Приглашение к дискуссии

Внимание к феномену православной книги в истории русской и российской культу­ры не всегда было одинаково постоянным и позитивным. Нет сомнения, что религиозная христианская литература изначально — это ли­тература просвящения и просвещения: именно монастыри стали хранителями книжности. Не случайно видимый пиетет в отношении к кни­ге в России сохранялся едва ли не до последних десятилетий, впрочем, он остался неизменным для значительного числа сограждан и в настоя­щее время. В печатном издании, где слово «кни­га» в самом названии находится в сильной по­зиции, рассуждать о непреложной ее ценности в становлении, развитии и будущности духовно-нравственного пространства граждан Отечества представляется излишним. При этом терминоло­гическая размытость определения «православная книга» побуждает напомнить некоторые принци­пиальные его компоненты.

Именно христианско-православная традиция дарить книги на Рождество, Пасху, День Ангела, дарить детям сохранна по сию пору [3]. Именно православная книга, адресованная ребенку, сфор­мировала культуру семейного чтения и культуру беседы с ребенком [4]. Среди лучших книг подоб­ного рода следует назвать «Детскую Библию» про­тоиерея Александра Соколова. Это была любимая книга очень многих детей в начале XX в. и в ре­принтном издании вернулась к российским детям в конце столетия, в 1990-е годы. В ней соблюдены все требования, предъявляемые к книге, адресо­ванной ребенку. Издание, в котором адаптируется канонический текст Библии, сопровождается об­разцовыми гравюрами Гюстава Доре, и практи­чески все «истории», «притчи» изложены в виде «беседы с читателем» – автор, перелагающий Священное Писание, как будто разговаривает с ним. Так изначально устный жанр «гомилии» входит в духовно-нравственное собственно книж­ное культурное пространство образования.

В современной культурно-исторической си­туации отражаются практически все стороны жизни православной книги. Напомним, что в определении «православная книга» важны обе со­ставляющие в названии феномена, однако в спе­циальном дефиниционном разъяснении нужда­ется определение «православная»: православная, т. е. написанная православным человеком, может быть, даже подготовленная целым коллективом православных людей (от автора до художника-оформителя); душеполезная в деле воцерковления или обретения духовно-нравственной опоры на пути к Вере.

В круге книг, неизменно принадлежащих ко второму составу, будут и религиозные богослов­ские труды, и православная религиозная публи­цистика, и художественные сочинения. При этом надо иметь в виду, что даже внутри этого самого литературного (от слова «литера» – буква) кру­га будут произведения и труды разного уровня и качества. Важно помнить, что значительный кор­пус их отстоялся временем, показал свою силу в Божьем деле, хоть и не апеллирует к собственно церковной риторике и образному строю христи­анства. Речь идет, прежде всего, о литературных художественных произведениях.

В настоящее время мы находимся внутри «по­лемической» эпохи, в которой спор ведется зача­стую о сущностных понятиях и пренебрегать ими вряд ли было бы разумным. Тем более что ново­модные определения привносятся оттуда, где «по­стиндустриальное» общество теряет какие-либо духовно-нравственные ориентиры. Не станем их судить, но и не станем принимать на веру их до­воды и аргументы.

Нам самим чрезвычайно важно разобраться в том, какие произведения можно истолковывать как исключительно религиозно-православные, не­посредственно верующему человеку адресован­ные, а какие созданы в православной христиан­ской культуре и предназначены всякому в назван­ной культуре воспитывающемуся или входящему в культуру, главнейшим носителем которой явля­ется язык (а в России – это язык русский). У ие­ромонаха Романа (А. Матюшина) есть стихотворе­ние, живой душе каждого, говорящего по-русски, близкое и названное им «Родная речь»:

Родная речь – Отечеству основа. Не замути Божественный родник, Храни себя: душа рождает слово — Великий Святорусский наш, язык!

4 марта 2001 г., скит Ветрово [5]

Несомненно, что это стихотворение, как и книги о. Романа, написано для всех людей и для каждого в отдельности в стремлении жить и тру­диться на благо Отечества и во Славу Божию не­зависимо от того, формулирует ли читатель таким образом свое жизненное назначение и предназна­чение или нет [1]. Он поймет и примет эти стихи в свою душу, потому что в слове сохранна Вера, поймет и остановится в своих мыслях, чтобы по­нять меру ответственности за слово, произнесен­ное всуе. Слово Веры объединительно для граж­дан Отечества, ибо победительна Любовь, которая учит Добродетели.

Перед нами два стихотворения. Одно называет ся «Песнь о собаке». Оно вошло в первую книгу сти­хов Сергея Есенина, названную «Радуница» (1915), а другое – «Собака» – принадлежит перу совре­менного поэта и священника Леонида Сафронова и входит в книгу стихов «Лесниковая дочь» [6]. (Трудно допустить, что читатель не знает первого стихотворения.) И все же, судя только по названию стихотворения и книги, в которую его поместил сам автор, можем ли мы судить о том, насколько содер­жание одного и другого соответствуют православ­ному мировидению? Сергей Есенин, включив его в книгу с характерным названием, подсказал нам особые смыслы: о святой любви и святой жертве, о святой материнской любви и о страдании, никем не увиденном и в душу не принятом. А назвал его Песнью, гимном Страданию, хоть бы оно выпало и на долю твари земной. Второе же стихотворение вмещает в себя скорбные размышления о Родине, Отечестве, о страдании и сострадании, о том, что «сострадание сильнее страдания».

В узнаваемой бытовой зарисовке угадываемо­го времени до песни ли? Вряд ли автор мысленно хлопотал о читательском внимании только к без­домной собаке, но сострадание – ключ к постиже­нию аллегорического плана произведения. И об­ращение к знакомым с детства образам и рифмам в этом стихотворении поэт создает мощное анти­тетическое художественное лирическое простран­ство, где и песнь, и скорбь будут уже не земного («у мусорного бака») пространства, а Вселенского: «...Покатились глаза собачьи / Золотыми звез­дами в снег».

Метонимичность данного нам в этих стихах текста в описании и переживании не может не от­сылать к духовно-нравственному и религиозному опыту. И С. Есенин, не ставивший своей целью воцерковление читателя, и Л. Сафронов, по долгу служения долженствующий об этом заботиться, написали стихи, врачующие огрубевшую душу взрослого или пробуждающие пока эгоистически спящую душу ребенка. Наследуя традиции теперь уже классика С. Есенина, современный поэт вво­дит читателя в лоно русской культуры, полагая, что именно в ней есть начало обращения к Богу.

Действительно, русская литература, русская художественная словесность, возраставшая в лоне Веры, в лучших своих образцах демонстрирует обозначенные выше границы, применительно к художественной словесности оно является если не дискуссионным, то требующим осторожности в его приложении к конкретным книгам и авторам. А в итоге, это определение указывает нам на важную черту, которая не исчерпывает всех содержатель­ных значений художественной литературы, — все же она православная книга.

Леонид Сафронов

Собака

У мусорного бака,

Как старая мочалка,

Лежит весь день собака,

Бездомная овчарка.

На землю веет с неба

Зима муку сквозь сито...

Найдет кусочек хлеба —

И тем собака сыта.

И каждый вечер лунный

Ей то и дело снится:

Хозяин — воин юный,

Советская граница.