Литературные произведения городского сословия

Помимо рыцарской придворной литературы, витающей в призрачном царстве куртуазности, в демократической городской среде возникла целая россыпь лите­ратурных произведений самых разных жанров, написанных народным, просто­речным языком, тяготеющих к реальной повседневной жизни. Наиболее попу­лярным жанром городской литературы был жанр реалистической стихотворной новеллы, называемый во Франции фаблио, а в Германии шванк. В них действуют новые литературные герои - горожане и крестьяне, с их сметливостью и здравым смыслом. Они не борются ни с великанами, ни с чудовищами - они борются с житейскими невзгодами, сохраняя при этом здоровый оптимизм. Все ситуации носят комический либо авантюрный характер, но никогда не выходят за пределы реалистического бытового изображения. Они позволяют заглянуть и в покои бо­гатого купца, и в лавки торговцев, и в мастерскую ремесленника, и в огород кре­стьянина, где растет капуста.

Так, например, в фаблио «О Буренке, поповской коровке» крестьянин, про­слушавший проповедь о том, что Бог наградит вдвойне за принесенные ему дары, отводит к попу единственную корову, которая, впрочем, ему не очень-то и нужна, поскольку молока не дает. Святой отец, обрадованный поживой, велит слуге при­вязать эту корову к своей, дабы приучить ее к новому пастбищу и хлеву. Но корова не только сама возвращается к хозяину, но и приводит к виллану поповскую:

Виллан глядит, глазам не веря. Господь вдвойне нас наградил:

-Жена! Смотри-ка! - молвит он, С Белянкой к нам пришла Буренка,

Обрадован и удивлен То бишь, вторая коровенка!

Ведь поп наш правду говорил - Чай, тесен будет хлевушек...

Излюбленным сюжетным материалом рассказчиков являлись супружеские из­мены, женские уловки и вранье, измывательства над недалекими мужьями, о дружной взаимной поддержке женщин во всякого рода любовных авантюрах.

Фаблио несколько примитивны и лубочны, их реализм сильно ограничен воз­можностями средневекового развития, комизм грубоват, но не случайно их пле­бейский задор и непринужденность повествовательного тона получили дальней­шее развитие в новеллах Возрождения.

Подъем городской культуры XII-XIII вв. обусловил развитие «животного» эпоса, в основе которого лежали народные сказки о животных и греко-римская басенная традиция. Наиболее известным эпическим циклом является француз­ский «Роман о лисе», где в иносказательной форме изображается жизнь средневе­ковой Европы. Основная тема романа - успешная борьба лиса Ренара, олицетво­ряющего находчивость, ловкость и лукавство, с тупым, кровожадным волком:

Вы, сударь, слышали не раз Рассказ веселый про войну,

От нас, сказителей, рассказ, Что продолжалась сотни лет

Как похищал Парис Елену, (Конца ей и доселе нет).

Но был наказан за измену. Ренар и волк ее вели,

Вы часто слышали от нас И примирить их не могли

Печальный, трогательный сказ Другие звери. Лис прослыл

О славном рыцаре Тристане Отменным плутом. Да и был

И о его смертельной ране. Он вправду хитрым, что скрывать,

Сегодня я для вас начну И волка он одолевать

Привык не силой, а умом...

В многочисленных эпизодах, имеющих место то в королевском дворце, то в монастыре, то в рыцарском замке, лис Ренар, выражающий интересы подни­мающегося третьего сословия, торжествует над крупными хищниками, олицетво­ряющими феодально-клерикальные круги. Но когда Ренар сам превращается в хищника и посягает на жизнь «меньшой братии» (синиц, кур, зайцев), удача его покидает. Лежащая в основе этого демократического по сути романа народная мудрость осуждает алчность, кровожадность и несправедливость, какими бы ли­чинами они ни прикрывались.

«Роман о лисе» имел огромный успех, вызвал ряд подражаний (так, в Герма­нии возник немецкий вариант - поэма «Рейнеке-лис»), и недаром видный клирик Бернар Клервоский жаловался на то, что монахи читают побасенки о Ренаре охотнее, чем Библию.

Любопытным явлением и типичным для средневековой «народной» литерату­ры представляется нравоучительный «пример-проповедь» (exempla), сопровож­дающийся обычно толкованием - «моралью», где разъяснялся скрытый подтекст проповеди. Это был предельно короткий рассказ с минимальным числом дейст­вующих лиц, но он нес колоссальную смысловую нагрузку. Такие «примеры-проповеди» важны потому, что именно они стали непосредственным образцом определенного типа мышления, той духовной почвой, на которой произрастали высшие достижения средневековой культуры. Проповедник излагал в них досто­верные события, правду, какой он ее воспринимал. Так же воспринимала ее и па­ства, поскольку для людей того времени самые фантастические персонажи и си­туации принимались как неотъемлемая составная их повседневной жизни.

Непременно в основе фабулы лежало недавнее происшествие, свидетелем ко­торого был либо сам повествователь, либо лица, к которым можно было обра­титься. Естественно, что в среде необразованных прихожан, живущих в условиях устной культуры, ссылка на живого свидетеля представляла особую ценность.

Популярность «примеров-проповедей» была столь велика, что художники, резчики, скульпторы, иллюминаторы1 книг, мастера витражей использовали их сюжеты, персонажей в своих произведениях: в «примерах» фигурирует нечистая сила, представляемая несказанно страшной, но не лишенной комизма, и в скульп­турном церковном декоре то и дело встречаются гротескные фигуры чертей. Не­которые скульптурные сценки являются непосредственной иллюстрацией текстов «примеров»: осуждение проповедником кумушек, болтающих в церкви во время богослужения, - их, разумеется, подстрекает и подстерегает дьявол, - вдохновля­ли мастеров изобразительного искусства на создание соответствующих групп на капителях. Но дело не сводилось к простому заимствованию мотивов, сходство их обусловливалось общим для писателей и художников образом мыслей, общи­ми духовными установками и умственными навыками. И те и другие принадле­жали к одной социальной среде и культивировали бытовавший в ней фольклор. Если скульптурные изображения в соборе называли «Библией для неграмотных» или «Библией в камне», то «примеры» с полным основанием именовали «Библией повседневной жизни» или «Библией расхожей культуры».

Говоря о литературе средних веков, следует выделить поэзию бродячих школяров-вагантов, встречаемых в Германии, Франции, Англии, Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов, так же как и многих литературных жанров, о которых шла речь выше, связан с подъемом городов и ростом числа школ и университе­тов. Ваганты сочиняли свои песни на латыни. В средние века латинский язык был не только языком католической церкви, но также языком науки и образованно­сти. Занятия в университетах, монастырских и городских школах велись на ла­тинском языке. Это давало возможность школярам, бродя из одной страны в другую, перебираться из одного университета в другой. Встречались среди вагантов также представители низшего духовенства. Поднимая вагантов над массой «профанов», латинский язык приобщал их к духовной элите средневековья.

В то же время на социальной иерархической лестнице они занимали самые низшие ступени, что сближало их с демократическими слоями и получило отра­жение в их поэзии. Они резко сатирически отзывались о церковниках, называя их волками в овечьей шкуре, сравнивали церковь с продажной блудницей, папский Рим - с грязным рынком:

Возглавлять вселенную призван Рим, но скверны

Полон он, и скверною все полно безмерной.

Ибо заразительно веянье порока,

И от почвы гнилостной быть не может прока...

Рим и всех и каждого грабит безобразно;

Пресвятая курия - это рынок грязный!

Там права сенаторов продают открыто,

Там всего добьешься ты при мошне набитой...

Алчность желчная царит в Риме, как и в мире:

Не о мире мыслит клир, а о жирном пире.

Не алтарь в чести, а ларь там, где ждут подарка

И серебряную чтят марку вместо Марка...

К папе ты направился? Ну, так знай заране:

Ты ни с чем воротишься, если пусты длани.

Кто пред ним с даянием появился малым,

Взором удостоен он будет очень вялым.

Не случайно папу ведь именуют папой:

Папствуя, он хапствует цапствующей лапой.

Он со всяким хочет быть в пае, в пае, в пае:

Помни это всякий раз, к папе подступая...

Эти резкие выпады против князей церкви, если и не делали вагантов воинст­вующими еретиками, все же свидетельствовали об их вольнодумстве. Но излюб­ленными темами их поэзии были пирушки, легкий флирт, иронические сетования на свою тяжкую долю:

Во французской стороне, На чужой планете, Предстоит учиться мне в университете. До чего тоскую я - не сказать словами... Плачьте ж, милые друзья, Горькими слезами! На прощание пожмем Мы друг другу руки, И покинет отчий дом Мученик науки. Вот стою, держу весло - Через миг отчалю. Сердце бедное свело Скорбью и печалью. Тихо плещется вода, Голубая лента… Вспоминайте иногда Вашего студента. Много зим и много лет Прожили мы вместе, Сохранив святой обет Верности и чести. Слёзы брызнули из глаз… Как слезам не литься? Стану я за всех за вас Господу молиться, Чтобы милостивый Бог Силой своей власти Вас лелеял и берёг От любой напасти; Как своих детей отец Нежит и голубит, Как пастух своих овец Стережёт и любит.

Ну, так будьте же всегда Живы и здоровы! Верю, день придёт, когда Свидимся мы снова. Всех вас вместе соберу, Если на чужбине Я случайно не помру От своей латыни. Если не сведут с ума Римляне и греки, Сочинившие тома Для библиотеки. Если те профессора, Что студентов учат, Горемыку школяра Насмерть не замучат. Если насмерть не упьюсь На хмельной пирушке, Обязательно вернусь К вам, друзья, подружки! Вот и всё! Прости - прощай, Разлюбезный швабский край! Захотел твой житель Увидать науки свет!.. Здравствуй, университет, Мудрости обитель! Здравствуй, разума чертог! Пусть вступлю на твой порог С видом удручённым, Но пройдёт ученья срок, - Стану сам учёным. Мыслью сделаюсь крылат В гордых этих стенах, Чтоб открыть заветный клад Знаний драгоценных.

Озорство вагантов, их богохульства и чувственный натурализм были в некото­ром отношении здоровой реакцией на аскезу средневековья. Такой же антиаскети­ческой реакцией было и карнавальное веселье, являвшееся для народа отдушиной в жизни, полной бесконечных ограничений. Карнавальные шествия сложились как продолжение театрализованных представлений, которые разыгрывались в лицах в церквах во время рождественского богослужения. Из церкви они выплескивались на улицу, принимая характер импровизированных выступлений, героями которых были Адам и Ева, Навуходоносор', ветхозаветные пророки, Богоматерь, Теофил. Со временем с театральных подмостков, которые устанавливались прямо на со­борной паперти и на площадях, стали разыгрывать сценки из повседневной жизни, рассказывающие о семейных отношениях, о плутнях в суде, о проделках попов.

Народная смеховая культура с ее грубой скабрезностью и шутовством преоб­разилась в сатиру и породила наиболее устойчивый жанр эпохи - фарс. При этом грубый комизм с присущим ему надругательством и издевательством - испытан­ное оружие фарса - обусловил такие структурные особенности жанра, как коми­ческое преувеличение и буффонные сцены. Наиболее популярным был фарс «Господин Пьер Пателен», обличавший судейских, а выведенная в нем фигура пройдохи-крючкотвора Пателена, который говорит о себе:

«Я самый хитрый бедокур,

Пройдоха, ярмарочный плут,

Что обманул бы Страшный суд,

Я над сутягами сутяга...» -

приобрела столь большую популярность, что вызвала создание ряда фарсов, изо­бражающих другие проделки того же героя, имя которого стало нарицательным. Последним представителем поэзии городского сословия, разрушившим царст­во аристократической куртуазии и с беспощадным реализмом, показавшим шум­ный мир городской жизни с ее плебейским задором, мрачными углами и разгу­лом кабака, был Франсуа Монкорбье, по прозвищу Вийон.

Его стихотворения - это крик человека, истерзанного превратностями судьбы и всевозможными злоключениями:

Да внидет в рай его душа!

Он столько горя перенес,

Голее камня-голыша,

Не накопил он ни гроша

И умер, как бездомный пес...

Да внидет в рай его душа!

Порой на Господа греша,

Взывал он: «Где же ты, Христос?»

Пинки под зад, тычки под нос

Всю жизнь, а счастья - ни шиша!

Да внидет в рай его душа!

Вийон часто говорил о власти смерти, о быстротечности всего земного, о бренности человека, однако он менее всего был аскетом и праведником. Его при­влекали все соблазны греховного мира: женская любовь, сытная пища, пьяня­щее вино, о чем он с присущим ему гротескным сарказмом писал в своих стихах и балладах.

В его творчестве очень сильным является наследие народной смеховой куль­туры, этого демократического компонента поздней готики. Но именно глубокий лиризм Вийона обеспечил ему роль предшественника поэтов эпохи Возрождения.

***

Итак, подведем некоторые итоги. Средние века стали временем зарождения об­щеевропейского архитектурного стиля - сначала романского, затем готического.

Культура средних веков представляет собой сложное и многостороннее соче­тание церковной и простонародной культуры. В силу этого содержание произве­дений искусства той эпохи отличается значительным разнообразием и охватыва­ет широкий круг образов и идей.

Впервые в истории искусство формировалось и развивалось в рамках единого для всех народов Европы христианского мировоззрения. И в связи с этим одной из главных особенностей средневекового искусства является его глубокий мисти­ческий, религиозный характер. Религиозное мышление обусловило появление сложной символики художественных образов. Каждая архитектурная деталь храма, свет, цвет несет определенную смысловую нагрузку, определенную сту­пень небесной иерархии.

Свойственное средневековому мышлению стремление обнаружить «соответ­ствие» видимых материальных форм духовным идеям нашло отражение в гран­диозных христианских готических храмах, олицетворяющих собою «модель ми­ра». Согласно представлениям средневековых схоластов, всем формам, имеющим конструктивное, вполне земное происхождение, придавалось символическое зна­чение. Формы архитектуры выражали христианскую идею духовности, устремле­ния к Богу и со временем были настолько усовершенствованы, что перестали про­изводить впечатление тяжелой каменной массы.

Интерес к внутреннему миру человека, противопоставление духовного начала телесному, его приоритет исказили восприимчивость к красоте реальных форм и разрушили характерное для античной культуры представление о телесной гармо­нии. Именно религиозный аскетизм обусловил создание идеала, во всем противоположного античному: все материальное теперь считалось греховным и недос­тойным изображения, образы приобрели крайне деформированную, экзальтиро­ванную форму,

В средние века возникла лирическая поэзия и музыка, стали культивироваться идеалы духовной любви. Получило развитие светское куртуазное искусство, от­ражающее понятие рыцарской доблести, чести, уважение к женщине. Появились новые жанры литературы.

В целом средневековое искусство с его пониманием красоты как высшего Бо­жественного блага, распространяющегося на весь материальный мир с его греха­ми, заблуждениями и несовершенством, явилось той почвой, на которой выросло искусство Возрождения.

Емохонова Л.Е. Мировая художественная культура [текст] / Л.Е. Емохонова - Москва, 1999.