Маркс писал, что «название какой-либо вещи не имеет ничего общего с ее природой»2

Поэтому объяснить непроизводные, взятые в прямом значе­нии слова нельзя: мы не знаем, почему «нос» называется носом, «стол» — столом, «кот» — котом и т. п.

Но слова, производные от простых, уже объяснимы через эти непроизводные: носик через нос, столик через стол, котик через кот и т. п., равно как и слова с переносным значением объяснимы через слова прямого значения; так, нос у лодки объясняется через сходство по форме и положению с носом человека или животного, стол — «пища» — через смежность в пространстве со столом — «мебелью» и т. п.

Таким образом, слова производные и с переносными значе­ниями мотивированы и объяснимы в современном языке через слова непроизводные и прямого значения. Слова же непроизвод­ные и прямого значения немотивированы и необъяснимы, исходя из современного языка, и мотивировка названия может быть вскрыта только этимологическим [15] исследованием при помощи сравнительно-исторического метода [16].

Почему же все-таки стол, дом, нос, кот и т. п. не просто звуко­сочетания, а слова, обладающие значением и понятные для всех говорящих по-русски?

Для выяснения этого вопроса следует ознакомиться со струк­турой языка.

Под структурой следует понимать единство разнород­ных элементов в пределах целого.

Первое, с чем мы сталкиваемся при рассмотрении структуры языка, приводит нас к очень любопытному наблюдению, показы­вающему всю сложность и противоречивость такой структуры как язык. '

Действительно, на первый взгляд речевое общение происходит очень просто: я говорю, ты слушаешь, и мы друг друга понимаем. Это просто только потому, что привычно. Но если вдуматься, как это происходит, то мы наталкиваемся на довольно странное явле­ние: говорение совершенно непохоже на слушание, а понимание — ни на то, ни на другое. Получается, что говорящий делает одно, слушающий — другое, а понимают они третье.

Процессы говорения и слушания зеркально противоположны: то, чем кончается процесс говорения, является началом процесса слушания. Говорящий, получив от мозговых центров импульс,, производит работу органами речи, артикулирует, в результате по­лучаются звуки, которые через воздушную среду доходят до органа слуха (уха) слушающего; у слушающего раздражения, полученные барабанной перепонкой и другими внутренними органами уха, передаются по слуховым нервам и доходят до мозговых центров в виде ощущений, которые затем осознаются.

То, что производит говорящий, образует артикуляци­онный комп-лекс; то, что улавливает и воспринимает слушающий, образует акустический комплекс.

Артикуляционный комплекс, говоримое, не похож физически на акустический комплекс, слышимое. Однако в акте речи эти два комплекса образуют единство, это две стороны одного и того же объекта. Действительно, произнесем ли мы слово дом или услы­шим его — это будет с точки зрения языка то же самое.

Отожествление говоримого и слышимого осуществляется в акте речи благодаря тому, что акт речи — двусторонен; типичной фор­мой речи является диалог, когда говорящий через реплику делает­ся слушающим, а слушающий — говорящим. Кроме того, каждый говорящий бессознательно проверяет себя слухом, а слушающий — артикуляцией1. Отожествление говоримого и слышимого обеспечивает правильность в о с п р и я т и я, без чего невоамежно достигнуть и взаимопонимания говорящих.

При восприятии неизвестного языка артикуляционно-акусти- ческого единства не получается, а попытка воспроизведения арти­куляции услышанного приводит к неверным артикуляциям, дик­туемым навыками своего языка. Это явление хорошо описано в «Войне и мире» JI. Толстого, когда русский солдат Залетаев, услы­хав песню, которую поет пленный француз Морель: «Vive Henri quatre, Vive, се roi vaillant! Се diable a quatre...», воспроизводит ее как <Шиварика. Виф серувару! Сидябляка!» и далее передает продол­жение французской песни: « Qui eut le triple talent, De boire, de battre, et d'etre un vert galant...» — как «Кью-ю-ю летриптала, де бу де ба и детравагала»2.

Для правильного восприятия необходимо, чтобы оба собесед­ника владели теми же артикуляционно-акустическими навыками, т. с. навыками того же языка.

Но акт речи не исчерпывается восприятием, хотя без него и невозможен. Следующий этап — это понимание. Оно может


 

 


Этимологическии от этимология - в свою очередь из греческого etymologia из etymon - «истина» и logos - «слово», «учение»; об этимологии см.§ 19. 2 См. о сравнительно-историческом методе гл. VI, § 77.


быть достигнуто только в том случае, если и говорящий и слушаю­щий связывают данное артикуляционно-акустическое единство с тем же значением; если же они связывают данное артикуляцион-' но-акустическое единство, хотя бы и при правильном восприятии, с разными значениями, — взаимопонимания не получается; так, если встретятся русский и турок, и русский скажет табак, то турок легко «подгонит» русский артикуляционный комплекс табак под свой акустический комплекс tabak, но поймет его или как «блю­до», или как «лист бумаги», так как «табак» по-турецки tiitiin (ср. украинское тютюн).

Следовательно, и на этом втором этапе акта речи, как и на первом, необходимо, чтобы говорящий и слушающий принад­лежали к коллективу, говорящему на одном и том же языке; тогда происходит новое отожествление несхожего: артикуля- ционно-акустической и смысловой стороны, образующих тоже единство.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



double arrow
Сейчас читают про: