Городская элита и городская община Любека

Трудно найти в истории немецкого средневекового города другой такой вопрос, которому уделялось бы столько внимания в исторической литературе¹, как патрициат (в современной литературе чаще употребляется термин «городская элита»²), до сих пор понимаемый, как та часть бюргерства, которой «принадлежало политическое и социальное лидерство, основанное на сочетании богатства, престижа и власти»³. Но в отечественной историографии он относится к категории «запущенных» проблем⁴.

История патрициата фокусировала в себе всю внутреннюю историю средневекового города: особенности его формирования, экономическое и социальное развитие, взаимоотношения с внешним феодальным миром. История одного из крупных городов Северной Германии ганзейского Любека яркое тому подтверждение.

Значимость городской элиты в истории средневекового Любека понимали и современники. Не случайно, что с самого раннего времени тщательно записывались имена ратманов в городских документах, позднее велись специальные листы при выборах членов совета – Ratswahllisten, в которых фиксировались день и год выборов и имена избранных¹. Известно, что после знаменитого любекского восстания 1408-1416 гг. начал вести списки ратманов городской секретарь Пауль Ольденборх. Архивы Любека содержат данные более чем о тысяче знатных фамилий, которые легли в основу работы Г. Вегемана «О ведущих любекских родах (так автор называл любекский патрициат. – от автора)и их родственных связях» ². Обширный документальный материал Г. Вегемана сведен в девять таблиц, и они охватывают практически все семьи Любека, члены которых заседали в совете с середины XII в. и до начала XIX в., в силу чего данное исследование может использоваться как источник.

Многочисленные и разнообразные сведения о любекских патрициях содержат сборники городских документов – любекские Urkundenbücher, изданные обществом любекской истории в XIX в. в одиннадцати томах (на средненижненемецком языке). Документы представляют собой записи различных сделок (о покупке и продаже рент, ссудно-заемных и торговых операциях) и участия в них высшего слоя любекского общества³.

Важным источником для характеристики городской элиты Любека является такой документ как завещание, составление которого относится к концу XIV в. Около 1000 регест-завещаний любекцев было опубликовано А. фон Брандтом⁴.

Формирование городской элиты Любека тесно связано со своеобразием социального развития города в средние века. Любек возник в Заэльбской Германии, в области, появившейся в результате колонизации славянских территорий. В конце XII в., после покорения Генрихом Львом Саксонским племен поморских славян, на юго-западное побережье Балтийского моря устремились крестьяне-переселенцы из соседних областей, а главное купцы и ремесленники. На вендских территориях, кроме Любека, возникли Росток, Штральзунд, Висмар, ставшие ядром немецкой Ганзы.

Урбанизация в этом регионе отмечалась большим своеобразием: она проходила в ходе немецкой колонизации в XII-XIII вв. и Любек складывался как колонизационный центр, как купеческая колония под покровительством князя. Это определило и особенности формирования любекского патрициата. Здесь рано появилась сильная группировка купцов, т.к. носителями этой торговли, получив землю от Генриха Люва, стали крупные купцы-оптовики, в основном выходцы из Вестфалии и Нижней Саксонии. Они стали и основателями Любека. Выходцы из этой среды стали первыми городскими землевладельцами, от которых оказались зависимы ремесленники и мелкие торговцы. Бюргеры-землевладельцы сдавали землю в аренду ремесленникам под мастерские и торговцам, а также хлебопекарни, бани, рыночные лавки, обеспечив себе плату с земли (Grundzinze). Именно с этими земельными операциями связано возвышение старейших фамилий основателей города – Стальбуков, Аттендорнов, Гусфельдов, Варендорпов, Бременов, Бардевиков и др. Они и положили начало «старому патрициату» Любека.

К экономической власти основателей города добавилась политическая, и к этому моменту можно отнести начало формирования любекского патрициата: в XII в. возник совет города (Rat) и первые ратманские фамилии. В XII в. в совет входили следующие фамилии (Gründerfamilien, как их называет Г. Вегеман): Бардевики (1188-1350), Флеминги (1180-1231), Вам Хузе (1170-1268), Варендорпы (1183-1566; прозаседали в совете 383 года!), Сварте (1190-1367), Ван Зёсты (1170-1253), Вроты (1190-1319), Брунсвики (с 1175 г)¹.

В XIII в. происходит упадок старых фамилий основателей Любека и возвышение новых энергичных людей, hominess novi, которые благодаря успехам в дальней торговле вытесняли экономически и политически (из совета города) старые роды. Происходит как бы ротация элит и в списках ратманов появляются новые фамилии. Эти, важные для Любека, социальные перемены можно проследить на примере двух имен – Стальбуков и Морневегов.

Фамилия Стальбуков была еще со времен основания города наиболее богатой: 15 рыночных лавок, много зерновых амбаров, жилых домов, пекарен, собственный родовой прекрасный дом¹. Все это восходит к первому ратману Бертрану Стальбуку (1229-1236). Фамилия Стальбуков пробыла в совете до 1303 г. и за это время дала 5 ратманов². Но вскоре она пришла в упадок. В то же время в Любеке выдвинулся новый купец, занимавшийся крупной дальней торговлей, – Бертран Морневег. В списках членов совета он появился в 1271 г.³, возвысился из «ничто». Его вдова вложила 14,5 тысяч любекских марок в покупку рент: город и старые уважаемые фамилии стали ее должниками⁴.

Наряду с фамилией Морневег в совете города в XIII в. мы видим и другие новые фамилии: фон Аттендорнов, Бременов, Гусфельдов, Люнебургов, Плиповых, Роде, фон Аленов, Брюгге.

Любек обладал большой ассимилирующей силой. Это сказалось и на формировании городской элиты. Очень часто крупный купец не любекского происхождения превращался в патриция по следующей схеме: начало деятельности – крупная заграничная торговля, позднее – ссудные, заемные операции и приобретение земли, браки с представительницами любекских патрицианских фамилий, прием в члены патрицианских обществ, а позже проникновение в совете города в качестве членов совета и даже бургомистров. (Одним из самых ярких и типичных примеров вышесказанного является судьба семьи Плесковых и Г. Касторпа).

В последующие десятилетия любекский патрициат претерпел определенную эволюцию, приобрел те основные черты, которые отделяли его от остальной части бюргерства. Любекские патриции превратились в конце XIV в. в ту единственную социальную группу в городе, которая концентрировала экономическую и политическую власть в условиях городской автономии и имела социальную выделенность в форме Hoherrangigkeit. Организационным завершением этих процессов стало образование в 1379 г. первой патрицианской корпорации в Любеке – Zirkelgesellschaft, возникновение которой некоторые историки связывали с 10-дневным визитом императора Карла IV в 1375 г. в Любек¹.

Экономической основой этой эволюции стало помещение части купеческого капитала во внегородское землевладение и возникновение нового социального слоя – рантье. Полученные в сфере торговли капиталы патриции не стремились целиком вкладывать в торговлю, подверженную спадам и подъемам, зависевшую от спроса и предложения, капризов погоды, морских пиратов и многих других факторов. Патрицианское купечество старалось поместить часть наличных средств в более надежные сферы со стабильными доходами. К таким относилась покупка земли.

А.Л. Ястребицкая видит в этом явлении и другую сторону – «стремление состоятельных горожан «внедриться» в сеньориальную систему, приобщиться к главным для эпохи источникам престижа, богатства и власти – землям и инструменталию феодальной эксплуатации»². Процесс приобретения земель патрициями был общегерманским (например, Кёльн, Нюрнберг, Страсбург). Но в Любеке он приобрел наибольший размах и привел к качественным изменениям в сфере городской верхушки.

Приобретение земель в окружающих деревнях началось еще в конце XII в. и длилось на протяжении последующих веков. Источники позволяют говорить о частном землевладении любекских бюргеров. Оно в период с 1227 г. до 1500 г. находилось в 126 деревнях¹.

Совершенно другая форма бюргерского землевладения, получившая название «рента», становится преобладающей с конца XIV в. в результате чего часть патрициата начала превращаться в рантье. На это первым обратил внимание Ф. Рёриг – крупнейший исследователь истории Ганзы и Любека. Появление слоя рантье он связывает с политическими и хозяйственными переменами в Любеке после Штральзундского мира 1370 г.

Рента, которую получали с земли любекские бюргеры, была замаскированной ростовщической кредитной сделкой. Заимодавец давал нуждающемуся в деньгах известную сумму под залог недвижимости (дома, земли), взимая ежегодно ренту определенного размера как процент с займа или его погашение. Бюргерские завещания Любека позволяют установить, соотношение суммы, за которую продается рента, и самой ренты, то есть величину процента с вложенного капитала. Так, в завещании вдовы бургомистра Эвенхарда ван Алена предписывается исполнителям завещания (провизорам) для ежегодного поминания ее отца, мужа и ее самой купить за 120 марок ренту в 6 марок². А Петер Витте Старший в 1347 г. указывает, что 1 марка ренты должна считаться за 16 марок капитала³. Это дает возможность посчитать, что для Любека середины XIV в. прибыль с капитала, помещенного в ренты, в среднем составляла 5-7%.

Все любекские патриции, проходившие в завещаниях этого времени (1344-1360), имеют по несколько рент: Вернер Вуллепунд – 6 рент, каждая от 2 до 6 марок (ежегодно), при общей стоимости в 500 марок; сын бургомистра Герман Шонеке – 4 ренты от 2,5 до 9 марок; ратман Ведекин Варендорп – 2 ренты¹ и т.д. Всего в Любеке с 1320 по 1350 г. было заключено около 1800 рентных сделок².

Оценка этого явления в исторической литературе неоднозначна. Одни ученые связывают с появлением слоя рантье начало «нового и принципиально иного периода» в экономической и политической жизни города. В растущем правовом и политическом господстве рантье, которые, живя за счет ренты, все больше и больше отчуждались от хозяйственной жизни города, они видят тенденцию к экономическому застою, нарушение естественной прежде идентичности экономически и политически ведущего слоя, что вело к вытеснению собственно купечества из совета и стало причиной социальных конфликтов в Любеке с конца XIV в. (Ф. Рёриг)

Другие исследователи (в частности, А. фон Брандт) выступают против тезиса об образовании нового социального слоя рантье, противостоящего купцам, и не видят в этом причин социальных конфликтов. Третьи (К. Фрице и др. обращают внимание на негативные последствия роста ростовщического капитала (займы, ренты): изымание части торгового капитала из сферы обращения и помещение ее в непроизводительные сферы (домо- и землевладение) и, одновременно, проникновение ростовщического капитала в ремесленное производство, где четко проявилась паразитическая тенденция ганзейского купеческого капитала.

Не менее важным для любекского высшего слоя, чем его экономическая деятельность, являлось наличие родственных связей между ведущими семьями. Г. Вегеманн к ведущим родам города относит те, из которых вышли не менее трех членов совета и два-три поколения которых заседали в совете. В XIV в. в Любеке насчитывалось около 40 ратманских фамилий. Наибольшее число ратманов и бургомистров дали следующие роды: Ван Ален, Бардевик, Варендорп, Ван Викеде, Виттенборг, Кесфельд, Плесков, Форрад. Каждый из них дал от двух до шести бургомистров и от трех до шестнадцати ратманов. Все ратманские роды имели родственные связи друг с другом. Например, род Аленов состоял в родстве с Аттендорнами, Плесковыми, Варендорпами. В свою очередь Аттендорны были в родстве также с Бере, Керкрингами, Моркерке, которые, таким образом, оказывались в родстве (пусть дальнем) с Плесковыми и Варендорпами.

Родство достигалось, естественно, посредством браков. Бюргерские завещания дают сведения о браках патрициев между собой. В качестве примера можно рассмотреть семью видного патриция Вильгельма Варендорпа. Его дочь была замужем за Тидеманом ван Алленом, сестра которого, Риксе, была женой Тидемана Блюменрода, а сестра последнего – женой представителя рода ван Дульмен¹. Сын брата Вильгельма, Годшалка, Бруно Варендорп был женат на дочери Германа ван Викеде, а дочь самого Бруно Грета – замужем за представителем старого ратманского рода Вернером Вулленпундом². А на второй дочери Вильгельма Варендорпа – Гертруде был женат единственный сын ратмана из готландского города Висбю – Якоб Плесков, будущий бургомистр Любека и глава ганзейской политики³. Таким образом, путем женитьбы Якоб Плесков, чужак в Любеке, оказался в родстве с такими фамилиями, как Варендорп, Ван Ален, Блюменрод, ван Викеде,Вулленпунд, ван Дульмен. То есть родственные связи патрициев Любека благодаря брачным союзам становились достаточно сложной сетью, охватывающей всю массу патрицианских родов города, и объединяли высший слой в определенную социальную общность, обладающую богатством и властью.

Теперь обратимся к политической стороне жизни патрициата – связям его с советом: ведь участие в политическом управлении средневековым городом было решающим для завоевания в нем высокого общественного положения. Начало любекскому совету было положено известной грамотой Генриха Льва от 1163 г., по которой ремесленники не могли заседать в совете, а вся полнота власти оказывалась в руках купечества, занятого в крупной морской торговле. Эта небольшая группа богатых купцов, вероятно, к этому времени уже управляла городом, а с созданием совета разделила между собой места и должности в нем и благодаря широкой компетенции городского совета, охватывающей все стороны жизни города, определяла внутреннюю и внешнюю политику Любека.

Ввиду отсутствия каких-либо постоянных властных структур Ганзы совет Любека на деле осуществлял в XIV в. и руководство всем союзом, влиял на его экономические, внутрисоюзные и политические действия. Вендский союз городов, руководимый Любеком с середины XIV в., в известном смысле действовал «как инструмент политики Любека и как интеграционный фактор в городской Ганзе»¹.

Механизм выборов и пополнения городского совета усиливал корпоративность и тесные родственные связи патрициата. В середине XIV в. четко просматривался перевес старых фамилий над новыми в совете, постепенно закладывались предпосылки для создания закрытой, тесно связанной друг с другом корпоративной группы крупного купечества, заседавшего в совете. Основой дальнейшего укрепления этой группы послужило установление родственных связей новых ратманов со старыми фамилиями. Прием в совет стал зависеть от того, имеются ли у кандидатов связи с ведущими родами Любека через происхождение или брак. Лишь отдельные представители богатого купечества при благоприятных условиях могли оказаться в составе городского совета Любека. Судьба крупнейшего любекского купца Иоганна Патерностермакера, отца будущего предводителя восстания 1384 г. в Любеке, совершавшего сделки на сумму до половины миллиона сегодняшних немецких марок и достигшего высокого социального положения в городе, тому подтверждение: ни он, ни его потомки не были избраны в совет. Среди 33 членов совета Любека в 1363-1384 гг. мы не найдем ни одного купца, выдвинувшегося в Любеке в середине XIV в., но не имеющего родственных связей с патрицианскими семьями. Таким образом, любекский совет был патрицианским, так как в нем были представлены одни и те же элитарные роды, т.е. имело место родовое, клановое представительство элиты в городском совете, а не индивидуальное. С другой стороны, в 1351 г. в совет был избран один из богатейших любекских купцов Герман Галин, не имевший никаких связей с ратманами. Но стать членом совета еще не значило стать патрицием. (В списке «ведущих родов» Вегеманна такая фамилия не значится). Только комплекс черт, признаков, форм деятельности давал право на этот статус.

Важным для характеристики любекского патрициата представляется вопрос о его связях с церковью. Взаимоотношения светской и религиозной власти в городе были сложны и противоречивы: с одной стороны – напряженность и конфликты по вопросам землевладения, налогов, юрисдикции, а с другой – сближение интересов, что во многом объясняется трудностями постоянных доходов в транзитной торговле, в то время как церковь представляла собой большую материальную силу благодаря обширному землевладению, епископской десятине и другим доходам.

В XIV в. можно наблюдать сближение любекского патрициата и церкви через родственные связи высшего духовенства с патрицианскими фамилиями; принятие духовного сана выходцами из ратманских семей; занятие любекскими ратманами должностей в духовных братствах, капитулах, монастырях; пожертвования и дарения в пользу церкви со стороны патрициев, в том числе в связи с вступлением в монастырь членов семьи. Бюргерские завещания дают достаточно конкретного материала по данному вопросу. Например, в 15 ратманских семьях насчитывалось 25 лиц духовного звания – преимущественно дочери, сестры, племянницы завещателей¹. Рассмотренные 45 патрицианских завещаний, датированных 1344-1360 гг., дают значительную информацию по патрицианским пожертвованиям церкви, формы и размеры которых были чрезвычайно разнообразными: от нескольких марок – до 800 марок в завещании ратмана Ведекина Варендорпа). Если же сложить все наличные суммы в 45 патрицианских завещаниях в пользу церкви, то итог составит 5000 марок наличными и более 100 марок ренты. И это не считая золотой и серебряной посуды, украшений, одежды и дорогих тканей. Вряд ли можно объяснить такую щедрость только набожностью любекского патрициата: это и показатель определенных связей патрициата и церкви в Любеке, увеличивающих отграниченность городской аристократии от других социальных группировок и осуществляющихся на основе общих экономических интересов, социальной однородности их базы и общих сфер приложения капитала (в частности, роль земле- и рентовладения). Связи любекского патрициата с духовенством города привели в дальнейшем к срастанию его с церковной верхушкой, что в какой-то мере объясняет особенности любекской Реформации в XIV в. – ее длительность и ожесточенность.

В Любеке в XIV в. насчитывалось 22 тыс. человек и только 3200 человек владели бюргерским правом (т.е. были полноправными членами городской общины), среди них 700-800 человек относилось к купцам, занимающихся крупной транзитной торговлей; примерно пятая часть купцов представляла собой высший слой города. И именно из этого слоя формировалось управление городом – совет. В 1350 г. совет состоял из 27 человек¹. 17 из них относились к таким фамилиям, которые уже раньше входили в совет, но и остальные были тесно связаны со старыми фамилиями родственными связями. Бордевики были в родстве с Виттенборгами, Бере с Аттендорнами, Клингенберги с Валендорпами, Ольденбурги с Плесковыми и т.д. Из 27 членов совета 5 не состояли в родственных связях с фамилиями уже раньше заседавшими в совете, т.е. уже в середине XIV в. наметилась тенденция к замкнутости того слоя города, из которого формировался совет.

Совет самодополнялся, и, когда в 1350 г. от чумы умерло 11 членов совета, в 1351-1352 гг. было кооптировано 7 новых членов совета.

О занятиях, источниках дохода, экономической мощи любекского патрициата дают представление сведения о вновь избранных¹. Иоганн Везелер был сыном и внуком двух членов совета, в городских книгах он выступает как кредитор (230 марок, 121 марка, 188 марок) и как должник (400 марок, 348 марок, 270 марок), что говорит о его активной торговой деятельности. В то же время он выступает как владелец недвижимости: приобрел дом на Кёнигштрассе и половину рыночной лавки, а в качестве приданого получил ренту в 30 марок.

Герман Галлин долгие годы занимался вместе с братом торговлей главным образом ввозом фландрской шерсти. В городских книгах они выступают как кредиторы: за период с 1345-1349 гг. сделано 37 заемных записей 9в том числе на очень большие суммы – 500 марок, 513 марок, 372 марки). Но после выборов в совет он начал вкладывать капитал в покупку рент: с 1350 по 1358 г. купил 11 рент общей стоимостью на 3406 марок. В то же время резко уменьшилось количество совершенных им кредитно-долговых операций: за 3 года (1350-1352) – 5 записей. В 1360 г. он стал бургомистром.

Такую же картину рисуют нам и данные и о других новых членах совета. Для них также было характерно сочетание активной купеческой деятельности с ренто- и землевладением, наличие родственных связей со старыми патрицианскими фамилиями. Например, Иоганн Шенинг, вторая жена которого была дочерью члена совета Германа Варендорпа, взял за ней 10 участков в городе и 5 рент; позже он прикупил еще несколько рент стоимостью в 532 марки; Генрих Рикбоде уже выступает в основном как рентовладелец: в 1348-1358 гг. он приобрел 7 рент (стоимостью 700 марок) и 4 земельных участка. Иоганн Моркерке оставил вдове и детям (кроме 14 домов) лавки и ренты общей стоимостью в 4380 марок¹.

Интересные сведения о городской элите Любека в середине XIV в. сообщают нам бюргерские завещания². Ратманы и бургомистры выделяются имущественным положением и владением недвижимостью – домами, землей, рентами. Грета Плескова завещала в 1347 г. 500 марок сыну Якобу (будущему ратману и бургомистру Любека) и 100 марок дочери³; Иоганн Клингенберг из патрицианского рода Клингенбергов оставлял только деньгами 700 марок жене, братьям, племянникам, не считая другого имущества, и 2 ренты⁴; ратман Герман ван Дульмен дважды составлял свое большое завещание (18 июля и 22 сентября 1350 г.)⁵, по которому только пожертвования церквам составили 55 марок, бедным на платки и обувь в год его смерти – 50 марок, к тому же он был владелец нескольких рент и корабля. Ратман Готшалк ван Атендерне-старший предстает в своем завещании от 26января 1349 г. крупным землевладельцем, которому принадлежали земли в 8 деревнях, ренты в них, земельный участок в городе, и наличными деньгами он завещал свыше 800 марок и 100 флорентийских флорионов⁶. Примеров подобного рода немало.

Много записей о покупках любекским патрициатом земель и рент содержат городские документы⁷.

Организационным завершением указанных тенденций в формировании любекского патрициата стало образование в 1379 г. замкнутого патрицианского общества Циркельгезельшафт, у истоков которого стояли многие знатные любекцы – братья Герхард и Герман Дарцовы, Марквард Даме, Иоганн и Генрих Метелеры¹.

Таким образом, превращение любекского высшего слоя в собственника земельных участков и рент и социальное обособление знатного купечества дают основание не согласиться с А. фон Брандтом и считать экономически доминирующие и политически господствующие ведущие фамилии города любекским патрициатом.

Однако наряду с патрицианским высшим слоем имелся в Любеке значительный круг купцов, занимающихся крупной торговлей, но не заседающие в совете – непатрицианское купечество. Это целый ряд блестящих купцов, известных объемом торговой деятельности и богатством. Это уже упоминаемые (III гл., § 1) Андреас Росток, Вернер Бределанд, Конрад Брило, Андреас Кейгер, Тимо Курзе и самый знаменитый купец в этой группе Иоганн Патерностермакер. Но несмотря на его активную торговую деятельность, связи с ратманскими фамилиями, личный престиж в городе, ни он сам, ни его потомки не были допущены в совет.

Среди 33 членов совета Любека в 1363-1384 гг.² мы не найдем ни одного купца, выдвинувшегося в Любеке в середине XIV в., но не имеющего родственных связей с патрицианскими семьями. Вопреки представлениям А. Брандта, это говорит о тенденции к замыканию патрициата, об очень трудном, а может быть, и невозможном доступе в управление города для непатрицианского купечества, что явилось главной причиной недовольства этого слоя купцов и основой социальных конфликтов XIV-XV вв.

В еще худшем положении оказалась многочисленная масса мелких торговцев и ремесленников. Ремесленники и торговцы, организованные в цехи, являлись значительной экономической силой в городе, но никогда не были свободными товариществами, всегда зависели от высших городских властей. Особенно это касалось ремесленников. Их было около 1350 человек, что составляло 42% всех лиц, владеющих бюргерским правом, а если учесть связанных с ними, занимающихся вспомогательными ремеслами людей, то 2000 человек, т.е. 61%¹.

Хотя Германия была децентрализована и в силу этого обычно цеховая деятельность не зависела от центральной власти (в отличие от Франции), оборотной стороной дела было то, что, поскольку в тех специфических условиях ряд городов, в первую очередь Любек, обладал большой автономией, - вся полнота власти принадлежала городскому совету, который всячески ограничивал самостоятельность ремесленников. Материал, свидетельствующий о таком положении дел, содержится в цеховых уставах Любека, документе, аналогичном «Книге ремесел» Парижа. Цехи могли образовываться, объединяться и разделяться только с разрешения совета. В начале XV в. только 15 ремесленных специальностей имели свои цеховые уставы². Цеховые уставы имели силу только при одобрении их советом. Не случайно выражение «Пока угодно будет совету» часто встречается в ремесленных статутах Любека³. Власть совета распространялась и на прием в члены цеха, особенно это касалось мясников в конце XIV в.⁴ Без согласия совета лавочникам запрещилось торговать у церквей, на кладбищах и улицах⁵. Спорные вопросы между цехами также решал совет, а в случае нарушения договоренности между ними штраф уплачивался совету⁶. часты были случаи, когда будущие цехи функционировали не по своим уставам, а по постановлениям совета, в которых определялись размеры продукции, количество подмастерьев и учеников и пр. (постановление о золотых дел мастерах 1371 г., об обработчиках янтаря 1360, 1365, 1385 гг.)⁷. Деятельность бочаров до 1440 г. регулировалась договором 1321 г. между городскими советами Любека, Гамбурга, Ростока, Штральзунда и Грейфсавльда об отношениях к подмастерьям¹. Совет имел решающее влияние при выборах цеховых старшин. Выборы производили цехи, но избранные лица подлежали утверждению советом и должны были принести ему клятву.

Они привлекались к общегородским повинностям (налоги, военная служба), но уже в XIII в. фактически и юридически были исключены из совета. Еще грамота Генриха Льва в XII в. предписывала, чтобы ни один ремесленник не мог проникнуть в совет². Однако ремесленники не полностью исключались из участия в политической жизни города. При решении общегородских вопросов совет созывал бюргерство, его наиболее влиятельных и уважаемых представителей, среди которых были и старшины ремесленных цехов³. Как часто это делалось в XIV в. – неизвестно, но такая практика не покоилась на писаном праве, а зависела от политической обстановки и практической целесообразности. Как уже отмечалось, во главе ремесленников стояли мясники, сапожники, кузнецы, пекари, портные, т.е. представители ремесел, малосвязанных с экспортной торговлей, цехи которых насчитывали по 100 мастеров. Ведущее положение занимали мясники. О них следует сказать подробнее, так как они были движущей силой восстания XIV в. не только в Любеке, но и в других североганзейских городах – в Гамбурге, отчасти в Бремене⁴.

Цех мясников в Любеке был одним из наиболее многочисленных и имущих, к тому же состоял из физически сильных людей. Закупая скот, они много ездили по стране: в уставе мясников 1385 г. называются районы их поездок – между Шлезвигом, Фленсдорфом, Эверендорфом и Килем, между Плоне, Нойштадтом, Ноймюнстером, Олденборхом и внутренним «районам» страны⁵. Благодаря этому они обладали бóльшим кругозором и связями, чем многие другие ремесленники. Но главным было то, что они вместе с пекарями и кожевниками находились в особенно сильной зависимости от совета. В то время как другие цехи сами владели торговыми местами на рынке или снимали их в аренду, места торговли (Litte) мясников находились в собственности города, т.е. в распоряжении совета. Чтобы получить места на рынке, цех должен был в первый раз уплатить значительный налог – 12 шиллингов¹. Сам цех не мог устанавливать число мастеров, поскольку оно зависело от числа мест на рынке, которые ежегодно определялись советом, причем каждый мастер снова должен был внести по 1 марке 6 шиллингов – так называемый «Latelgeld»². Это объясняет, почему они обычно возглавляли мятежи и почему основным их требованием к совету в 1380 г. было свободное получение мест на рынке («vrejheit den leden in den vlesscharnen»)³. Таким образом, зависимость цехов от совета была двоякой. С одной стороны, патрицианский совет выступал по отношению к цехам в качестве Gewerbepolizei, занимаясь регулировкой чисто ремесленных вопросов, а с другой стороны, городское устройство Любека обрекало ремесленников, как и другие слои горожан, на политическое бесправие, придавая отношениям совета и цехов социальную и политическую окраску.

Эта двойственность положения цехов определяла и их позиции в бюргерском движении и их союзников в нем. Когда выступали с чисто ремесленными требованиями, то купцы оставались на стороне совета. Когда же цехи выступали с позиций политически ущемленных частей бюргерства и требовали участия в управлении городом, то создавалась широкая оппозиция совету, союзниками купцов становились ремесленники. Это хорошо показали столкновения 1380 г. и 1384 г.

О низшем слое горожан – многочисленном плебсе (поденщики, слуги, матросы) мало прямых сведений. Они были экономически несамостоятельными и в силу этого не обладали бюргерскими правами (хотя и привлекались к налогам и военной службе), являлись не бюргерами, а просто «жителями» – Einwohner. Они составляли 41,8% всего населения Любека¹.

О городском плебсе упоминается почти в каждом завещании, как об объекте бюргерской предсмертной благотворительности. Редко, кто не жертвует чего-либо «бедным». Члены патрицианских семей, богатые горожане выделяют бедным большие суммы денег. Иоганн Ланге-старший, отец ратмана, оставляет 50 марок на милостыню беднякам (I, № 230). Столько же – Готшалк ван Атендерне (I, № 269). Вдова бургомистра Эверхарта ван Алена указывает, что ее платья и обувь должны быть проданы за 180 марок, которые пойдут на милостыню (I, № 286). Маркварт Лангезиде в 1358 г. определил 300 марок на обувь и одежду беднякам (II, № 659).

Средние слои завещателей чаще всего оставляют бедным какие-то вещи или деньги на покупку платья и обуви. Выражение «Für Kleidung und Schuhe an Arme» - постоянная формула в документах (I, № 220 и многие др.). Встречается и такая формулировка: «всем бедным в Любеке» и затем называется сумма (I, № 198). Изредка указываются имена: бедному слепому Рикварду 2 марки (I, № 214), Альхейду бедному в доме Бютцова, 1 марку (I, № 219), братьям, которые в полдень нищенствуют на улицах, 8 шиллингов (I, № 224).

Менее состоятельные завещатели жертвовали небольшие суммы денег на покупку хлеба, одежды или какие-то вещи. Альхейда, жена Зифрида Ван Стадена, распоряжается: «для бедных должны быть куплены 12 пар обуви и 12 рубашек»; кроме того, должна быть продана ее повседневная одежда и выручка употреблена на бани бедным (I, № 204). Иногда говорится о раздаче ржи, хлеба, пива (I, №№ 204, 206).

Особой категорией любекского плебса, часто упоминаемой, были больные, прокаженные – те, кто находился в домах призрения (госпиталях). таких домов, размещавшихся в маленьких городках или местечках близ Любека, было несколько – они перечисляются во многих завещаниях. Например, вдова Иоганна Ремберта и ее сын жертвуют «госпиталям в Дассове, Гренау, Швартау, св. Духа в Травемюнде, в Мельне и в Ранцебурге по 1 марке» (I, № 392). По данным А. фон Брандта, там находилось около 150 человек¹.

В самом Любеке больные проказой (около 40 мужчин и женщин) содержались в госпитале св. Юргена на краю города. Им тоже завещались и деньги, и вещи, и угощение и (I, №№ 224, 247, 240). Каждое третье завещание напоминает об этой страшной болезни средневековья. Только за десять лет (1351 – 1360) любекцы отписали прокаженным 770 марок – очень большую по тем временам сумму². Вероятно не все деньги доходили по назначению: в завещаниях часто оговаривается, чтобы они давались каждому больному в руки.

В бюргерских завещаниях середины XIV в. фигурирует еще одна группа низшего населения – домашние слуги. Они выступают и как получатели завещанного и как завещатели. Хинрик Скефлот отказывает служанке Элизабет и ее сыну 12 марок, 2 кружки, подушку, 2 меры (I, № 206). Другие хозяева тоже завещают деньги (иногда – 30 марок), одежду, кровати с перинами, посуду, столовое серебро (I, №№ 201, 242, 328, 224, 209, 268, 231).

Лишь в 9-10 случаях представители этой социальной группы выступают как завещатели, в основном слуги ратманов. Они просят передать деньги церкви, больным, но большую часть – хозяину или его детям. Кстати, в качестве одного из душеприказчиков, как правило, выступает сам хозяин. Слуга ратмана Тидемана ван Ульзена 20 марок из 50 оставляет господину (I, № 321); Грета, служанка Эверхара Шоневедера, завещает детям хозяина и его дяде 19 марок из 30, а также одежду, шубу, перины, подушки (II № 436). А слуга ратмана Сегебоде Криспина оставляет ему охотничьи принадлежности, а его сыну – 10 марок на покупку лошади (II № 601).

Любекские завещания содержат сведения и о такой мало изученной социальной прослойке как служащие городских учреждений (суда, совета) и учителя. Они могли быть людьми состоятельными. Тиндерик ван Зольтведеле, очевидно заведующий школой писарей, распоряжается отдать церквам – 3 марки, сестре и нескольким племянницам – по 7, дяде – 10, другим родственникам и лицам – еще 23, а своему компаньону Альберту – пергамент с принадлежностями для письма (I, № 193). Писарь Герд ван Ольденборг оставил подробную запись относительно распределения 160 марок и разных вещей, большая часть из последних – предметы его профессии: 100 пергаментов лучшей телячьей кожи (I, № 278).

В завещаниях встречаются данные и о лицах других городских профессий: аптекарях, музыкантах. Первые упоминаются весьма часто – и как завещатели и как душеприказчики (II № 673, I, № 242). Аптекарь Хинрик по воле Годекина ван Ревеле получает как провизор серебряные пояса, оружие, домашнюю утварь (I, № 242). Более того, его дети получают 20 марок, служанка – 5. Такую щедрость можно объяснить либо особым расположением завещателя к душеприказчику, либо профессиональной деятельностью аптекаря.

Бюргерские завещания содержат интересные сведения о религиозности любекцев, об отношении их к церкви, что наглядно проявилось в практике так называемых посмертных дарений. Остановимся на той части завещаний, которая делалась с душеспасительными целями в пользу церкви. Размеры дарений колеблются от нескольких пфеннингов до нескольких сотен марок – в зависимости от экономического и социального статуса, глубины благочестия. Лодевик Тусшенбеке в 1344 г. завещал любекскому собору, церквам св. Петра, св.Якова и св. Эгидия по 8 шиллингов, на строительство церкви св. Марии – 1 марку, братьям-проповедникам – столько же (I, № 227). Марквард Лангезиде в 1358 г. определил церковным учреждениям Любека, Ринги, Дорпата и других городов около 500 марок (II, № 659).

Больше всего передач в пользу местных приходских церквей, собора с его строительными кассами, расходами на алтари, частными капеллами, вечными мессами, духовниками; затем идут капеллы св. Клеменса, св. Иоганна, св. Гертруды, монастыри: два мужских – св. Катарины и св. Марии Магдалины и два женских – св. Иоанна и св. Анны.

Пожертвования от не очень состоятельных лиц шли в «натуральной форме»: «Мариенкирхе» – лучшее голубое верхнее платье, церкви св. Петра – лучшее голубое нижнее платье» (I, № 224); «миноритам два дрёмта овсяного солода, на строительство церкви один дрёмт овса, конвенту братьев проповедников десять шеффелей ячменного солода» (I, № 221).

Если завещатель хотел быть похороненным на территории той или другой церкви, то он отписывал за это немалые деньги: например, 10 марок миноритам (I, № 231) или эту же сумму церкви св. Эгидия (I, № 254). Не меньшего стоили службы во спасение души: ежегодное поминание в день смерти завещателя обходилось в 1-3 марки, ежедневное упоминание в мессе в течение года – в 10 марок, вечная месса – в 50-300 марок (I, №№ 257, 380, 384, II, № 659).

Богоугодным делом считалось паломничество к далеким святым местам, причем нередко его совершал на сам завещатель, а нанятый паломник. Например, Лодевик Тусшенбеке, будучи больным, распорядился, чтобы один пилигрим был послан поклониться мощам св. Якова в Кампостелла, другой – в Рим, третий – в случае смерти заболевшего в Аахен (I, № 227). Такие случаи не единичны (см.: I, № 247, 244, 221, 282).

Все это показывает, что завещания горожан служили для церкви значительным источником доходов. Исследовательница правящей элиты Лондона Л.Н. Чернова такую же картину наблюдала в завещаниях лондонских олдерменов¹ и объясняет многочисленные пожертвования в пользу церкви не только религиозностью средневековых горожан, их заботой о спасении души. но и особыми взаимоотношениями между средневековым горожанином и приходской церковью, так как приходская церковь была не только домом бога, но и социальным институтом со многими функциями¹. Здесь проходили собрания, совершались сделки и т. д. «В связи с чем понятно стремление купцов по мере возможностей и желания обеспечить функционирование приходской церкви и после своего ухода в мир иной»².

Завещания содержат много данных, позволяющих судить о материальном окружении, образе жизни, быте любекцев XIV в. Мы узнаем, как они были одеты, какие цвета любили, какая мебель стояла в их домах, какой они пользовались посудой, какие украшения носили женщины, что давали девушкам в качестве приданного и т. д.

Наиболее часто завещаемыми, а значит, имеющими ценность вещами являлась постель (перина. одеяла, подушки), сундуки «со всем содержимым», посуда (ложки, чашки, блюдца, котлы), одежда, мебель, украшения. больше всего сведений о женском «гардеробе», основу которого составляли разнообразные юбки; распространенные цвета одежды – коричневый, красный. голубой, зеленый. Украшалась одежда женщин большим числом пряжек, застежек.

Интересно завещание любекского писаря Герда ван Ольденбурга от 1349 г., большую часть которого занимает описание приданного его дочери: сундук «со всем содержимым, именно 14 новыми подушками, из них 8 украшены вышивкой из льна, 2 – из шерсти. 2 – из шелка, 2 с изображением животных; дальше – 2 почти новых покрывала на постель, 2 новых пары льняных полотенец, новое мохнатое полотенце, пара маленьких льняных полотенец, беленая столовая скатерть, полотенце для рук, украшенное изображением животных; большая кровать без подставки, лучшая головная перина, новый ларь, новая дубовая кровать, 11 эллен зеленого сукна, хранящегося в сундуке, на верхнее и нижнее платья; 20 пар маленьких застежек, используемых пока самим Гердом, 2 куска распоротого меха, какие жена сберегла отмоли, а также 20 пар маленьких застежек, какие носит сама дочь, вместе с застежками на ее верхнем платье и одна большая пряжка». Все перечисленное по подсчетам родителя стоит 25 марок, к которым он добавляет 45 деньгами (I, № 278).

Из завещания священника Германа Хозе от 8 сентября 1350 г. можно составить представление о библиотеке духовных лиц: братьям-проповедникам оставляется Библия в двух томах, школьный учебник истории, трехтомная глоссированная Псалтырь, глосса Николая де Лира с текстом Евангелий, сборник проповедей, книга «Песни песней», «Размышлении» Бернхарда, некий трактат «О добродетели», сочинение Августина «О духе и душе» и пр. Хозяин трогательно заботится о будущей сохранности книг: переплетенные книги должны быть отданы не прежде, чем с ними свяжут непереплетенные, в случае продажи какой-либо из книг, провизоры должны объявить о нарушении воли завещателя, отобрать библиотеку, передать ее городскому совету, который «по собственному усмотрению пусть употребит ее на пользу городу» (I, № 395). Названа стоимость некоторых книг: «Страсти Христовы» - 10 марок, молитвенник – 15. Ясно, что книги были большой ценностью – и духовной, и материальной.

Таким образом, в Любеке во второй половине XIV в. росли власть и богатство не только патрициата, но также экономическая сила и политическое самосознание средних слоев. Но принадлежащие к этим слоям средние купцы, мелкие торговцы, цеховые ремесленники оставались отстраненными от реального участия в решении важнейших внутри- и внешнеполитических дел города. Этим состоянием они тем меньше удовлетворялись, чем больше успехов достигал город, не в последнюю очередь благодаря их военному и финансовому вкладу. Т.е. к середине XIV в. в Любеке сформировался социально-экономический облик всех слоев городского населения и определились отношения между ними.