Возникновение элегической картины мира (Ан.И.Тургенев, В.А.Жуковский)

Память и памятник в поэзии пушкинской поры.

В. А. Жуковский, первый русский романтик, сыграл выдающуюся роль в формировании романтического направления русской литерату­ры. Вместе с другими прогрессивными литературными деятелями начала XIX в. он способствовал подготовке переворота в русской литературе, произведенного А. С. Пушкиным. Но, будучи учителем Пушкина, он не пошел вместе с Пушкиным по пути революционного романтизма и реализма и потому оказался в числе тех, кто стал отста­вать от развития жизни и литературы.

В первый период своего творчества Жуковский выступает как поэт-сентименталист, отдававший, впро­чем, неизбежную дань и классицизму.

Типичным для сентиментализма было уже первое, напечатанное в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» стихотворение Жуковского «Майское утро» (1797), в котором поэт приходит к мысли о том, что жизнь — «бездна слез и страданий» и что счастье ждет человека в могиле. В том же духе написаны и ранние прозаиче­ские размышления Жуковского: «Мысли при гробнице» (1797), «Мысли на кладбище»'(1800). Влияние Юнга и Грея здесь очень, заметно.

Так подошел начинающий поэт к переводу наиболее популярного произведения Грея «Элегия, написанная на сельском кладбище». Стихотворение Жуковского появилось в конце 1802 г. под заглавием «Сельское кладбище». Элегия начинается характерным для эпохи «чувствительности» пейзажем: туманный сумрак, луна, темные сосны и вязы, дикая сова, таящаяся под древним сводом башни, тишина, изредка нарушаемая жужжанием вечернего жука или унылым зво­ном рогов. Такое введение помогало читателю глубже почувствовать настроение поэта, овладевшее им на кладбище. Поэт пришел на сельское кладбище, где покоятся «праотцы села», простые люди. Его раздумья поэтому принимают социальную окраску. Равенство всех перед лицом смерти, скромный, но полезный труд почивших поселян, условия жизни, лишившие их возможности проявить прекрасные качества сердца и ума или свершить высокий гражданский подвиг,— вот предмет размышлений поэта на сельском кладбище. В конце I элегии возникает образ сентиментального поэта, друга почивших, который уныло, задумчиво, молчаливо наблюдает за тихой зарей и, склонив голову, уходит в дубраву лить слезы. Скоро и он нашел в могиле «приют от всех земных тревог». Перевод Жуковского произвел большое впечатление на читателей и своим меланхолическим тоном, и необыкновенной теплотой чувства, и совершенством поэтического языка, и музыкой стиха.

Наиболее значительной элегией Жуковского раннего периода творчества является стихотворение «Вечер» (1807). Элегия начина­ется лирической картиной вечера, в которой видна тонкая кисть художника. Лирический характер придается пейзажу постоянными восклицаниями, в которых тот или иной признак наступающего вече­ра не просто отмечается, но как бы оценивается воздействие его на человека:

Как слит с прохладою растений фимиам!

Как сладко в тишине у брега струй плесканье!

Как тихо веянье зефира по водам

И гибкой ивы трепетанье!

Но природа не только вызывает у поэта тот или иной эмоциональный отклик. Она рождает мечты, воспоминания, мысли. Раскрывая свой внутренний мир, поэт вспоминает о «священном круге» друзей, кото­рых объединяли не только «Вакховы пиры при шуме зимних вьюг», но и «песни пламенны и Музам и свободе». Все это ушло, одни идут «своей тропою», иных уже нет. Но поэт надеется, что воспоминания о радостях души» будут сильнее суетных интересов. Свое призвание Жуковский видит в том, чтобы

...брести неведомой стезей.

Быть другом мирных сел, любить красы Природы,

Дышать над сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды.

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

В конце элегии опять возникает мысль о близкой смерти.

Уже в этих ранних произведениях нельзя не почувствовать «стихов пленительную сладость», которая, по справедливому сужде­нию А. С. Пушкина, свойственна поэзии Жуковского. «Меланхолия», превратившаяся у эпигонов Карамзина в условно-литературный шаб­лон, в лирике Жуковского стала конкретным психическим состоянием человека, для которого поэт нашел адекватные и разнообразные средства выражения. Глубоко пережитые автором чувства не могли не воздействовать на читателя. Элегия «Вечер» обогащала его внут­ренний мир, развивала у него способность к более тонкому восприя­тию природы. Увлекал и самый колорит пейзажа, всей обстановки. Как откровение новой, неведомой доселе поэзии могли читаться, например, строки:

Луны ущербный лик встает из-за холмов...

О тихое небес задумчивых светило.

Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!

Как бледно брег ты озлатило!

Помимо изобразительной точности в описании лунного света, помимо впечатляющей выразительности в передаче настроения, здесь не могла не поражать музыка стиха: плавность ритма шестистопных ямбов, периодически замыкаемых четырехстопной концовкой строфы, перекличка гласных и согласных звуков («луны ущербный лик», «зыблется твой блеск», «бледно брег»).

В этот, лучший период своего творчества Жуковский возвраща­ется также к жанрам элегии и песни. Шедевром элегической лирики Жуковского можно признать стихотворение «Славянка» (1815). Осенний пейзаж Павловска, одной из царских резиденций близ Пе­тербурга, дан с поразительной точностью. Романтический пейзаж проникнут авторской субъективностью, в картинах природы переданы глубокие, волнующие переживания. Возникают привычные для поэта мысли о минувшем и грядущем. Сумерки и тишина наполняются невидимыми призраками и таинственными голосами:

Мой слух в сей тишине приветный голос слышит; Как бы эфирное там веет меж листов. Как бы невидимое дышит.

Поэту кажется, что прошлое воскресает, а будущее рождает в сердце надежду. Но призрак исчезает:

Одна лишь смутная мечта в душе моей: Как будто мир земной в ничто преобратился; Как будто та страна знакомей стала ей, Куда сей чистый ангел скрылся.

Закончив «Вадима», Жуковский снова обращается к переводу бал­лад. Это были «Рыбак» и «Лесной царь» Гете, «Рыцарь Тогенбург» и «Граф Габсбургский» Шиллера. Признав «Рыцаря Тогенбурга» прекрасным и верным переводом одной из лучших баллад Шиллера, Белинский отметил при этом, что ее герой представляет безнадежную попытку воскресить средневековое мировоззрение. Но автору «Вади­ма» образ рыцаря-инока, целиком захваченного чувством высокой любви к Прекрасной Даме — недоступной ему монахине, был близок.

В 1819 г. Жуковский пишет оригинальную балладу «Узник». Поэт изменяет ситуацию шиллеровской баллады о рыцаре Тогенбурге. Там красавица, не умея ответить на любовь рыцаря, добровольно уходит в монастырь; здесь она заключена в темницу и рвется на свободу, ыцарь Тогенбург стал иноком, чтобы хоть в окно видеть любимую; герой «Узника», заключенный в той же темнице, что и любимая им

красавица, после ее смерти «холодно принял» весть о своем осво­бождении. В обеих балладах изображается герой, способный все к принести в жертву своей любви. Но Жуковский подчеркивает, что \ верность в любви выше стремления к свободе. Белинский отнес балла-. \ду «Узник» наряду с «Теоном и Эсхином» к числу «самых романтиче­ских произведений, какие только выходили из-под пера Жуковского» |(УП, 192). Но Белинский не указал на значительное различие героев /этих баллад. По своей отрешенности от земного бытия Узник ближе к Вадиму, чем к Теону.