Фредерик

Глава 38

Глава 37

Слишком крут, чтобы умирать [69]

Мэтт Лолиа: Ramones сидели в Лос-Анджелесе, занимались своим видео «Высшая школа рок-н-ролла» и писали альбом с Филом Спектором. И тут Ди Ди отправляет меня в аэропорт встречать его новую подругу. Делает он это так: «Поезжай и найди девушку, которая выглядит точно, как Конни».

Сажусь в микроавтобус, приезжаю в аэропорт. Подбираю ту самую девушку, которая выглядит точно, как Конни, и привожу ее назад в отель. Ее звали Вера. Мы все фигели от ее сходства с Конни. Как бы там ни было, Вера была очень симпатичной.

Как и многие люди, я, в том числе на своем опыте, знаю, что с девушкой мы порой ведем себя куда приличнее. И мы думали, мол, здорово, что Ди Ди с Верой, потому что его прямо перед этим забирали в менты.

Тогда мы оттягивались в мотеле «Тропикана». Полный аншлаг. В дальнем конце мотеля пустовало несколько комнат, и в тот день там собрались все: Dead Boys, Dictators, Sic Fucks – целая пачка ребят из Нью-Йорка. Кроме того, водка и «колеса» пугали своим изобилием. Случилось так, что я и Монти Мельник отправились за хавкой. А когда вернулись обратно, обнаружили полицейскую тачку перед мотелем.

А в машине сидел Ди Ди в наручниках, с заломленными за жопу руками. По дороге в каталажку он впал в кому и потерял сознание. Так его туда и не довезли. Пришлось оттаранить бедолагу в «Синайские кедры», где чуваку промыли желудок. И еще день или два он провалялся в больнице.

Ди Ди Рамон: Помню только, что проснулся у подножья горы Синай. С ощущением, будто во мне поселились тролли. Копы знатно меня отпинали, когда я пьяный попал в тюрягу. Никак не могу вспомнить, за что же меня повязали.

Потом объявилась Вера, и мы устроили Рождество. Прямо в отеле. В комнате стояла одинокая лампа. Вера вырезала из бумаги звездочку и прилепила ее на лампу. Получилась новогодняя елка. Дарить друг другу было нечего. Такое вот Рождество.

В то время Ramones катались по турне уже три или четыре года. И мы сидели без копейки денег. Лично у меня грошей хватало только на ежедневную пару туинала и бутылочку пива.

При таких вот обстоятельствах мы начали работать с Филом Спектором. Дело в том, что записывающая компания предполагала выжать хит из панк-рока. Панк-рок разрастался, и кто-то полагал, что мы напишем суперпесню. Под чутким руководством Фила Спектора. Кошмар получился тот еще.

Фил оказался ходячим пиздецом. Никогда не видел никого дурнее. При этом он мне явно симпатизировал. Этот черт повсюду таскал ствол. И рядом всегда ошивались два упыря, каждый из которых был вооружен до зубов.

Джоуи Рамон: В Лос-Анджелесе Фил Спектор всегда заходил к нам на концерт и говорил: «Ну чего, перцы? Будете великими? Будете. Я вас ими сделаю».

Артуро Вега: Фил Спектор приехал в «Виски», чтобы повидаться с Ramones. Подозреваю, он хотел их проверить. Там мы и познакомились. Он прибыл с двумя охранниками, похожими, как две капли воды. Я опешил: «Этот мудак и есть Фил Спектор? Вот этот мелкий шнырь?»

Я был разочарован и поражен одновременно. Настолько странный чувак оказался. Фил не разговаривал со мной до тех пор, как я однажды не пришел к нему в гости. Обычно я прикрепляю на кожаный пиджак значок германского пулеметчика. Фил подошел и спросил, не нацист ли я случаем.

Я говорю: «Нет».

Он: «А почему тогда ты это носишь?»

Я ответил: «Потому что люблю пулеметы».

Думаю, ему понравился мой ответ. Потому как я довольно легко отделался. Этот чувак легко мог тебя достать, чуть что не так. Фил начал бы доебываться, наезжать, материть, на чем свет стоит и все такое.

Ди Ди Рамон: Однажды ночью Фил достал ствол и не хотел нас выпускать. Джон пытался как-то это уладить, он сказал: «Прекрати, Фил. Иначе мы свалим от тебя насовсем».

Фил ответил: «Да ладно? Ну давайте, вперед! Попробуйте. Хрен у вас что получится. Без моего разрешения никуда вы не уйдете».

Пришлось просидеть с ним весь день под дулом пистолета. Мы зависли в гостиной и вынуждены были слушать, как он раз за разом играет «Baby I Love You».

Не знаю, что он принимал. Даже и предположить не берусь, потому что он не выпускал из рук здоровенный золотой кубок, инкрустированный драгоценными камнями. Больше всего он был похож на Дракулу, пьющего кровь. Я даже попросил: «Фил, можно мне попробовать?»

Он ответил: «Не вопрос, Ди Ди». Оказалось – вино «Манишевиц», ха-ха-ха!

Артуро Вега: Я слышал, что на следующий день Фил Спектор взял Ди Ди в заложники. Тот немало пересрал. Иногда Ди Ди не хватает способности адекватно воспринимать реальность. Он даже не увидел в случившемся юмора. И решил, что Фил опасен и настроен очень серьезно. Правда, с Фила станется.

Джоуи Рамон: Стоило кому-нибудь случайно зайти в студию, как работа тут же прекращалась. Фил бесился по каждому поводу. И ни один незнакомец не имел никаких шансов туда попасть. В студии постоянно ошивалась какая-то шлюха. Фил все время на нее наезжал. Я так понимаю, она получала деньги за то, что послушно сносила его оскорбления. И студия постоянно смахивала на какой-то блядский холодильник.

Артуро Вега: Фил – уебок редкостный. Его дом смахивал на музей. Повсюду развешана идиотская атрибутика. Ну, знаешь, наверное, всякая личная мелочевка, с ее помощью записывающие компании и радиостанции пытаются раскручивать команды. Дешевка. Я понимаю, что всякой вещи можно придать какое-то значение, и каждый увидит в этом свой смысл. Но, помнится, я думал: «У этого дебила столько денег! Почему же он натащил сюда какого-то барахла? Что вообще за херня с этими богатеями? Почему бы им не научиться жить, как следует?» Ха-ха-ха!

Ди Ди Рамон: Фильм Роджера Кормена «Высшая школа рок-н-ролла» мы стали снимать одновременно с записью альбома «End of the Century». Над которым работали с Филом Спектором.

В глаза не видел сценарий «Высшей школы рок-н-ролла». Мне было по фигу. Если ты заметил, я там вообще ни слова не сказал. Были какие-то строчки специально для меня, какие-то вещи, которые я должен делать. Но я не в теме. Я вообще ничего не мог делать. Так что они просто сделали все, что смогли.

Линда Стейн: Ди Ди должен был произнести одну-единственную фразу за весь фильм. Что-то типа «есть тут пицца?». Или «нам бы пиццы»… Или «дайте пиццу»… Не помню, короче про пиццу чего-то. Так вот, одна строчка – и он не мог ее выучить. Раз сорок пытался. Всех колбасило: а вдруг не сможет? И он таки не смог! Пытались все вместе отрепетировать с ним этот момент – все без толку. Как мы и ожидали, получился большой геморрой.

Ди Ди Рамон: Нас поднимали с постели, даже не объясняя, в чем дело. Будили в 2 ночи, чтобы попасть куда-нибудь к 10 утра. Чего нельзя отнять у Ramones – так это высокой организованности. Так получалось, что днем мы снимали фильм, а по ночам писали «End of the Century».

Директор фильма, Алан Аркаш был отличным парнем. Из всего, за что он брался, он делал конфетку. Мне казалось, что участие в съемках высасывает из группы последние мозги, приближая нас к идиотии. По крайней мере, выглядело все совершенно по-идиотски. Но Ramones ведь никогда не были командой идиотов. К сожалению, фильм стал эдаким поцелуем смерти. После того, как Алан завершил работу над фильмом, он попал в больницу. Инфаркт. И всего в тридцать восемь.

Джоуи Рамон: Ближе к завершению работы альбом вылетал уже в 700 тысяч долларов. Потому что Фил все пересводил и пересводил. В конце концов, Сеймур не выдержал и сказал: «Послушай-ка, Фил…». И что он, Сеймур, хочет альбом таким, какой он получился. И что Фила ничто не может удовлетворить. Этот перец все хотел сводить и сводить. И потихонечку отсылать песню за песней. Псих ненормальный.

Ди Ди Рамон: Фил Спектор не мог свести наш альбом. После того, как запись была окончена, он довел себя до нервного истощения. Помню, как-то ехал домой из какой-то записывающей компании в Нью-Йорке, вместе с ребятами. И поставили что-то из нашего альбома, по-моему «I’m Affected» или что-то такое. Я не верил ушам, настолько погано она звучала. Какой-то пиздец. Ненавижу «Baby, I Love You». Порой кажется, что это самое большое дерьмо из всего, что я написал для того альбома. Но это с моей точки оно дерьмо. Тем не менее, по рейтингам Европы на том альбоме было два хита: «Baby, I Love You» и «Rock’n’Roll Radio».

Артуро Вега: Когда Ди Ди женился на Вере, я этому очень обрадовался. Как и всему другому, что позволяло хоть как-то держать Ди Ди в узде. Вдобавок к этому Вера мне нравилась. Мне кажется, они с Ди Ди хорошо подходили друг другу. В любом случае, жениху с невестой всегда искренне желаешь самого доброго. И ждешь, что у них все получится. Мне кажется, что любовь – отличное лекарство от многих болезней. Я верю в силу любви. Поэтому я надеялся, что женитьба положительно скажется на Ди Ди.

Линда Стейн: Удивительное дело, но факт. Ди Ди спал со всеми. Без исключения. Ди Ди спал со мной, Ди Ди спал с Сеймуром, по-моему, он спал с Дэнни. Короче, он спал со всеми и с каждым. И делал это исключительно хорошо! В смысле – выдающийся ловелас! Все повально влюблялись в Ди Ди.

Да, и у нас с Ди Ди случилась интрижка. Было дело, на День благодарения. Сеймур на все американские праздники уезжал из страны. Отпетый трудоголик. И вот, День благодарения, мы с Ди Ди сходили куда-то, пообедали, потом завалились в отель на перекрестке Сорок четвертой стрит и Парк-авеню. Там провели ночь. Ночь в День благодарения с Ди Ди Рамоном и его кожаным другом. А потом я родила двойню!

Когда я узнала, что Ди Ди собирается жениться, я просто не поверила. Мы с Дэнни Филдсом всегда считали, что у Ди Ди должна быть интрижка с Фаррой Фосетт, ну, или с другой бабой, но очень знаменитой. Да, это вполне в его духе. Ничего похожего на женитьбу, максимум – долгоиграющие связи со знаменитостями.

Но Ди Ди выбрал семейный уют, переехал куда-то под Колледж-пойнт, в Уайтстоун, в Квинс. Коллекция ножей, фарфор, обеденный сервиз, диван в гостиной и цветной телевизор – все при нем. Помнится, мы хотели подарить ему что-нибудь очень полезное, но у него уже и так все было. И свадьба у них была офигенная, и обеденный сервиз – тоже офигенный. Единственное, чего не было, – медового месяца. Потому что на следующее же утро Ди Ди улетел в Хельсинки, дальше в турне.

Ди Ди Рамон: Если не гастроли с Ramones – я тут же мчался в свою маленькую подвальную квартирку в Уайтстоун, Квинс. Уайтстоун – тоскливая дыра, обитель «среднего класса». Мы с Верой прожили там около десяти лет. Никогда не мог назвать это место своим домом. Наоборот, там меня всегда охватывала жуткая паранойя.

Если мне вдруг хотелось набить татушку, Вера тут же волокла меня к доктору, и начинался такой геморрой… Ее сводило с ума абсолютно все, что касалось меня и моих татуировок. За каждую новую мне буквально приходилось грызться насмерть. Я сидел в приемной, а Вера и психиатр промывали мне мозги, пытаясь победить мою натуру.

Дэниел Рей: Когда мы с Ди Ди писали песни, ему постоянно приходилось бегать туда-сюда к разным докторам-психологам, аналитикам, терапевтам. Приходилось подгонять график под визиты к докторам.

Он говорил: «Сегодня мне надо встретиться с доктором Хрензнаеткакего. В четыре я освобожусь и поеду к доктору Фигзнаеткакому».

Всю дорогу Вера выдавала ему только пять долларов. Как раз на такси до дома или на такси еще куда-нибудь. Не хватало даже на то, чтобы купить чего-нибудь по дороге. Только туда и обратно. Грустное дело.

Когда действительно возникала потребность в лекарствах, его пичкали чем-то, что напрочь изменяло сознание. Так, как доктор прописал, ха! В такие моменты Ди Ди больше всего смахивал на блуждающего зомби. Типа вот такой компромисс. Все – его жена, Монти, врачи – похоже, они заставляли Ди Ди принимать это дерьмо, ведь так было проще держать его под контролем. Как в клинике для душевнобольных. Накачиваешь пациентов торазином, а они после этого не крушат стены, хоть и мало чем отличаются от мертвецов.

Грустно. Ди Ди был обречен на прописанные наркотики.

Боб Груэн:Знакомство с Верой возникло на почве ее дружбы с моим ассистентом, девушкой, которая в то время помогала мне по фотоделам. К тому моменту я порвал с женой, и поскольку гулял в холостяках, напарница познакомила нас с Верой. Мы даже пару раз куда-то выбирались. Потом я привел ее в «Макс» и познакомил с Ди Ди. И все. Тут понеслось. Она вляпалась в него по уши. Типа любовь с первого взгляда. Эти ребята не сводили глаз друг с друга.

Ди Ди в ту пору жил с Конни, и та была без ума от него, причем наводила на всех ужас. Ее психическая энергия сносила ему крышу. Помню, Вера это заметила и принялась жалеть Ди Ди. И заявила, что он не заслуживает такого обращения.

Артуро Вега: После того, как Ди Ди сошелся с Верой, я неоднократно встречал Конни на Третьей авеню. Она занималась проституцией. Навсегда запомню, как ужасно она тогда выглядела. В общем, я думал, что все это – дело времени. Даже пытался поболтать с ней. Говорил все, что, по моему мнению, могло ей помочь. Но, по ходу, дело зашло уже слишком далеко. Мы постоянно катались по гастролям, и в ту пору я стал видеть ее крайне редко, только когда проезжал мимо на такси. А она стояла на улице и завлекала клиентов.

Лора Аллен: Это было ужасно. Ди Ди рассказал мне, что Конни нашли мертвой где-то под дверью. Она схватила передоз метадона и валиума. И дело по этому случаю так и не было возбуждено. Полагаю, она порвала со своими родственниками – и ни паспорта, ни каких-нибудь документов так и не нашли. Ее похоронили на Поттерс-филд, на Стейтен-Айленд.

И что самое печальное… Незадолго до ее гибели Ди Ди видел Конни. Она занималась проституцией на перекрестке Одиннадцатой стрит и Второй авеню. Он пытался дать ей денег, но Конни сбежала. Ей было безумно стыдно. И вид у нее был такой, словно дела идут совсем плохо.

Ди Ди Рамон: Джоуи Рамон сообщил мне о гибели Конни. Он мне позвонил. И сказал: «Конни умерла».

Я ответил: «Да?»

Ничего больше я сказать не мог. Потому как рядом была Вера. Я не мог скорбеть, потому что рядом была Вера. Не мог выказать абсолютно никаких эмоций. Потому что Вера была чертовски ревнива.

Последний раз, когда я видел Конни, та завлекала мужиков на улице. Обычно я подъезжал на микроавтобусе. И ждал перед домом, где жил Джоуи, пока его вытащат на улицу. Конни работала в том же районе. Я пытался дать ей денег, чтобы она могла себе чего-нибудь купить, ну, и вообще. Она выглядела совсем плохо. Не знаю, за что и как ее можно было любить. Но я любил.

Позже я узнал, что одна из девушек пыталась собрать деньги на гроб для Конни. И все остальные девушки включились в тему, но потом пришла какая-то сучка, забрала все деньги и спустила их на наркоту. Несколько лет спустя меня этот факт просто добил.

Лора Аллен: Забавно. Как-то я болтала с Верой. И та сказала: «Знаешь, я ведь ненавидела Конни. А потом поняла, что чего бы там она ни делала, кем бы ни была, она всегда пыталась дать Ди Ди ощущение домашнего уюта. По крайней мере в этом мне стоит отдать ей должное».

Потом Вера рассказала мне историю про то, как Конни купила диван. Она работала, скопила денег и купила диван для Ди Ди.

Но как-то раз Ди Ди впал в буйство и разнес диван. В щепки, так что вся набивка повылезла. И Вера закончила словами: «Да, это так печально. Бедная Конни работала, работала, чтобы только купить диван. А Ди Ди этот диван разломал. Она же пыталась создать некое подобие дома, ну, что-нибудь прочное и стабильное. Но все эти наркотики, буйство, сумасшествие…»

Мне до сих пор больно вспоминать про Конни. Ее конец был ужасен. И ведь я знаю совершенно точно, что Ди Ди ее любил. Очень сильно любил. Может, это была его первая любовь в жизни. Он потом сам рассказывал, что время, проведенное с Конни – лучшее время в его жизни.

Кэти Эштон: Когда мой брат Скотти вернулся из Лос-Анджелеса и слез с иглы, он остался жить у матери. Однажды он сказал мне, что Фред Смит и Скотт Морган предлагают ему играть в их новой группе.

Я не видела Фреда несколько лет, но когда они собрали Sonic Rendezvous Band, я в конце концов опять начала с ними тусоваться, потому что мне понравилась эта группа. Потом мы с Фредом возобновили наши отношения.

Следующие несколько лет я тусовалась с ним, ходила на их концерты и здорово развлекалась. Правда, это был алкогольный период. Пускай не я, но эти парни пили по-черному.

Меня физически влекло к Фреду – не только как к воспоминанию о том, как мы впервые с ним встретились, – я сходила по нему с ума. Но я никогда не считала это любовью, мол, вот он – мой мужчина, мы с ним осядем и обнесем наш общий дом белым забором, в таком духе. Я просто тусовалась с ним как с другом.

Когда в 1978 году на горизонте появилась Патти Смит, сначала я думала: круто, что ей нравится Sonic Rendezvous Band, но совсем не круто, что она захватывает мою территорию, ха-ха-ха!

К тому времени мы с Фредом были вместе уже далеко не первый год, и хотя все вышло достаточно случайно, всем вокруг было ясно, что мы – одно целое. Но когда Патти начала приходить к нам играть и когда Rendezvous заиграли у нее на разогреве, она стала отбивать у меня Фреда.

Биби Бьюэл: Когда Патти Смит решила, что пора завязывать – когда она решила выйти замуж и стать домохозяйкой, – единственный, кто знал об этом, был Тод Рандгрен. Он продюсировал «Wave», и только он знал, что это ее последняя запись. Она даже не сказала группе. Потом Тод рассказал мне, но я поклялась никому не говорить. Мне даже нельзя было показывать Патти, что я знаю. Но однажды я пришла в студию и заплакала, а Патти сказала: «Ты чего, подруга, с дуба рухнула?» Я просто ревела, и Тод вытащил меня на улицу.

Я сказала: «Не хочу, чтобы это была ее последняя запись!» У меня было еще очень чистое, незамутненное отношение к рок-н-роллу. Для меня это была ужасная потеря. Словно смерть родственника. Может, они думали, это просто последняя запись: «Подумаешь, теперь я буду домохозяйкой», – но я приняла это очень близко к сердцу.

Патти рассказывала мне, что она влюблена во Фреда Смита, что она хочет выйти за него замуж и нарожать кучу детишек, и что, мол, круто, что у Фреда та же фамилия, что и у нее, – не придется менять фамилию.

Словно она встретила бога – ни больше, ни меньше.

Джеймс Грауэрхольц: Патти сказала мне: «Я нашла мужчину, которого люблю, и оказалось, что все, что мне нужно в жизни, – мужчина, которого я люблю. Я хочу детей, хочу быть хорошей матерью и хорошей женой, это все, что мне надо».

Мне это показалось очень искренним. Я сказал: «Давай, вперед». Знаешь, многих ее решение удивило и шокировало, а меня нет. Конечно, была сплошная революция, Я – РЕМБО, Я – БОДЛЕР, Я – БЕРРОУЗ, но никуда не делся певец любовных песен – Билли Холидей. В смысле, конечно искусство имело место быть, но в принципе она отказалась от него ради правильного мужчины.

Помню, однажды вечером мы с ней и Ленни ехали в лимузине на концерт в Нью-Джерси. Ехать надо было далеко, и Патти читала биографию скульптора Родена. Ей больше всего понравилась женщина, которая вела у Родена хозяйство. Она сделала все, чтобы к Родену пришел успех. Знаешь, за спиной каждого известного мужчины…

Кумиры Патти были обычно героическими мужчинами, но женщины-кумиры были отнюдь не вроде Жанны Д’Арк, сильные женщины-лидеры, а необласканные популярностью, обойденные историей женщины-помощницы.

Джей Ди Даггерти: Последние два концерта Patty Smith Group играла в Болонье и Флоренции. В Болонье Патти попала в совершенно кошмарную ситуацию. Мы должны были играть на огромном стадионе, и толпа вырвалась из-под контроля. Немало народу попало внутрь бесплатно – наверно, проломились через ворота. Одно из условий сделки, которую пришлось заключить нашему промоутеру с местной компартией, было то, что они обеспечивают охрану.

Концерт прошел достаточно спокойно, но потом мы оказались заперты за кулисами, потому что эти клоуны, которые по идее изображали нашу охрану, заперли металлические ворота, и ни у кого не было ключа.

И вот 80 тысяч человек скандирует «Патти, Патти», потихоньку теряет остатки рассудка, и группа начинает паниковать: «Пидзец, что тут творится? Нам надо обратно на сцену! У кого этот блядский ключ?»

Неожиданно охранники повели себя жестко. Они оттолкнули всю остальную группу и окружили Патти – они хотели увезти ее на машине. Патти испугалась за свою жизнь – она думала, что ее сейчас похитят и будут отрезать уши там всякие. В этот вечер Патти опустилась на колени и стала молиться. Это, можно сказать, сработало, ну, и найденный ключ тоже внес свою лепту.

На следующий вечер ее менеджер Ина сказал: «Такое никогда больше не должно повториться – впредь мы играем только на таких-то условиях».

Но следующий концерт стал точной копией предыдущего – такой же стадион и длинный кафельный коридор за сценой. И вот я в своем сценическом костюме – белая майка, белые прозрачные парашютные штаны, а под ними «ракушка», и в итоге можно видеть мою задницу… Знаю, тогда это казалось неплохой идеей, ладно? И вот я выхожу из-за угла, а там стоят карабинеры с автоматами, и я думаю: «Ой, бля!» Это была наша охрана на тот вечер.

Начался беспредел. Аудитория озверела. Может, Патти прибьет меня за мое толкование событий, но она слишком много внимания уделяла тому, что собирается сказать, и слишком мало – тому, как это воспримут. Не хочу сказать, что это как-то особенно эгоистично, но она считала: «Вот что я делаю, и если людям это не нравится, включая тебя, Джей, сосите хуй». В Америке во время последней песни мы поднимали огромный американский флаг на заднике. Сначала я думал, что в Европе мы забьем на эту фишку. Типа обойдемся без флага. Вдруг это воспримут как символ империализма. А в ответ я получил: «С какой это стати? Ты что, не патриот? Ты не любишь Америку?» Я сказал: «Оп-па. Ладно, проехали».

В тот вечер Патти играла длинную фортепианную импровизацию, во время которой через аудиосистему проигрывалась речь папы. Молодежь Флоренции в восторг не пришла. Народ напрягся. Может, они восприняли это как святотатство, а может, просто не хотели слушать дальше эту херню.

И когда появился американский флаг, они начали ломать заграждение. На сцену полетели большие деревяшки с гвоздями. А я припомнил кошмарные истории про концерты Лу Рида в Италии, когда их забрасывали зажигательными бомбами. И как только я увидел, что эти штуки летят, я побежал к огромному чехлу от органа Б-3, забрался внутрь, а когда обломки перестали падать вокруг, я вылез, и мы снова начали играть.

Ленни Кай: Все ребята из зала поднялись на сцену, и уже казалось, что они сейчас ее разгромят, но они просто уселись на сцене. Это было высшее проявление уважения и почета. Словно эти ребята – ходячая метафора – словно мы отдали им сцену, и настал их черед уйти отсюда и стать тем, чем они хотят стать.

Джей Ди Даггерти: Все охранники куда-то делись. Не было никого. Ни промоутеров, ничего, ни полицейских. Люди просто поднимались на сцену, брали инструменты и начинали на них играть. А мы старались вести себя приветливо, чтобы выйти живыми из этой очень взрывоопасной ситуации. Я сказал кому-то: «Прошу прощения, но на этих барабанах мне по идее сегодня еще надо играть».

Это был момент нашей славы. Один из самых страшных моментов в моей жизни.

Ленни Кай: В начале мы играли перед 250 слушателями церкви святого Марка, а в конце играли перед 70 тысячами на футбольном стадионе во Флоренции. Действительно красивая история.

Джей Ди Даггерти: Официально наша группа прекратила существовать, когда мы были в офисе нашего бухгалтера… Патти сказала: «Группы больше нет. Мы уйдем элегантно – мы не будем объявлять о распаде группы».

Я знаю, для нее это было трудное решение, и знаю, что, наверно, она думала, что мы о ней будем плохо думать. В глубине души, надеюсь, она знала, что я остался на ее стороне.

Я не был зол, я был опустошен. Знаешь, последние несколько лет существования Patty Smith Group Патти жила в Детройте с Фредом, и именно такого развития событий я и боялся. Это был личный, эгоистичный страх. Но в то время я еще не осознал, что я и группа – одно. Кем я был – барабанщиком в Patty Smith Group. Я был никем. Я не был собой, я был неодушевленным предметом. И вот единственное, что я могу сказать: «Оп-па. Что теперь?»

Потом я запил, ха-ха-ха, употребил немало наркоты, ха-ха-ха, и спускал деньги изо всех сил, ха-ха-ха! Заодно я начал работать сессионным ударником, так что мне было чем заняться.

Ленни Кай: Когда Фред и Патти официально оформили свои отношения, она переехала в Детройт. Очень трудно поддерживать связь, когда основного человека в группе нет рядом. Ведь по сути мы занимались тем, что обеспечивали поддержку Патти, а уж она задавала эстетическое направление, так что без нее мы оказались в ступоре. Если послушать «Wave», она всю запись прощается – это совершенно очевидно.

Мы понимали, что все так и будет, потому что мы достигли потолка. Мы вошли в десятку хитов, мы провели рок-н-ролл в его следующую инкарнацию, наши мечты стали реальностью, и единственное, что нам осталось, – нарубить побольше денег, а самое рок-н-ролльное, что ты можешь сделать, – это отказаться делать на рок-н-ролле деньги, ха-ха-ха! Это был совсем не наш метод: мы не собирались дорастать до живых музыкальных автоматов, и в чем-то мы стали заложниками нашего собственного успеха, потому что стадионы не подходят для того, что мы хотели делать. Я хочу сказать, нельзя выступать на стадионе «Уэмбли» перед десятками тысяч человек и просто колбаситься, импровизируя на какую-нибудь тему двадцать минут.

Патти всегда вдохновлялась фильмом «Не оглядывайся». Патти не хотела выходить и играть «старую добрую музыку». Она не хотела выходить и петь «Gloria», ей не казалось, что Иисус, конечно, умер за всех, но уж свои-то грехи она отпела сама. Она решила вопрос, который сама же себе задала, свой артистический вопрос – и вот она на пороге нового искусства.

Искусство несравнимо с отношениями между людьми, и я думаю, это одна из причин, почему Патти сделала отношения своим искусством. Я думаю, что ей было очень важно посвятить всю себя без остатка любви, потому что вообще-то искусство – занятие для эгоистов. Иногда мне кажется, что музыкантам и художникам вообще нельзя иметь постоянные отношения, пока им не будет далеко за тридцать, потому что до тех пор их отношения всегда будут на втором месте после искусства. Художники – вообще не лучшие супруги.

Джей Ди Даггерти: Патти хотела чего-то иного. Она хотела делать с Фредом замечательную музыку, и думаю, что он, как любой нормальный мужик, хотел ее всю для себя – фишка, которую я тоже попытался бы провернуть, если бы хоть чуть-чуть верил, что у меня получится, ха-ха-ха!

Фред был во вкусе Патти: высокий, задумчивый, молчаливый парень. Когда я увидел его, я подумал, оп-па, детройтский рок-н-ролльщик, это суровый парень. Опасный конкурент. Ха-ха-ха!

Это была личная химия, а фактор МС5 был просто глазурью на пироге. Она любила высоких парней с кривыми зубами. Для Патти это была вроде как любовь с первого взгляда.

Ленни Кай: Иногда я думаю, что мы последняя группа шестидесятых. Мы любили длинные хаотичные песни, мы любили двадцатиминутные импровизации. Мы не были Ramones, мы не были ироничными, как Blondie, мы были больше похожи на нью-йоркское отделение «Белых пантер».

В нас было полно этого революционного «kick out the jams, motherfucker» пыла, плюс у нас была прямая связь с Velvet Underground и их музыкой черного урбанизма. Мы понимали деструктивность в духе Stooges, но при этом в нас был мощный поэтический заряд, такой рок-Рембо.

Кэти Эштон: Я злилась на Патти?! Ха-ха-ха! Я не чувствовала, что мы с ней враги. Я чувствовала, что меня просто оставили позади, но с другой стороны, я никогда не считала, что у нас с Фредом постоянные отношения, хотя мне и казалось, что у меня отобрали любимую игрушку.

Помню, думала, что еще не все кончено. Это меня злило, но одновременно я чувствовала грусть, потому что это одна из тех вещей, с которыми ты ничего не можешь поделать.

Однажды я шла домой к маме, прямо передо мной проехали Патти и Фред, которые ехали к моей маме повидать Скотти. Каким-то образом я попала в их машину, и вот я сижу сзади, а они, вместе, едут домой к моей маме, ха-ха-ха! Я хочу сказать, вот это толстокожесть!

Надо сказать, Фред не выставлял их отношения напоказ, Патти осталась сидеть в машине, но я все равно думала: «Как он посмел привезти ее в дом моей матери!» Я очень нехорошо смотрела на них, но я вообще неконфликтный человек, так что для меня это был просто мой личный взгляд и – ИДИТЕ НА ХУЙ.

Мы с Фредом еще иногда говорили по телефону. Но в конце концов, естественно, я совершенно перестала ему звонить.

Джеймс Грауэрхольц: Патти на самом деле сделала очень хитрую штуку. Она умерла в рок-н-ролле, при этом не умерев по-настоящему.