Подраздел 7. Культура: понятие и типы. 13 страница

1294 См.: Halliday M. Language as Social Semiotics. Baltimore, 1978. 1295 Pilkington H. Russia’s Youth and Its Culture. L., 1994. P. 14. 1296 См.: Eisenstadt S. From Generation to Generation. N.Y., 1956. 1297 Lefebre H. Everyday Life in the Modern world. L., 1971.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

По мнению другого исследователя, чье имя прочно вошло в список исследовате- лей С., Д. Хебдиджа, «вызов гегемонии, который представляют субкультуры, не яв- ляется прямым. Скорее он выражается косвенно, через стиль»1298. Эти противоречия проявляются на уровне внешних проявлений, на уровне знаков. Причем для сообще- ства потребителей мифов (здесь можно вспомнить Р. Барта с его анализом мифологий современной культуры) они не являются какой-то единой целостностью. Знаки про- никнуты идеологией и носят отпечаток класса, поэтому борьба между различными дискурсами и значениями в области идеологии всегда является борьбой за владение знаком, которая распространяется на все уровни повседневной жизни. Таким образом, стиль в С. «нагружен» сигнификацией. Задачей исследователя в данном случае является различить скрытые сообщения, заключенные в коде, лежащем в основе «блестящих поверхностей» стиля, проследить их как «карты значений», которые имплицитно репрезентируют те самые противоречия, которые они стремят- ся разрешить или скрыть. Существование С., которые имеют яркие внешние проявления, интересует не только семиотиков, которые «читают» их как тексты, но и исследователей других направлений, а также общественное мнение, склонное усматривать в них «субвер- сивные значения». Будучи символическим нарушением общественного порядка такие движения привлекают и продолжают привлекать к себе внимание и действовать как основной носитель сигнификации в С. Несмотря на видимое разнообразие подходов, можно выделить три основных направления в изучении С.: семиотическое, рассма- тривающее С. как текст; стилевое, где стиль становится определяющим дистинктив- ным признаком С.; стратификационное, рассматривающее С. как образование, сложившееся в связи с усложнением стратификационного строения общества. Интересно отметить, что за десятилетия, прошедшие с выхода в свет работ А. Коэна, А. Лефебра, Д. Хебдиджа и других западных исследователей 1970-х гг. суб- культурные проявления приобрели еще более манифестный характер. Акценты пере- местились с чисто внешнего выражения стиля, материализующегося в различных артефактах (одежда, украшения, прически и т. д.), на саму телесность. Недаром наи- большее внимание привлекают к себе С., связанные с внешним изменением теле- сности (тату, пирсинг, боди-арт) или со стремлением преодолеть ограничения, этой телесностью налагаемые (экстремалы различных видов). Второе не исключает перво- го, и у приверженцев экстремальных видов спорта также есть своя внешняя атрибу- тика и символика. Если мы находим в С. определенную форму субверсии, то в данном случае она происходит уже на экзистенциальном уровне, так как под вопрос ставится сам ин- стинкт самосохранения, который экстремалы всячески пытаются преодолеть, вплоть до последнего увлечения «самоуничтожением», смысл которого представители этого движения видят в преодолении страха перед смертью, в шаге навстречу ей, который не всегда заканчивается отходом на позицию безопасности. Для понимания роли С. в обществе необходимо уяснить их взаимоотношение с другими группами (родители, учителя, правоохранительные органы и др.) и культу- рами (культуры рабочего класса, среднего класса и т. д. в то время, когда классовое деление было актуально для общества). В настоящее время, когда на смену теории класса приходит более сложная система социальной стратификации, речь идет скорее о взаимоотношениях между различными С., которые возникают постоянно на раз- личных основаниях. Но в любом случае молодежные С. продолжают привлекать к себе внимание из- за их яркой внешней выраженности, в то время как некоторые профессиональны С. или С. маргинальных групп не получают столь видимого внешнего выражения. Мно- гие исследователи склонны рассматривать молодежную культуру исключительно как антропологически универсальное явление, как своего рода ритуалы перехода к взрос- лому состоянию, которые имеют место во всех обществах, принимая разные фор-

1298 Hebdidge D. Subculture. The meaning of Style. L.-N.Y., 1981. Р. 17.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

мы, — от сложных обрядов инициации в племенах до экстремалов в современных обществах (интересно отметить, что в обоих случаях наличие физической боли или нанесение увечий являются знаком «взрослости»). Тем не менее в этих исследованиях нет объяснения возникновения специфичной субкультурной формы в тот или иной исторический период. Однако связь между С. и ее социокультурным контекстом, несомненно, существует. Эта связь особенно четко прослеживается в период после Второй мировой войны, когда общественные изменения стали фоном развития многочисленных С. в западных обществах. «Приход массмедиа, изменения в составе семьи, в организации общего образования и трудовой деятельности, изменения в относительном статусе работы и досуга — все это служи- ло тому, чтобы фрагментировать и поляризировать сообщество рабочего класса, производя ряд маргинальных дискурсов внутри расширенных границ классового опыта»1299. По мнению Хебдиджа, молодежную культуру нужно рассматривать именно как часть этого процесса поляризации. Тем не менее широкое распространение молодеж- ных С. привело ряд исследователей к мнению о том, что молодежь составляет новый класс, некое сообщество недифференцированных молодых потребителей. Создался миф о внеклассовой молодежной культуре, который подвергся критике со стороны исследователей, серьезно занимавшихся проблемами молодежи, принадлежавшей к различным слоям общества. В результате были выработаны определенные подходы к изучению молодежных С., которые представляют не только исторический интерес, но сохраняют свою актуальность и по сей день. В молодежных С., как правило, происходит отклонение от общеупотребительных норм, которое вносит «семантический беспорядок» в упорядоченное социокультурное существование общества. Как отмечает С. Холл, новые субкультурные проявления одновременно драматичны и бессмысленны в контексте общепринятых норм, они бросают вызов нормативному миру. Они делают проблематичным не только то, как мир определяется, но и то, каким он должен быть1300. Одним из особенно заметных явлений представляется нарушение норм языка в субкультурных жаргонах, которое всегда связано с идеей нарушения социального порядка. Границы приемлемого лингвистического поведения предписаны рядом табу, которые гарантируют «прозрачность» значения. Нарушение этих табу становится одним из стилевых признаков С. и одновременно кодом, который позволяет членам группы создать свое семантическое пространство. Необходимо отметить, что в последние десятилетия ХХ в. происходит «лингви- стический обмен» между доминантной культурой и С. и множество субкультурных лингвистических проявлений легитимизируются. Отсюда использование «нецензур- ных выражений» в печатном слове и массмедиа, причем, как правило, эти выражения не несут никакой семантической нагрузки, а являются символом вседозволенности и свободы, указывающих на размытость норм в обществе в целом, а не только в от- дельных С. Субкультурные стили уже не являются принадлежностью определенных групп, обладающих отчетливой самоидентификацией, но проникают в самые разные слои общества в той или иной форме: в лингвистическом «хулиганстве» или в модной де- тали одежды. Причину этого явления надо искать не столько в «моде» на субкультур- ные стили и их привлекательности для различных групп (не только молодежи), но скорее в самом характере современной массовой культуры, которая легко аппро- приирует самые разные культурные явления, превращая их в предметы «культурной индустрии» (термин Т. Адорно) и извлекая из них определенную прибыль. До того времени, как субкультурные стили и ценности могут приносить прибыль, они тира- жируются и рекламируются массовой культурой, сменяя друг друга с быстротой и непредсказуемостью, характерной для постсовременной фазы культуры.

1299 Hebdidge D. Subculture. The meaning of Style. L.-N.Y., 1981. Р. 74. 1300 См.: Hall S. Deviancy, Politics and the media // Deviance and Social Control / Ed. P.Rock. L., 1974.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

Тем не менее существует и негативная реакция на субкультурные манифестации, особенно в период зарождения определенной С. Но то, что вчера было предметом осуждения, становится сегодня обычными предметами потребления, таким образом лишая субкультурные символы их значения и цели1301. С. оказываются инкорпориро- ванными в доминантную культуру, что отражается в оценках данной С. в массмедиа. Эти оценки сочетают в себе шок и осуждение с увлеченными описаниями и восхи- щением новейшими стилями и ритуалами. Стиль провоцирует двойную реакцию: с одной стороны, он может вызывать восхищение и даже переходить в высокую моду, с другой — вызывать отрицательную реакцию, особенно у тех авторов, которые рас- сматривают молодежные С. как социальную проблему. По мнению Хебдиджа, в большинстве случаев внимание медиа прежде всего привлекают стилистические инновации С. Затем раскрываются девиантные или анти- социальные акты, такие как вандализм, драки и т. п., причем, на официальном уровне объясняются как трансгрессия С. установленных культурных кодов. В то же время продолжается процесс «легитимации» С., которая начинает входить в более широкое пространство массовой культуры со своими рыночно прибыльными артефактами, со своим «словарем», как визуальным, так и вербальным. В результате С., которые вна- чале производили шокирующий эффект, инкорпорируются, находят свое место на карте нашей проблематичной социокультурной реальности. Что касается массмедиа, то они, по мнению С. Холла, не только показывают сопротивление молодежной С., но и помещают его в доминантную систему значений. Таким образом, происходит постоянный процесс восстановления нарушенного порядка, а С. инкорпорируется в качестве отвлекающего зрелища в доминантную мифологию, из которой она, собственно, и возникает. Согласно Хебдиджу, этот про- цесс принимает две характерные формы: 1) трансформация субкультурных знаков (одежды, музыки и т. д.) в массово про- изведенные товары (товарная форма); 2) переопределение девиантного поведения доминантными группами — полици- ей, медиа, судебными органами (идеологическая форма)1302. Первая форма касается прежде всего потребления и оперирует исключительно в досуговой сфере (никому не придет в голову прийти на работу в одежде байкера или футбольной форме). Она осуществляет коммуникацию через товары, даже если значения, закрепленные за этими товарами, намеренно искажены. Поэтому в данном случае трудно провести четкую грань между коммерческим использованием субкуль- турного стиля, с одной стороны, и творчеством или оригинальностью — с другой. Каждая новая С. устанавливает новые тенденции, порождает новые моды на внешний вид и новые звуки, которые используются соответствующими отраслями культурной индустрии. Проникновение молодежных стилей из С. на рынок моды представляет собой процесс, в который вовлечена целая сеть коммерческих и экономических ин- ститутов. Культурные и экономические аспекты этого процесса взаимосвязаны. По мнению А. Лефебра, торговля представляет собой одновременно социальное и интеллектуальное явление, а товары поступают на рынок уже «нагруженные» зна- чениями. Как только оригинальные инновации, которые обозначают С., переведены в товарную форму и становятся общедоступными, они «застывают». Изъятые из своего оригинального контекста предпринимателями, производящими их в широком масштабе, они становятся кодифицированными, понятными, превращаются в до- стояние масс и прибыльный товар. Это случается вне зависимости от политической ориентации С. или от эпатажности ее стиля. Что касается идеологической формы инкорпорации С., она наиболее глубоко исследована социологами, занимающимися девиантным поведением. Она также связана с репрезентацией С. в медиа. То, каким образом С. представлены в медиа, делает их одновременно более и менее экзотичными, чем они являются на самом деле.

1301 См.: Lefebre H. Everyday Life. 1302 См.: Hebdidge D. Subculture. The meaning of Style. L.-N.Y., 1981. Р. 94.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

Этот парадокс объясняется Р. Бартом в его описании «идентификации» — одной из семи риторических фигур, которые отличают метаязык буржуазной мифологии1303. Он характеризует представителя мелкой буржуазии (мы можем перенести эту харак- теристику на человека массы) как неспособного представить себе Другого. Другой — это скандал, который угрожает его существованию. Для избежания этой угрозы выработаны две стратегии. Во-первых, Другой может быть тривиализирован, «натурализирован», приручен. В данном случае различие про- сто отрицается, «другость» сводится к одинаковости. Кроме этого, Другой может быть трансформирован в незначимую экзотику, в чистый объект, в зрелище. Очень часто к ярко проявляющимся С. превалирует именно такое отношение. Примером может служить исследование С. Холлом прессы, посвященной футбольным фанатам1304. Между этими двумя формами инкорпорации нет резкой границы. Так, различные жизненные истории о том, как бывшие члены С. добивались успеха и респектабель- ного положения в обществе, усиливали образ открытого общества. Как отмечал Р. Барт в своих «Мифологиях», миф всегда может, в конце концов, обозначать сопротивление, которое оборачивается против него. Это, собственно, и происходит в каждом случае, когда творческий импульс художника подменяется включением его произведения в обыденное сознание. В конце концов С., которая являлась продуктом подлинных исторических противоречий, породившая блестящих художников, отказывавшихся от законов доминантной культуры, становится вполне приемлемой и считается сде- лавшей вклад в развитие современного искусства. Если западные исследования, посвященные молодежным С., достигли высокого уровня теоретического обобщения и накопили богатейший эмпирический материал уже в 70-е гг. XX в., о чем свидетельствует сделанный нами выше обзор, то в отече- ственной науке обращение к субкультурной тематике происходит позднее. Во многом это было обусловлено спецификой социальной реальности советской эпохи, когда субкультурные проявления рассматривались как чисто отрицательное явление, за- имствованное у Запада и, соответственно, не нуждающееся в серьезном исследовании. Субкультурная активность советской молодежи была действительно в какой-то сте- пени заимствована у Запада, но такое заимствование носило весьма ограниченный характер, так как мощное давление идеологических аппаратов не давало возможности открыто проявлять экзотические субкультурные стили. Даже само слово «стиль» получило в советском обществе негативные коннотации в его производном — «стиляги», слове, обозначающем людей, «которые, по их соб- ственному выражению, “давили стиль”, вопреки навязываемому сверху аскетизму, обязательной серости и незаметности в одежде, поведении и образе жизни»1305. По мнению Л. Ионина, роль стиляг в отечественной истории недооценена. Если ши- роко известные «шестидесятники» были конформистами, которые, пытаясь улучшить социализм, действовали в его рамках, хотя и стремились к определенным реформам, «стиляги» бросали вызов советской жизни и идеологии, который осуществлялся через стиль жизни. В постсоветский период развитие молодежных С. идет быстрыми темпами, при- чем одновременно внимание как социума, так и исследователей обращается и на другие С. — этнические, криминальные, маргинальные. Иногда их параметры совпа- дают. Так, немалая часть молодежи оказывается вовлеченной в криминальные С. С ростом миграционных процессов и крушением мифа о национальном равенстве в Советском Союзе все более остро встают проблемы этнических С.. Выходят из тени некоторые субкультурные группы, о которых просто не принято было говорить в эпоху советского всеобщего благоденствия, в частности инвалиды, которые во всех западных обществах давно завоевали статус значимой С. В Россию осознание груп- повой идентичности пришло совсем недавно, и совсем недавно пришло признание

1303 См.: Барт Р. Мифологии. М., 1996. 1304 См.: Football Hooliganism / Ed. R. Ingham. L., 1978. 1305 Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1998. С. 161.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

инвалидов со стороны властных структур, которые, глядя на Запад, стали проводить различные программы по социализации инвалидов и их интеграции в магистральную культуру. И все же наиболее манифестными С. продолжают оставаться молодежные. Их групповая идентификация настолько ярко выражена, а возраст «молодежи» охва- тывает настолько широкий круг людей, имеющих различные запросы, что вряд ли возможно говорить о какой-то единой молодежной С.: даже тинейджеры формируют субкультурные образования по совершенно разным основаниям. Недаром М. Маклюэн еще в «Галактике Гутенберга» говорил о молодежных (вер- нее, детских, которые все больше приближаются к молодежным в век мультимедиа и компьютерных игр) С. как о богатейшем материале для современного антрополога: «Фольклористы и антропологи могли бы, не отходя далеко от порога своего дома, ис- следовать живую и процветающую, но лишенную самосознания культуру, которая почти так же игнорируется сложным миром и почти так же не подвержена его влия- нию, как культура какого-нибудь непрерывно уменьшающегося племени аборигенов, ведущего свое беспомощное существование в глубине какого-нибудь заповедника. Думаю, что этот предмет заслуживает более обширного исследования. Как заметил Дуглас Ньютон, “Всемирное братство детей — это самое большое из диких племен и единственное, которое не обнаруживает признаков вымирания”»1306. Действительно, с 80-х гг. прошлого века различные субкультурные образования начинают привлекать все большее внимание антропологов, культурологов, социоло- гов. Значение С. в общем социокультурном контексте настолько велико, что их изуче- ние становится частью учебных дисциплин социогуманитарного цикла. Многие ис- следователи считают, что молодежная С. — характеристика целого поколения, что существует некоторое субкультурное «ядро», присущее всему молодому поколению. На наш взгляд, такая точка зрения страдает некоторой схематичностью и не учиты- вает не только стилевого многообразия С., но и сложностей системы культурной стратификации, делающей понятие «молодежь» весьма абстрактным теоретическим конструктом.

Научная значимость изучения субкультур в современной России

Особую значимость исследования С. имеют применительно к российской соци- альной реальности, где они предстают как весьма рассеянные явления, объединенные скорее искусственно созданным исследовательским пространством, чем неким кон- сенсусом внутри общества. Это объясняется рядом причин, среди которых можно выделить социальную и экономическую неустойчивость российского общества в по- следние десятилетия, особенности социальной мобильности в российском обществе, а также утрату нормативно-ценностных оснований, необходимых для поддержания социальной солидарности и обеспечения социальной идентичности. Российским субкультурным образованиям (как уже говорилось выше) свойствен- на связь с криминальными С.. Другой характерной чертой является ориентировка на западные субкультурные влияния, которые переносятся на отечественную почву с разной степенью модификации. Можно также выделить «романтические» С., которые позволяют избежать повседневной рутины и создать собственный фантазийный мир с соответствующей стилевой атрибутикой. Одной из наиболее распространенных типов С. являются «фанаты», будь то спортивные болельщики или фанаты идолов поп-культуры, — они разделяют многие характеристики. И наконец, существуют С., воспроизводящие некоторые черты со- ветского прошлого. Для более конкретного представления об этих типах С. дадим краткое описание представителей некоторых из них. Криминализированные С. имеют социальные корни в феномене молодежной преступности, достигшей большого размаха, причем многие их участники — бывшие

1306 Маклюэн М. Галактика Гутенберга. Киев, 2003. С. 137.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

заключенные. Подобного рода группировки являются каналами проникновения кри- минальных тенденций в молодежную среду, а социокультурные ориентиры крими- нальной среды легко приживаются среди молодежи и имеют большую привлекатель- ность (в частности, культ физической силы, здоровья, необходимого для участия в субкультурных группировках такого типа). Часто они имеют легальный фасад спор- тивной организации или любительского объединения карате, кикбоксинга, других видов единоборств, и многие участники не знают о связи группы с криминалом. Весь- ма манифестна деятельность таких экстремистских праворадикальных групп, как скинхеды или баркашевцы. Спортивные фанаты составляют одно из наиболее многочисленных субкультур- ных образований, причем, оно не ограничивается участниками, которые могут быть причислены к «молодежи». Тем не менее экстремальные проявления этой С. свойствен- ны именно молодежи, в то время как «взрослые» ограничиваются ролью болельщиков у экранов телевизора или посетителей матчей, соблюдающих установленные нормы поведения. Первое место среди спортивных фанатов принадлежит, конечно, футболь- ным болельщикам. Матч для фанатов — не столько включенность в происходящее ритуально-игровое действо, сколько возможность эмоциональной разрядки, которая нередко принимает криминальные формы. В то же время футбольные фанаты имеют ярко выраженную стилевую специфику (многочисленная атрибутика, связанная с командой, за которую они болеют, поведение на стадионе и т. д.). Футбольные фанаты представляют собой сложное по организации сообщество, имеют своих вожаков, свою символику, свои способы коммуникации и межгруппового взаимодействия. Толкиенисты получили первоначальный импульс от персонажей книг Дж.Р. Тол- киена и основанных на них компьютерных игр и фильмов, но для российской моло- дежи эти культурные тексты стали лишь первоначальным материалом для конструи- рования реальности. Движение, возникшее в 1990-е гг., имело яркие стилевые осо- бенности, так как его участники идентифицировали себя с героями Толкиена и по поведению, и по внешнему виду. Для участников этой С. мир героев книг английско- го писателя более реален, чем современная российская действительность. В ролевые игры все больше внедряются мистические идеи, особенно среди групп, основанных на увлечении книгами Н. Перумова, М. Семеновой и т. п. Мифологизация здесь вы- ступает в качестве компенсирующего фактора, связанного с недовольством «серой» действительностью. Рейверы являются С., заимствованной с Запада. Ее источником стал музыкальный стиль, что является весьма распространенным в «музыкальных» С. Образцы жизнен- ного стиля заимствуются у кумиров-музыкантов, носителей соответствующих социо- культурных образцов. Рейверы стали глобальной С., приобретающей специфические черты в разных культурах. Российская рейв-культура развивается примерно с 5-летним запаздыванием в сравнении с мировой практикой. Рейверы подчеркивают в своем стиле поведения идею отхода человека от природы, создавая своего рода альтернати- ву рок-музыке в индустриальных ритмах, характерных для рейв-культуры. Некоторые С. открыто бросают вызов основополагающим нормам и ценностям превалирующей культуры. «Контркультура — это субкультура, которая отвергает общественные нормы и ценности и практикует альтернативные жизненные стили»1307. Контркультуры особенно распространены среди тех групп молодежи, которые внес- ли наименьший вклад в существующую культуру и, соответственно, не имеют с ней глубоких связей. Молодежь легче принимает новые культурные стандарты, чем те, кто уже привык следовать нормам доминантной культуры. Временем наиболее интенсивного распространения контркультуры можно счи- тать 60-е гг. ХХ в., когда часть молодежи отвергла технологизацию культуры западных стран. Вместо этого они стремились жить в культуре, основанной на более гумани- стических ценностях, таких как любовь и гармония с окружающим миром. Иногда контркультура становилась политической силой, как в случае выступлений амери-

1307 Yinger J. Contrculture and subculture // American Sociological Review. 1960. № 25. P. 625.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

канской молодежи против войны во Вьетнаме или советского молодежного анде- граунда. Основная область применения понятий «С.» и «контркультура» — теории соци- альной стратификации и культурной дифференциации, а также проблема культурных ценностей. См. также статьи: Антропология глобализации; Культура: антропологические интерпретации; Культура: опыт определения понятия; Культура: структура и функции; Культура в эпоху глобализации; Культура повседневности; Массовая куль- тура; Народная культура; Национальная культура; Экономическая культура.

Лит.: Левикова С.И. Молодежная субкультура. М., 2004; Орлова Э.А. Субкультуры в струк- туре современного общества // Субкультурные объединения молодежи: критический анализ. М., 1987; Щепанская Т. Система: тексты и традиции субкультуры. СПб., 2004; Brake M. (ed) Comparative Youth Culture. L., 1985; Cohen S. Folk Devils and Moral Panics. Oxford, 1987; Hoggart R. The Uses of Literacy. L., 1957; Lefebre H. Everyday Life in the Mod- ern world. L., 1971; Hebdidge D. Subculture. The Meaning of Style. L.-N.Y., 1981; Resistance Through Rituals / Ed. S. Hall. L., 1976. Е.Н. Шапинская

}*%…%м,че“*= *3ль23!=

Экономическая культура — совокупность социальных ценностей и норм, являю- щихся регулятором экономического поведения и выполняющих роль социальной составляющей экономического развития. Эти регуляторы могут способствовать или, наоборот, мешать трансляции, отбору и обновлению ценностей, норм и потребностей, функционирующих в сфере экономики и ориентирующих субъектов на те или иные формы экономической активности1308. Существуют и другие определения: «Целе- направленная творческая деятельность человека в различных сферах экономической жизни общества, получение качественных ее результатов составляет содержание экономической культуры общества»1309; «Хозяйственная культура представляет собой систему ценностей, смыслов, символов, знаний, традиций, обеспечивающих мотива- цию и регуляцию хозяйственной… деятельности, определяющих форму ее осущест- вления, а вместе с тем и восприятие ее обществом»1310. Если обобщить эти определения и учесть весь спектр проявлений того, что в ли- тературе связывается с Э. к., под ней уместно понимать присущий разным общественно- культурным системам, социумам, группам, индивидам и характерный только или преимущественно для них комплекс институциональных моделей (обычных или же юридико-правовых норм; поведенческих стереотипов, включая позиционирование в иерархических, сетевых или иных структурах управления; психологических реакций; ценностных ориентаций), выступающий как эмпирически фиксируемый механизм регулирования деятельности в сферах производства, распределения, обмена и по- требления благ и услуг. Э. к. постоянно развивается или изменяется, ее отдельные элементы могут быть заимствованы. Э. к. исследуется преимущественно в рамках обществ индустриального и «постиндустриального» типов.

Специфика экономической культуры

Э. к. содержит специфическое социально наследуемое отношение к природе, социальным связям, обществу в целом, средствам производства, другим людям и к

1308 См.: Заславская Т.И., Рывкина Р.В. Социология экономической жизни. Новосибирск, 1991. С. 110–111. 1309 Пономарев Л.Н., Попов В.Д., Чичканов В.П. Экономическая культура (сущность, направления развития). М., 1987. С. 17. 1310 Зарубина Н.Н. Социально-культурные основы хозяйства и предпринимательства. М., 1998. С. 11.

p`gdek III. nqmnbm{e onm“Šh“ h opnakel{ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh

самому себе. Она нередко является составной частью религиозных или светских идеологических концепций и во многом производна от природно-климатических условий и технологической базы общества1311. Поэтому Э. к. можно наблюдать на следующих взаимосвязанных уровнях обобщения: формационно-технологическом (присваивающее и традиционное производящее хозяйства, индустриальная и «по- стиндустриальная» экономики), этническом (воздействие локальных природных условий на Э. к. социума), цивилизационном (доминирующая система ценностей, не- редко имеющая религиозное или идеологическое происхождение), индивидуальном (характерное поведение человека в трудовой деятельности и управлении). Для вос- производства Э. к., и особенно производственной культуры, присваивающего и тра- диционного производящего хозяйств высока роль восходящего к практической дея- тельности неявного знания. В Э. к. индустриального и «постиндустриального» обществ растет значение теоретического обучения1312. История изучения Э. к. весьма многопланова, так как исследования в этой сфере сосредоточены в пограничной зоне этнологии и антропологии, социологии и психо- логии, экономики и менеджмента. Акцент на культурные аспекты экономической деятельности наиболее полно выражен в экономической антропологии, у истоков которой стояли такие исследователи, как М. Мосс и Б. Малиновский1313. Однако эко- номической антропологии, имеющей два основных направления (формализм и суб- стантивизм1314), в целом присущ интерес к доклассовым или, по крайней мере, к до- индустриальным обществам. Это же относится и к руралистике, в основе которой лежат труды А.В. Чаянова1315, М.И. Туган-Барановского и их последователей1316: кре- стьянские и фермерские хозяйства представляют периферию индустриальных об- ществ. Классические экономисты1317 в незначительной мере интересовались культур- ными аспектами проблемы. Лишь более поздние авторы стали включать в свои ис- следования отдельные аспекты Э. к., чаще всего как идеологическую реакцию на марксизм, на экономику социалистического общества1318. Нередко эти дискуссии сводились к выявлению роли предпринимательства и государства в экономической политике (сторонником важной роли государственного регулирования можно считать Дж. Кейнса). В целом для экономической науки более свойственно обращение к хозяйственно- культурному аспекту Э. к. Значительно внимание данной проблеме уделялось клас- сиками социологии — М. Вебером, С.Н. Булгаковом, В. Зомбартом, Э. Дюркгеймом и др.1319 В их работах рассматривались культурные истоки индустриального общества. Но лишь после Второй мировой войны и выхода на мировую арену жителей ко- лониальных стран проблематика Э. к. приобрела заметную актуальность и активный