В Европейском суде по правам человека

 

Некоторые субъекты гражданского права России могут восполь­зоваться возможностью защиты своих имущественных и личных неимущественных прав в Европейском суде по правам человека (далее - Европейский суд), функционирующем в рамках Конвенции о защите прав человека и основных свобод (разд. 2). Как отметил ВАС РФ, «в результате присоединения к юрисдикции Европейского суда российские механизмы судебного контроля за соблюдением имущественных прав участников экономического оборота в Россий­ской Федерации получили поддержку в виде международного судеб­ного контроля. Это означает, что компетенция арбитражных судов по рассмотрению имущественных споров и компетенция Европей­ского суда по рассмотрению жалоб на нарушение имущественных прав взаимосвязаны».

Однако в соответствии со ст. 13 Конвенции о защите в Европей­ском суде можно искать защиту только от своего государства: «Каж­дый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе...» Следовательно, Конвенция предусмат­ривает защиту заявителя только от властей, и Суд не может рассмат­ривать жалобы на частных лиц или на частные организации. В лите­ратуре, однако, отмечается, что «Конвенция также способна оказать «горизонтальное воздействие» на решение частных споров».

Таким образом, если гражданин РФ или законно находящийся на территории РФ иностранец считает, что государством нарушено какое-либо его личное неимущественное право (из перечисленных в Конвенции) либо имущественное право (право на уважение своей собственности), то он вправе обратиться в Европейский суд. Необ­ходимо выполнение определенных условий, главными из которых являются исчерпание всех внутренних средств правовой защиты в Российской Федерации (например, если дело было предметом рас­смотрения ВАС РФ) и соблюдение шестимесячного срока после принятия последнего решения российской инстанцией (ст. 35 Кон­венции).

 

О лицах, управ омоченных на обращение в Европейский суд

 

Согласно Конвенции правом на подачу жалобы в Европейский суд против Российской Федерации обладают не только физические лица, но также и группы лиц, неправительственные организации. Точная характеристика двух последних категорий субъектов в Конвенции отсутствует, однако практика контрольных органов вносит опреде­ленную ясность. Принято считать, что к категории «неправительственная организация» относятся негосударственные организации, например газеты, профсоюзы, политические партии. Общий вывод может состоять в том, что данные категории субъектов используются лишь для целей Конвенции, в том смысле, что национальные правопорядки не рассматривают их как самостоятельные разновидности субъектов гражданского (торгового) права.

В плане защиты субъектами гражданского права своих прав, вы­текающих из Европейской конвенции, в Европейском суде представляет интерес вопрос о соотношении категорий «группа лиц», «неправи­тельственная организация», с одной стороны, и «юридическое лицо» -с другой. Первые две категории не признаются субъектами граждан­ского права России и согласно гражданскому законодательству не могут иметь гражданских прав и обязанностей.

Если российскому или иностранному юридическому лицу будет причинен ущерб вследствие нарушения его права на уважение соб­ственности (ст. 1 Протокола № 1), то правомочие возбуждать дело в Европейском суде будет иметь именно юридическое лицо как та­ковое, но не его участники, даже если связь между их имущественными правами и имущественными правами юридического лица непосред­ственная (например, как в полном товариществе, ст. 69-71 ГК РФ), поскольку именно юридическому лицу принадлежит право на уваже­ние своей собственности. С другой стороны, если в результате не­законных действий властей нарушается аналогичное право отдельных участников юридического лица, то именно они вправе обращаться в Суд, но не юридическое лицо от их имени. Решающее значение в данной ситуации имеет то, против кого направлены незаконные действия.

Однако взаимосвязь имущественных прав участников юридиче­ского лица и самого юридического лица настолько тесная, что в ряде случаев затруднительно (или даже невозможно) разграничить эти две категории. Данное противоречие проистекает из противоречия, зало­женного в самой Конвенции. С одной стороны, Конвенция призвана защищать закрепленные в ней права человека во всех ситуациях, безотносительно к тому, нарушаются ли права конкретного индивида или же он действует в составе какой-либо организации или является членом какого-либо коллектива. С другой стороны, Конвенция пре­дусматривает возможность защиты гражданских прав коллективных субъектов.

В литературе можно встретить мнение, что «ст. 1 Европейской кон­венции... защищает «лиц», не разграничивая их на физические и юридические». Более того, иногда по отношению к юридическим лицам используется термин «права человека». Так, утверждается, что «корпо­рации могут приобретать защиту своих прав (human rights) также перед соответствующими международными органами». Трудно согласиться с таким мнением, даже принимая во внимание наличие различных под­ходов в оценке конструкции юридического лица. Неверное, с нашей точки зрения, толкование конструкции права юридического лица по Кон­венции встречаем у Т.Н. Нешатаевой. По мнению автора, «со времен Рим­ской империи цивилистические права и свободы реализуются в особых правовых институциях - в форме прав юридического лица. Протокол № 1 Конвенции учел эту особенность реализации гражданских прав: в него было включено положение о распространении имущественных прав на юридических лиц, которые в смысле имущественных прав по­лучают тот же статус, что и физические лица». Представляется, что юри­дическое лицо обладает правами по Протоколу не через физических лиц, его создавших или участвующих в нем, а самостоятельно. Поиски права (интереса) юридического лица в правах (интересах) физических лиц неизбежно ведут к подрыву самой категории «юридическое лицо». Как справедливо отмечено в литературе, именно имущественная обособлен­ность участников породила конструкцию юридического лица, а «граж­данское право по общему правилу останавливается у порога юридического лица». Показательно в этом смысле решение другого международного учреждения - Международного Суда ООН - по делу компании «Барсе­лона тракшн» 1970 г. В 1948 г. было объявлено о банкротстве компании «Барселона тракшн» - юридического лица, зарегистрированного в Ка­наде, большинство акционеров которого являлись гражданами Бельгии. Свою основную деятельность компания осуществляла на территории Испании. Считая действия властей Испании дискриминационными, Бельгия обратилась в Международный Суд ООН в защиту своих граж­дан. Рассматривая дело, Международный Суд пришел к выводу, что сле­дует различать два субъекта права: общество и акционеров. В данном случае оспариваемые действия касались интересов общества, а не инте­ресов акционеров. К числу последних относится право на голосование, получение дивидендов и пр. Данные права акционеров - бельгийских граждан не были нарушены, и, соответственно, Бельгия не могла высту­пать в их защиту. Правом оказания дипломатической защиты обладает Канада.

Соотношение механизма защиты прав

по Европейской конвенции

и гражданскому законодательству РФ

 

Поскольку Конвенция содержит рад норм, которые регламентируют отношения, традиционно относимые в отечественной науке граж­данского права к личным неимущественным, а также некоторые иму­щественные отношения, целесообразно рассмотреть вопрос о соот­ношении механизма защиты соответствующих прав по Конвенции и отечественному гражданскому законодательству.

Известно, что судебная защита является основной формой защиты гражданских прав и закреплена в качестве одного из основных начал (принципов) гражданского законодательства России (п. 1 ст. 1 ГК РФ). Статья 11 ГК РФ предусматривает два порядка: судебный и админи­стративный (последний осуществляется в случаях, предусмотренных законом). Представляет интерес вопрос о характере, который носит в системе защиты гражданских прав процедура рассмотрения дела по индивидуальной жалобе в Европейском суде.

Процедура рассмотрения дела о нарушении прав человека в Евро­пейском суде является самостоятельной: Суд занимается рассмотре­нием дел только о нарушении прав, изложенных в Конвенции. При этом гражданские права (точнее то, что принято относить к граждан­ским правам) понимаются так, как это закреплено в Конвенции и как их толкует Суд. Суд лишь «учитывает национальное право», но не руководствуется им. Более того, с точки зрения Конвенции россий­ское гражданское законодательство может выступать в качестве объекта исследования (на предмет его соответствия Конвенции), но не как регулятор.

Хотя в литературе отмечается, что «возрастание полномочий Европейского суда знаменует передачу полномочий от государства к международным органам», Суд не становится четвертой инстан­цией и не подменяет национальные органы юстиции. В соответствии с духом и буквой Конвенции основная нагрузка по защите прав че­ловека лежит на национальных органах. «Суд указывает на то, что механизм защиты, предусмотренный Конвенцией, носит вспомога­тельный характер по отношению к национальным системам, охра­няющим права человека».

Поскольку Конвенция - это уникальная система со своим особым механизмом, теоретически несостоятельными будут выглядеть все попытки конструирования некоего единого механизма защиты граж­данских прав, например, неверно относить процедуру защиты прав Европейским судом к «иным способам защиты» (ст. 12). Наличие возможности обращения в Европейский суд за защитой нарушенных гражданских прав не противоречит традиционной системе внутригосу­дарственной защиты таких прав согласно действующему гражданско­му законодательству. По содержанию, однако, решение Европейского суда может вполне соответствовать таким перечисленным в ст. 12 ГК РФ «способам защиты гражданских прав», как признание права; восстановление положения, существовавшего до нарушения права, и пресечение действий, нарушающих право или создающих угрозу его нарушения; возмещение убытков и компенсация морального вреда.

Решение Суда также носит особый характер, отличающий его от решений внутригосударственных судов РФ. Формально решение, вынесенное против государства, не отменяет предыдущих решений национальных органов, хотя носит обязательный характер и рассмат­ривается как окончательное. С учетом того, что Европейский суд не входит в систему судебных органов в смысле ст. И ГК РФ, может возникнуть вопрос: каково значение выносимого Европейским судом решения в пользу лица для защиты его субъективного гражданского права? В определенном смысле положительное решение в пользу лица может означать подтверждение его субъективного граждан­ского права и, как следствие, использование лицом после вынесения решения Суда любого из внутригосударственных способов защиты, перечисленных в ст. 12 ГК РФ, а также в ст. 128-133 АПК РФ, ст. 199-201 ГПК РФ. Решение Суда выполняет также функцию предупреждения или пресечения нарушения права. Более того, не только отдельное решение Европейского суда, но и весь механизм Конвенции в целом предназначены для предотвращения нарушений изложенных в Конвенции прав. В том что касается восстановления нарушенного права, как отмечается в литературе, решения конт­рольных органов «помогают не столько восстановить нарушенные права, сколько предотвращать повторение нарушений». Суд не восстанавливает нарушенное гражданское право.

Правда, согласно ст. 41 Конвенции Суд в случае необходимости может присудить потерпевшей стороне справедливую компенсацию (или, иначе, справедливое удовлетворение - afford just satisfaction), при условии, что внутреннее право России допускает возможность лишь частичного устранения последствий нарушения Конвенции. Представляется, что справедливая компенсация не носит восстано­вительного характера подобно тому, который носит гражданско-правовая ответственность государства за акты власти (то есть за действия, нарушающие гражданские права) при осуществлении им публично-правовых функций, по российскому законодательству (см. ст. 16, 1069-1071 ПС РФ), хотя имеет определенные схожие черты. Так, среди признаков гражданско-правовой ответственности вы­деляют: 1) имущественный характер, поскольку применение ответ­ственности связано с возмещением убытков, взысканием причиненного ущерба, уплатой неустоек; 2) несение ответственности непосред­ственно перед потерпевшим, поскольку основной целью ответствен­ности является восстановление или компенсация нарушенного права потерпевшего; 3) соответствие размера ответственности размеру причиненного вреда или убытков. Решение Европейского суда о спра­ведливой компенсации лишь иногда можно рассматривать как на­правленное на восстановление имущественной сферы потерпевшего, так как на практике распространены небольшие, иногда символиче­ские суммы справедливой компенсации либо компенсация не опре­деляется вовсе (если об этом не просит жертва либо если суд не назначает ее).

Восстановительный характер компенсации также может быть подвергнут сомнению, поскольку восстановление имущественной сферы потерпевшего (то есть то, что характеризует гражданско-правовую ответственность) не является целью Конвенции. Скорее, ее можно рассматривать как международно-правовую санкцию иму­щественного характера, накладываемую на государство за нару­шение им прав других лиц. Особенность такой санкции в том, что, являясь международно-правовой по происхождению (в том смысле, что накладывается на конкретное государство международным органом), она несет в себе определенный компенсационный характер (в том смысле, что выплачивается лицу - жертве), присущий гражданско-правовой ответственности. Таким образом, перед отдельным индиви­дом государство реально может нести гражданскую ответственность по гражданскому законодательству РФ и международную ответствен­ность по Европейской конвенции.

Решение Европейского суда может также служить основанием для пересмотра действующего гражданского законодательства, не соот­ветствующего Конвенции. Европейский суд не может признать не­действительным российский правовой акт, но его решение может послужить основанием для признания правового акта недействительным или не соответствующим закону российским судом. Так, в со­ответствии со ст. 13 ГК РФ в случаях, предусмотренных законом, нормативный акт государственного органа, не соответствующий за­кону или иным правовым актам и нарушающий права гражданина или юридического лица, может быть признан судом недействитель­ным. В данном случае понятие «иные правовые акты» включает, очевидно, и нормы международных договоров, в том числе Европей­ской конвенции.

С учетом изложенного, ст. 11 ГК РФ, предусматривающая защиту гражданских прав в суде, арбитражном суде или третейском суде, не включает возможность обращения в Европейский суд. Безусловно, решение Суда может привести в конечном итоге к защите нарушен­ного субъективного гражданского права, но, во всяком случае, для этого требуется решение российских судебных органов. Внутригосу­дарственные судебные органы и международные судебные учрежде­ния взаимодействуют, но не составляют единой системы органов защиты гражданских прав.

Противоположного подхода придерживается Т.Н. Нешатаева, по мне­нию которой обращение лица в международный суд после получения решения национального суда означает, что «для этого лица гражданский процесс, в рамках которого оно отстаивает свои права, не прекратился, а лишь перешел в иную - международную - стадию». Однако уже в сле­дующем предложении автор фактически отрицает единство националь­ной и международной процедур: «Очевидно, что в случае получения благоприятного для этого лица решения в международном суде возможно возобновление (выделено мной. - В.К.) гражданского процесса в нацио­нальном суде в связи с пересмотром состоявшихся решений».

Аналогичных подходов следует придерживаться при анализе п/п. 3 п. 1 ст. 8 ГК РФ, который к числу юридических фактов, с которыми связано возникновение гражданских прав и обязанностей, относит «судебное решение, установившее гражданские права и обязанно­сти». Неверно было бы утверждать, что данная статья Гражданского кодекса охватывает и решение Европейского суда, поскольку по своему характеру оно не имеет на сегодняшний момент такого дей­ствия на территории России, которое бы непосредственно приводило к возникновению, изменению или прекращению гражданских прав. Решение Суда не устанавливает гражданские права и обязанности, а констатирует наличие или отсутствие нарушения Конвенции. Последнее слово в дел; восстановления нарушенных гражданских прав остается, во всяком случае, за российскими инстанциями. Так, ст. 311 АПК РФ к основаниям пересмотра судебных актов по вновь открыв­шимся обстоятельствам относит «установленное Европейским судом по правам человека нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении арбитражным судом конкретного дела, в связи с принятием решения по которому заяви­тель обращался в Европейский суд по правам человека».

 

Прецедентная практика Европейского суда

 

Важное значение имеет практика Европейского суда (европей­ских контрольных органов) по рассмотрению дел о нарушении прав, которые принято относить к предмету гражданско-правового регули­рования, особенно в том, что касается выяснения правовой природы, содержания рассматриваемых прав. Собственно говоря, значение для отечественного правопорядка имеют не столько нормы в области личных неимущественных и имущественных прав, закрепленные в Кон­венции (они уже воплощены в Гражданском кодексе РФ и Консти­туции РФ, и между ними и отечественными нормами отсутствуют какие-либо серьезные противоречия), сколько опыт реализации положений Конвенции в практике европейских контрольных орга­нов. С учетом новизны многих норм для российской правовой си­стемы именно практика Европейского суда позволяет наполнить их реальным содержанием.

Но как далеко может зайти Суд в толковании положений Конвен­ции при разрешении конкретных дел (речь не идет о консультатив­ных заключениях, касающихся толкования положений Конвенции по просьбе Комитета министров) и в какой степени такое толкование может восприниматься как обязательное судами РФ? При ратифика­ции Европейской конвенции Российская Федерация сделала заявле­ние о признании в соответствии со ст. 46 Конвенции юрисдикции Европейского суда, «обязательной по вопросам толкования и при­менения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемо­го нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов».

По смыслу Закона (а также Конвенции) речь идет о признании обязательной не всей практики Европейского суда, но лишь той, которая формируется при рассмотрении дел с участием Российской Федерации. Вопрос о значении для отечественного гражданского законодательства прецедентной практики Европейского суда, сфор­мированной без участия России, пока остается открытым. Формаль­но решения Европейского суда не обязательны для неучаствовавших государств, но фактически государства следуют практике, поскольку «контрольные органы Конвенции признают себя связанными преце­дентом».

Другой аспект проблемы толкования связан с различными вари­антами ее применения. Поскольку Конвенция может применяться как часть правовой системы России, следовательно, имеет место тол­кование ее положений российскими судами. С другой стороны, тол­кование осуществляет и сам Европейский суд. В этой связи, как справедливо полагает Т.Н. Нешатаева, возможна ситуация, когда тол­кование Европейской конвенции в арбитражных судах России будет отличаться от толкования ее норм в Европейском суде. Очевидно, что приоритетным должно стать толкование Конвенции Европей­ским судом.

Положение об Уполномоченном Российской Федерации при Евро­пейском суде по правам человека к числу основных функций Уполно­моченного относит «изучение правовых последствий решений Европей­ской комиссии по правам человека и Суда для государств-членов Совета Европы» и подготовку «с учетом прецедентного права Совета Европы рекомендаций по совершенствованию законодательства РФ и правопри­менительной практики» (п. 4). Как отмечается в литературе, «значение прецедентов, создаваемых в рамках Совета Европы, состоит в том, что они являются образцом толкования норм... Конвенции». И хотя Россия не связана решениями Суда по другим делам, «применение исключитель­но «своего», основанного на национальном законодательстве и сложив­шейся практике подхода к пониманию положений Конвенции, без учета толкований Европейского суда, может привести к ее нарушению и, как следствие, к ответственности государства».

Следует отметить, что фактически высшие судебные инстанции ' России при рассмотрении гражданско-правовых и иных дел опира­ются на положения прецедентной практики Европейского суда.

Так, Конституционный суд РФ при толковании положения ст. 35 Конституции РФ: «Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда» - пришел к выводу, что конституционно-правовой смысл понятия «имущество» охватывает не только право собственности, но, в частности, вещные права. Конституционный суд указал, что такой подход корреспондирует толкованию понятия «свое имущество» Евро­пейским судом по правам человека, лежащему в основе применения им ст. 1 Протокола № 1 к Европейской конвенции. Европейский суд исходит из того, что каждый имеет право на беспрепятственное пользование и владение своим имуществом, в том числе в рамках осуществления вещных прав, также подлежащих защите на основании указанного Про­токола (решения от 23 сентября 1982 г. по делу «Спорронг и Лоннрот (Sporrong and Lonnroth) против Швеции» и от 21 февраля 1986 г. по делу «Джеймс и другие (James and Others) против Соединенного Королев­ства», а также содержащее ссылки на них решение от 30 мая 2000 г. по делу «Карбонара и Вентура (Carbonara and Ventura) против Италии»). На практику Европейского суда и Европейской комиссии Конституци­онный Суд РФ ссылался также в других своих постановлениях[18].

Проблема восприятия российской правовой системой преце­дентной практики Европейского суда связана с общим вопросом определения места судебного прецедента в правовой системе страны. В литературе подчеркивается роль судебной практики (предыдущих судебных решений) для разрешения конкретных уголовных и граж­данских дел, но лишь немногие авторы утверждают, что судебный прецедент является источником российского права. Наиболее рас­пространена такая аргументация признания прецедента источником права, как фактическая роль правил, содержащихся в судебных решениях, для разрешения судами конкретных дел. «Необходимо признать де-юре то, что существует де-факто, - говорит Л.П. Ануф­риева, - поскольку функционирование отечественной судебной си­стемы в рамках существовавших и существующих государственно-правовых структур убеждает в том, что по существу она формирует источники права».

Более категорично по поводу роли судебного прецедента выска­зывается Т.Н. Нешатаева: «...в российской правовой системе, как и в любой континентальной системе права, в той или иной форме прецедент всегда существовал в качестве источника права», например «применение закона или права по аналогии». Заслуживает внимания подход М.В. Кучина. Признавая судебный прецедент источником права, автор вместе с тем утверждает, что «мы имеем в виду общую, принципиальную сторону рассматриваемого явления и далеки от мысли придавать ему безусловно-обязательную силу независимо от конкретных обстоятельств, в которых он применяется». Можно привести множество других суждений по вопросу о возможности признания прецедента источником российского права.

Интерес представляет позиция высших судебных инстанций от­носительно применения судебного прецедента. Так, Конституцион­ный Суд РФ в одном из своих постановлений заявил, что «только Конституционный Суд РФ выносит официальные решения, имею­щие общеобязательное значение», в то время как «решения судов общей юрисдикции и арбитражных судов не обладают такой юриди­ческой силой. Они не обязательны для других судов по другим делам, так как суды самостоятельно толкуют подлежащие применению нор­мативные предписания, следуя при этом Конституции РФ и феде­ральному закону».

Проблема места судебного прецедента в российской правовой системе, в том числе решений Европейского суда, требует самосто­ятельного и всестороннего изучения. Вместе с тем, какие бы осно­вания для квалификации правила, содержащегося в судебном решении или обзорах высших судебных инстанций в качестве правовой нор­мы, ни представляла реально существующая практика, решающее слово в признании или непризнании прецедента источником права остается за законодателем. В соответствии со ст. 126-127 Конститу­ции Верховный суд РФ и Высший арбитражный суд РФ дают лишь «разъяснения» по вопросам судебной практики, а не творят нормы права. Об «общеобязательности» постановлений Конституционного Суда РФ можно говорить применительно к решениям, вынесенным этим судом по вопросам, относящимся к его компетенции.

Следовательно, на данный момент ответ на вопрос, является ли судебный прецедент источником российского права, должен быть отрицательным, поскольку законодательство не устанавливает обратное. Однако, не являясь источником права, он, тем не менее, оказывает влияние на законодательство РФ. Так, деятельность Евро­пейского суда, с одной стороны отражает определенную европейскую практику, а с другой сама оказывает определенное влияние на законодательство государств-участников Конвенции, в том числе на формирование единых подходов к регулированию гражданских (гражданско-правовых) отношений.

 

Контрольные вопросы

1. Что такое международный гражданский процесс?

2. Как определяется гражданско-процессуальная дее­способность в России и за рубежом?

3. Каковы основные системы определения подсудности дел с иностранным элементом?

4. Что такое конкуренция юрисдикций?

5. Какие нормативные акты регламентируют порядок ис­полнения иностранных судебных поручений?

6. Каковы основные условия для исполнения решений иностранных судов в России?

7. Что такое экзекватура?

8. Из каких этапов состоит процесс легализации и апостилирования документов?

 

Глава XX