double arrow

Стиль, вкус и вульгарность

С точки зрения теории потребления как презентации определенного текста, обмена посланиями стиль выступает как своего рода гипертекст. Поэтому распознавать и типологизировать стили удобно по ключевой идее текста-сообщения. Еще два важных основания – степень распространенности и нормативности. Так называемый деловой стиль (строгий костюм почти без декоративных деталей, оставляющий минимум открытого тела) широко распространен – это целая армия клерков, часть бизнесменов. Деловой стиль высоконормативен: здесь действуют жесткие нормы, малейшее отступление от которых означает разрушение стиля, выпадение из него. Например, для женщин деловой стиль не допускает отсутствия колготок при любой погоде. Униформа – еще более жесткий стиль, но охватывает он только определенные сферы деятельности, как правило, профессиональные. В пределах своей сферы такой стиль тотален, то есть имеет 100%-ную распространенность.

Одежда, обувь, другие внешние признаки первыми бросаются в глаза и создают впечатление, что стиль – это прежде всего стиль одежды. Однако, даже если носители не осознают того, стиль одежды автоматически включает их в определенный стиль жизни. Стиль и стилевое потребление являются мощными средствами идентификации и дифференцированной интеграции: то есть присоединения к одним и отмежевания от других. Таким образом, это один из механизмов социального структурирования, который приобретает особое значение в современном обществе.

Дело в том, что сегодня сняты почти все «сословные» запреты относительно манеры одеваться (они сохраняются только в специфических сферах деятельности: каратист не имеет права носить черный пояс, пока не достиг этой ступени, никто кроме папы римского не может демонстрировать его знаков отличия, также как и лейтенант не вправе надевать генеральские погоны). В крупном европейском университете г. Билефельд (Германия) мы наблюдали абсолютно голого, за исключением носков и кроссовок, Берни – мужчину средних лет, который проводил время в фойе университета, прибывая туда через весь город на велосипеде. Надо сказать, что он практически не шокировал публику, в киосках даже продавались открытки с его изображением и подписями типа «привет от Берни».

Внешний вид, манера поведения и пр. восполняют ресурсы, позволяющие людям отличаться друг от друга и в то же время социально группироваться, то есть делиться на своих, других и чужих.

«Одежда выполняет функцию знака: она несет на себе отпечаток статусной позиции человека. Часто это отпечаток, создающийся независимо от воли ее обладателя, порой он хотел бы от него избавиться, но это не всегда удается. /…/ Очень часто одежда отражает социально-экономическое положение индивида /…/ Правда, в наше время в индустриально развитых странах роль одежды как знака заметно уменьшилась в сравнении с прошлыми веками, когда бедняк всегда был одет бедно, а богач – богато»[16]. По В. Ильину знаки - это непроизвольные, а значит, правдивые следы, а символы – специально сконструированная информация, которая нередко выдает желательное за действительное. Символы в одежде и другое демонстративное потребление позволяют совершать символическую социальную мобильность: имитировать успех дорогой одеждой, часами и т. д. При оценке данных феноменов важно избегать односторонности. Демонстративное потребление и поведение вообще не всегда является только лишь мыльным пузырем, имитацией, но также и технологией. Разумно использованные, советы из серии «как сделать карьеру» действительно помогают достижению соответствующих целей, не надо только их возводить в абсолют.

Разговор о стиле тесно связан с вопросами вкуса и вульгарности. Для 7-классников это отнюдь не праздные темы. Особую остроту им придает не только сложность навигации в современном многообразии стилей, но практические соображения – как обращаться со своим меняющимся телом. Современная мода весьма плюралистична. Она допускает вещи в обтяжку, подчеркивая оформившуюся девичью грудь и атлетический торс у юноши, либо камуфлируя недостаток этих частей тела мешковатыми одеждами. Девушки экспериментируют с красивым разноцветным бельем, позволяя ярким бретелькам бюстгалтера и трусикам показываться из-за других элементов костюма. Молодые люди, знакомые со спонтанной эрекцией, чувствуют себя увереннее в широких штанах. В индустрию моды даже вошел термин «юсизм», обозначающий в данном контексте культивирование молодежности, веселых, ярких и жизнерадостных красок, моделей одежды и способов ее ношения.

РАО в 2007 г. дала отрицательное экспертное заключение на раздел «Интимные отношения и здоровье подростков» в учебном пособии для 9 класса «Основы безопасности жизнедеятельности»под редакцией В.Я. Сюнькова.

По мнению авторов экспертизы, фрейдистский пансексуализм, проникающий в учебники, проецирует на детей не несвойственную их сознанию сексуальность. Это противоречит «традиционным культурным устоям, охраняющим чистоту и целомудрие ребенка: во многих культурах, особенно в русской, испокон веков половое/сексуальное просвещение детей было под запретом, нарушения его строго карались, при этом половое воспитание, как дифференциированное отношение к мальчику/девочке, осуществлялось практически с первых дней жизни ребенка и имело строгие предписания в соответствии с его биологическим полом»[17].

Существует и противоположная точка зрения, согласно которой сексуальность, как и телесность – прежде всего социокультурный феномен, сексуальное просвещение происходит в соответствии с объективными конкретно-историческими закономерностями в каждом обществе. Действия тех или иных социальных агентов (работников образования, родителей и т. д.) могут идти в ногу с этими тенденциями либо вразрез – в зависимости от их позиции, но это не умаляет и не меняет самих закономерностей. К последним относятся снижение возраста сексуального дебюта, рассогласование сексуального и матримониального поведения и др. Российская культура, разумеется, обладает своими особенностями, но они ни в коем случае не сводятся к какому-то особому целомудрию или исключительной духовности, исключающей телесные интересы и практики. Как убедительно показал Игорь Семенович Кон, традиционная русская сексуально-эротическая культура отличается противоречивостью, сочетая в себе «распущенность нравов» (например, смешанные бани, которые шокировали приезжих европейцев в XVIII в., натурализм «эротических сказок», частушек и обрядов, равно как и откровенность «вольных» произведений Пушкина, Лермонтова и др.) и «высокую духовность».

Настоящий УМК не ставит своей специальной задачей сексуальное просвещение, поэтому мы не вдаемся в дискуссию о формах и методах такового. Однако необходимость грамотной педагогической работы в данной области представляется несомненной. В учебном пособии не акцентируются вопросы телесности и сексуальности, однако логика честного разговора с подростком на волнующие его темы неизбежно выводит нас на них. В силу своей деликатности данная тематика требует корректировки объема и подачи данного материала в каждом конкретном случае, так что большая его часть выведена в книгу для учителя.

«Одежда является также знаком, который может читаться окружающими как текст, характеризующий вкус ее обладателя»[18]. Вульгарность, по В. Ильину, это «неприличные в данной субкультуре слова, элементы одежды без осознания нарушения норм. Вульгарный человек – это тот, кто не догадывается о том, что он смотрится вульгарно. Вульгарность – это отсутствие вкуса, принятого в данной среде. Естественно, что вульгарность конкретно-исторична: то, что вульгарно в одной культурной среде, может смотреться вполне прилично в другой.

Так, в старой Англии вульгарной считалась женщина, которая, влезая в трамвай, так поднимала юбку, что показывались чулки. В современном офисе так может восприниматься служащая с таким вырезом на блузке, что, наклоняясь, она, того не подозревая, демонстрирует почти всю свою грудь. Это уже сфера, где намерения и их интерпретация расходятся»[19], пишет Владимир Ильин со ссылкой на Алисон Лурье (Алисон Лурье – лауреат Пулитцеровской премии, автор классической книги о языке одежды Lurie A. The Language of Clouthes. The Definitive Guide to People Watching through the Ages. Hamlyn Paperbacks, 1983).

Получается, что вульгарный человек – это тот, кто попадает впросак, достигает своей стилистикой противоложного эффекта. Не он управляет своими вещами и манерами, а они им. Другими словами, вульгарность – это результат дефицита компетентной субъектности. Поскольку наличие или отсутствие вкуса (вульгарность) не абсолютны, а относительны, то речь идет о субъектности, адапатированной к конкретной ситуации, обстановке, среде. Иначе говоря, здесь важна культурная компетентность, понимание уместности либо неуместности тех или иных элементов стиля (как в уже старом анекдоте про нового русского, который на пляже отдыхает «в коже, в норке»).

В рубрике «Это можно обсудить» помещены материалы о стилистике советских стилях (и немецких свинг-кидах предвоенного периода), а также о некоторых современных течениях. В учебном пособии практически не используется понятие субкультуры (вместо него фигурирует «стиль»), это сделано во избежание дискуссии о соотношении «культуры», «субкультуры», «контркультуры», «массовой» и «элитной» культуры. Эти вопросы заслуживают отдельного обсуждения, к которому мы обратимся в старших классах. В 7 классе стили / субкультуры интересуют нас прежде всего с точки зрения построения и осмысления Я-концепции, идентичности, отношений с разными людьми. Обсуждение данного материала, проведение конференции о молодежных стилях или вообще стилях жизни – это возможность перевести данную тему в нейтральное поле, сделать ее предметом дискуссии, анализа и как результат - взвешенной оценки. А нужно ли это мне? Если нужно, то зачем? А может быть есть и другие возможности демонстрации своей индивидуальности? Отказ учителя от острых, неоднозначных тем означает позицию невмешательства, нейтралитета – Делайте, что хотите! При работе с современными детьми, подростками такой принцип фактически означает отказ учителя развивать мировоззрение своих воспитанников, что является важной задачей обществознания.

Материал о стилягах перекликается с началом настоящей главы в учебном пособии, где говорится о советском обществе дефицита. По мнению известного российского социолога и культуролога Леонида Ионина, роль стиляг в отечественной истории до сих недооценивается.

Ионин же сравнивает их с декабристами, которые начали будить наше общество. В отличие от шестидесятников – в основном молодых и энергичных комсомольских бюрократов и публицистов, которые хотели улучшить социализм без ущерба своей карьере, - стиляги «были лишены иллюзий относительно «социализма с человеческим лицом». Их стиль был вызовом советской серости, а вместе с тем – советской идеологии. Стиляг можно назвать первыми диссидентами (хотя, конечно, тогда о диссидентах никто еще и не слышал). Их стиль – это попытка революции «снизу» (from grassroots, как говорят американцы), причем попытка не политической революции, а революции стиля. Это, может быть, более важно, поскольку политическая революция может совершиться в одночасье, но жизнь будет оставаться прежней, пока не произойдет стилевой переворот, а это дело долгое и трудное»[20].

Не следует абсолютизировать точку зрения Л. Ионина. Для многих имела значение только внешняя сторона, яркий образ, который манил, притягивал. Как показывает опыт современных групповых дискуссий о молодежных стилях – школьники тоже обращают внимание прежде всего на детали одежды, прически, не углубляясь в суть - идеологию, этику и эстетику субкультуры, предполагающей определенный образ мыслей, чувств. Такое поверхностное присоединение отнюдь не исключает того, что выход стиляг на улицы советских городов в 1950-ые годы по масштабу воздействия значил порой не меньше, чем демонстрация с лозунгами, направленными против советской власти, независимо от того, насколько сами стиляги это осознавали.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: