Г Р А Д О С Т Р О И Т Е Л Ь С Т В О 10 страница

– Я прикажу приготовить в столовой холодный ленч, тогда не будет иметь значения время, когда люди придут к столу. А кроме того, прошу вас передать мистеру де Винтеру, когда вы его увидите, что во всякое время будет подана и горячая пища, когда бы кто ни пришел.

– Да, миссис Дэнверс, хорошо.

Я спускалась по лестнице как бы в полусне. Фритс проходил через холл и, увидев меня, остановился.

– Мистер де Винтер был здесь только что. Он взял сигарету и снова ушел к морю. Там потерпело крушение какое-то судно. Вы слышали ракеты, мадам? Я сначала подумал, что это садовники развлекаются остатками вчерашнего фейерверка. Но после второй и третьей вспышки мне стало ясно, что это сигналы с судна, терпящего бедствие. В этом, в сущности, нет ничего удивительного. Туман настолько густой, что не видно дороги на земле, где уж тут идти по морю! Если вы захотите застать мистера де Винтера, то он пошел прямо через луг каких-нибудь две минуты назад.

– Спасибо, Фритс.

Я вышла на террасу. Туман начинал подниматься, и стало немного светлее. Я взглянула наверх, на окно в центре, возле которого стояла всего лишь несколько минут назад, и вдруг почувствовала, как кровь ударила мне в голову, голова закружилась и перед глазами поплыли темные круги. Я вернулась в холл и тихо села на стул, держа руки на коленях.

– Фритс, – позвала я, – вы здесь? – Не удивляйтесь Фритс, но я хотела бы выпить маленький стаканчик бренди.

– Сию минуту, мадам.

И через минуту он подал стаканчик на серебряном подносе.

– Вам не по себе, мадам, может быть, мне следует позвать Клариссу?

– Нет, ничего не нужно, Фритс, мне просто стало очень жарко.

– Да, сегодня действительно удушающая жара.

Я выпила стаканчик бренди и поставила его обратно на поднос.

– Быть может, вас испугали ракеты?

– Да, испугали.

– И эта страшная жара и духота после утомительной ночи, проведенной вами сегодня. Это выбило вас из колеи, мадам. Пожалуй, вам следовало бы прилечь на полчаса. В библиотеке сейчас очень прохладно.

– Спасибо, Фритс, не беспокойтесь. Я уже в порядке.

– Очень хорошо, мадам.

Он вышел, и я осталась в холле одна. Холл был такой же, каким он был всегда. Не осталось никаких следов от вчерашнего бала. Тихо, спокойно и мрачновато. По стенам красовались старинные портреты да оружие. Никаких цветов уже не было.

Туман понемногу рассеивался, и уже видны были верхушки деревьев.

Я взглянула на часы – около двух часов дня. Ровно сутки тому назад, в это же время, Максим и я стояли в садике у Фрэнка, ожидая, пока его экономка позовет нас к ленчу.

Они оба дразнили меня по поводу моего таинственного костюма, а я говорила: «Я поражу вас так, что вы запомните это на всю жизнь».

Мне стало стыдно при этом воспоминании, но только сейчас я вдруг осознала, что в сущности со мной ничего не случилось: Максим не уехал от меня, как я опасалась; Максим был где-то здесь, в имении, занятый делами, но живой, здоровый и вполне нормальный. Я не видела его, но слышала его голос на террасе, и это был его обычный, спокойный и трезвый голос, которым он говорил всегда, а вовсе не тот фальшивый и напряженный, который я слышала вчера в течение всей ночи, когда стояла рядом с ним, приветствуя гостей.

Я пережила ужасное потрясение и хотела бы о нем скорее забыть. Но и это не имело значения, раз Максим был жив и здоров, и все с ним было в порядке.

Я тихонько побрела по тропинке через лес, спускаясь к заливу. Туман уже совсем поднялся и, когда я вышла к берегу, то сразу увидела судно, потерпевшее крушение. Носом оно уткнулось в скалу и, по-видимому крепко.

На берегу и на скалах собралась толпа людей, с любопытством рассматривающая все кругом. А в море уже сновали взад и вперед лодки с такими же любопытствующими. Кто-то стоял в моторной лодке с мегафоном в руке и отдавал распоряжения. Слов мне не было слышно. Подошла еще одна моторная лодка с человеком в форме. Это явно был мастер из судоремонтных мастерских Керритса, а с ним агент Ллойда.

Максима нигде не было видно, но Фрэнк стоял на берегу и беседовал с береговым сторожем. Я хотела уклониться от беседы с ним: еще и часу не прошло с того времени, как я звонила ему по телефону и рыдала в трубку.

Но он приветливо улыбнулся мне и сказал:

– Пришли смотреть на крушение, миссис де Винтер? Боюсь, что дело плохо. Буксирные катера, конечно, подойдут и постараются помочь снять судно, но думаю, что им это не удастся. Судно крепко сидит на скале, в которую врезалось.

– Ну и что они собираются предпринять?

– Они пошлют водолаза на дно, чтобы осмотреть, велико ли повреждение днища. Вон – видите парня в красном? – это и есть водолаз. Хотите бинокль? – Фрэнк протянул мне бинокль.

Я рассмотрела водолаза и прогулочные лодки, в одной из которых сидела дама с фотоаппаратом. Вернула бинокль сторожу.

– Кажется, они ничего не собираются делать, – полувопросительно сказала я.

– Нет, мадам, они обязательно спустят водолаза, но, как все иностранцы, они сначала должны поспорить между собой. Глядите, вот подходят буксирные катера, но они ровно ничего не смогут сделать, – сказал Фрэнк.

– Видите ли, – вмешался береговой сторож, – эта скала выдается в море довольно далеко. Она не видна, когда плывешь на легкой лодке над ней, но для судна с глубокой осадкой это гибельно.

– Если бы они подавали сигналы вчера, мы бы их не услыхали из-за фейерверка: выпустили в небо больше пятидесяти ракет, не считая мелких шутих, – сказал Фрэнк.

– Мы бы все-таки услышали и поняли, – возразил сторож, – так как смотрели за направлением полета ракет. Смотрите, миссис де Винтер, водолаз надевает шлем.

На ровной поверхности моря на минутку появились круги, и сейчас же все стало гладко и тихо.

– Где Максим? – спросила я у Фрэнка.

– Он повез одного из потерпевших крушение в Керритс. Когда судно наскочило на мель, парень потерял голову от страха и спрыгнул на скалы. Он здорово разбился и еле держался на ногах, когда Максим увидел его и бросился к нему на помощь.

Малый, конечно, не понимал ни слова по-английски, и Максиму пришлось объясняться с ним на немецком языке. После этого Максим захватил одну из прогулочных лодок, которые сновали вокруг, как голодные акулы, посадил в нее раненого и повез к врачу в Керритс. Если им повезет, то они как раз застанут старого Филлипса за ленчем.

– Когда они уехали?

– За минуту до того, как вы появились здесь. Сейчас уже прошло минут пят. Вы могли увидеть его в лодке вместе с немцем.

– Вероятно, они отплыли как раз тогда, когда я взбиралась на скалу.

– Максим в таких случаях просто великолепен, он всегда помогает людям, когда может это сделать, – сказал Фрэнк. – Вот увидите: он пригласит всю эту ораву в Мандерли, будет всех кормить и всем даст приют.

– Это правильно, он готов снять с себя одежду, чтобы кому-нибудь помочь. Хорошо, если бы у нас было побольше таких людей, – добавил сторож.

– Да, это верно.

Буксиры еще кружили вокруг судна, но спасательная лодка ушла обратно в Керритс.

– На этот раз они ничего не смогут сделать, – сказал сторож.

– Да, – согласился Фрэнк. – На этот раз денежки заработает тот, кто купит судно на слом.

По-видимому, в ближайшее время ничего нового не произойдет. Водолаз должен будет подробно все описать, прежде чем предпринять какие-либо работы.

– Я голоден, – обратился Фрэнк ко мне, – а зачем вам здесь оставаться?

– Немного подожду, позавтракать можно в любое время, так как его приготовили холодным. Хочу дождаться водолаза.

– Идемте лучше вместе со мной.

– Нет, Фрэнк, я еще побуду здесь.

– Ну хорошо, вы знаете, где меня найти, если пожелаете. Я буду в конторе.

– Хорошо, – ответила я.

Он кивнул сторожу на прощанье и ушел. Не обиделся ли он на меня, подумала я.

– Очень хороший человек мистер Кроули, – сказал сторож, – и готов отдать свою правую руку за мистера де Винтера.

– Ох, какая ужасная работа – лазать на дно морское, – заметила какая-то женщина. – За это следует дорого платить.

– Им действительно много платят, – ответил ей сторож.

Со всех сторон подходил народ, желавший увидеть разбитое судно. Но мне уже не хотелось оставаться здесь, и я направилась обратно к дому. По дороге я наткнулась на Бена, который сидел на скале и ловил креветок. Он узнал меня:

– Добрый день, добрый день.

– Добрый день!

Он встал, развернул грязный носовой платок, наполненный креветками, и предложил мне. Не желая обидеть его, я ответила:

– Благодарю. – Он сунул мне в руку дюжину креветок, которые я положила в карман.

– Они не плохи на вкус с хлебом и маслом, но сначала их надо сварить.

– Спасибо, я так и сделаю.

– Вы видели судно? Оно село на мель, и наверное, получило, пробоину в днище.

– Да, действительно оно лежит на дне и вышло из строя. Может, буксиры смогут его снять, когда начнется прилив?

Он не ответил.

– Это датское судно? – вдруг спросил он.

– Либо датское, либо немецкое.

– Оно будет разламываться потихоньку, кусок за куском. Оно не пойдет сразу ко дну, как то, маленькое. Надо думать, рыбы съели ее за это время.

– Кого, Бен?

– Ее, ту, другую.

– Рыбы не едят моряков, Бен. Теперь мне нужно идти домой, Бен.

Я немедленно направилась к дому, зашла в холл и через него в столовую.

Мой прибор все еще стоял на столе, но прибор Максима был убран.

– Мистер де Винтер приходил? – спросила я у Роберта.

– Да, мадам. Он приходил и спрашивал о вас. Мистер Фритс сказал, что вы, наверное, ушли взглянуть на кораблекрушение. Мистер де Винтер очень быстро позавтракал и сейчас же ушел.

Взглянув на холодное мясо и салат, я почувствовала пустоту в желудке, но есть не хотела.

– Будете ли вы завтракать, мадам?

– Нет, Роберт. Принесите мне, пожалуйста, чай в библиотеку. Но никаких пирожных и пирожков. Только чай, хлеб и масло.

– Слушаю, мадам.

Но он принес мне не только то, что я просила, но еще пирожное и кекс. Он считал невозможным подать такой скромный чай. Да это и было непривычным в доме.

Когда я заканчивала третью чашку чая – я ведь ничего за день не ела, не считая чашки холодного чая рано утром, – Роберт появился снова.

– Мистер де Винтер еще не возвращался, мадам?

– Нет, а в чем дело? Кто-нибудь спрашивает его?

– Да, мадам. У телефона капитан Сирль из Керритса. Он хочет приехать, чтобы лично переговорить с мистером де Винтером.

– Не знаю, что ответить, Роберт. Не имею понятия, когда он вернется. Скажите, чтобы он позвонил часов в пять.

Роберт снова вернулся:

– Капитан Сирль желает видеть вас, мадам, если вы разрешите. Говорит, что у него очень важное и срочное дело. Он пытался разыскать мистера Кроули, но ему не удалось.

– Ну, конечно, если дело срочное, пусть сейчас же приезжает.

– Есть ли у него машина?

– Да, мадам.

– Не могу себе представить, чем я могу быть полезна капитану. Дело ведь, вероятно, касается кораблекрушения, к которому ни я, ни Максим не имеем никакого отношения.

Речь могла идти о необходимости взорвать скалу, о которую разбился корабль и которая принадлежала имению. Понадобится разрешение Максима. Но обсуждая этот вопрос со мной, капитан Сирль попусту потратит свое время.

Видимо, он сел в машину сейчас же после разговора по телефону, потому что уже через пятнадцать минут входил в комнату.

– К сожалению, моего мужа нет дома, капитан, вероятнее всего, он в Керритсе.

– Я только что оттуда, но мне не удалось с ним встретиться. И мистера Кроули никак не могу поймать.

– Кораблекрушение нарушило ритм всей нашей жизни. Скажите, что же там случилось, удалось ли буксирам снять судно с мели?

Капитан Сирль развел руками.

– В днище огромная дыра, и судно больше не увидит Гамбурга.

Но не это меня волнует: владелец судна и агентство Ллойда договорятся между собой. Не из-за этого я приехал сюда. Хотя косвенно именно кораблекрушение послужило причиной моего несвоевременного появления в вашем доме. Я должен сообщить кое-что мистеру де Винтеру, и прямо не знаю, как мне за это взяться.

– Что именно, капитан Сирль?

Он вытащил из кармана большой белый носовой платок и высморкался.

– Мне бы меньше хотелось доставить неприятность вам и вашему мужу. Мы все в Керритсе очень любим и уважаем мистера де Винтера. Очень тяжело и для вас, и для него, что мы не можем не ворошить прошлое. Но при данных обстоятельствах у нас нет никакого выбора, – он понизил голос, хотя мы были в комнате одни, и продолжал.

– Мы послали водолаза осмотреть днище судна. Но когда он ходил по дну, то сделал открытие. Обнаружив основное повреждение на днище, он решил обойти судно и с другой стороны, чтобы выяснить, нет ли еще каких-нибудь поломок. И вот тут-то он наткнулся на остов маленького парусника, лежащего на дне совершенно целым и невредимым. Это рабочий из наших местных жителей, и он тотчас узнал лодку, принадлежащую покойной миссис де Винтер.

Первой моей реакцией была радость по поводу того, что Максим не слышал этого разговора. Очень тихо и медленно я сказала:

– А почему бы не оставить лодку там, где она есть, не поднимая никакого шума. Она ведь никому не может помешать там, где она сейчас находится.

– Я последний человек на свете, который хотел бы поднять этот вопрос, и если бы это зависело от меня, я бы сделал все возможное, чтобы пощадить мистера де Винтера. Но беда в том, что водолаз сделал еще одно, более важное открытие. Дверь каюты была плотно закрыта, так же, как и окна. Но водолаз поднял камень со дна, разбил стенку каюты и заглянул внутрь. Каюта была полна воды, которая, очевидно, просочилась через днище, так как других повреждений на судне не было. И тут он до смерти перепугался, миссис де Винтер.

Капитан Сирль на минутку остановился и передохнул.

– В каюте лежал труп, конечно, уже давно разложившейся, без мяса на костях, но все же еще целый и нетронутый. Видны были, голова, руки, ноги, словом, целый скелет. Водолаз поднялся ко мне в лодку и рассказал все это. Теперь вы понимаете, миссис де Винтер, почему мне необходимо видеть вашего мужа.

В полном недоумении я глядела ему в лицо, а потом сказала:

– Предполагали, что она была в лодке одна, но, очевидно, он плавала вместе с кем-то, но никто этого не знал. Интересно, кто бы это мог быть? Ведь никто не заявлял об исчезновении кого-нибудь из ее знакомых или родственников. И странно, что кто-то оказался в ее каюте, тогда как она сама была найдена в море, далеко от места нахождения лодки и много времени спустя.

Капитан Сирль покачал головой.

– Я знаю не больше вашего. Единственное, что известно точно, – в каюте лежит тело и его необходимо опознать. И тут не избежать огласки, миссис де Винтер. Ужасно жаль, что вам обоим, живущим здесь в согласии и покое и желающим только счастливой семейной жизни, придется пережить такие неприятности.

– Если бы только можно было скрыть все это от мистера де Винтера, ничего не говорить ему!

– Охотно согласился бы на это, если бы мог. Но я должен исполнить свои обязанности независимо от моих личных переживаний.

Он оборвал свою речь, так как в комнату вошел Максим.

– Хелло, капитан Сирль. Я не знал, что вы здесь. Что-нибудь случилось?

Я больше не могла выдержать и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Я только мельком взглянула на Максима, однако у меня создалось впечатление, что он утомлен и небрежно одет.

Я постояла в холле, наблюдая за Джаспером, который жадно лакал воду из своей миски. Он подошел ко мне, и я приласкала его. Затем вышла на террасу.

Мысли мои были невеселы: наступил кризис, и я должна выстоять в этом жизненном испытании, или все погибнет уже навсегда. Моя постоянная застенчивость, страхи, комплекс неполноценности – все должно быть побеждено. Если я не сумею преодолеть все это, то у меня не останется никаких шансов на будущее.

Стоя на террасе, я услышала шум отъезжающей машины и поняла, что капитан Сирль уехал. Я пошла в библиотеку. Максим стоял у окна, но не обернулся на звук моих шагов. Я подошла к нему вплотную и встала рядом с ним. Взяла его руку и приложила к своей щеке, но он продолжал молчать.

– Я раскаиваюсь, я так ужасно раскаиваюсь, – сказала я, поцеловав сначала руку, а затем каждый палец отдельно. – Я не могу и не хочу, чтобы ты переносил сове горе в одиночку. Я хочу разделить его с тобой. Я уже больше не ребенок, я стала старше за последние двадцать четыре часа и превратилась во взрослую женщину.

Он обнял меня за плечи и крепко прижал к себе.

– Ты простил меня, совсем простил?

Он, наконец, заговорил:

– Простить? Что я должен был тебе простить?

– Ты думал, что прошлой ночью я сделала это нарочно: сознательно надела белое платье, чтобы огорчить тебя.

– Ах, вот в чем дело! Я и забыл. Я сердился на тебя?

– Да, Максим. Не можем ли мы начать все сначала и вместе встречать все, что пошлет нам жизнь. Я не прошу твоей любви, я знаю, что это невозможно. Но я хочу быть твоим другом, компаньоном, всем, чем ты пожелаешь меня видеть.

Он обхватил мое лицо руками, и я впервые рассматривала его лицо так близко: тонкое, узкое, оно еще больше заострилось и обтянулось, под глазами – темные круги.

– Действительно ли ты меня так сильно любишь?

Я не могла говорить и не могла отвести глаз от его усталого лица.

– Слишком поздно, дорогая, мы уже потеряли наше маленькое счастье.

– Нет, Максим, нет!

– Да, это уже произошло.

– Что именно?

– То, что я всегда предчувствовал. Счастье нам с тобой не суждено.

– Что ты хочешь сказать, Максим? Я не понимаю.

– Ребекка выиграла, – сказал он. – Ее тень все время была между нами, проклятая тень, которая постоянно пыталась нас разлучить. Как я смел втянуть тебя, мою любимую, в свою жизнь, когда я всегда знал, что это случиться. Я помню, как она умирала, сохраняя свою издевательскую улыбку на губах. Она и тогда знала, что в конце концов победит.

– Максим, о чем ты говоришь, объясни мне.

– Ее лодка. Водолаз нашел ее сегодня на морском дне.

– Знаю. Капитан Сирль приезжал, чтобы рассказать об этом. Ты, очевидно, думаешь о трупе, который лежит в каюте?

– Да.

– Это только означает, что она плавала не одна. И нужно будет установить, кто именно находился на лодке вместе с ней.

– Там не было никого, кроме Ребекки. Она была на судне одна. Это ее тело лежит там, в каюте.

– Нет, – сказала я, – нет.

– Тело женщины, которую похоронили в нашем фамильном склепе, – это было тело какой-то неизвестной, которую никто не разыскивал. И вообще, никакого несчастного случая не было. Ребекка вовсе не утонула. Я застрелил ее, отнес в каюту, вывел судно в море и затопил его. А теперь взгляни мне в глаза и повтори, если можешь, что любишь меня.

В библиотеке было очень тихо. Слышно было, как Джаспер зализывает себе лапу.

Когда люди испытывают большое потрясение или физическую травму, они не сразу чувствуют боль и тяжесть утраты.

Я встала на колени рядом с Максимом и прислонилась к нему всем телом. То, что он сказал мне, разбило все мои мысли и представления вдребезги, и я лишь думала о том, как начать собирать осколки.

Вдруг он начал меня целовать и целовал так, как никогда до сих пор.

Я обняла его за шею и закрыла глаза.

– Я так сильно люблю тебя, так сильно, – пробормотал он.

В первый раз говорил он мне слова, которые я так ждала услышать сперва в Монте-Карло, затем во Франции и, наконец, здесь, в Мандерли.

Он все продолжал целовать меня жадно, отчаянно, все повторяя мое имя. Затем неожиданно отодвинулся и сказал:

– Вот видишь, я был прав. Слишком поздно. Ты уже больше меня не любишь. Хорошо. Забудь это. Я больше не буду целовать тебя.

– И вовсе не слишком поздно. Я люблю тебя больше всего на свете. Но только что, когда ты обнимал меня, я была так потрясена, что не способна была реагировать.

– Ты больше не любишь меня, и вот почему ты ничего не чувствуешь. Для тебя это пришло слишком поздно. Я должен был так обращаться с тобой четыре месяца назад. Я должен был сообразить это. Женщины не похожи на мужчин.

– Я бы хотела, чтобы ты снова целовал меня, ну, пожалуйста, Максим.

– Нет, мы не можем потерять друг друга. Мы должны всегда быть вместе, и между нами больше уже не будет мрачных теней прошлого.

– Как мы может остаться вместе теперь, когда это произошло. В лучшем случае нам осталось провести вместе несколько дней, а может быть, всего лишь несколько часов. Я ведь объяснил тебе, что они нашли лодку с телом Ребекки.

Я уставилась на него:

– И что же они сделают теперь?

– Они опознают тело, и это будет нетрудно.

– Что-нибудь сохранилось от ее одежды?

– Остались кольца на пальцах. После этого все вспомнят о другой женщине, похороненной под ее именем.

– Что же ты будешь делать?

– Не знаю, не знаю.

Ко мне мало-помалу вернулось самообладание, и я стала вспоминать разные забытые уже слова. Так, однажды, во Франции, сидя со мной рядом в машине, Максим сказал: «В моей жизни приблизительно год назад произошло событие, которое сломило меня. Мне нужно было начинать все сначала». На вопрос миссис ван Хоппер он ответил: «Я собрался в путь довольно неожиданно для самого себя». И ее реплика: «Говорят, он никак не может пережить гибель своей жены». А теперь Максим сказал: «Я застрелил Ребекку в коттедже у моря, а водолаз нашел ее лодку и ее тело в каюте».

– Что мы будем делать, Максим, что мы будем говорить? Скажи, знает ли об этом кто-нибудь, кроме тебя и меня?

– Нет, никто.

– А Фрэнк, уверен ли ты, что и Фрэнк не знает?

– Как он мог узнать! Там не было никого кроме меня. И было очень темно. – Он замолчал и опустился на стул, уронив голову на руки.

Я подошла и встала на колени рядом с ним. Затем я отвела его руки от лица и заглянула ему в глаза:

– Я люблю тебя, люблю веришь ли ты мне?

Он поцеловал меня в лицо, затем поцеловал мои руки и крепко прижал к себе.

– Я думал, что сойду с ума, сидя здесь совершенно один и постоянно думая о том, как и когда будет обнаружено мое преступление. Я должен был писать письма в ответ на соболезнования, засыпавшие меня со всех сторон. Заметки в газетах, интервью. Есть, пить и притворяться перед Фритсом, слугами, миссис Дэнверс, которую я не уволил лишь из боязни, что она, хорошо знавшая Ребекку, что-нибудь заподозрит. Фрэнк, скромный и всегда сочувствующий, который говорил мне: «Почему вы не поедете куда-нибудь? Я справлюсь здесь и без вас». Жиль и Би, дорогая, бестактная Би, которая все повторяла: «Ты выглядишь тяжелобольным. Почему ты не хочешь показаться врачу?»

Я крепко держала его руки в своих:

– Однажды я едва не рассказал все это тебе; это было в тот день, когда Джаспер побежал к коттеджу, а ты вошла туда, чтобы найти кусок веревки.

– Да, я помню. Тебе следовало все рассказать мне. Тогда мы были бы вместе все эти долгие дни и недели.

– Ты держалась замкнуто и настороженно, я боялся, что ты несчастна со мной. У нас ведь огромная разница в возрасте. Мне казалось, что с Фрэнком ты чувствуешь себя свободнее и лучше, чем со мной. Ты была всегда боязлива, скована и держалась очень странно со мной.

– Как я могла подойти к тебе ближе, когда знала, что ты всегда думаешь о Ребекке. Как я могла требовать от тебя любви, зная, что в твоей душе царит Ребекка!

– О чем ты говоришь – спросил он, пытливо заглядывая мне в глаза.

– Когда ты обнимал меня, гуляя по саду, или сидел за столом, я чувствовала, что ты всегда сравниваешь меня с Ребеккой и вспоминаешь вашу совместную жизнь. Разве это неправда?!

Он оттолкнул меня и, встав, начал шагать по библиотеке, сжимая и разжимая свои руки.

– В чем дело? Что ты хочешь этим сказать? О боже, неужели ты думаешь, что я любил Ребекку и убил ее любя! Я не только не любил ее – я ее ненавидел. Наш брак с первых же дней превратился в фарс. Она была порочна, отвратительна, насквозь испорчена. Мы никогда не любили друг друга и не были счастливы, никогда, ни одной минуты. Она вообще не была способна испытывать любовь и нежность. Она даже не могла соблюдать приличия. В сущности, она даже не была нормальной. Конечно, она была умна, дьявольски умна. Каждый, с кем она встречалась, был уверен, что она добра, благородна, одарена всеми талантами. Если бы она познакомилась с тобой, вы гуляли бы по саду под руку, она бегала бы взапуски с Джаспером, говорила бы о музыке, живописи и цветах и покорила бы тебя так же, как покоряла всех людей.

Когда я женился на ней, все считали меня счастливейшим из людей. И действительно, она была так эффектна, занимательна, так совершенна, что даже бабушка (в ту пору очень придирчивая к людям) полюбила ее от всего сердца и говорила мне: «У Ребекки есть все главные качества: ум, красота и воспитание».

И я этому верил, хотел верить, хотя где-то в глубине сознания у меня и тогда были сомнения. Что-то такое таилось в ее глазах, что я смог расшифровать лишь значительно позже.

…Вдруг я вспомнила, как бедный, слабоумный Бен говорил мне: «Вы добрая, не такая, как та, другая. Вы не отдадите меня в приют. Та, высокая, тонкая, была похожа на змею».

Максим продолжал шагать взад и вперед и все говорил, говорил:

– Помнишь, как однажды в Монте-Карло я привез тебя в машине на высокую скалу над пропастью и сказал, что захотел вспомнить свое прошлое.

В первый раз я был на этом самом месте с Ребеккой, и здесь она рассказала мне о самой себе такие вещи, которые я никогда в жизни не повторю ни одному человеку. Тогда я понял, что я натворил, на ком женился: «красота, ум, воспитание!..» О, Боже! – он рассмеялся и никак не мог остановить свой истерический смех.

– Максим, – вскрикнула я, – Максим!

Он зажег сигарету, снова зашагал и снова заговорил:

– Я едва не убил ее тогда же. Это было так легко. Один неверный шаг, легкое скольжение и… Помнишь глубину этой пропасти? Я тогда напугал тебя. Ты сочла меня сумасшедшим. Может быть, ты и была права. Совместная жизнь с дьяволом не может не отразиться на психике.

Мы тогда заключили соглашение: я буду вести дом, сделаю его самым известным и гостеприимным домом на всем английском побережье. Нас будут посещать самые известные люди и будут завидовать нашему счастью.

Я не убил ее. Я наблюдал за ней, а она смеялась. Мы сели в машину, вернулись в город, а затем и в Англию. Она выполнила свое обещание: о нашем открытом доме и о супружеском счастье говорили повсюду.

Она знала, что я очень привязан к Мандерли и пожертвую всем, лишь бы сохранить свой дом. Она знала, что я никогда не подам в суд на развод, чтобы дать людям повод к сплетням и возможности показывать на нас пальцем. Ты презираешь меня, не так ли? Ты не можешь понять моих переживаний?

Я ничего не ответила и только прижала его руку к своему сердцу. Интерес к дальнейшему повествованию был почти вытеснен из моего сознания невероятными открытиями: он не любил Ребекку, никогда не любил!

– Я слишком много думал о Мандерли, и его я ставил на первое место. А такую любовь не проповедуют в церкви. Христос ничего не говорил о любви к камням, скалам, дому, земле, на которой родился, к своему маленькому королевству.

– Мой дорогой, – сказала я, – Максим, любовь моя. – Я приложила его руки к своему лицу, а потом к своим губам.

– Ты понимаешь меня, понимаешь?

– О да, да, конечно. – Но я глядела в сторону, и он не видел моего лица. Какое значение имело все это! У меня на душе было светло и радостно: он не любил Ребекку, никогда не любил Ребекку.

– Я не хочу вспоминать все эти годы и не хочу говорить об этом. Мы постоянно разыгрывали фарс перед друзьями, родными и слугами, даже перед верным, добрым, безукоризненным Фритсом. Все любили ее, восторгались ею, и никто не знал, как она издевалась над людьми за их спиной, как передразнивала всех и всякого. Бывало, у нас проходил большой прием, и она величаво прохаживалась среди гостей, улыбаясь всей своей ангельской улыбкой. А на следующий день она уезжала на целую неделю в Лондон, где держала холостяцкую квартиру, забиралась туда, как зверь в свою берлогу.

Я строго соблюдал наши условия. У нее был прекрасный вкус, и это она превратила Мандерли в такое прекрасное поместье, о котором вечно пишут, которое постоянно фотографируют и посещают. Сады, цветники и даже азалии Счастливой долины – все это создание Ребекки. До нее здесь были только хорошие природные условия, но все было довольно заброшенным и одичавшим. Тоже и в самом доме: большинство старинных вещей, которые с такой гордостью показывает посетителям Фритс, приобретено Ребеккой. Мой отец не имел никакого вкуса к таким вещам, и внутренняя отделка дома оставляла желать лучшего.

И так мы жили день за днем, месяц за месяцем. Я на все был согласен из-за Мандерли. Она была осторожна в первые годы, и о ней нигде ничего дурного не говорили. Но, по-моему, она стала менее строго соблюдать наши условия. Знаешь, как мужчина становится пьяницей: сначала он выпивает лишь изредка, затем все чаще и чаще, пока это не становится у него непреодолимой потребностью. Так было и с Ребеккой. Она начала приглашать своих друзей в Мандерли, но сначала делала это так осторожно, что я не сразу спохватился.

Затем она начала устраивать пикники в коттедже на берегу. Однажды я вернулся из Шотландии, куда ездил на охоту с друзьями, и нашел здесь с полдюжины ее приятелей, которых никогда не видел раньше.