2018-01-08
722
В апреле 1925 г. Патриарх Тихон скончался, и по его завещанию, утвержденному сонмом почти 60-ти архиереев, Местоблюстителем стал митрополит Крутицкий Петр.
Местоблюститель, который тогда находился под следствием по делу о мифической „шпионской организации церковников“, не стал публично разоблачать подложность „Предсмертного завещания“ (понятно, что это привело бы к его немедленному аресту), но и, вопреки требованиям ОГПУ, проводить его в жизнь не спешил. Никаких „особых комиссий“ для „обследования и отстранение в каноническом порядке“ нераскаянных перед советской властью архипастырей и пастырей митрополит Петр учреждать не стал. Он не пошел даже на то, чтобы формально уволить с Киевской кафедры главу „бежавших за границу архипастырей“ митрополита Антония (Храповицкого), что вызвало уже крайнее негодование власти и стало поводом для его ареста в декабре 1925 г. [7]
Перед арестом митрополит Петр составил проект обращения к Совнаркому, в котором писал: „Возглавляя в настоящее время после почившего Патриарха Тихона правосл[авную] церковь на территории всего союза и свидетельствуя снова о политической лояльности со стороны правосл[авной] церкви и ее иерархии, я обращаюсь в Совнарком с просьбой, во имя объявленного лозунга о революционной законности сделать категорические распоряжения ко всем исполнительным органам Союза о прекращении административного давления на православную церковь и о точном выполнении ими изданных центральными органами власти узаконений, регулирующих религиозную жизнь населения и обеспечивающих всем верующим полную свободу религиозного самоопределения и самоуправления. В целях практического осуществления этого принципа, я прошу, не откладывая далее, зарегистрировать повсеместно на территории СССР староцерковные православные общества со всеми вытекающими из этого акта правовыми последствиями и проживающих в Москве архиереев возвратить на места. Вместе с этим беру на себя смелость возбудить ходатайство пред Совнаркомом о смягчении участи административно наказанных духовных лиц“ [8]. Тон обращения Предстоятеля Православной Российской Церкви к „народным комиссарам“ был таким, что становилось ясно: ни на какие компромиссы, роняющие достоинство Церкви перед богоборческой властью, Патриарший Местоблюститель не пойдет.
Митрополит Петр, находясь в приполярной глуши, не сразу смог получить достаточную информацию, чтобы определить свое отношение к новой политике своего заместителя. Лишь в 1929 г., благодаря самоотверженности епископа Дамаскина (Цедрика) и его помощников, доставивших в Хэ необходимые документы, Местоблюститель обрел возможность вполне сформулировать свою позицию. Сделал он это в письме митрополиту Сергию в декабре 1929 г.
Конечно, митрополит Петр не мог не понимать, что за действиями заместителя, в результате которых Церковь оказалась в унизительном положении, стояла богоборческая власть. Ему предлагалось сделать все то же самое, но он отказался, за что и оказался в приполярной глуши. Стремление Местоблюстителя повлиять на заместителя, принявшего условия Тучкова, могло быть расценено властью как акт злостной контрреволюции. Понимая это, митрополит Петр попытался упредить в своем письме обвинение в нелояльности власти. „С моей стороны, — писал он, — как ПервостоятельЦ[ерк]ви, призываю всех священнослужителей и церк[овных] деятелей проявить во всем, что касается гражданск[ого] законодательства и управления, полную лояльность. Они обязаны беспрекословно подчиняться правительств[енным] распоряжениям, если последние не нарушают св. веры и вообще не противны христианской совести; не должны заниматься какою-либо противоправит[ельственной] деятельностью… и вообще вмешиваться в дела, не относящиеся к Ц[ерк]ви“. Митрополит Петр, как ранее и Патриарх Тихон, продолжал стоять на позиции церковной аполитичностии полагал, что никакой контрреволюцией Церковь и не занимается. „Смею, однако, надеяться, — продолжал он в своем письме, — что действительность едва ли может указать среди представителей епископата и клира случай подобной нелояльности. Ни в мое непосредственное управление, ни после не было слышно ни об одном политич[еском] преступлении со стороны дух[овных] лиц. Если бы эти преступления имели место, то, надо полагать, виновные подверглись бы гласному судебн[ому] процессу, но на судах политич[еских] преступников не упоминается о представителях духовенства. Я охотно готов признать, что и само Правительство давно уже убедилось в аполитичности Правосл[авной] Ц[ерк]ви“ [20].
Митрополиту Петру тоже предлагалось специфическое сотрудничество с органами госбезопасности, и, согласившись, он, надо полагать, мог бы вернуться к управлению Церковью. Этому предложению предшествовал новый арест Местоблюстителя, поводом к которому стали его попытки повлиять на заместителя. Вслед за декабрьским письмом 1929 г. митрополит Петр направил митрополиту Сергию в феврале 1930 г. еще одно письмо. Поскольку никакой реакции со стороны Заместителя не последовало, Местоблюститель вновь направил ему копию своего декабрьского письма с краткой запиской.Тон записки был весьма решительным. Можно полагать, что следующим шагом со стороны Местоблюстителя были бы столь не желаемые им административные меры в отношении заместителя. До этого шага, однако, дело не дошло: в развитие ситуации вмешалось ОГПУ. В августе 1930 г. Местоблюститель был вновь арестован (в Хэ) и отправлен в тюрьму города Свердловска. В подготовленной вскоре после этого сводке Секретного отдела ОГПУ „об антисоветской деятельности политических партий и церковников“ было сказано: „Вокруг административно высланного митрополита Петра Полянского, проживающего на Урале, образовалась группировка… митрополит Петр решил потребовать от своего заместителя митрополита Сергия отчет о политической деятельности последнего, ставя ему в вину „соглашательскую“ по отношению к советской власти политику. Подготавливалось увольнение Сергия, взамен которого намечался целый список кандидатов (на случай ареста кого-либо из них). Приняты меры к ликвидации группировки. Митрополит Петр переводится в изолятор“ [25].
В свердловском изоляторе митрополиту Петру предложили отказаться от местоблюстительства (очевидно, в пользу митрополита Сергия). Он отказался, сославшись на то, что не имеет права распоряжаться местоблюстительством по собственному усмотрению, и в случае его ухода и митрополит Сергий автоматически должен будет оставить свою должность. „Моя смена должна повлечь за собою и уход моего заместителя митрополита Сергия. … К такому обстоятельству я не могу отнестись равнодушно. Наш одновременный уход не гарантирует церковную жизнь от возможных трений, и, конечно, вина ляжет на меня. Поэтому в данном случае необходимо наше совместное обсуждение, равно как и совместное разъяснение вопросов в связи с моим письмом митрополиту Сергию, датированным декабрем 1929 г.“, — объяснил свою позицию митрополит Петр председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому [26].
Тогда-то ОГПУ и предложило Местоблюстителю другой вариант: получить свободу в обмен на секретное сотрудничество с органами госбезопасности. С таким предложением к нему обратился Тучков, к тому времени переведенный по службе в Свердловск и назначенный полпредом ОГПУ по Уралу. Некоторые другие церковные деятели считали для себя принятие обязанностей осведомителя допустимым, тем более что сотрудничество с органами, как казалось, можно было и имитировать. Митрополит Петр, однако, совмещение служения Церкви и госбезопасности посчитал невозможным. От предложения Тучкова он отказался, предпочтя новые тюремные муки. В письме Менжинскому он так объяснил свой отказ: „Расстроенное здоровье и преклонный возраст не позволили бы мне со всею серьезностью и чуткостью отнестись к роли осведомителя, взяться за которую предлагал тов. Е. А. Тучков. Нечего и говорить, что подобного рода занятия несовместимы с моим званием и к тому же несходны моей натуре“ [27]. Как видно, „натуры“ у иерархов Русской Церкви были разные, как и представления о том, что совместимо со званием православного архиерея, а что — нет. В результате вся оставшаяся жизнь митрополита Петра прошла в одиночных камерах, и даже присужденный ему концлагерь стал казаться облегчением участи.
Где-то между февралем 1934 г. и июлем 1936-го митрополит Петр был переведен из Внутреннего изолятора ПП ОГПУ по Уралу в Свердловске в Верхнеуральский политизолятор — тюрьму для содержания особо опасных с точки зрения власти политических заключенных. Там в августе 1937 г. Патриаршего Местоблюстителя застиг „Большой террор“, начальство политизолятора приступило к ускоренной фабрикации расстрельных дел. Не миновала эта участь и митрополита Петра. На основании этого рапорта и приписки к нему была составлена справка на Полянского Петра Федоровича, что он, „отбывая заключение в В[ерхне]-Уральской тюрьме, проявляет себя непримиримым врагом Советского Государства. Клевещет на существующий государственный строй, якобы действующий вопреки конституции, обвиняя в „гонении на церковь и ее деятелей“. Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение в тюрьме, т. к. он не принял к исполнению требований НКВД отказаться от сана местоблюстителя патриаршего престола“[29]. Справка тюремного начальства послужила основанием для вынесения последнего приговора Патриаршему Местоблюстителю (его даже не стали допрашивать по этому делу): „Полянского Петра Федоровича, он же митрополит Крутицкий, расстрелять“ [30]. 10 октября священномученик Петр был расстрелян (вероятнее всего, на территории той же Верхнеуральской тюрьмы).
