Советский Союз и гулаг

После этой поездки в Польшу, связанной для Фуко с воспо­минанием о годе жизни, проведенном в этой стране в период, ко­гда он писал «Историю безумия», — в стране, которую ему при­шлось покинуть после организованной против него полицейской провокации, — оценка Фуко советского режима претерпевает из­менения. Теперь Фуко не просто подчеркивает, что советский ре­жим продолжает методы современного государства, развивая их до «чрезмерности»; он считает, что гитлеризм и сталинизм пред­ставляют собой две разновидности «государственного расизма», и эксплицитно отвергает мысль о том, что существует непосред­ственная родственная связь между домами для душевнобольных и гулагом.

В беседе с Жаком Рансьером Фуко критикует тенденцию к та­кому сближению, которое позволяет всем, в том числе КПФ, ут­верждать, что «у нас у всех есть свой гулаг»; он предлагает разли­чать гулаг как институт и вопрос гулага. Возможно, феномен по­мещения душевнобольных в специальные дома (le renfermement) в классическую эпоху является частью «археологии» гулага, но необходимо отказаться от «универсалистского растворения по­нятий в «обличении» любых возможных видов заточения (renfer­mements)»; вопрос гулага должен быть поставлен перед всеми со­циалистическими обществами — постольку, поскольку ни одно из них начиная с 1917 г. не смогло обойтись без той или иной системы этого типа. Фуко формулирует четыре принципа, на которых дол­жен быть основан анализ гулага: а) отказ от тезиса о «теоретиче­ских искажениях»: нельзя рассматривать гулаг на основе текстов Маркса и Ленина, опираясь на концепцию «отклонения»; наобо-

рот, нужно обратиться к текстам этих авторов, чтобы определить, что в них сделало возможным гулаг; б) отказ от тезиса об «исто­рических искажениях», который переводит анализ на уровень причин: нельзя рассматривать гулаг как некую болезнь — абс­цесс, перерождение; нужно смотреть на то, как он функциониру­ет и чему служит; в) нужно отказаться от «утопичности», от «по­литики кавычек», которая относится к реальному социализму как к псевдосоциализму и провозглашает истинным социализмом социализм наших мечтаний; г) наконец, «нужно отказаться от универсалистского растворения понятий в общем понятии зато­чения (renfermement)» (Dits et écrits... T. 3. P. 420—421). С точки зрения Фуко, именно такой демарш попытался осуществить Анд­ре Глюксман в своей книге «La cuisinière et le mangeur d'hommes».

Фуко выступал также с эксплицитными и конкретными опро­вержениями тезиса о том, что его работы, в частности книга «Над­зирать и наказывать», позволяют сделать вывод об отсутствии каких бы то ни было различий между тоталитарным режимом и режимом демократическим. Эта книга, напоминает он, рассмат­ривает период до 1840 г. Конечно, существует феномен переноса техник власти из одной эпохи в другую, но перенос той или иной техники не означает, что мы имеем право считать идентичными различные страны, даже если в них использовались похожие со­циальные техники.

«Концентрационные лагеря? Говорят, что их изобрели англи­чане. Но это не означает — и не позволяет утверждать — что Анг­лия была тоталитарной страной. Если в истории Европы можно найти страну, которая не была тоталитарной, то эта страна — Анг­лия; но она изобрела концентрационные лагеря, которые стали одним из основных инструментов тоталитарных режимов».

Таким образом, тот факт, что лагеря могут существовать и в демократических и в тоталитарных странах, не означает отсут­ствия «различий» между первыми и вторыми (Ibid. Т. 4. Р. 91). И, следуя той же самой логике, Фуко отказывается говорить о тоталитаризме ретроспективно, например о тоталитаризме XVIII в. (Ibid. Т. 4. Р. 90).

Суждение Фуко категорично (1977): нет больше ничего, что могло бы породить «свет надежды», — и в отношении Советского Союза это «само собой разумеется». Более того, «все, что социа­листическая традиция произвела в истории, должно быть осужде­но». За год до этого, в рамках семинара «Нужно защищать обще-

ство» (материалы которого будут опубликованы на французском языке только в 1998 г.), размышляя о том, что он назвал «биопо­литикой», Фуко выдвинул тезис о подобии — не на уровне внеш­них черт, но на уровне «дискурса» — между гитлеризмом и стали­низмом (мы знаем, что дискурс для Фуко есть нечто более серь­езное, чем праздная болтовня; это — форма социального програм­мирования, или социальной организации). И то и другое — на­ционал-социализм и советский социализм — являются формами «государственного расизма», расизма биологического и «центра­лизованного». Насколько мне известно, Фуко не возвращался к этому анализу в других, не связанных с этим семинаром текстах, но его можно без труда продолжить там, где сам Фуко этого не сделал. В нацизме, говорит Фуко, расизм включен в народную мифологию, которая в определенный исторический момент на­шла свое выражение в терминах войны рас; таков, например, об­раз Германии, раздавленной и униженной странами, подписавши­ми Версальский договор, и живущей под нависшим мечом сла­вянской угрозы. Государственный расизм нацизма вписывается в легенду о враждующих расах. Советская модификация расизма выглядит иначе: она основана на трансформации революционно­го дискурса социальной борьбы в дискурс об «управлении обще­ственным порядком, которое обеспечивает безмолвную гигиену нужным образом упорядоченного общества» («Il faut...». P. 72). «То, что революционный дискурс обозначал как классового врага, в советском государственном расизме станет чем-то вроде биоло­гической опасности» (Ibid.). И чуть позже, завершая этот семинар 1976 года, Фуко напомнит, что социалисты за всю историю своего существования ни разу не выступили с критикой биовласти. Бо­лее того, он полагает, что всякий раз, когда социалистам прихо­дилось вести серьезную борьбу со своими противниками, они обязательно прибегали к расизму — в частности к антисемитиз­му; марксизм в этом отношении не является доктриной, в кото­рой расизм занимает наиболее существенное место.

В 1980 г. в рамках рефлексии о пасторской власти — одновре­менно индивидуализирующей и тотализирующей — Фуко экс­плицитно ставит Китай и Советский Союз в ряд современных (modernes) государств: «В Советском Союзе и в Китае очень вы­сок уровень контроля за личной жизнью индивидов. Кажется, что нет ничего в жизни индивида, к чему правительство было бы рав­нодушно. Советская власть истребила шестнадцать миллионов

человек, чтобы построить социализм. Массовое истребление лю­дей и контроль за жизнью индивида — две фундаментальные ха­рактеристики современных обществ» (Dits et écrits... T. 4. P. 38). Но, как было сказано выше, Фуко еще раньше постулировал, что существует принципиальная разница между государствами, про которые можно сказать, что они руководствуются принципом го­сударственного интереса, полицейской логикой общественного порядка — в смысле универсальной регламентации жизни госу­дарства, и государствами, в которых царит то, что он называет «государственным расизмом».