Бельгийцев считают одним из образованнейших наро­дов Европы, но когда началась война, они сдались. Думаю, что если бы финнов поставить на место бельгийцев, то они упорно сражались бы против немецкой агрессии».

На это Хертта Куусинен сказала, что и финны со своей стороны уважают русский народ, и это является хорошей ос­новой для дружбы. Рюомя в знак согласия заявил, что самый лучший комплимент, который был сделан финнам на при­еме, — это то, что они похожи на русских. На это Сталин, предупреждая идеализацию русского народа, сказал, что у него тоже были свои недостатки, как и у всех других. Правда, рус­ские победили фашизм, но в борьбе принимали участие и многие другие народы. Сталин предположил, что русские, воз­можно, были лучше, чем некоторые другие народы (не назвав конкретно), но недостатки были и у них. Не существует вооб­ще людей, у которых не было бы недостатков и ошибок.

Финны расстались со Сталиным и Молотовым с чувством эйфории. Они встретились с самым могущественным челове­ком мира, который расточал им комплименты и поручил им объявить радостную весть об отсрочке выплаты военных кон­трибуций, что помогло бы справиться с послевоенными труд­ностями.

Действительно, казалось, что Сталин желал добра Финлян­дии, и если к этому и примешивался «эгоизм», как он ска­зал, то против такого эгоизма финны не возражали. Может быть, финнов действительно смогли бы перевоспитать за пять лет? За это время они, вероятно, смогли бы воспринять со­циализм.

Совершенно ясно, что Сталин вел по отношению Финлян­дии «кампанию улыбок» и, вероятно, его собственное объясне­ние ее мотивов соответствовало действительности. Эту кампа­нию Сталин проводил в отношении рабочих, крестьян и интел­лигенции, то есть тех социальных групп, которые и в советс­ком обществе были еще отделены друг от друга. Вскоре эта кампания затронула и финских капиталистов, и, как отметил Юкка Невакиви, «партия горных советников»¹ с начала 1950-х гг. стала проявлять интерес к отношениям с СССР.

Однако разрушение финского национализма требовало зат­рат. Финляндии продавали зерно, хотя советская деревня стра­дала от голода. Еще в ходе войны (в 1944—45 гг.) из СССР в Финляндию доставлялись даже сладости, где их обменивали на торпеды. Их, в свою очередь, использовали, возможно, для потопления кораблей с бегущими из Восточной Пруссии нем­цами, среди которых было немало и гражданских лиц. Можно сказать, что всему было свое время: в 1944 г. финским детям раздавали сладости, а немецким торпеды.

В тоталитарной системе есть основные недостатки, но есть и свои достоинства. Если глава государства хочет в чем-то сле­довать определенной линии, то никто — по крайней мере, не народ — не сможет воспрепятствовать этому.

После войны Сталин задабривал Финляндию, хотя широ­кие массы в России, и особенно в Ленинграде, испытали бы большое удовлетворение, если бы чухонцев наказали как сле­дует, раз уж представилась такая возможность.

Данные по изучению общественного мнения в Ленинграде отражали суровую правду, и Сталину и Жданову это было из­вестно.

Условия мира с финнами считались на удивление мягкими. Один доктор математических наук считал Маннергейма «за­клятым врагом и главным пособником Гитлера». Он хотел, чтобы маршал был вздернут на виселице вместе с Рюти, Тан-нером и другими финскими негодяями, которые «погубили сотни тысяч русских и дважды нападали на Ленинград».

В Финляндии, вообще-то, считают, что ленинградцы знали, что с финской стороны город не бомбили, и именно по этой причине они использовали соответствующие «безопасные» сто-

¹ Термин, используемый в финской историографии, указывающий на то, что представители крупной промышленности были активны­ми сторонниками тесных связей с Востоком. Горный советник - зва­ние, которое присваивалось особо значимым промышленникам.

П

роны улиц. Однако оказывается, что это не было само собой разумеющимся делом для всех, и в свете опросов обществен­ного мнения финны после войны не пользовались особой сим­патией в Ленинграде.

Почти все жители разрушенного Ленинграда считали усло­вия мира слишком мягкими для финнов, некоторые даже не хотели, чтобы Финляндия оставалась независимой, некоторые не понимали, зачем понадобилась такая длительная и тяжкая война, если ее итоги были теми же, что и в 1940 г. Нередко можно было слышать предупреждения, что финнам нельзя до­верять и что финны «неисправимы», и поэтому было бы целе­сообразно расселить их по всему Советскому Союзу. Некий профессор, лауреат Сталинской премии, был разгневан тем «сентиментализмом», с которым отнеслись к финским «бело-бандитам». Противоречие состояло в том, что вначале народ учат ненавидеть своих врагов, а затем государство начинает заискивать перед финнами, которые «нас презирают и были бы рады воткнуть нам нож в спину», — говорил этот великий ученый.

Людей раздражало также и то, что в Ленинграде все еще невозможно было купить кондитерские изделия, так как весь сахар был вывезен в Финляндию.

В материалах опросов общественного мнения иногда встре­чаются проявления великодушия, но в общем отношение к фин­нам было враждебным, как и принято в подобной ситуации.

После войны народ Финляндии имел полное право благо­дарить свою судьбу за то, что в соседней стране не было де­мократического режима, и за то, что ее вождь решил приме­нить старую «ленинскую» политику по преодолению нацио­нальных предрассудков.

Особенно финнам повезло в том, что их перевоспитание заняло так много времени, что оно уже не могло привести к намеченной цели, то есть к присоединению Финляндии к Со­ветской империи.

Перевоспитание удалось прежде всего лишь в отношении части более позднего поколения интеллигенции. Народ Фин­ляндии, который по своему характеру был хуторским уваль­нем, как уже ранее отмечал Сталин, никогда не отблагодарил СССР за облегчение выплаты репараций, ведь следующее смяг­чение репараций было получено в 1948 г., после чего популяр­ность ДСНФ (коммунистов) резко пошла на убыль. Вероятно, в Финляндии верили, что таким образом сосед сам признает несправедливость репараций.

lSfrU~L/U4f*U.

Финские гости Сталина 1945 г., вероятно, верили, что хо­зяин особенно ценит финнов. У них и тогда была более или менее сильная вера в то, что финны — избранный народ и что у них все будет иначе, чем у других. Так и случилось, но из того, что что-то случилось, все же не следует, что так и дол­жно было случиться.

У нас есть все основания предполагать, что единственной целью сталинской «кампании улыбок» было ударить по фин­скому национализму и таким образом усилить классовую борь­бу в Финляндии. Эта кампания вместе с «перевоспитанием» не была рассчитана на вечность. Сталин не был каким-то абстракт­ным гуманистом, и, вероятно, его целью было перемолоть так­же часть своих гостей 1945 г. в мельнице своей научно-соци­альной инженерной работы.

Сталин расточал финнам комплименты, но следует отметить какие. Он наверняка не восхищался финнами, этим «полуху­торским» народом. Он ведь был крайне мелкобуржуазным и даже не казнил таких явных вражеских агентов, как Хелла Вуолийоки.

Русские считали чухонцев абсолютно прозаическим и приземленным народом. Когда в 1918г. надо было решить, будет Финляндия республикой или королевством, один финн сказал своему русскому гостю, что президент обойдет­ся стране дешевле. Упомянутый русский пришел в ужас от подобного подхода и, как рассказывал Валентин Кипарский, сказал, что у финнов вместо сердца в груди 5-пенниевая медная монета.

На Сталина, который гордился тем, что ради великого дела он готов на что угодно, вряд ли могла произвести впе­чатление финская мелкобуржуазная система, которая даже в условиях войны довольствовалась тем, что изолировала лишь несколько сотен своих противников. Когда Маури Рюома сказал Сталину, что положение интеллигенции стало лучше, поскольку им не надо было больше бояться арестов, то это вряд ли произвело на диктатора большое впечатление. Когда обвиняемая во время войны в шпионаже Хелла Вуо­лийоки после войны повторяла Жданову, что товарищ Ста­лин спас ей жизнь, она тоже ошибалась. В действительнос­ти она должна была благодарить за свое спасение прежде всего Таннера, который написал в ее защиту письмо, в ко­тором объяснял, что аналитические способности писательни­цы не особенно сильны, но что ее намерения были вполне искренни.

•но

Эта оценка, вероятно, была справедливой, но слишком, заичнои и «политически» некорректной, чтобы ее можно бьшо представить Жданову или Сталину

Целью Сталина было непременно победить и уничтожить то мелкобуржуазное общество, которое было в Финляндии и ко торым он не восхищался. По его мнению, у финского народа вероятно, все же были какие-то черты - скорее всего упор­ство, - которые делали его в какой-то степени лучше других народов и менее управляемым. Эта неожиданно «несоциалисти­ческая» мысль ясно прослеживается в выступлении Сталина

СМЕРТЬ СТАЛИНА

Утром 2 марта 1953 г. Сталин был найден парализованным в своем кабинете. 5 марта он умер. Тело вождя было забаль­замировано, но прежде чем его установили в Мавзолее на Красной площади, с ним прощались в Колонном зале. Милли­оны людей со всех концов СССР хотели проститься с вождем. Это вызвало огромную толчею, в которой было затоптано много людей, говорили даже о тысячах.

Весть о смерти вождя была шоком для всего советского народа. В истории этой страны никого другого не боготвори­ли так безгранично, как его. С именем Сталина шли в бой солдаты, на него ссылались авторы научных статей. Миллионы газет и плакатов, народные песни вновь и вновь утверждали, что именно он, а не кто другой вел советский народ через трудности от победы к победе. Всем было ясно, что именно от сталинской мудрости зависела судьба человечества.

И вдруг этого богочеловека не стало, он оставил этот брен­ный мир так же банально, как простой колхозник, и никого равного ему не было на горизонте. Ситуация казалась ужасной даже с точки зрения тех, кто не был его слепым приверженцем, как, например, свидетельствовал Илья Эренбург. Действитель­но, слепое и всепоглощающее восхищение, то есть настоящий культ личности, существовал в огромных размерах. Ведь Ста­лин все-таки был символом тяжелой победы в войне, а также социализма, хотя последний не был безраздельно популярен, во всяком случае в деревне, которая опять страдала от голода.

Итак, вся Россия и другие советские республики вместе с ней плакали. Плакали даже в лагерях, и везде так же трудно

ил

было перестать плакать первому, как когда-то было трудно пе­рестать первому аплодировать. Только самые закоренелые пре­ступники позволяли себе открыто радоваться. Но их радость была преждевременной, так как со смертью Сталина кончалось их привилегированное положение по сравнению с политзаклю­ченными.

Совершенно понятно, что и в Финляндии тоже плакали, во всяком случае в тех узких кругах, которые начали искренне верить в генералиссимуса. Как общее явление эта вера стала зарождаться уже после Сталинградской битвы.

То, как официальная Финляндия и пресса отнеслись к из­вестию о смерти Сталина, прекрасно описал Макс Энгман в своей книге «Двуглавый орел и лев», на которую опирается автор в дальнейшем изложении.

В парламенте память главы соседнего государства почтили минутой молчания, и председатель Фагерхольм произнес па­мятную речь. Президент Паасикиви по этому поводу сделал заявление, а премьер-министр Кекконен выступил по радио на двух официальных языках страны.

Значение Сталина следовало рассматривать уже как все­мирно-историческое. Сталин был великой личностью, и это почти единогласно отмечали все выступавшие.

Восхищение им было несомненным и беспорным. Как пишет Энгман, в финских мемуарных статьях Сталин представлялся простым и приятным человеком. Это составляло его междуна­родный имидж, что было отмечено иностранными журналиста­ми еще перед войной.

Считалось, что у Сталина перед Финляндией были особые заслуги, из которых основополагающей было признание ее не­зависимости.

Эта мысль не была взята с потолка. В деле признания не­зависимости Финляндии Сталин сыграл такую же большую роль, как и Ленин, если не больше. Принимая во внимание время и ситуацию, было бы несколько нетактично не сказать о заслугах бывшего наркомнаца, раз уж об этом заговорили.^

Также то, что Финляндия не была оккупирована после вой­ны, считалось заслугой Сталина, и повсеместно верили, что у вождя были особые симпатии к Финляндии. Газета «Vasa»¹ предполагала, что знает причину этого: «...свободолюбивый по­томок крепостных крестьян, Сталин понимал, насколько нич-

¹ Орган правой коалиционной партии.

тожна месть в сравнении с силой идеи свободы, и это он ува­жал в маленьком, но храбром противнике». По сравнению с Молотовым или Троцким, власть Сталина в соседней стране считалась для финнов удачей.

Высокие официальные стороны единогласно утверждали, что народ Финляндии скорбил об уходе Сталина, чувствовал! что потерял друга, и «по заслугам воздавал ему последние по-чести».

Совершенно особый тон был у левой прессы, которая вре­менами поднималась до советских стандартов. Согласно пере­довицам газет народных демократов, Сталин три раза подтвер­ждал независимость Финляндии. Женщины из ДСНФ¹ превоз­носили сталинскую эмпатию (способность к сопереживанию), которая распространялась и на них.

Среди общей скорби диссонансом прозвучали слова Танне-ра о том, что Сталин не мог быть другом Финляндии, посколь­ку он два раза нападал на нее. Их заклеймили как постыдный выпад военного преступника против хороших отношений меж­ду двумя странами.

В памятных речах звучало много фраз о глубокой, даже безграничной сталинской любви к людям, о его несравненной гениальности, но, как отметил профессор Энгман, в целом се­годня нет причины удивляться тому, что писалось в 1953 г. в совершенно иной ситуации. Вероятно, следует признать, что к Сталину все-таки уже испытывали какое-то восхищение и даже благодарность, так как самые худшие опасения финнов все же не подтвердились. В связи с уходом Сталина со сце­ны будущее и для Финляндии было покрыто мраком, и со­вершенно очевидно, что, наверное, продолжатель дела генера-лиссимусса, с точки зрения финнов, был бы подходящим ва­риантом.

Финляндия никогда полностью не испытала на себе сталиниз­ма. Но так случилось не потому, что Сталин не хотел этого.

Этого не произошло главным образом благодаря собствен­ным усилиям финнов, но необходимым условием для после­военного мирного сосуществования была также и позиция Сталина.

¹ Демократический союз женщин Финляндии — женская комму­нистическая организация, входившая в состав политического объеди­нения левых сил Демократического союза народа Финляндии (ДСНФ).

Кекконен утверждал, что финский народ воздаст почести Сталину у гроба, и многие, вероятно, так и сделали Как v на­ции, у финнов были почти такие же основания почтить и п мять Гитлера. Без помощи, полученной от него во время вой­ны, перевоспитание финнов пошло бы другим, вероятно менее мягким способом.

ЗАПОЗДАЛЫЙ РЕВАНШ