Баллады В.А.Жуковского

Разрушение элегии (В.Г.Тепляков, П.А.Вяземский).

Своеобразие Вяземского среди поэтов, окружавших Пушкина, заключалось в том, что он, по собственному выражению, стремился создать «поэзию мысли». Однако в лирике Вяземского мы не найдем философских раздумий позднего Е. А. Баратынского или Ф. И. Тютче­ва. «Мысль» Вяземского — это прежде всего рпниячкняя рппитыцр-ская мысль. Для нее поэт ищет необходимую фор_мХ-5-метяфизичееко-го», по словам Пушкина, языка. «^оэ:гу~~должно искать иногда вдохноТзёнияТГгазетах»,— писал Вяземский. Затрагивая «газетные» темы, поэт создает новый жанр стихотворного фельетона («Коляска», «Зимние карикатуры», «Станция», 1825—1828), вводит в стихи га-зетно-бытовую речь:

Хозяйство, урожай, плоды земных работ, В народном бюджете вы светлые итоги. Вы капитал земли стремите в оборот, Но жаль, что портите вы зимние дороги.

Это было выражением общего стремления Вяземского порвать с ус­ловно-поэтическим стилем элегического романтизма и найти нацио­нально-конкретные формы художественного выражения. Здесь сбли­жались пути Вяземского и Пушкина, нашедшего в «Первом снеге» (1819) выразительный эпиграф для «Евгения Онегина» («И жить торопится и чувствовать спешит»). Но в романе Пушкин противопо­ставил «низкую природу» своего зимнего пейзажа картинам Вязем­ского и их «роскошному слогу». И в художественном методе сближе­ние поэтов было неполным и недолгим. Недолго сохранял Вяземский связь и с другими передовыми деятелями русской литературы.

Романтики традиционно интересовались народной культурой и её нац. своеобразием. Среди баллад различались французская народная баллада с особой строфикой и системой рифмовки, английские, шотландские и немецкие народные исторические песни. В русском фольклоре к балладам ближе всего исторические песни, лишённые, однако, фантастического элемента. Европейская баллада обычно содержит предание, легенду, исключительное, страшное событие, к которому персонажи выражают свое эмоциональное отношение. Баллада была жанром, словно бы специально приготовленный романтикам национальной поэзией. Своими обработками народной романтики создали литературную балладу с обязательным фантастическим или мифологическим сюжетом, подчеркнув господство высших сил или Рока.

У Жуковского встречаются три типа баллад – «Русские» («Людмила», «Светлана»), «античные» (Ахилл, Кассандра, Жалобы Цереры) и «Средневековые» (Рыцарь Роллон, Замок Смальгольм, или Иванов вечер и пр.) Все названия баллад условны и связаны с тем, какою сюжет будет развиваться. Подзаголовок «Русская», например, подчёркивал переделку средневековой баллады в национальном духе. В них Жуковский воскрешает мотив народных исторических и лирических песен, например, когда девушка ждёт милого с войны. Историческое место и время таких баллад условно, события, произошедшие в средневековье, могут быть отнесены к античности и наоборот. Действие – вне истории и вне конкретного пространства. Человек поставлен лицом к лицу с Вечностью, со всей Судьбой. В большинстве баллад Жуковского герой, героиня или оба персонажа недовольны Судьбой и вступают с ней в спор. Человек отвергает судьбу, а она, в свою очередь, становясь более свирепой, настигает его в ещё более страшном образе.

Так, в балладе «Людмила», рассказывается о девушке, отчаявшейся в его возвращении, уверившись в смерти его, она укоряет самого Бога в том, что он не выполнил своего обещания, сто ей дан приговор судьбы, лишивший её счастья. Раздаётся ропот на Бога, На Провидение. А ропот этот – непростительный грех, явное богоборчество. Даже мать укоряет Людмилу, та же сопоставляет свои беды с адом и раем – слишком высокими понятиями, отчаяние сместило у Людмилы все ценности мироустройства. Как результат – её настигает Рок, в лице всадника, увозящего её на кладбище. Божий Суд всегда торжествует.

Возьмём другую балладу этого цикла – «Светлана». Здесь за основу взят аналогичный сюжет Бюргера, фабула повторяет «Людмилу», но события принимают иной ход. Итак, Светлана – девушка на выданье, прощается с девичеством, и все её помыслы направлены на жениха. Он одновременно пугает и томит её невинный ум. Дале, Мы видим дорогу, символизирующую жизненный путь Светланы, от счастливого соединения с женихом, до её гибели. Движение осуществляется от Божьего Храма до избушки, бег конец, вьюга, метель, сумерки. ворон – всё это призвано показать настроение и Светланы, и Провидения. Степь, покрытая снегом, и вовсе символизирует саван. И не зря – ведь жених Светланы – покойник. Светлана во власти ночи. Душа Светланы становиться полем борьбы Добра и Зла, внутренние мотивы становятся преобладающими. Светлана поступает не так как Людмила, она не ропщет на Провидение, напротив, со смирением, опасаясь, но всё-таки не теряя веры, молит о счастье. Стоило Людмиле усомниться в Боге, как бесовские силы овладевают её судьбой, Светлане же они не страшны. В награду за неотступную веру Бог спасает её. Её ждёт встреча с живым, настоящим женихом, а не с его обманным призраком. Наступает утро, природа празднует победу. Эволюция налицо.

В античных балладах Жуковский романтизирует мифологию. Поэт переосмысливает античность, как переход от дикости и варварства к цивилизованному обществу. Античный человек верил, что Боги научили его засевать землю, пользоваться огнём, орудиями труда. Они соединили людей в общества, внушили им гражданские права. Жуковского интересует не столько сам экзотический антураж, как Дух Древнего мира. В поле зрения поэта в таких балладах, как «Ахилл», «Ивиковы журавли», «Жалобы Цереры», «Элевзинский праздник» - лежит глубоко и оригинально понятое миросозерцание античного героя. Вот празднуют победу греки, овладевшие Троей. Их первые слова – в память погибших, но от скорби они легко переходят к делам и помыслам сегодняшним, к пирам и веселью. Всё во власти Рока. Принимая свой жребий, античный человек в балладах поэта вовсе не слепо покоряется року, а сам делает свой выбор, как, например, Ахилл, заранее знавший о своей гибели.

Столь же богатый и разнообразный мир открыть Ж. в средневековых («рыцарских») балладах, воскресивших фантастические сюжеты о запретной или «вечной» любви, о тайных преступлениях, о коварстве и жестокости. Воскрешая средневековые баллады, с их религиозной и мистической окраской, Ж. освещает их светом гуманности. Так, любовь сиюминутна или невозможно на земли, зато всегда возможна на небе. Такова воля провидения. Любовь сильнее моральных норм, но рок сильнее охваченного страстью человека. Например, «Эолова Арфа».

Баллада Ж. представляла собой замкнутую жанровую стрктуру с подвижной фабулой и тяготела к философскому осмыслению сюжетов. Человек в балладе чувствовал над собой власть высших сил, однако, выбро, по какому пути идти всегда оставался за ним.

Помимо лирики и баллад, Жуковский занимался переводной деятельностью. Среди его произведений отрывки из «Махабхараты», «Одиссея» Гомера, «Ундина» де ла мотт Фуке, оригинальные сказки «Об Иване-царевиче и Сером волке», «Сказка о Берендее», «Сказка о спящей царевне».

В. А. Жуковский, первый русский романтик, сыграл выдающуюся роль в формировании романтического направления русской литерату­ры. Вместе с другими прогрессивными литературными деятелями начала XIX в. он способствовал подготовке переворота в русской литературе, произведенного А. С. Пушкиным. Но, будучи учителем Пушкина, он не пошел вместе с Пушкиным по пути революционного романтизма и реализма и потому оказался в числе тех, кто стал отста­вать от развития жизни и литературы.

В. А. Жуковский писал лирические стихотворения на всем протя­жении своего творческого пути. Но он не случайно получил прозвище «балладника». Популярность Жуковскому принесли прежде всего баллады. С этим жанром ассоциировалось представление о начале русского романтизма. Баллада появилась в русской литературе до Жуковского («Раиса» Н. М. Карамзина, «Громвал» Г. П. Каменева). Но ранние русские баллады прошли незамеченными, потому что в них не было еще романтизма, одушевившего баллады Жуков­ского.

В 1808 г. в «Вестнике Европы» была напечатана первая баллада Жуковского — «Людмила» с подзаголовком «Русская баллада» и с примечанием: «Подражание Бюргеровой Леноре». Бюргер, отвечая возрастающему интересу к народной поэзии, использовал в своей балладе немецкие народные предания. Жуковский пытается создать русскую балладу. Он изменяет имя героини, переносит действие на Русь, придает обстановке некоторые исторические черты (рать сла­вян, дружина, Литва и Нарва как места, с которыми связаны военные действия), иногда вводит народнопоэтические выражения (борзый конь, ветер буйный). Но не в этом было значение «Людмилы». В бал­ладе Жуковского перед русским читателем в живых образах и карти­нах, в увлекательном сюжете раскрылся неведомый ранее романтиче­ский мир. В «Людмиле» затрагивается тема любви и смерти. Героиня

не верит в вечную силу любви и желает смерти, но не в надежде на «сладкий час — соединенье», а в полной безнадежности:

Милый друг, всему конец; Что прошло — невозвратимо; Небо к нам неумолимо...

Мать Людмилы предостерегает героиню от греховного ропота на провидение. О том же говорит и Жуковский: «Смертных ропот безрас­суден». Однако романтический смысл баллады не сводится к религи­озно-моральной идее. Людмила пожелала смерти и получила ее. Но неверие в загробную встречу с любимым привело героиню к тому, что они соединяются не в вечной жизни, а в вечной смерти, в холодном гробу. Героиня баллады изменила романтическому миропониманию, романтическому идеалу. «Верь тому, что сердце скажет»,— призывал Жуковский. «Сердце верить отказалось!» — в отчаянии призналась Людмила. Это и привело ее к гибели.

Романтизм этой баллады, по словам В. Г. Белинского, заключа­ется не только в ее содержании, но и в «фантастическом колорите красок, которыми оживлена местами эта детски простодушная ле­генда». Критик называет «откровением тайны романтизма» описание ночной скачки Людмилы с ее мертвым женихом (VII, 169).

Но Жуковский, видимо, не был удовлетворен своим произведени­ем '. В 1813 г. в «Вестнике Европы» он напечатал новую балладу на тот же сюжет — «Светлана». Она стала еще более популярной, чем «Людмила», и Жуковского нередко именовали «певцом Светланы». Эту балладу и имя героини вспоминал А. С. Пушкин, описывая сон Татьяны. Критик-декабрист В. К. Кюхельбекер одобрил «Гветляну»,^ найдя в ней некоторые черты народности. Они, действительно, прису-щиновой балладе. Весь сюжет трактован в рамках бытовой сцены Тадания девушек «в крещенский вечерок», ЧТО дало поэту возмож­ность воспроизвести черты русского национального быта, народных обычаев. Жуковский стремится передать и некоторые особенности бытовой речи:

Что, подруженька, с тобой?

Вымолви словечко; Слушай песни круговой;

Вынь себе колечко,

— обращаются девушки к Светлане. Перенесение действия в условия повседневного быта заставило автора отказаться от фантастики и мотивировать сверхъестественный ход событий сном героини. Угро­жающее Светлане соединение с мертвым женихом оказывается мрачным сновидением, и, проснувшись, она возвращается в обычную обстановку, а действие приходит к благополучной развязке: появля­ется живой и по-прежнему любящий жених. Посвятив балладу А. А. Воейковой (урожденной Протасовой), Жуковский обращается

к ней, называя ее «моей Светланой», с разъяснением идеи произведе­ния. Светлана в отличие от Людмилы не возроптала на провидение и поэтому обрела счастье. Но и в этой балладе идейный смысл не сводится к такой прописной морали. Жуковский верит в вечность любви и счастья, условием чего является верность до гроба и за гро­бом. Любовь торжествует над смертью — вот романтическая идея баллады.

В «Светлане» намечался иной по сравнению с «Людмилой» путь Жуковского. Поэт в сущности отказывался от балладной фантастики, от таинственного и ужасного, не боясь ввести в балладу даже эле­менты шутки, хотя это противоречило жанровой традиции. Вместе с тем Жуковский придавал произведению национальную окраску, соблюдая одно из требований романтизма. Но в последующих своих балладах по этому пути он не пошел. Эту задачу, как мы увидим дальше, поставил перед собой П. А. Катенин, полемически высту­пивший против баллад Жуковского.

В годы, разделяющие написание «Людмилы» и «Светланы», Жуковский опубликовал еще две баллады. Одна из них — «Кассан­дра» (1809) —начинает цикл переводов Жуковского из Шиллера. Другая — «Громобой» (1811) — вместе с позднее написанной баллам дой «Вадим» вошла в состав баллады «Двенадцать спящих дев» (1817). Здесь использован сюжет прозаического романа немецкого писателя-предромантика Шписа «Двенадцать спящих девушек, исто­рия о привидениях».

Назвав «Громобоя», как и «Людмилу», русской балладой, Жуков­ский переносит действие в Древнюю Русь, на берега Днепра. Но ни имя героя, ни его характер, ни обстановка действия, ни самый сюжет не приобрели у Жуковского сколько-нибудь заметного русского коло­рита. «Громобой» ближе к традиционному жанру романтической баллады, чем «Светлана». В истории человека, продавшего дьяволу не только свою душу, но и души своих двенадцати дочерей, доминиру­ет фантастическое, ужасное, потустороннее. Развязки в «Громобое» нет: дальнейшая судьба героя и двенадцати дев излагается в «Вади­ме».

Общественные мотивы звучат и в оригинальной балладе «Эолова арфа» (1815) —одном из самых значительных произведений раннего] русского романтизма. Жуковский ставит вопрос о духовной близости1 людей при их социальном неравенстве. Бедный певец Арминий, полю­бивший царскую дочь Минвану, понимает, что ему доступна только; «минутная сладость веселого вместе», только тайная радость, скры­тая от взоров людей.

Проглянет денница — Блаженству конец; Опять ты царица, Опять к ничтожный и бедный певец,

— говорит он Минване. На это царская дочь отвечает:

Лишь царским убором Г

Я буду с толпой; А мыслию, взором И сердцем, и жизнью, о милый, с тобой.

/ Духовная близость торжествует над социальным неравенством. г1о это возможно только в мире романтической мечты, которая рано •или поздно должна столкнуться с миром реальной действительности-Любовь бедного певца к царской дочери перестала быть тайной, и преступник был наказан изгнанием. Однако победа социальной несправедливости над справедливостью моральной была временной. В мире, недоступном человеческой злобе и предрассудкам, любящие соединились:

Когда от потоков, холмов и полей

Восходят туманы,

И светит, как в дыме, луна без лучей —

Две видятся тени:

Слиявшись летят

К знакомой им сени... И дуб шевелится, и струны звучат.

«Эолова арфа», писал В. Г. Белинский,— «прекрасное и поэтическое произведение, где сосредоточен весь смысл, вся благоухающая пре­лесть романтики Жуковского» (VII, 171). Напечатанное в 1815 г., в период общественного подъема, это произведение знаменует собой вершину романтической поэзии Жуковского. Идея баллады — торже­ство любви над-сословной разобщенностью, превосходство морально­го равенства над социальным неравенством. Но и в «Эоловой арфе» разрешения противоречий поэт ищет не здесь, на земле, а там, в по­смертной жизни.