Фантастическая симфония Берлиоза ор. 14

Программная симфония в творчестве ГекторА БерлиозА

Во французской музыке XIX века Берлиоз занимает особое, даже исключительное место – первого французского симфониста мирового масштаба. Если в немецкой музыке симфония уже давно была одним из основных музыкальных жанров, то Франция вплоть до последней трети XIX века была страной театральной, оперной, а не симфонической. Когда 27-летний Берлиоз «ворвался» в музыкальную жизнь Парижа своей необычной «Фантастической симфонией», здесь всего лишь два года существовал симфонический оркестр, и публика впервые слушала симфонии Бетховена, причем слушала с недоумением, неприятием, даже возмущением.

Творчество Берлиоза развивалось в атмосфере романтизма, что определило его со­держание. В его музыке запечатлены новые романтические герои, наделенные не­истовыми страстями, она насыщена конфликтами, полярными противопоставления­ми - от небесного блаженства до дьявольских оргий. Многое объединяет произведения Берлиоза с творчеством других романтиков – интимная лирика, фантастика, интерес к программности. Безусловно, самая интересная и самобытная область творческого наследия Берлиоза – это его программные симфонии. Рожденные новой эпохой, они не похожи ни на бетховенские симфонии, ни на симфонии немецких романтиков. Их особенности:

I – отражение острых проблем современности. Идейное содержание программных симфоний Берлиоза теснейшим образом перекликается с образами современной ему романтической литературы – Мюссе, Гюго, Байрона. «Фантастическая» симфония является таким же манифестом романтиз­ма, как и роман Мюссе «Исповедь сына века», поэма Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда» – это первый в истории музыки музыкальный портрет молодого челове­ка XIX века, типичного героя своего времени. Он наделен теми же чертами болез­ненной чувствительности, разочарования, одиночества и меланхолии, как и ге­рои Байрона, Гюго. Сама тема «утраченных иллюзий», к которой обратился компо­зитор, была очень характерной для своего времени;

2 – элементы театральности. Берлиоз обладал редким театральным даром. Он мог с максимальной наглядностью показать в музыке тот или иной образ. И почти каждому музыкальному образу Берлиоза можно дать конкретное сюжетное истолкование. Например, в «Фантастической симфонии»: «Появление возлюбленной на балу», «Переклич­ка пастухов», «Раскаты грома», «Казнь преступника» и пр. В симфонии «Гарольд в Италии»: «Пение пилигримов», «Серенада горца»; в «Ромео и Джульетте» – «Одиночество Ромео», «Похороны Джульетты» и пр.

Это первое зрелое произведение 26-летнего Берлиоза(1830-1832). Композитор назвал ее «Эпизод из жизни артиста. Большая фантастическая симфония в пяти частях».

Артистом, о котором говорилось в программе симфонии, был сам Берлиоз, пере­живавший романтическую драму любви к знаменитой ирландской актрисе Генриетте Смитсон. Весь Париж с любопытством следил за развитием этой драмы, принявшей, как и все у Берлиоза, колоссальные масштабы.

«Фантастическая симфония» – первая программная симфония в истории романтической музыки. Берлиоз сам написал текст программы, представляющий подробное изложение сюже­та. Эта программа звучала для молодежи того времени не просто как любовная история самого автора или другого конкретного человека.

«Программа симфонии. Молодой музыкант с болезненной чувствительностью и пламенным воображением в припадке любовного отчаяния отравляется опиумом. Доза наркотика, слишком слабая, чтобы умертвить его, повергает его в тяжелое забытье, сопровождаемое тяжелыми видениями, во время которого его ощущения, чувства, его воспоминания превращаются в его больном мозгу в мысли и музыкальные образы. Сама любимая женщина стала для него мелодией и как бы навязчивой идеей, которую он находит и слышит повсюду.

Первая часть. — Мечтания. Страсти. Он вспоминает прежде всего это душевное беспокойство, это смятение страстей, эту меланхолию, эту беспричинную радость, которые он испытал, прежде чем увидел ту, которую любит; затем вулканическю любовь, которую она внезапно внушила ему, свои безумные тревоги, свой ревнивый гнев, возвращение радости, свои религиозные утешения.

Вторая часть. — Бал. Он находит любимую вновь на балу, посреди шума блестящего празднества.

Третья часть. — Сцена в полях. Однажды вечером, находясь в деревне, он слышит вдали пастухов, которые перекликаются пастушьим наигрышем; этот пасторальный дуэт, место действия, легкий шелест деревьев, нежно колеблемых ветром, несколько проблесков надежды, которую он недавно обрел, — все способствовало приведению его сердца в состояние непривычного спокойствия и придало мыслям более радужную окраску. — Но она появляется снова, его сердце сжимается, горестные предчувствия волнуют его, — что если она его обманывает... Один из пастухов вновь начинает свою наивную мелодию, другой больше не отвечает. Солнце садится... отдаленный шум грома... одиночество... молчание...

Четвертая часть. — Шествие на казнь. Ему кажется, что он убил ту, которую любил, что он приговорен к смерти, его ведут на казнь. Кортеж движется под звуки марша, то мрачного и зловещего, то блестящего и торжественного, в котором глухой шум тяжелых шагов следует без перерыва за самыми шумными выкриками. В конце вновь появляется на миг навязчивая идея, как последняя мысль о любви, прерванная роковым ударом.

Пятая часть. — Сон в ночь шабаша. Он видит себя на шабаше, среди ужасного скопища теней, колдунов, чудовищ всякого рода, собравшихся на его похороны. Странные шумы, завывания, взрывы смеха, отдаленные крики, которым, кажется, отвечают другие крики. Любимая появляется снова; но она утратила свой характер благородства и робости; это не что иное, как непристойный танец, тривиальный и гротескный, это она пришла на шабаш... радостный вой при ее приходе... она вмешивается в дьявольскую оргию... Похоронный звон, шутовская пародия на Dies irae; хоровод шабаша. Хоровод шабаша и Dies irae вместе».

Романтическая тема несчастной любви вырастает в симфонии Берлиоза до значения трагедии утраченных иллюзий, разочарования в идеале. Впервые эта психологическая интимная тема решалась не в камерном вокальном жанре, а в симфонии, причем монументальной. В ней 5 частей (Берлиоз был склонен видеть сходство своей 5-ти частной симфонии с 5-ти частной же «Пасторальной» Бетховена, хотя ее театрали­зованные, экзальтированные образы далеки от симфонии Бетховена). В распо­ложении частей видна симметричность:

1 и 5 части – напряженные, бурные;

2 и 4 части – жанровые (вальс и марш);

3 часть – лирическая «сердцевина» цикла.

Связь частей осуществляется не только наличием программы, но и главенст­вом ведущей музыкальной мысли – лейтмотива возлюбленной. Он лежит в основе всего аллегро I части, будучи главной темой свободно трактованной сонатной формы; составляет середину Зх-частной «Сцены бала»; бегло проходит в «Сцене в полях» (как выражение «мрачных предчувствий» героя); на миг возникает в «Шествии на казнь» (как последняя мысль о любимой); наконец, в трансформированном, искаженном виде звучит в начальных разделах Финала.

I часть – «Мечтания. Страсти». Состоит из двух разделов – Largo (с-moll) и Allegro agitato (C-dur). Largo – это развернутое вступление, картина лирических излияний, грез, мечтаний. Мягкая, певучая тема скрипок с меланхолическими вздохами, в гибком ритме с трепетными паузами, сменяется оживленным мажор­ным эпизодом, а затем повторяется в новой фактуре (т.о. образуется трехчастная форма).

Allegro agitato начинается лейтмотивом (после вступительных тактов), представленном очень рельефно, почти без сопровождения, в унисонном звучании флейты и скрипок. Интонационное содержание и строение лейттемы сильно отличаются от классических главных тем. Поначалу светлая, лирически-задушевная, тема воз­любленной в процессе развития передает смятение, душевные порывы, в разработке приобретает тревожный, мрачный характер. По существу, это единств. тема Allegro, поскольку побочная (G-dur – e-moll) строится в основном на тех же элементах. Важно отметить, что в сонатном аллегро зарождаются почти все образы других час­тей симфонии. Так, настроение любовной тоски будет положено в основу «Сцены в полях». «Мефистофельские» интонации из разработки приводят к зловещей фи­нальной картине. Церковный мотив (в конце I части) переродится в «черную мессу» шабаша. То, что в I части показано как неразрывное единство психологических сос­тояний, развертывается на протяжении всего цикла в виде резко контрастных сцен.

II часть – «Бал» (A-dur) – картина праздничного веселья. В ее сопоставлении с I частью отражена типично романтическая мысль об одиночестве героя-романтика в окружении чуждой ему веселящейся толпы. Эта часть – удивительное открытие Б.: он впер­вые вводит в симфонию вальс, заменяя этим символом романтизма и старинный менуэт, и более новое бетховенское скерцо. Красочные арпеджио двух арф (впервые в симфонической музыке) приводят к легкому кружению прелестной вальсовой темы у скрипок, украшенной staccato деревянных духовых и pizzicato струнных. В среднем разделе 3-х частной формы возникает лейтмотив, измененный элементами вальсовости. Еще один раз он появляется в коде этой части у солирующего кларнета.

III часть – «Сцена в полях» (F-dur) – рисует новую обстановку, в которую попадает герой. При всех связях с бетховенской «Пасторальной» симфонией, налицо новизна этой панорамы природы: вместо гармоничности – настроение раздвоенности. Ду­шевному смятению одинокой личности противостоит пастушеская идиллия, спокой­ная безмятежность природы, не случайно в оркестре умолкают медные духовые, остаются лишь 4 валторны. Перекликаются свирели пастухов (английский рожок и го­бой), затем изобретательно варьируется основная тема этой части – такая же ясная, спокойная, пасторальная. Однако постепенно она приобретает более тревожный характер, омрачается. Напряжение особенно возрастает при появлении л-ва и прорывается в кульминации (уменьшенные септаккорды у всего оркестра). Затем начина­ется постепенное прояснение, успокоение, оркестровая звучность становится прозрачной, и даже отрывок лейтмотива звучит ясно и светло. Снова наступает блаженный покой. Когда все стихает, английский рожок заводит свой начальный свирель­ный наигрыш, но вместо ответа гобоя звучит тремоло литавр, подобное отдален­ным раскатам грома. Так пастораль завершается предчувствием грядущих драматических событий.

IV часть – «Шествие на казнь» (g-moll). Она вносит резкий контраст: вместо сельского пейзажа, плавных, неторопливых пасторальных тем – жесткий марш, мрач­ный и зловещий. В отличие от предыдущих частей композитор использует здесь громадный оркестр с участием тяжелой меди (3 тромбона, 2 тубы) и большого количества ударных (4 литавры, тарелки и большой барабан). Вначале слышится глухой гул собирающейся толпы, затем возникает нисходящий унисон виолончелей и контра­басов, в прямолинейном движении которого есть что-то роковое, неумолимое. Это – первая тема марша. Вторая тема – марш «блестящий и торжественный», как говорится в программе – исполняется всей духовой группой. Сверкающая звучность меди, пунктирный ритм, тональность Es-dur создают триум­фальный характер, но в этой триумфальности есть что-то зловещее. При возвращении первой темы марша использован необычный оркестровый эффект, придающий ей несколько гротескный оттенок: тема распределяется между раз­ными группами оркестра, причем струнные исполняют ее то pizzicato, то смычком. В коде, как это нередко у Берлиоза, музыка прямо иллюстрирует программу: солирующий кларнет поет осн. лейтмотив, но его нежное и страстное звучание обрывает мощный удар всего оркестра – «удар палача».

Название V части – « Сон в ночь шабаша» – пародирует французское название комедии Шекспира. Силы зла показаны здесь в том демоническом аспекте, который стал типичным для романтиков. Финал напоминает грандиозную театральную сцену, вроде веберовской сцены в «Волчьем ущелье» с ее оркестровыми открытиями. В медленном вступлении возникает картина слетающейся на шабаш «нечис­ти» (таинственное шуршание струнных, глухие удары литавр, писк флейты пикко­ло и др. деревянных на одном повторяющемся звуке, звучание засурдиненной валторны создают причудливый, фантастический колорит). В центре вступления – явление возлюбленной, но это не идеальный образ, а ведьма, исполняющая непристойный танец. Кларнет пикколо, словно кривляясь, под аккомпанемент литавр интонирует неузнаваемо измененный лейтмотив. Прием трансформации тематизма, впервые использованный Берлиозом, получил широкое применение в творчестве многих композиторов XIX-XX веков. Отдаленное звучание колоколов возвещает появление еще одной пародийно трактуемой темы – это средневековый напев Dies irae (тубы и фаготы), открывающий «черную мессу». Тема строгого хорала в ней повторяется в уменьшении с иной ритми­ческой акцентировкой и далее еще более ускоряется. Основной раздел Финала – хоровод шабаша, построенный в виде фугато. Танец растет, вовлекает в свое движение весь оркестр, приобретает характер оргии. Среди множества оркестровых эффектов, изобретенных Берлиозом, один из самых знаме­нитых – в эпизоде пляски мертвецов, стук костей которых передается игрой древком смычка на скрипках и альтах. В кульминации тема хоровода полифонически соединяется с темой Dies irae.