Наказание от отца к сыну

Благословляю аз грешныи имярек, и поучаю и наказую, и вразумляю сына своего имярек и его жену и их чад, и домочадцов быти во всяком християньском законе, и во всякои чистои совести и правде, с верою творяще

волю Божию и храняще заповеди Его, себе утвержающе во всяком страсе Божии, и в законном жительстве, и жену поучающе, тако же и домочадцов своих наказующе, не нужею ни ранами ни работою тяжкою, имеюще яко дети во всяком покои, сыты и одены и в теплом храме, и во всяком устрои и вдаю вам християньскому жительству, писание се на память и вразумление вам и чадом вашим, аще сего моего писания не внемлете и назания не послушаете, и потому не учнете жити и не тако творити яко же есть писано, сами себе ответ дадите в день Страшнаго Cуда, и аз вашим винам и греху не причастен, кроме моея душа аз о сем о всяком благочинии благословлял, и плакал, и молил, и поучал, и писание предлагал вам, и аще восприимите сие мое худое учение и грубое наказание, и сие писание со всею чистотою душевною прося у Бога помощи и разума поелико возможно как Бог вразумит и начнете делом творити вся се будет на вас милость Божия и Пречистые Богородицы, и великих чудотворцов, и нашего благословления отныне и до века, и дом ваш и чада ваши и стяжание ваше и обилие что вам Бог подаровал от своих трудов да будет благословенно и исполнено всяких благ во веки. Аминь.

34. По вся дни жене с мужем о всем спрашиватися и советовати о всем и как в люди ходити и к себе призывати и з гостьями что беседавати

А по вся бы дни у мужа жена спрашивалася и советовалася о всяком обиходе и воспоминала что надобет а в гости ходити и к себе звати ссылатца с кем велит мужь а гостьи коли лучится или самои где быти за столом сести луччее платье переменити, отнюд беречися от пьяного пития пьяныи мужь дурно, а жена пьяна в миру не пригоже, а з гостьями беседовати о рукодельи и о домашнем строении как порядня вести и какое рукоделеицо здети чего не знает, и того у добрых жен спрашиватися вежливо и ласково и кто что укажет на том ниско челом бити или у собя в подворье у которои гостьи услышит добрую пословицу, как добрые жены живут, и как порядню ведут и как дом строит и как дети и служок учат, и как повинуются им во всем, и то в ceбе внимати, а чево доброво не знает, ино спрашиватца вежливо, а дурных и пересмешных и блудных речеи не слушати и не беседовати о том, или в гостях увидит добрую порядню или вь естве или в питье или в каких приспесех или какое рукоделье необычно, или какая домашняя порядня где хороша, или которая добрая жена и смышленая и умная и в речех и в беседе и во всяком обиходе или где слушки умны и вежливы и порядливы и рукоделны и ко всякому добру смышлены и всего того добра примечати и внимати чево не знает или чево не умеет и о том спрашиватися вежливо и ласково и о том бити челом и пришед на подворья то все мужу сказать на упокои …(: Домострой. СПб.: Наука, 1994.,Серия "Литературные памятники". Издание подготовили В.В.Колесов, В.В.Рождественская).

1.3. Какой контекст более насыщен книжными языковыми фактами? С чем это связано?

1.4. Что позволило некоторым исследователям считать, что первая нравственно - религиозная часть «Домостроя» имеет более ранние источники, чем вторая, посвященная хозяйственно- бытовым проблемам? 1 Проиллюстрируйте свой ответ языковым материалом.

 

2. Лингвистический анализ памятника историко-повествовательной литературы «Хожения за три моря» Афанасия Никитина

2.1. Прочитайте и устно переведите фрагменты «Хожения за три моря» Афанасия Никитина:

В лето 6983 <...> Того же году обретох написание Офонаса тверитина купца, что былъ в Ындее 4 годы, а ходил, сказывает, с Василием Папиным. Аз же опытах, коли Василей ходил с кречаты послом от великого князя, и сказаша ми - за год до казанского похода пришел из Орды, коли князь Юрьи под Казанию был, тогды его под Казанью застрелили. Се же написано не обретох, в кое лете пошел или в кое лете пришел из Ындея, умер, а. сказывают, что, деи, Смоленьска не дошед, умер. А писание то своею рукою написал, иже его рукы те тетрати привезли гости к Мамыреву Василию, к дияку к великого князя на Москву.

За молитву святых отець наших. Господи Исусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, раба своего грешного Афонасья Микитина сына.

Се написах свое грешное хожение за три моря: 1-е море Дербеньское,

дориа Хвалитьскаа; 2-е море Индейское, дорея Гундустанскаа; 3-е море Черное, дориа Стебольская <…> А в болшом судне есмя дошли до моря, ино стало на усть Волги на мели, и они нас туто взяли, да судно есмя взад велели тянути вверх до езу. И тут судно наше болшее пограбили и четыре головы взяли рускые, а нас отпустили голыми головами за море, а вверх нас не пропустили вести деля.

И пошли есмя в Дербенть, заплакавши, двема суды: в одном судне посол

Асанбег, да тезикы, да русаков нас десеть головами; а в другом судне 6 москвич, да шесть тверич, да коровы, да корм наш. А въстала фуртовина на море, да судно меншее разбило о берег. А ту есть городок Тархи, а люди вышли на берег, и пришли кайтакы да людей поймали всех <…> А мы поехали к ширъванше во и коитул и били есмя ему челом, чтобы нас пожаловал, чем дойти до Руси. И он нам не дал ничего, ано нас много. И мы, заплакав, да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кои должен, а тот пошел куды его очи понесли. А иные осталися в Шамахее, а иные пошли роботать к Баке.

А яз пошел к Дербенти, а из Дербенти к Баке, где огнь горить неугасимы;а из Баки пошел есми за море к Чебокару <… > И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы все нагы, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку. А князь их - фота на голове, а другая на гузне; а бояре у них - фота на плеще, а другаа на гузне, княини ходят фота на плеще обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярские - фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; а все наги, да босы, да болкаты, а волосов не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а паропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт.

2.2. Анализируя языковую основу данного памятника, прокомментируйте, как осуществляется процесс расширения функций делового языка в данном памятнике.

3. Лингвистический анализ памятника языка художественной литературы Московской Руси «Сказания о Дракуле Воеводе»

3.1.Прочитайте и устно переведите фрагменты «Сказания о Дракуле Воеводе», появившегося в русской письменности в последней четверти ХV века (старейший список древнейшей редакции, переписан в1490 г иеромонахом Кирилло-Белозерского монастыря Ефросином).

Бысть в Мунтьянскои земли греческыя веры христианин воевода именем Дракула влашеским языком, а нашим диавол. Толико зломудр, якоже по имени его, тако и житие его. <…> Единою 4 же пусти по всеи земли своеи веление, да кто стар и немощен, иличим вреден или нищ, вси да приидут к нему. И собрашася бесчисленое множество нищих и странных к нему, чающе от него великиа милости. Он же повеле собрати всех во едину храмину велику, на то устроену, и повеле дати им ясти и пити доволно; они же ядше и возвеселишася. Он же сам приде к ним и глагола им: "что еще требуете?" Они же вси отвещаша: "Ведает, государю, бог и твое величество, как тя бог вразумит". Он же глагола к ним: "хощете ли, да сотворю вас беспечалны на сем свете, и ничим же нужни будете?" Они же, чающе от него велико нечто, и глаголаша вси: "Хощем, государю". Он же повеле заперети храм и зажещи огнем, и вси ту изгореша. И глаголаше к боляром своим: "да весте, что учиних тако: первое да не стужают людем, и никтоже да не будеть нищь в моеи земли, но вси богатии, второе свободих их, да не стражут никтоже от них на сем свете от нищеты или от недуга" <…>Дракула же возлюби паче временнаго света сладость, нежели вечнаго и бесконечнаго, и отпаде православия, и отступи от истинны, и остави свет, и приа тму, увы не возможе темничныя временныя тяготы понести, и уготовася на бесконечное мучение, и остави православную нашу веру, и приат латыньскую прелесть. Краль же не токмо дасть ему воеводство на Мунтьянскои земли, но и сестру свою родную дасть ему в жену. От нея же роди два сына, пожив же мало яко 10 лет и тако скончася в тои прельсти. Глаголют же о нем, яко, и в темници седя, не остася своего злаго обычая, но мыши ловя и птици на торгу покупая, и тако казняше их, ову на кол посажаше, а инои главу отсекаше, а со иныя перие ощипав пускаше. <…> Конец же его сице: живяше на Мунтианскои земли, и приидоша на землю его турци, начаша пленити; он же удари на них, и побегоша турци. Дракулино же войско без милости начаша их сещи и гнаша их, Дракула же от радости возгнав на гору, да видить, како секуть турков. И отторгося от войска ближнии его, мнящися яко турчин, и удари его един копием, он же, видев, яко от своих убиваем, и ту уби своих убииць мечем своим, его же мнозими копии сбодоша, и тако убиен был. Корол же сестру свою взят, и со двема сынми, в Угорскую землю на Будин. Един при кралеве сыне живет, а другии был у варданского бископа и при нас умре, а третяго сына стареишаго Михаила тут же на Будину видехом, от царя турскаго прибег ко кралю, еще не женився, прижил его Дракула с единою девкою. Стефан же молдовскый з кралевы воли посади на Мунтьянскои земли некоего воеводскаго сына, Влада именем. Бысть бо тои Влад от младенства инок, по том и свещенник и игумен в монастыри, по том ростригся и сел на воеводство женился, понял воеводскую жену, иже после Дракулы мало побыл и убил его Стефан волосьскый, того жену понял, и ныне воевода на Мунтьянскои земли Влад, иже бывы чернец и игумен. В лето 6994 февраля 13 преже писал, та же в лето 6998 генваря 28 в другое преписах аз грешны Ефросин.

3.2. Письменно анализируя особенности языка данного памятника (лексический состав, грамматические формы, синтаксическую организацию), определите какой тип литературного языка здесь представлен.

3.3. Выделите элементы церковно-книжного языка.

3.4. Используются ли в данном тексте языковые средства разговорной речи и фольклора?

Литература:

Основная:

2. Виноградов В.В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка//Избранные труды. История русского литературного языка.- М.,1980.

2. Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. М., 1992.

3.Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка /10- середина 18 вв./ М.,1975.

4. Мещерский Н.А. История русского литературного языка. Л., 1981.

5. Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского языка. – М..1981

7.Успенский Б.А. История русского литературного языка (11-17 вв.). М.,2002.

Дополнительная:

1.Винокур Г.О. Русский язык. Исторический очерк// Избранные работы по русскому языку.– М.; Учпедгиз,1959. Гл.5.

2.Горшков А.И. Теоретические основы истории русского литературного языка. М.,1983.

3.Ефимов А.И. История русского литературного языка. М.,1971.

4..Еремин И.П. Русская литература и ее язык на рубеже XVII- XVIII в.//Начальный этап формирования русского национального языка. - Л.,1961.

5.Ковтун Л.С. Лексикография в Московской Руси XVI–начала XVII вв.- Л., 1975.

6.Ларин Б.А. Разговорный язык Московской Руси//Начальный этап формирования национального языка. - Л.,1961.

7.Левин. В.Д Краткий очерк истории русского литературного языка. М.1958 8.Мещерский Н.А. К изучению ранней московской письменности//Изучение русского языка и источниковедение. – М.,1960.

9.Успенский Б.А. Краткий очерк история русского литературного языка (11-19 вв.). М.,1994.

10.Успенский Б. А. Языковая ситуация и языковое сознание в Московской Руси: восприятие церковно-славянского и русского языка. Византия и Русь.- М., 1989.

Справочные материалы

1. Мнения исследователей истории русского языка о языковой ситуации Московской Руси.

В Московском государстве 15 –17 вв. было два вида письменной речи государственный приказной язык, который отразил особенности живой речи великорусской народности, возникшей на иной диалектной базе, чем живая речь восточных славян, и литературный славянизированный язык, усилием книжников сохранивший все грамматические и лексические особенности старого древнерусского языка, подвергшийся вторичной славянизации…

В эпоху Московского государства существует двуязычие, две языковых системы, употребление элементов которых было характерно для памятников определенных жанров, но было возможным в разных произведениях одного автора, в разных текстах в пределах одного произведения. (Е. Г. Ковалевская. История русского литературного языка. М.,1992.с. 90).

С нашей точки зрения, подлинного двуязычия, при котором необходим перевод с одного языка на другой, в Московском государстве XVI в. все же не было. В этом случае лучше говорить о сильно разошедшихся между собою стилистических разновидностях по существу одного и того же литературно-письменного языка. Если в киевский период, по нашему мнению, целесообразно выделять три основные жанрово-стилистические разновидности литературно-письменного языка: церковно-книжную, деловую и собственно литературную (или народно-литературную), — то московский период, и XVI в. в частности, имеет лишь две разновидности — церковно-книжную и деловую — поскольку промежуточная, народно-литературная разновидность к этому времени растворилась в двух крайних разновидностях литературно-письменного языка. Тo, что в XVl в. мы имеем дело именно с двумя разошедшимися стилистическими разновидностями одного и того же литературного языка, а не с двумя различными языками, как это имело место, например, в средневековых Чехии или Польше при господстве официальной латыни, доказывается, по нашему мнению, тем фактом, что одни и те же авторы в пределах одного и того же произведения имели возможность свободно переходить от одной формы литературного изложения к другой в зависимости от микроконтекста, от содержания, темы и целевого назначения не всего произведения, а именно данного его отрезка. (Мещерский Н.А. История русского литературного языка. М., 1981, стр.112-113)

2. Б. А. Успенский. Языковая ситуация и языковое сознание в Московской Руси: восприятие церковно-славянского и русского языка.

Языковая ситуация Московской Руси в специальных лингвистических терминах должна быть определена не как ситуация церковнославянско-русского двуязычия в строгом терминологическом смысле этого слова, а как ситуация церковнославянско-русской диглоссии. При этом речь идет о сосуществовании "книжной" языковой системы, связанной с письменной традицией и "некнижной" системы, связанной с обыденной жизнью.<…> В наиболее явном случае книжный язык выступает не только как литературный (письменный) язык, но и как язык сакральный (культовый), что обусловливает как специфический престиж этого языка, так и особенно тщательно соблюдаемую дистанцию между книжной и разговорной речью. Знаменательно, что в условиях церковнославянско-русской диглоссии вообще не существовало какого-либо особого наименования для обозначения разговорного (русского) языка. Название "русский" специально не обозначало именно разговорный язык, но могло относиться и к книжному (церковнославянскому) языку, выступая при этом как синоним слова "словенский"; равным образом и термин "простой" мог употребляться в отношении книжного языка. Разговорный и книжный языки объединяются в языковом сознании как две разновидности - одного и того же языка (правильная и неправильная, испорченная), а отсюда и именуются одинаковым образом.<…> Книжный язык фигурирует в языковом сознании как кодифицированная и нормированная разновидность языка. <…> Подобно тому, как спасительно в православном сознании имя Бога, так и сам язык общения с Богом может при­знаваться спасительным по своей природе.< …>церковнославянский язык объявляется здесь "святым" и "спасительным", поскольку он "истинною, правдою Божиею основан, збудован и огорожен есть"…В оригинальной статье о сотворении русской (т. е. церковнославянской) грамоты…русская грамота наряду с русской верой признается богооткровенной: "Еже въдомо всъмъ людемъ буди, яко рускш языкъ ни откуду прия въры святыя сея, и грамота руская ншмъ же явъленна, но токмо самим Богомъ вседеръжителемъ, Отцемъ и Сыномъ и Святымъ Духомъ… Церковнославянский язык может считаться на Руси даже святее греческого, поскольку греческий язык создан язычниками, а церковнославянский — святыми апостолами. <…>. Поэтому применение этого языка в неподобающей ситуации может рассматриваться как прямое кощунство — точно так же, как недопустимо и кощунственно и обратное явление, т. е. употребление русского (разговорного) языка в ситуации, предписывающей использование языка церковнославянского. <…> Принципиально невозможно в этих условиях шуточное, пародийное использование церковносла­вянского языка, т. е. применение книжного языка в заведомо несерьезных, игровых целях. Пародийные тексты на церковнославянском языке становятся возможными в Московской Руси как более или менее нейтральные, а не заведомо кощунственные произведения, только в условиях разрушения диглоссии и перехода церковнославянско-русской диглоссии в церковнославянско-русское двуязычие, когда церковнославянский язык — в конечном счете, под влиянием западноевропейской языковой ситуации, которое на великорусской территории первоначально осуществляется через посредство Юго-Запай Руси,— начинает играть приблизительно ту же роль, что латынь на Западе. <…> Специфика русского языкового и, шире, культурного сознания как раз и состоит в большой степени в том, что здесь — в условиях диглоссии как языкового и культурного механизма — принципиально отсутствует нейтральная семантическая зона, которая бы вовсе не имела отношения к сакральной сфере. Соответственно отсутствие связи с сакральным, Божеским в принципе означает связь с противоположным, дьявольским началом. В том случае, когда то или иное слово имеет непосредственный сакральный смысл, неправильному обозначению может даже приписываться прямо противоположное (антонимическое) содержание. Так, например, неправильно произнесенное слово "ангел" — прочтенное в соответствии с написанием (которое отражает греческие орфографические нормы, но предполагает при этом и греческие правила прочтения соответствующих орфограмм) как аггел — приобретает противоположный смысл, обозначая дьявола (беса), т. е. падшего ангела; это значение, в свою очередь, было закреплено в языковой норме, т. е. вошло в книжный церковнославянский язык. Совершенно аналогично, когда в результате никоновских книжных реформ имя Исус стало писаться как Иисус, новая форма стала восприниматься старообрядцами как имя другого существа — не Христа, а антихриста.<…> Во всех этих случаях противопоставление церковнославянского и русского языка рассматривается как противопоставление Божественного и сатанинского, хотя в одних случаях это проявляется на уровне фонетики, в других — на уровне морфологии. («Византия и Русь» М., 1989, стр. 206-209).

3 .Расширение функций делового языка.

Как и в домонгольский период, в Московской Руси деловой язык первоначально слабо взаимодействовал с книжным языком. Но со временем некогда четкие границы между книжным и деловым языками стали понемногу разрушаться, литература и деловая письменность постепенно сближались. Это проявилось в целом ряде памятников XVI века. Появляется целый ряд произведений, которые, являясь по форме деловыми документами, по содержанию и языковым особенностямнаходятся на границе деловой письменности и литературы.Вот лишь некоторые яркие примеры: представленный Ивану Грозному политический трактат в виде большой челобитной Ивана Пересветова,послания Ивана Грозного (например, его переписка с опричником Василием Грязным), «Домострой» — сборник практических наставленийи советов о повседневной и хозяйственной жизни человека,статейные списки русских послов (посольство Ивана Новосильцева в Турцию в 1570 году, посольство Федора Писемского в Англию в 1582-1583 годах) и др.

Расширение изобразительных функций деловой письменности, нарушение жанровых границ были одним из ярких признаков приближавшейся «смуты» в русской литературе и языке XVII века. В этом «переходном» столетии от средневековой культуры к новой взаимодействие между деловым и книжным языками еще более усилилось. Яркими памятниками этого сближения являются «Урядник сокольничьего пути» — свод правил, устав соколиной охоты, созданный при живейшем участии большого любителя этой «потехи» царя Алексея Михайловича; сочинение о Московском государстве в середине XVII столетия Григория Котошихина; статейные списки посольств Федота Елчина в Грузию в 1639-1640 годах, Федора Байкова в Китай в 1654-1657 годах, Петра Потемкина в Испанию и Францию в 1667-1669 годах и др. (© ЦРРЯ 2001—2003 тел. 955-78-78 факс. 955-79-22 info@ruscenter.ru)

Относительная литературная обработанность, нормализованность и общегосударственный характер московского приказного языка превращали его постепенно в такую силу, которая могла бы со временем вступить в единоборство за права литературности с церковнославянским языком, и явились факторами, обеспечившими его влияние и вне сферы деловой письменности.<.…> Уже в 15 в., а более широко в 16-17 вв., появляются такие литературные произведения, которые, не принадлежа по своему жанру к собственно деловой литературе, тем не менее тяготеют к народно-разговорному языку и приказной речи и очень далеки от традиций церковнославянской литературы как собственно по языку, так и по слогу. К произведениям такого рода относят «Хожение за три моря» Афанасия Никитина (15 век), отчасти «Домострой», публицистические произведения и челобитные Ивана Пересветова (16 век), повести об азовском осадном сидении и взятии Азова (18 век), различного рода руководства хозяйственного, лечебного и иного характера.<…> Здесь мы имеем дело с сознательным отказом от традиционного литературного языка с его славянщиной и архаикой, с его «плетением словес». <…> Но вместе с тем это не простое, механическое перенесение приказного языка в новую для него сферу. Язык «Домостроя», произведений Пересветова, повести об осадном сидении, «О России…» Котошихина в некотором отношении богаче и сложнее языка делового документа, судебника или даже Уложения. <…> Обогащение письменного языка, основанного на языке приказов, средствами живой речи и фольклора, но также и элементами книжно-литературными, имело большое прогрессивное значение для развития литературного языка на народной основе <…> [Однако] значение этой новой разновидности литературного языка в этот период не следует преувеличивать. Его распространенность была еще довольно узка, ограничена. В большинстве своем произведения художественной повествовательно-исторической литературы, публицистики, не говоря уже о научно-философских сочинениях, продолжали ориентироваться на церковно-книжный язык, хотя и не были свободны от влияния живой, народной речи. И все же это был важный и знаменательный процесс нормы, сложившиеся в деловом языке московских приказов, оказались настолько прочными и жизнеспособными, что на их базе сложился новый демократический тип литературного языка… (Левин. В.Д Краткий очерк истории русского литературного языка. М.1958. стр.75-83)