Развитие толерантности (свидетельства Патрика Гордона)

О развитии толерантности в российском обществе лучше всего свидетельствует то, что от чисто служебных контактов русские и западноевропейцы во второй половине XVII в. стали переходить к тесному неформальному общению. В конце XVI – начале XVII вв. такое могли себе позволить лишь Борис Фёдорович Годунов, Лжедмитрий I, его сподвижник Пётр Федорович Басманов да ряд тушинцев и «перелетов».

В источниках XVII столетия можно найти немало примеров терпимого отношения русских людей к западному влиянию и его конкретным носителям — иностранцам. Участник голландского посольства дворянин Николас Витсен сообщал, что при проезде в январе 1665 г. Торжка он был приглашен в гости в дом местного купца, где его принимали по законам русского гостеприимства. На следующий день голландцы пригласили хлебосольного купца и еще нескольких его коллег в гости к себе[1108]. В Москве Витсен был в гостях у богатого русского гостя А.С. Кириллова. Принимали его опять с радушием, а сам каменный дом купца голландец нашел очень похожим на роскошные особняки европейской знати и богатых негоциантов. Слуги Кириллова были одеты, как в богатых европейских домах, в одинаковые костюмы. Беседовали русский купец и голландский дипломат о комете, причем россиянин показал иноземцу переведенную на русский язык книгу о кометах[1109]. В обучении у европейцев находился, как известно, сын Ордина-Нащокина, который даже сбежал с ними из России, а потом был возвращён.

Ряд этих примеров можно продолжать, но мы остановимся на более внимательном рассмотрении одного ценнейшего источника, позволяющего хорошо представить себе отношения русских и иностранцев к концу XVII в. Источником этим является «Дневник» Патрика Гордона за 1684–1689 гг. Гордон фиксировал события практически каждого дня. И, как давно уже доказали исследователи, сообщения Гордона практически всегда можно подтвердить из других русских или зарубежных документов. «Дневник» указанных лет отражает жизнь генерала в Киеве, в Москве, его отпуск 1686 г. на родину, участие в Крымских походах и обстоятельства переворота в пользу «младшего царя» Петра. Нас будут интересовать прежде всего детали, рассказывающие об общение шотландского военачальника католика с его русскими сослуживцами, начальниками и подчиненными.

В Киеве в конце 70 — 80-х гг. XVII в., как свидетельствует «Дневник» Гордона, русские дворяне, иностранные офицеры, казачья старшина вместе праздновали православные и католические праздники. Мы видим Гордона, отмечающего с русскими память апостола Андрея — покровителя Шотландии и России, «день, посвященный князю Владимиру — первому христианскому государю сей страны», «русский праздник, называемый Борис и Глеб», «праздник, называемый русскими Покров»[1110] и т.д. Русские и западноевропейцы в Киеве совместно отмечали царские именины, дни рождения британских королей, боярские именины и рождение своих детей.

Все активно бражничали, проявляя истинно русское (или шотландское?) усердие. «Дневник» Гордон вел на родном языке, но часто употребляемые им фразы: «Мне было худо от вчерашних излишеств» и «Я пролежал весь день, крайне страдая от излишеств прошлой ночи»[1111] шотландец порой сопровождал русским словом «похмелье» («Pochmiele»[1112]). «26 (июля 1685). Кастелян и все начальные особы гарнизона у меня на обеде. Мы повеселились, причем присутствовали и дамы. 27. Мне было худо от похмелья»[1113]. В дневнике Гордона часто встречаются заметки наподобие следующей: «Марта 14 (1685). Мы все на пиру у боярина (Ф.П.Шереметева. — Прим. авт.) обильно напились и делали много визитов. Боярин и Мазепа ужинали у меня. Мое кольцо-печатка потерялось. 15. На пиру у окольничего. Боярин потом пришел ко мне, и мы выезжали верхом в поля»[1114]. (Кстати, после этой прогулки Ф.П. Шереметев простудился и тяжело заболел.) В поля ездили не просто так, а охотиться. Записи типа: «28. (апреля 1685) Я ездил с боярином и окольничим на остров, где содержатся мои лошади, и хорошо позабавились охотою на зайца»[1115], - часто встречаются на страницах дневника.

Пиры длились порой до утра и сопровождались, между прочим, такими западными забавами как маскарады, фейерверки, танцы. Русский дипломат боярин Михаил Суслов, ездивший в 1684 г. в Речь Посполитую и Германию, по возвращении, проезжая Киев, был с супругой в гостях у Петра Ивановича Гордона. Засиделись «за полночь, веселились и танцевали»[1116]. На пирах присутствовали женщины, что, впрочем, в городе, почти 400 лет принадлежавшем Литве, не было удивительным. В польско-литовском государстве знатные дамы и их дочери были по-европейски открыты обществу и не сидели спрятанными по теремам, как было принято в высших кругах России. В этом плане жизнь русских простолюдинок оказывалась более открытой. Однако неоднократно упоминаемые Гордоном «посиделки» с русскими знакомцами и их супругами с развлечениями, включая танцы, ставят под сомнение расхожее мнение о том, что первые «ассамблеи» с участием русских женщин и танцами завел Пётр I.

Но не только русские перенимали западные развлечения. Иностранные офицеры проникались многими забавами русских дворян. Одной из таких «спортивных русских забав» была стрельба из лука. В век, когда на поле брани уже господствовало огнестрельное оружие, лук оставался оружием лишь у татар и калмыков. Но в качестве «спортивного снаряда» лук продолжал жить и у русских. Стрельба из лука была любимой забавой царевича Фёдора Алексеевича в детстве и после занятия им престола. Франц Лефорт, служивший под началом Гордона в Киеве, в совершенстве овладел луком, и привез его с собой, как мы упоминали выше, в отпуск в Женеву.

В царствование Алексея Михайловича и его преемников русские и иностранцы научились обмениваться письмами. Среди людей, с которыми вел переписку Патрик Гордон, множество иноземных и русских фамилий. Как сообщает дневник шотландца, только за январь 1685 г., находясь в Киеве, он написал 9 писем русским и 12 иностранцам. Среди его русских корреспондентов — Василий Васильевич Голицын, Иван Михайлович Милославский, Емельян Игнатьевич Украинцев, Венедикт Андреевич Змеев, Леонтий Романович Неплюев и еще четыре русских корреспондента[1117]. Голицына, Украинцева и Шереметева шотландец просил исходатайствовать ему если не разрешение покинуть русскую службу, то по крайней мере краткий отпуск. В дневниковых записях за май того же года Гордон отметил, что получил письма отца киевского воеводы Фёдора Шереметева – боярина Петра Васильевича Шереметева, бывшего киевского воеводы. Эти письма были «полные любви и приязни»[1118]. В письме к Гордону за январь 1685 г. П.В. Шереметев просил генерала «давать верные советы» его сыну Федору Петровичу. Запись декабря 1685 г. сообщает о «любезных письмах думного Авраама Ивановича Хитрово»[1119], переяславского воеводы.

Как мы уже упоминали, в марте 1685 г. киевский воевода Фёдор Петрович Шереметев тяжко занемог. Боязнь за его жизнь спровоцировала помешательство и смерть его жены Пелагеи (по другим источникам Прасковьи) Ивановны, дочери гетмана Самойловича. На её отпевании в Михайловском монастыре больного воеводу замещал не его единоверец и соотечественник, а Патрик Гордон. Он произнес «по желанию боярина» благодарственную речь к духовенству на латыни[1120]. В Киеве многие из православного клира владели этим языком. Архимандрит все понял и ответил на славянском языке.

Патрик Гордон не раз встречался и беседовал на различные темы с киевским православным духовенством, преподавателями и студентами Могилянской Коллегии (знаменитой Киевской духовной академии). К 1680-м гг. это духовное учебное заведение, размещавшееся в Киевском Братском монастыре, имело признак настоящего университета[1121]. Здесь трудились известные православные богословы - Иннокентий Гизель, Варлаам Ясинский, Дмитрий Туптало. Отца последнего (казачьего сотника) вместе с несколькими монастырскими игуменами шотландец как-то в 1684 г. принимал у себя. В другой раз он потчевал «…детей начальных особ из казаков, кои состоят в здешней школе, — с их педагогами 20 человек»[1122]. Гордон свободно владел теми тремя языками, на которых могли поддерживать беседу его гости — польском, русском, латыни. Посещал шотландец-католик и богословские диспуты («диалоги»), которые устраивались в Могилянской Коллегии. По случаю вступления в должность архимандрита Киево-Печерского монастыря Варлаама Ясинского генерал Гордон произнес «приветственную речь». Сам же архимандрит вскоре не замедлил обратиться к шотландцу по важному делу. «По просьбе архимандрита, — записал Гордон, — я ездил в Печерский монастырь, чтобы дать совет и предотвратить обрушение холма, на коем построена церковь, ведущая в подземные пещеры, где лежат их святые. Я посоветовал отвести в канал ручей, что течет под оным и уже вымыл много земли, и засыпать образовавшуюся канаву и вымоины. Сие было одобрено, как разумная мера, и после доброго угощения меня отпустили с великой благодарностью»[1123].

В XVI — первой половине XVII в. инославных христиан в России практически никогда не пускали на православную службу в русские храмы и монастыри. В недавно присоединенном Киеве всё было не так. Из дневниковых записей Патрика Гордона следует, что он присутствовал на похоронах воеводской жены, что позволило ему подробно описать все детали православного погребения. «29. (марта 1685 г. — Прим. авт.) В воскресенье весь здешний клир собрался в монастыре Св. Михаила. Боярина привезли в санях, внесли на ковре в церковь, и люди подняли его, дабы простился с усопшей супругой, что он и сделал с обильными слезами. Затем гроб был поднят и вынесен боярскими слугами из церкви и монастыря. Из-за немощи боярин вернулся в свое жилище. Все отправились из города пешком, потом аббат и настоятели сели в свои коляски и поехали вперед. По пути тело трижды опускали и пели панихиды. Гроб был весь обит желтым табином… литеры поставлены так: P.I.H.S.B.V.K., то есть Пелагея Ивановна, Гетманская дочь, Шереметева, Боярыня, Воеводша Киевская… У врат монастыря (Киево-Печерского. — Прим. авт.) аббат и настоятель в ризах встретили тело и сопроводили его до середины церкви, причем все духовенство следовало впереди, а плакальщики после. В церкви стоял великолепный погребальный помост, на коем был поставлен гроб между четырьмя колоннами, покрытыми и украшенными множеством пирамид и светильников; символы смерти были завешены повсюду и разложены на трех ступенях помоста. После долгого пения мессы, когда погребальные обряды и церемонии почти завершились, настоятель монастыря Св. Кирилла — крещенный еврей по имени Монастырский — произнес благопристойную надгробную речь. Затем, по окончании церемониальных торжеств, при многочисленных огнях, как и на всем пути, тело было вынесено к месту погребения; то был новопостроенный небольшой низкий склеп, что будет покрыт в форме подпоры, прилегающей к церковной стене. Мы снова вступили в церковь и слушали речи знатных и простых студентов. Итак, все отправились обедать (на поминки. — Прим. авт.)[1124].

Бросается в глаза, что шотландец не заметил, чтобы кто-либо из православных, духовных лиц или мирян смотрел на него, католика, косо, как на «нехристя». И он сам, в отличие от многих западных авторов XVI в., не видит в русских христианах ни «варваров», ни «идолопоклонцев».

Конечно, подобная религиозная толерантность во многом объяснялась местом, где разворачивались описанные Гордоном похороны. Это был Киев. Однако принятие Украины под руку Москвы сопровождалось взаимным влиянием. Чтобы удержать Украину, Москва должна была идти навстречу ее многим обычаям, в том числе и перенимать опыт большей, чем в России, конфессиональной терпимости и «европейства» в быту. Польские дворяне давно привыкли копировать образ жизни европейского «рыцарства», что перенимали и малороссийские шляхтичи, а также горожане Украины и Белоруссии, живущие по Магдебургскому праву.

Стоит заметить, что о первостепенном «европеизаторском» влиянии на Россию Левобережной Украины и Киева писал в начале ХХ в. историк В.Я. Уланов[1125]. Он убедительно доказывал, что малороссийское влияние подпитывало интуитивную тягу российского общества к западным «новшествам» более, чем прямые контакты с «немцами» или западноевропейскими выкрестами.

Патрик Гордон не только замещал Шереметева на отпевании его жены, он был в курсе многих событий частной семейной жизни своего русского начальника. Он знал о разладе больного Ф.П. Шереметева с семьёй тестя гетмана Самойловича. Гетман, приехавший на похороны дочери, желал забрать к себе в Батурин на воспитание внука-младенца Василия (родился в июле 1684 г.), а заодно требовал отдать всё приданое своей дочери. С согласия Шереметева люди гетмана, включая его «генерал-адъютанта» Ивана Мазепу, провели опись имущества умершей. В дневнике Гордона сообщалось: «Были переписаны все доставленные вещи, главные из коих: 2 пуда и 9 фунтов серебра, большинство с позолотой, много богатой одежды ценою около 1600 рублей, жемчуг, кольца и драгоценности ценой около тысячи рублей»[1126]. Шереметев не дал ни сына, ни имущества[1127], что повлекло жалобу гетмана в Москву. В мае 1685 г. из столицы пришел, как пишет Гордон, «императорский указ боярину: отдать тому, кого назначит гетман, все имущество, что он получил с женою, а также московский дом и деревню; сыну же, по прошению его отца и родных, оставаться при нём»[1128]. От Гордона мы знаем, что Фёдор Петрович Шереметев отдал гетману Ивану Самойловичу: «всю посуду, весом 100 фунтов, жемчуг, драгоценности и 19 колец стоимостью 760 рублей; одежду с мехами ценой 1000 рублей; белье и другие домашние вещи, что он или она получили от гетмана. Но подарков, поднесенных им полковниками и прочими (что тоже были в реестре и запрошены), он не уступил». «Это было бы неразумно», — констатировал шотландский советчик русского боярина. Не были отданы и деньги (5214 рублей), о которых воевода, по словам Гордона, сказал, что «истрачены».

Также Патрик Гордон был в курсе утверждений членов семьи Шереметева о приходе к усопшей накануне ее кончины призрака — «женщины в белом». Как истинный шотландец, Гордон был склонен верить в приведения и в предзнаменования. Поэтому он доверял сообщению, что, помимо покойницы, призрак видел и один набожный молодой домочадец[1129].

Все эти детали, занесенные Гордоном в «Дневник», свидетельствуют о близких, доверительных и дружественных отношениях между ним и семьей русского боярина Ф.П. Шереметева.

Русские дворяне и служилые иностранцы проявляли большой интерес к общественно-политической жизни России и зарубежных стран. Из дневника Гордона мы знаем, что они обсуждали важнейшие события из жизни русского и иноземных дворов, назначения вельмож, перипетии войн. Все ждали и обменивались новостями. «Мы слышали от разных проезжих и приезжих из Польши лиц, — записал Гордон 15 мая 1685 г., — что польские казаки снялись с зимних квартир и идут к Немирову; одни говорили — дабы получить жалованье, другие — что их гетман Могила дал знать о приближении татар к этому городу и приказал им выступать. Сообщили, что литовские войска всё еще стоят по квартирам на Волыни и вряд ли выступят до дня Св. Иоанна»[1130]. Далее в «Дневнике» Гордона присутствует рассказ о походе гетманов Речи Посполитой в Молдавию в 1685 г. Информатором был очевидец — патер Маковиус.

Патрик Гордон в Киеве, между прочим, читал доставляемые ему иностранные газеты и русские «Куранты». «Через голландские ведомости из Москвы — зафиксировал он 4 октября 1684 г., — я узнал об увольнении моего кузена, лорда Верховного Канцлера Шотландии, от должности»[1131]. «Февраля 14 (1685). Я получил письма из Москвы от м-ра Виниуса… с печатными ведомостями». «Из газет, — пишет Гордон 23 апреля 1685 г., — и писем из Москвы я получил весть о смерти нашего короля; все его королевства и доминионы унаследовал герцог Йоркский, коего да хранит Господь долго!»[1132] Перечень газет, из которых Гордон черпает новости, можно продолжить. Кстати, сам генерал Гордон являлся постоянным корреспондентом «Лондонской газеты», сообщая ей новости из России[1133].

Гордон получал от иностранных резидентов в России, своих коллег и адресатов из-за рубежа много информации касательно международных дел. Он делился ею со своим русским окружением и властями. Так в январе 1685 г. Патрик Гордон получил известие от русского шпиона (так и назван в «Дневнике») Ивана Филонова Варилова, вернувшегося из Львова, что к полякам прибыла группа татар с предложением замириться с Крымом и Турцией и вместе напасть на Россию, что поляки, если заключат мир, и сделают. Эти сведения Варилову передал некий польский шляхтич-доброхот с просьбой информировать киевского воеводу. Киевское общество долго обсуждало эту новость. В другой раз русский дипломат боярин Суслов информировал Патрика Гордона о военных действиях христиан против турок в Венгрии под Будой и об успехах венецианцев, «деятельно продолжающих войну с помощью папы и государей Италии»[1134].

Несмотря на сохраняющийся в России вотчинный уклад, в чин коронации царя Фёдора Алексеевича были внесены изменения, касающиеся присяги служилых иностранцев. Из объявления о сборе их для присяги на Ивановской площади Кремля была убрана фраза об их «холопстве» по отношению к царю[1135]. Еще более показателен в плане сближения русских и европейцев эпизод, который произошел в Боярской думе 26 октября 1688 г. Обсуждался план второго Крымского похода. Кроме думских чинов, присутствовали и иностранные высшие офицеры на русской службе, в частности Патрик Гордон, которому были поручены в будущем походе три полка нового строя. Патриарх Иоаким, глава русского православного духовенства в 1674–1690 гг., взял слово и заявил, что «русское оружие не может преуспеть или чего-либо достичь, ибо… еретик имеет под своей командой лучших людей в нашей державе». Однако, по словам самого Гордона, патриарх, сделавший этот свой выпад именно против Гордона, «был резко осажден всей знатью и даже подвергся насмешкам»[1136].

Из мелочей бытовой жизни стоит отметить, что указ 1627 г. о невозможности для иностранцев в России иметь русских слуг в 1680-е гг. не выполнялся с прежней жесткостью. По крайней мере один из двух слуг Патрика Гордона, который не просто ему служил в России, но даже ездил с ним в Англию и Шотландию в 1686 г., был русский. Его звали Сенька. Трудно представить, чтобы «немец» носил подобное имя. 20 апреля 1686 г. «Дневник» Патрика Гордона фиксирует траты генерала на покупку башмаков для слуг «Сеньки и Даниэля 6 шил. 4 п., за пряжки для обоих 1 шил.»[1137]. Если предположения о Сеньке как русском человеке верно, то русский слуга Гордона был, бесспорно, первым московитом, посетившим северо-восточные области Шотландии, где были расположены родовые владения Гордонов.

О русских слугах в Немецкой слободе пишет католический священник И. Давид. Иностранцы в Москве, сообщает Давид, «одежду носили немецкого покроя. В такое же платье одевали и русских слуг»[1138].