Предложение, от которого нельзя отказаться

Легко понять состояние подполковника Корташова, когда к нему в кабинет вваливается лично командир группы дивизионов полковник Бубякин и делает интересное предложение. Владимир Иванович выслушивает тираду непосредственного начальника открыв рот.

– Так-с, братцы-кролики, – весьма странно комментирует он услышанное, когда краткое, эмоциональное и емкое по смыслу выступление Михаила Юрьевича заканчивается. – Поскольку у нас сегодня не первое апреля, да и после случившегося во «втором» ЧП вообще-то не до шуток, я склонен принять такое за правду. Значит, Миша, ты этих гадёнышей заморских арестовал, так? Не дурно! И значит, тепереча мы в состоянии войны, что ли?

– Выходит так, Вова, – отвечает Бубякин, глядя на подчиненного в упор.

– А если откажусь – меня тоже будешь вязать, что ли? – спрашивает Корташов не для узнавания нового – просто для оттяжки времени, требуемого для усвоения уже впитанного материала.

– Буду, Владимир Иванович. Куда ж деваться-то?

– С пистолетом, что ли, ходишь-бродишь?

– Так точно, с родным ТТ, – кивает полковник. – А чего, нельзя?

– Нет, почему же, – пожимает плечами Корташов. – Теперь тебе, Михаил, уже вообще все можно. Ты уж, наверное, на максималку раскрутился. Чего там у нас в демократии имеется на сей счет? Расстрел не дают, следовательно, пожизненно. Готовь сухари.

– Хусейна повесили, Владимир Иванович. Слыхивал, нет?

– А причем здесь Ху… Ах, да, дело-то теперь международного уровня, – командир «первого» дивизиона внезапно улыбается. – Послушай, Михаил Юрьевич, да ты же меня обскакал. Понял о чем речь?

– Ясно понял, Володя, о твоих клятых воротах. Тебя ж за них, не смотря даже на мои слезные письма вверх (не забудь, кстати, об участии) все едино наши оранжевые, или уж какие там сегодня цветом, обязуются посадить.

– Или выгнать без пенсии, – напоминает Корташов. – Это если сам накалякаю рапорт об увольнении по собственному желанию. А годы службы, значит, на фиг? Молодость в шинели, перетянутую ремнем – тоже на фиг! И паши где-нибудь электриком до… Во сколько у нас теперь, после свержения тоталитарной власти пенсионят, а?

– Так, Володя, я ведаю, что тема для тебя больная. Сам переживаю. Но это как-нибудь за бутылочкой. У меня теперь время, не просто деньги, а…

– Да, действительно, жизнь или пожизненно. А ты не думаешь, что сюда уже направляется президентский полк? Они-то, кстати, верняк вооружены. Не то, что мы.

– Пугаешь, что ли, Вова? Посмотри какая у меня кроме «Тэ-Тэ» еще штуковина трофейная, – Бубякин шлепает на затертую, но крытую плексом полировку массивную «Беретту».

– Вот-та! – восклицает Корташов округляя глаза. – Американо-офицерская оснастка. Ничего себе!

– У них у всех были, – хвастает Михаил Бубякин. – Хочешь такую?

– Подкупаешь младшего по званию?

– В какой-то мере, – командир группы убирает улыбку. – Так ты как? Воюешь со мной, или…

– Ты что ж, Миша, думаешь они на нас налет организуют? – Корташов все еще лыбится.

– Мы ж с тобой о Крыме слыхивали, или как?

– Да мне как-то…

– Не верится? – удивляется Бубякин. – А мне вот, после случившегося с Алексеем, во все вполне так и верится. Я тебе гарантирую, будет налет. Давай, Владимир, решай быстрее. Ты мне нужен. С тобой мы шороху у любых налетчиков наделаем. Помнишь, как на полигоне… Ладно, не время.

– Так-с, – закатывает глаза к потолку командир дивизиона «один». – Значит, было у меня годика три за растранжиривание, грозил «десяток» за шпионаж, есть вариант бомжевать до минимальной пенсии. Что я, собственно, теряю?

– Это правильная математика, – подтверждает Бубякин. – Высшая! Ну, раз ты сразу согласился, теперь лови.

– В смысле, полковник?

– Это тебе «Беретта», а вот тебе даже две доп-обойны. На всякий пожарный случай. В смысле, для придания веса приказаниям и прочему. Давай, комдив, за дело. У нас их по горло. Вводи дивизион в строй. А я теперь следую на тех-позицию. Стрелять ведь надо чем-то, так? – командир группы дивизионов резко встает.

– Вот же дела, – констатирует Корташов вслух, но для самого себя. – Если бы не ворота, ведь спокойнёхонько через год-два свалил бы на пенсию. Интересно все-таки, какая сволота из свистнула?

– Можно подумать, эта шайка-лейка не накопала бы еще что-нибудь, – оборачивается Бубякин уже в дверях. – Выше нос, командир, давай хоть напоследок козырнем всей этой срани по-настоящему.

– Да, я уж проголосовал, Миша. Семью-то предупредить?

– Как хочешь, но мне кажется, чуть позже. Не стоит разглашать до… Ну, ты понял. И пестиком чужеродным не балуйся, не хватало еще чрезвычайки с «неосторожным обращением».

– Иди уж, комик, – сияет лыбой почему-то осчастливленный Владимир Иванович.

Внутренние войска

То было повторение сорок первого в миниатюре. Маленький такой «41-й». Малюпусенький. Натурная моделька принятой повсеместно версии. На нас напали внезапно, а мы были совсем не готовы, по уши заняты созидательным мирным трудом. Это когда вся армия разом по колхозам собирает урожай в июне месяце, диверсанты, с ножичками в зубах и кусачками подмышкой, с помощью волшебной лозы легко находят все телефонно-телеграфные провода, и режут, режут. Еще откуда-то падают парашютисты. Все бомбы тоже с высокой точностью наведения, возможно у них внутри JPS-ки и напалм. Аэродромы дымят как сигнальные огни. На дымные столбы тут же слетаются стервятники всей злодейской Европы. У них очень много работы. В первый день надо сжечь все истребители (бомбардировщиков мало – мы мирные люди), на второй – все танки, на третий чуть полупцевать пехоту: убить половину, вторую расстреляет сам тов. Сталин; на них даже не стоит затрачивать боеприпас. Но задача еще легче легкого. Поскольку винтовка в Красной армии одна на троих, то и достаточно стрелять каждого третьего. По порядку номеров рассчитайсь! Ан, цвайн, драйн!

Версия так сяк прокатывает для страны, все ж-таки у нее много задач помимо ратного дела, но никак не для армии в целом. Ибо чем же она еще должна заниматься помимо охраны неприкосновенности рубежей?

Но сейчас в деле наличествовало всего одно войсковое соединение. Оно, конечно, тоже может быть к чему-нибудь не подготовлено, чай не на границе помещено. Однако кому где. Все по спецификации. Где должны помещаться войсковые формирования именуемые «внутренними»? Так точно, внутри. Лучше в больших городах. Тогда, если что-то кое-где у нас порой, они уже тут, на месте. Ведь против кого должны «работать», то бишь, без экивоков, воевать внутренние войска? Так точно, против внутренних же беспорядков и далее по нарастающей. Оставим обсуждение, с кем обязаны иметь боевое соприкосновение внутренние войска бывшего Союза ССР, специальным дознавателям. Сделаем предположение, для чего внутренние войска в привольном демократическом государстве. Понятно, что для сохранения демократии. Вопрос: от кого? Ответ: «от террористов» не принимается. С ними ведут битву специальные структуры. Значит… Так точно, поскольку в демократии все демократы еще и граждане, то значит борение будет вестись с негражданами. В смысле? Теми, кто не имеет права голосовать? Деточками до восемнадцати годков? Предположение чрезмерно цинично. Отметаем… Короче, имеются затруднения с ответом. Возьмем толику мысли от альтернативных теорий. Кто-то где-то балакал, будто «государство – есть узаконенная война богатых с бедными». За неимением хоть каких-то иных гипотез, потянем за эту ниточку.

Приходится констатировать, нынешний правящий класс Украины чувствует себя так вольготно, поскольку не считает аборигенов годными хотя бы вообще на что-нибудь. Подвопрос о том, кто имеется в виду под аборигенами также отложим до издания полного собрания сочинений. То есть, против подразумеваемого охлоса не стоит тратиться даже на боевую экипировку тех самых внутренних войск. Разве что одеть-обуть. Поскольку краги на ноги выдали, то куда надобно они дочапают на своих двоих. На чем же еще? Наличные бронетранспортеры БТР-60, некоей модификации, – наследство вечно всуе поминаемого СССР – двенадцать штучек по ведомости, так те давно не заводятся. Максимум, для чего их возможно пользовать, если не брать во внимание, по странности, до сей поры незаконную повальную сдачу в металлолом, это гуситские войны, либо фильмовую перестрелку ковбоев с индейцами. Ставим фургоны вручную в круговую позицию и бьемся в осаде. По три амбразуры с каждого борта позволяют вести оборону посменно. Десять тонн массы на единицу и пулестойкие шины, а так же наличие батальона личного состава, позволяют создавать укрепрайон любой конфигурации в пределах деталей конструктора. Напоминаем – двенадцать.

Так что если бы его демократическому величеству требовались подвижные силы, то уж двадцать четыре движка от ЗИЛ-а (по два на БТР, как положено), за годы самостийности получилось бы как-то разыскать иль изготовить. Но не судьба видно.

Потому и наблюдаем моделирование 1941-го, июнь 22.

На третий день наличия иноземцев в городе батальон поднят по боевой тревоге. Личный состав выстроен, берцы со шнурками и надраены, носки присланы мамочками заблаговременно, оружие АК-74 не у всех, то есть, почти ни у кого. Сорок Первый, он Сорок Первый и есть. Как назло, месяц назад затеяно перевооружение на нечто новое – толи М-16, толи НК-33. Так что все наличные древне-тоталитарные АК и АКМ централизовано отконвоированы куда-то на склады в Харьков. Теперь на плацу перед строем командир… Отставить! Не командир батальона, тот на выезде, предположительно в городе-герое Киеве. Так что – ВРИО – полковник Литовченко:

– Паны офицеры, паны прапорщики, паны солдаты! Пришло время открыть всю правду. Над нашей страной и нашим городом нависла…

Речь ВРИО, непривычно русская и посему ласкающая слух струнами ностальгии, прерывается большим красивым фейерверком. Над бывшим некогда политучилищем взвивается целый столб сигнальных ракет. У многих в строю мелькает мысль, что это как обычно – распространенная практика для двух часов ночи – какое-нибудь казино празднует день своего рождения, а так же многолетнего процветания без оплаты налогов местным аборигенам. Конечно, совсем уж над воинской частью как-то необычно, прям-таки небывало демократично, но мало ли… Особая годовщина – пять лет. Но тут кто-то очень громкий и одновременно невидимый, ибо вещает откуда-то из-за забора, тоже, кстати, на «мове» оккупантов, то есть, на русском, прерывает речь ВРИО.

– Предупреждаем всех! Ваша воинская часть блокирована! У нас подавляющее превосходство! Всем сдать оружие – люди для операции изымания сейчас прибудут – и после разойтись по казармам! Никто из тех, кто не окажет сопротивления арестован не будет! За исключением организатора антигосударственного бунта полковника Литовченко!

Начальник службы вооружений капитан Нелесный наблюдает за разгромом находясь в общем срою офицеров штаба. Он слышит, как при словах о сдаче оружия, кто-то в строю юморит: «А чего сдавать-то?» Однако капитан Нелесный догадывается, что ныне уже не до юмора. Все совершенно серьезно. И оружие кой-какое имеется. У каждого офицера ПМ.

Пользуясь своим средним ростом, что дает преимущество не красоваться в переднем ряду на построении, капитан Нелесный делает шаг назад, а затем еще несколько. До кустов очень близко. Присев, он успевает скрыться в растительности, еще до того, как на плац врываются две гусеничные БМП-3 русского производства. Но капитан Нелесный знает, что то, просто когда-то проданная техника, сейчас она совсем под другим флагом. Нелесный пригнувшись бежит за деревья. Он бежит к своему складу.

Нет, на его складе уже давно нет вооружений; из ценного, только две запасные радиостанции. Потому там, во-первых, не имеется часового, а во-вторых, этот склад – по крайней мере, на текущем этапе – никого не интересует. По пути к складу, капитан Нелесный, пробегая мимо казармы прихватывает с собой перекуривающего с самодельной метлой дневального. Тот не сильно сопротивляется, он знает, что капитан из штабы не слишком зверь и не поручит совсем жуткую работу.

Торопливо, но стараясь не шуметь, Нелесный распечатывает склад. В дальнем углу большой, приваленный всякой мелочью ящик. Только секунду он размышляет вскрывать, или транспортировать в сборе? Он оценивает габариты дневального. Да, без металлической тары будет явно покладистей. Капитан скусывает всегда носимыми в кармане плоскогубцами пломбы на ящике. Отпирает замки и откидывает крышку. Любопытный дневальный бесшумно открывает рот.

В ящике три, затерянных во времени и ведомостях, гранатомета марки РПГ-16.

Иногда войны начинаются и таким вот образом.

Четвертая власть:

«…представитель американского комитета начальников штабов отказывается комментировать просочившуюся информацию о потере несшего боевое дежурство в воздухе самолета управления „Авакс“…»

Танки

– Танки! Танки! Товарищ… пан полковник! – орал в трубке выставленный дежурным по КПП капитан Папёнов.

А через пять секунд с этой же новостью и с этими же словами в кабинет начальника группы ворвался и дежурный по части лейтенант Боткин.

– Пропусти, – сказал в трубку полковник Бубякин, громко сказал, дабы перекричать давящий на перепонки капитана рев тысячелошадных танковых дизелей.

Ныне в части все перепуталось. Командир группы дивизионов опасался досрочного прибытия на позиции каких-нибудь нежелательных гостей, потому пришлось ставить на контрольно-пропускной пункт вовсе не привычного сержанта, а надежного человека в соответствующем звании. Так что теперь, номинально, капитан значился подчиненным лейтенанта, но кого в нынешнем аврале интересовала эта иерархическая казуистика.

«Танки, – прикрыл глаза Михаил Юрьевич. – Хорошо ли это – „танки“? Зачем пожаловали? Может, пришли эти танки по мою душу? Пришли, чтобы быстренько и эффективно задавить это глупое пионерское восстание? Сейчас узнаем, удаются ли на нашей Украине полковники Чавезы». Он махнул лейтенанту: «Иди мол, все под контролем; пусть уж подъезжают, так и задумано». Сам потянулся к кобуру. Проверил, на своем ли месте предохранитель: «Еще разнервничаюсь чего доброго». Стекла уже дребезжали. Может, впервые в истории именно эти стекла. Все-таки даже груженый изделием «КРАЗ» и то не создавал такого шума. «Господи! Бетонку, бетонку раскрошат! Не просто так те плиты сюда клали, от пусковых тырили. Впрочем, какая разница? Если уж арестовывать, так изуродованный плац, на фоне остального, даже фигурировать не будет. Дело пойдет о гораздо более…»

Он отодвинул шторину, глянул в зарешёченное окно. Танк был всего один, а по шуму казалось… «Все-таки эффектно. Если по хорошему поводу, то такой спектакль многих вдохновит». Кто-то маленький, быстрый уже спрыгивал с борта, уже бесшумно (в вездесущем реве) чеканил между клумбами к штабу. Бубякин наконец, когда фигура в танковой робе уже скрылась под подъездным козырьком, узнал этого помолодевшего человечка. А тот уже проскочил коридор, уже распахивал дверь настежь.

– Ты что ли, Коля? – спросил ракетчик Бубякин почему-то осипшим голосом. – Садись, дорогой. Давай вначале опрокинем по рюмашке, а потом уж доложишься, зачем пожаловал. Правда, у меня коньячок похуже. А у гадов американских, представляешь, даже виски не водилось.

– А ты мародёрничаешь понемногу, да, зенитчик? – сказал и вправду помолодевший лет на десять танкист Мордвинцев.

– Да мне уж терять нечего, – пожал плечами Бубякин. – Ну, присядь что ли?

– Понятненько, банда «чёрных полковников» напивается перед захватом власти.

– И все же, давай вначале чокнемся, я так тебя ждал, Коля, так ждал.