Император Константин V и его церковная политика. Развитие иконоборческого богословия и собор 754 г. Гонения на иконопочитателей

Причины возникновения иконоборчества и первоначальная аргументация против иконопочитания. Иконоборческая политика Льва III и отношение к ней в христианском мире. Выступление в защиту иконопочитания преп. Иоанна Дамаскина.

Апостольские Правила находятся в составе сборника, называемого Постановления Апо­стольские. Этот сборник в целом тот же Трулльский собор отвергает, не взирая на его древнее происхождение, как подвергшийся некоторым еретическим искажениям. Однако вошедшие в состав Апостольских Постановле­ний 85 Апостольских Правил собор принимает, хотя и не утверждает, что они в самом деле составлены двенадцатью апостолами.

Император Юстиниан II; Пято-Шестой Трулльский собор. Корпус канонов. Правила 37-39, 82, 95.

В 680-681 гг. в Константинополе проходил VI Вселенский Собор (против монофелитов). Это – последний христологический Собор. Христологическими считаются соборы с III по VI Все­ленский включительно. И хотя последующий период, период иконоборчества, также тесно связан с христологическим богословием, но спор о святых иконах есть все же нечто новое. Довольно скоро после Собора, в 685 г., Кон­стантин IV умер (в возрасте 33 лет). На прес­тол вступил его сын, Юстиниан II.

Юстиниан II был одаренным императором, но отличавшийся крайним вла­столюбием, ставший настоящим тираном. Однако это случилось уже после тяжелых испытаний, уготованных ему его врагами. Первые же годы царствования Юстиниана II были более спо­койными и плодотворными. В это время про­изошел Трулльский собор в Константинополе, в той же самой зале императорского дворца, что и VI Вселенский Собор. Он был еще более продолжительным, чем VI, и заседал с 1 сен­тября 691 г. до 31 августа 692 г. (!), т. е. ров­но год. Собор объявил себя Вселенским; фак­тически же, он таковым не являлся, потому что на нем никак не был представлен папский престол, а что касается восточных патриарха­тов – Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского – они в это время, находясь под мусульманским владычеством, уже не могли сохранять за собой прежнее значение в церковной жизни. Начинается угасание этих древних церковных центров.

Константинополь факти­чески оказался во главе угла всей церковной жизни на Востоке, и хотя Трулльский собор (он еще назывался Пято-шестым собором) формально не был Вселенским, он претендо­вал на роль Вселенского и ставил своей зада­чей разработку правил для всей Вселенской Церкви. Ни V, ни VI Все­ленские Соборы таких правил не издали. Это объясняется в значительной степени тем, что законодательная деятель­ность императора Юстиниана I была чрезвы­чайно обширной и она определила строй цер­ковной жизни в очень многих сферах, не оста­вив, как казалось тогда, ничего неупорядо­ченным. С одной стороны, уже имелись дея­ния первых четырех Вселенских Соборов, с другой – огромное по объему законодатель­ство Юстиниана I, и поэтому в последующее время законодательная жизнь вообще замирает – это относится не только к церковному, но и к гражданскому законодательству Византий­ской империи.

Однако Пято-шестой Трулльский собор – он называется так потому, что как бы воспол­нил работу V и VI Соборов, не давших цер­ковных правил, – издает очень обширный корпус канонов (102 правила). Не­сомненно, за этими правилами чувствуется императорская воля, которая в действитель­ности и направляла деятельность собора. Например, третье правило: «Поелику благочестивый и христолюбивый царь наш предложил сему святому и Вселен­скому Собору, чтобы...» и т. д. Правило это относится к брачному статусу священнослужи­теля, т. е. к вопросу, который, казалось бы, должен быть подведомствен исключительно церковным инстанциям. Впрочем, Юстиниан II только напоминает о своем присутствии, он предоставляет законодательную деятельность Собору иерархов. Это объясняется в значительной степени его желанием, чтобы эти за­коны (т. е. корпус правил Трулльского собора) были приняты во всей Вселенской Церкви.

Это чувствуется по содержанию многих правил: в некоторых из них говорится о нестроениях в жизни африканской Церкви (Карфагенской), в других – о непорядках в Армении; наконец, Собор осуждает некото­рые обычаи, укоренившиеся в латинской Церкви в Европе – принудительное безбрачие священников, пост в субботу, слу­жение Литургии на пресном, бесквасном хле­бе, и другие. Одним словом, эти правила дей­ствительно претендуют быть правилами Все­ленской Церкви, хотят унифицировать ее жизнь по константинопольскому образцу – т. е. ставят задачу более дерзновенную, чем не­когда ставил Юстиниан I.

37 правило. Здесь говорится об изменениях, внесенных в церковную жизнь варварскими нашествиями, когда очень многое поколебалось и возникла новая ситуация, требующая соответствующих установлений.

Здесь рассматривается ситуация, когда епар­хия находится где-то далеко под властью му­сульман, там же осталось и большинство ве­рующих, а епископ, который по титулу чис­лится в этой епархии, вынужденно пребывает (причем, может быть, в нескольких поколе­ниях – предыдущий епископ умер, и рукопо­лагается новый) в Константинополе или еще где-нибудь, сохраняя свой титул, прерогати­вы, совершая все подобающие ему священно­действия. Это очень важное изменение в срав­нении с прежними канонами, когда преобла­дал территориальный принцип и в одном горо­де должен был править один епископ, не со­вершавший за его пределами никаких священ­нодействий (разве что будучи призван еписко­пом другого города).

38 правило. Этим правилом определяется, что административная жизнь Церкви автоматически зависит от администра­тивной структуры государства. Если новый император возвышает значение какого-нибудь города или приказывает построить новый, то этим немедленно и совершенно автоматически вносится изменение и в церковную жизнь. Возвышенный город становится центром окру­га церковного, т. е. нескольких епархий, точно так же и селение, возведенное в ранг города, должно обязательно стать центром но­вых епархий. Города без епископа не бывает, поэтому в Церкви того времени очень много епископов. Скажем, в небольшой Малой Азии могло быть 300 и больше епархий, т. е. в несколько раз больше, чем сейчас в нашей ог­ромной Русской Церкви.

39 правило. Относится к жизни целой поместной Церкви – Кипрской, которая уже давно, со времен III Вселенского Собора, об­ладала правами автокефалии. Кипр подвергал­ся нашествиям арабов, а как раз при Юстиниане II с ними было достигнуто соглашение, согласно которому этот остров получил особый статус, т. е. им совместно управляли Византийская импе­рия и халифат. Однако многие христиане на Кипре не захотели оставаться под мусульман­ской, хотя бы и частичной, властью, и во главе с архиепископом Кипрским, пересели­лись близко к Константинополю на Кизический полуостров в Малой Азии. И вот, хотя этот архиепископ с некоторой частью своей паствы и оказался на территории Кон­стантинопольской патриархии, за ним были сохранены все права автокефалии (на новом месте пользовался старыми правами); мало того, к его титулу был прибавлен титул архиеписко­па Новой Юстинианы – так назывался глав­ный город Кизического полуострова, постро­енный Юстинианом II. Этот титул предстоятели Кипрской Церкви сохраняют до нашего времени, хотя они давно уже к Новой Юстиниане и Кизическому полуострову никакого фактического отношения не имеют.

В XX веке очень многие православные оказались, в результате различных потрясе­ний, как политических, так и экономиче­ских, за пределами своих поместных Церквей. Естественно, возник вопрос, как устраивать их церковную жизнь. И, можно сказать, по­давляющее большинство православных пред­почитает сохранять связь с Церковью-матерью, и при этом ссылается именно на это самое 39-­ое правило Трулльского собора, которое уре­гулировало положение киприотов, бежавших на Кизический полуостров.

82 правило. Некое предчувствие иконоборческой эпохи. Какие-то подспудные признаки страстей вокруг икон, не спокойствие ощущалось уже в это время. В этом правиле возбраняется делать символические изображения Спасителя; поскольку Христос воплотился, реально явился на земле, то и изображения Его должны быть реалистически­ми, в образе человека, а не символическими, например, в образе Агнца Божия или ином. Отсюда можно догадаться, что были и проти­воположные высказывания – в пользу именно символических изображений, как наиболее подобающих.

95 правило. Относится к приему в Цер­ковь кающихся еретиков. Причем, как это уже бывало в древности, еретики практически разделяются по способу приема в Церковь на три разряда: те, которые заново крестятся при принятии их в Церковь (иудеи –?), как если бы они бы­ли язычниками, те, которые принимаются в Церковь через миропомазание, и те, которые принимаются через покаяние и проклятие ере­си, которой они прежде принадлежали (несториане и монофизиты). Отсюда видно, что несмотря на все строгости, примененные к этим еретикам предшествующими Соборами, Церковь признает все таинства, которые у них совер­шаются: и таинство крещения, и таинство ми­ропомазания. Не говорится о приеме клириков, но предполагается, что клирики принимаются в сущем сане. В наших русских изданиях «Книги правил» это правило помещено в дефектном виде – в кон­це его говорится только о несторианах. Впро­чем, и в этом случае из контекста его видно, что еретикам предлагается проклинать не только Нестория, (естественное условие для несториан, приходящих в православную Цер­ковь), но также Евтихия, Диоскора, и Севира Антиохийского. Что же касается более ис­правных списков правил, то там прямо гово­рится не только о несторианах, но также о евтихианах и севирианах (евтихиане – это крайние монофизиты, севириане – монофизи­ты умеренные, последователи Севира Антио­хийского).

Самое главное, что Трулльский собор стремился утвердить в жизни Церкви целый канонический корпус. Он не только издал свои 102 правила, но и подтвердил значение пра­вил предшествующих Соборов, а именно: пер­вых четырех Вселенских, которые тоже изда­вали свои каноны, и целого ряда поместных; затем утвердил значение для всей Церкви пра­вил некоторых святых отцов (составители ко­торых предназначали их для своих епархий или патриархатов). И, наконец, он утвердил так называемые Апостольские Правила, о ко­торых можно сказать немного подробнее.

Как установила церковно-историческая наука еще в XIX столетии, Правила Апостольские имеют сирийское происхождение и окончательно составлены в первой половине IV века, хотя, по существу, многие из них мо­гут восходить и к апостольскому времени. Например, правила Антиохийского Собора 341 г. во всем совпадают с некоторыми из этих Апостольских Правил. Если Собор 341 г. имел перед собой правила, надписанные именем святых апостолов, то он, конечно же, должен был сослаться на этот ав­торитет, а не просто переписывать и издавать их от своего лица без указания источника. Эти Правила Апостольские и впоследствии выдви­гались прежде всего иерархами сирийскими или сирийского происхождения. Они и вправду отражают так же, как в целом и так назы­ваемые Апостольские Постановления – реаль­ности именно сирийской церковной жизни, хотя в древней Церкви во всех поместных об­щинах было много сходного. В частичном виде Апостольские Правила довольно рано проник­ли на Запад, по крайней мере, они известны там уже в начале VI века. Однако в западной Церкви они утвердились лишь в числе 50-ти, принятых окончательно Трулльским Собором.

Дело Трулльского Собора император Юстиниан II принимал очень близко к сердцу. Он не только издал его правила, но и весьма за­ботился, чтобы они были приняты во всех по­местных Церквах. Царствование Юстиниана было прервано его низложением – с 695 до 705 г. он был не у дел, но потом вновь захва­тил престол (впервые он стал императором в 685 г., в 695 был свергнут, в 705 опять вер­нулся к власти). В 711 г. его окончательно свергли и убили). Однако и в обстановке оже­сточенной борьбы за власть Юстиниан не забывал о Трулльском соборе и вел интенсивные переговоры с Римом, побуждая папу принять его деяния. Поначалу Юстиниан пытался дей­ствовать угрозой расправы, но потом изменил тактику: ему удалось во время своего вторич­ного царствования пригласить в Константино­поль папу Константина для переговоров от­носительно Трулльского собора – это был один из тех редких случаев, когда папа посетил столицу империи. Как вы помните, в Константинополе ранее побывал папа Вигилий, насильственно привезенный для участия в V Вселенском Со­боре, от какового участия он все-таки укло­нился. Затем в Константинополь под стражей для суда и расправы доставили папу Мартина Исповедника, теперь же папа, похоже, явил­ся сюда совершенно добровольно и был с большим почетом принят императором. Папское по­сещение состоялось, несмотря на то, что Трулльский собор довольно бесцеремонно пере­черкнул некоторые притязания Рима на главенство в Церкви – например, одно из правил во всем уравнивает Константинопольскую и Римскую кафедры, хотя и признает, что Константинопольская – вторая по чести.

Переговоры состоялись и была достигнута некая догово­ренность, но содержания ее мы не знаем, потому что Юстиниан очень скоро потерял власть, и, по всей видимости, в Риме предпочли забыть о благоприятных для константи­нопольской стороны результатах соглашения.

Уже второе царствование Юстиниана было исключительно неспокойно, а после его гибели начинается настоящий политический хаос. Им­ператоры сменяются один за другим. Непосред­ственным преемником Юстиниана II стал армя­нин Филиппик (это его императорское имя, прежде он назывался Вардан). Его двухлетнее царствование совершенно бездарно, оно замеча­тельно попыткой восстановления монофелитства, ибо Филиппик был воспитанником того самого монаха Стефана, которого VI Вселенский Собор осудил вместе с патриархом Антиохийским Ма­карием.

Филиппик был убежденным монофелитом, что показали и его действия на императорском престоле. Приверженность монофелитству но­вый император обнаружил, между прочим, своего рода иконоборческой выходкой, удалив с почетного места в Святой Софии изображение VI Вселенского Собора, решения которого он отменил. Чтобы дезавуировать VI Вселенский Собор, Филиппик не ограничился изданием единоличных императорских указов, но со­брал собор епископов Константинопольской патриархии, которые и согласился на этот шаг. Участникам поместного собора очень ско­ро пришлось раскаяться и вернуться к православию, когда император-еретик был низло­жен.

Иконопочитание в IV и V вв. вошло во всеобщее употребление в христианской Церкви. По церковному учению, почитание икон должно состоять в почитании лица, изображенного на них. Такого рода почитание должно выражаться благоговением, поклонением и молитвою лицу, изображенному на иконе. Но в VIII в. к такому церковному учению стали примешиваться неправославные взгляды на иконопочитание, особенно у простого народа, который, вследствие недостаточности религиозного образования, по большей части придавал внешности и обрядности в религии главное значение. Смотря на иконы и молясь перед ними, люди необразованные забывали возноситься умом и сердцем от видимого к невидимому и даже мало-помалу усвоили убеждение, что лица, изображаемые на иконах, не отделимы от икон. Отсюда легко развилось поклонение собственно иконам, а не лицам изображаемым, – развилось суеверие, граничащее с идолопоклонством. Появился обычай ико­ны брать в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон кра­ску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых, многие служили Литургии по домам на иконах, вместо престолов, и т. д.; «в массе этих явлений, несомненно, давало себя знать грубое извращение церковного обряда, чествование икон приближалось к идолослужению и разрешалось в чествование самого вещества их» (Бо­лотов). Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше часто происходило с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церк­ви в Христа, – они слишком часто отрываются от этой основы, превраща­ются в нечто самодовлеющее – а следовательно, в ниспадение обратно в язычество.

Естественно, что появились стремления уничтожить такое суеверие. Но, к несчастию Церкви, задачу уничтожить суеверие приняла на себя гражданская власть, отстранив духовную. Вместе с суеверным почитанием икон, гражданская власть, под влиянием также и политических соображений, стала уничтожать иконопочитание вообще и произвела, таким образом, ересь иконоборческую (Тальберг).

Существовали различные христи­анские течения, которые отвергали почитание святых икон. Некоторые крайние монофизиты от­вергали почитание святых икон. Например, так называемые фантазиасты или иначе афтартодокеты, последователи Юлиана Галикарнавского. Крайние монофизиты впадали в традиционный не только для греков, но и для негреческого востока, спиритуализм, т. е. принижение или даже отвержение веще­ственного начала как презренного и самого по себе греховного. И в этой связи конечно, свя­щенные изображения, изображения матери­альные могли представляться этим еретикам излишними, недопустимыми.

Кроме этих ересей или сект, была очень сильная секта павликиан. Она получила распространение в восточной части Малой Азии и исходила из все того же дуализма – духа и материи, в чем-то соприкасаясь с манихейством (дуалистическая секта). Павликиане прямо отождествляли все вещественное и телесное со злом и грехом. Они отвергали не только иконы, они фактически отменяли право­славное богослужение. И вот влияние этих ере­сей и сект христианских и христианского про­исхождения, пожалуй, нужно считать опре­деляющим в становлении иконоборчества (Асмус).

Следует еще учитывать фактор появления и распространения ислама с его запретом на изображение человеческих и сверхчеловеческих лиц. На границе христианства и ислама существовали и имели значительное влияние такие антикультурные и антииконные по духу секты, как монтанизм, маркионитство, павликианство. В этом смысле ислам был понят­нее, как бы «духовнее» христианства. И многие могли этой «духовностью» соблазниться (Дворкин).

Но все же именно императоры-иконоборцы были мужественными борцами против мусульманской экспансии, и я полагаю, не стоит думать, что мусульманство могло иметь такое определяющее влияние на их сознание, хотя некоторые последующего времени императоры-иконоборцы находились под очевидным влиянием мусульманской культуры. Это нужно сказать прежде всего о по­следнем императоре-иконоборце уже IX в. Феофиле, о котором у нас речь дальше (Асмус).

К тому же императоры-иконоборцы были великолепными правителями и полководцами, пользующимися безоговорочным авторитетом в армии, а за иконопочитание выступали прежде всего монахи. Монахов в Империи было великое множество, и это порождало ряд проблем, особенно с точки зрения императоров: шел постоянный отток людских ресурсов, денег, зе­мель, столь нужных государству во время, крайне для него напряженное (Дворкин).

Однако доводы (марксистов) теряют всякое значение, если учесть, что далеко не сразу иконоборчество приняло такое определенное антимонашеское направление, с каким оно известно в истории. Во всяком случае, об антимонастырской деятельности Льва III нам не известно ничего. Антимонашеское направление деятельность иконоборцев принимает только во II-ой поло­вине царствования второго императора-иконоборца – Константина V Копронима, сы­на Льва III (Асмус).

В. В. Болотов вообще считает, что главные причины иконоборчества были политическими, вызванными антиклерикальной политикой воинов-императоров. Не отрекаясь от христианства и Церкви, они хотели довести обрядность, внешние формы благочестия до минимума: они чествовали св. Крест и отметали св. иконы.

Иконоборчество зародилось в среде мало­азиатского епископата. Несколько епископов малоазиатских выработали доктрину иконо­борчества и познакомили с ней императора Льва III Исаврианина (717-741). Во всяком случае первому выступле­нию Льва III против святых икон предшество­вали его консультации с собравшимися в Кон­стантинополе епископами иконоборческого на­правления. Поскольку в предыдущие годы во­енная служба будущего императора Льва III протекала как раз в Малой Азии, нужно ду­мать, что он уже давно имел контакты с неко­торыми из этих богословов иконоборчества и давно уже созревали какие-то планы со­вместных действий. Непосредственным толч­ком, побудившим императора выступить про­тив святых икон, было постигшее Константи­нополь страшное землетрясение, которое он суеверно истолковал как знак Божьего гнева за то, что продолжается языческий, как он счи­тал, обычай иконопочитания.

Первое выступление Льва III против ико­нопочитания датируется 726 г. На первых по­рах он стремился убедить, а не действовать силой. Он собирал народ, выступал с пропове­дями, что было в обычаи Византийских Им­ператоров, и пытался склонить на свою сторо­ну константинопольского патриарха и римско­го папу. Константинопольский патриарх св. Герман Исповед­ник остался непреклонным. Папа, который фактически был вне досягаемости для импера­тора, тем более мог не придавать серьезного значения императорским попыткам изменить церковную практику и церковное учение. У императора Льва III состоялась интересная пе­реписка с папой святым Григорием II. Импера­тор утверждает в письме к римскому папе свои полномочия в церковной жизни, которые он формулирует в следующих словах: «Я есмь царь и священник», – на языке того времени слово «священник» могло относиться не только к иереям, но и к архиереям. Интересно, что папа не оспаривает это самоопределение импе­ратора. В ответном письме папа пишет, что «царями и священниками могут почитаться православные цари, которые защищают и утверждают церковное учение, а те, которые колеблют его, внося в истинное учение примесь лжи, не могут почитаться царями и свя­щенниками».

В 730 г. Лев III собрал в Константинополе так называемый селентион – так назывались заседания, где под председательством импера­тора собирались высшие церковные и светские сановники. В этом заседании принимал участие патриарх св. Герман, который решительно отказался одобрить иконоборческие меры царя. В результате святой Герман был низложен и отправлен в ссылку, а новым патриархом стал Анастасий, который был ставленником императора и полностью поддерживал всю его политику.

Одной из первых иконоборческих мер Льва III было удаление образа Христа, который осенял так назы­ваемые Медные врата императорского дворца в 730 г. Когда посланный для этого офицер поднялся по лестнице и снял образ с ворот, произошло народное возмущение, и офицер был убит народом, за что император жестоким образом расправился со всеми, кого можно было обви­нить в причастности к этому убийству. Таким образом даже в самой столице иконоборчество не было популярно. Решительно стояла на сто­роне иконопочитания европейская часть Ви­зантии. Однако же в малоазиатской части ико­ноборчество нашло довольно-таки широкий от­клик, и вот это сохранялось на всем протяже­нии иконоборческого периода. Если где-то иконоборчество имело базу, то это в Малой Азии, в то время как в Европе, в Греции, на Балканах оно не находило поддержки, и на­строение самого населения столицы в общем-то были скорее на стороне иконопочитания. Хотя в столице в последствии было немало и иконо­борцев. Обширные части православного мира в то время в результате мусульманского на­шествия находились уже за пределами Визан­тии. Это были территории трех патриархатов: Александрийского, Антиохийского, и Иерусалимского. В этих патриархатах, несмотря на то, что сами мусульмане пытались навязать там православным иконоборчество, оно не встретило никакой поддержки, и мало того, именно в этих областях появился один из са­мых замечательных защитников иконопочитания. Это прп. Иоанн Дамаскин – секретарь халифа Дамаска.

Преподобный Иоанн Дамаскин происхо­дил из знатной греческой семьи, которая вы­делилась своей службой при дворе халифа в Дамаске. Отец прп. Иоанна был чем-то вроде министра финансов при дворе мусульманского государя. И сам прп. Иоанн в юности тоже занимал высокий пост при этом дворе. Однако впоследствии он оставил двор, оставил эту государственную службу и стал монахом в мона­стыре святого Саввы в Палестине.

Во второй половине 20-х годов, начиная с первых иконоборческих выступлений Льва III, прп. Иоанн составил одно за другим «Три слова в защиту святых икон». Во многом эти «Три слова» повторяют одно другое. Как счи­тают современные исследователи последова­тельное издание этих «Трех слов», связано с тем новым, что происходило в изгибах импе­раторской политики. Каждое из них было от­ветом на какие-то новые шаги императора-иконоборца. По свидетельству папы Григория II, император Лев так обосновывал свою иконоборческую позицию (переписка между ними – см. выше): иконы – это остатки идолопоклонства, за­прещенные второй заповедью Моисеевой и не предписанные шестью Все­ленскими Соборами; народ суеверно чтит материю и святых мучеников считает за богов. Израильский царь Езекия, после 800-летнего почитания Моисеева медного змея, из-за суеверия народного убрал его из храма; так и теперь, по истечении 700 лет по Христе, Лев, «как царь и иерей», вынуж­ден сокрушить накопившееся суеверие христианского народа (Дворкин).

Лишь св. Иоанн Дамаскин мог ответить императору богословски грамотно и обоснованно. В своих «Словах» в защиту икон Дамаскин исходил из понима­ния иконоборчества как христологической ереси. В основу всей аргументации своей препо­добный Иоанн Дамаскин полагает христологический аргумент – изображение Христа Спа­сителя, а, следовательно, вообще всякое изоб­ражение на иконе возможно, потому что Сын Божий пожелал стать человеком. Иконоборцы основывали свои возражения на ветхозаветном запрете кумиротворчества, по существу игнорируя Боговоплощение. В ответ св. Иоанн пишет следующее:

«В древности (т. е. в Ветхом Завете) Бог, бестелесный и не имеющий вида, никогда не изображался. Теперь же, когда Бог явился во плоти и жил среди людей, мы изображаем видимого Бога... Я видел человеческий образ Бога, и спасена душа моя. Созерцаю образ Божий, как видел Иаков, и иначе: ибо он очами ума видел невещественный прообраз будущего, а я созерцаю напоми­нание о Виденном во плоти» («Три слова против порицающих иконы»).

Дамаскин говорит о материи как о творении Бога, а не как о чем-то презренном и низком: «...А с тех пор, как в нем вселилось Слово Божие, вещество стало достохвальным, а потому вещественные образы необхо­димы и имеют положительный смысл».

В полемике против обвинений в идолопоклонстве преп. Иоанн прово­дит различие между служением (латриа), подобающим лишь Богу, и покло­нением (проскинесис), оказываемым тварным вещам, к каковым относят­ся и иконы. Это терминологическое различие было утверждено Седьмым Вселенским Собором.

Примечание. Поклонение можно воздавать всему, что Божественно, всему, что имеет то или иное причастие к Бо­жественной славе и Божественной власти. На­пример, дети воздают почитание родителям, потому что родительская власть над детьми это Божественное установление. Рабы воздают по­читание господам, поданные воздают почита­ние царю и т. д. Существует множество видов почитания, которые совсем не возбранены Божественным учением, и каждый человек есть носитель образа Божия. Поэтому мы воз­даем почитание и святым, и вообще к каждо­му человеку мы должны относиться почти­тельно, как к образу Божию. «Латриа» – служение, должно быть воздаваемое одному только Богу, «проскинесис» – поклонение, может воздаваться также и тому, что в той или иной степени причастно к Богу.

Лев III, положивший начало иконоборчеству, умер в 741 г. Ему наследовал его сын Константин V Копроним, который правил до 775 г. В самом начале своего царствования Константин V был сверг­нут с престола и в течение целых 16 месяцев был отстранен от власти. Сверг его один из крупнейших военачальников, из подвижников его отца Артавас, который был женат на родной сестре Константина V. Особое значение этой узурпации придавало то, что Артавас провозгласил себя защитником иконопочита­ния и в Константинополе, который он захватил, и во всех местах, где ему удалось утвер­дить свою власть, было восстановлено иконо­почитание. Константин V был еще более одаренным полководцем, чем его отец, и он опирался почти на все малоазиатские воинские части. Ему удалось вернуться к власти, и мо­жет быть этим 16 месячным эпизодом, в значительной степени объясняется та ожесточенность, с которой он впоследствии обращался с защитниками иконопочитания. Однако Константин V так же, как и его отец, умел ожидать и вовсе не сразу он развернул свою иконоборческую активность. Вначале пе­ред ним стояли важные военные проблемы, которые он с успехом решил. Но кроме того, для того, чтобы иконоборцы могли навести в Церкви свои порядки, требовалось время. Константин V начал систематически назначать на епископские кафедры иконоборцев, низла­гая иконопочитателей. А в некоторых случаях он даже создавал новые кафедры специально для того, чтобы увеличить число епископов своих сторонников. Он вел дело к созыву большого собора, который и был созван в 754 г. На собор собралось 388 епископов. Однако православные сразу же назвали этот собор Без­главым, потому что на нем не было ни одного патриарха. Константинопольский патриарх умер еще до собора и только на последней сес­сии собора император представил ему того, кого он избрал патриархом. Т. е. все прочие заседания Собора происходили без патриарха константинопольского, а прочие четыре пат­риарха, и восточные патриархи, и римский папа не захотели прислать своих представите­лей на иконоборческий собор. Так что этот со­бор состоял исключительно из епископов Кон­стантинопольской Церкви. Собору предшество­вала активная подготовка. Император действо­вал как активный пропагандист иконобор­чества. Во многих местах собирались народные сходки, и перед этими собраниями выступали защитники иконоборчества. В некоторых слу­чаях устраивались публичные диспуты право­славных и иконоборцев. Правда, обычно после этих диспутов православные защитники свя­тых икон препровождались в тюрьму и остава­лись в тюрьме до конца собора иконоборческо­го, чтобы они никак не могли помешать его проведению. Император Константин V высту­пал не только как организатор иконоборческой борьбы, но и как богослов иконоборчества. Он написал несколько трактатов, обосновы­вающих иконоборчество. Это, наверное, самое значительное, что дали иконоборцы в области богословия.

Прежде всего православных и иконоборцев разделяло само понимание того, что такое «образ». Иконоборцы в соответствии с восточ­ными магическими представлениями считали, что если образ возможен, он должен быть тождествен своему оригиналу. Поэтому единственно возможным образом Христовым они провозгласили Святую Евхаристию. Право­славные, напротив, считали, что образ не тождествен своему оригиналу, отличается от него. Так что с самого начала между право­славными и иконоборцами было отсутствие общего языка, они как бы говорили на раз­ных языках и с трудом могли понять друг дру­га. В ответ на замечательную защиту иконопочитания в трудах преподобного Иоанна Дамаскина, Константин V развивает христологическую аргументацию в пользу иконобор­чества. Он говорит, что было бы монофизитством, слиянием двух естеств во Христе изоб­ражение одновременно человеческого и божественного естества на иконе. Православных и иконоборцев объединяло одно: и те, и другие считали невозможным изображать Бога, изоб­ражать Божественное естество, Божественную сущность. Если православные не впадают в монофизитство, если они не претендуют, изображая два естества Богочеловека на ико­нах, тем самым сливать эти два естества, то тогда православные неизбежно впадают в несторианство, – продолжает Константин Копроним свою аргументацию, – потому что, если православные изображают человеческое естество, не изображая при этом Божественное естество, то они разделяют два естества, а это уже есть несторианство. Впоследствии право­славные ответили подробно на эту иконобор­ческую аргументацию, но, собственно, уже преподобный Иоанн Дамаскин на нее ответил, потому что и он говорит о том, что изображает лицо на иконе[1].

Подробно это учение развивает прп. Феодор Студит, защитник иконопочитания последующих десятилетий. Вся аргу­ментация императора-иконоборца ниспроверга­ется тем, как учит православная Цер­ковь в лице названных богословов, что на иконе изображается не естество, а лицо. Это, соб­ственно, извечный факт всякого искусства, не только религиозного. Всякий, кто делает изображение, изображает не человеческое ес­тество, а изображает Петра, Ивана и т. д. На иконе изображается не человеческое естество, и не Божественное естество, но лицо Богоче­ловека, лицо Сына Божия, который пожелал стать человеком нашего ради спасения. Но нужно отметить, что в своих трактатах импе­ратор-иконоборец шел значительно дальше, чем готовы были пойти члены созванного им собора. У Константина V в его богословии про­являются явно монофизитские тенденции, ко­торые иконоборческий собор всячески устранял из объявленного им официального иконоборче­ского учения. Впоследствии, уже после собо­ра, в разгар своих гонений Константин V до­шел до того, что воспретил почитание святых и Божией Матери, почитание мощей, т. е. его учение было самым радикальным иконобор­чеством. Надо сказать, что далеко не все ико­ноборцы отличались такой решительностью, были разные толки в иконоборчестве. Здесь надо коснуться также и истории иконобор­чества в предшествующие века: и православ­ные, и защитники иконоборчества стремились опереться на традицию. И те, и другие отож­дествляли новое с плохим. Иконоборчество плохо, потому что оно вносит новое учение в Церковь, – говорили православные. Но то же самое иконоборцы говорили о самом правосла­вии, они считали почитание святых икон не­ким новшеством в Церкви и изо всех сил пы­тались найти в свою пользу аргументы не только от Писания, но и от Предания. И дей­ствительно, что-то им удалось наскрести, хо­тя православные тут же уличили их в недобро­совестности: в некоторых случаях они допус­кали подтасовки этого святоотеческого мате­риала. Собор приводит следующие аргументы против иконопочитания: слова Евсевия Кесарийского, Епифания Кипрского, Феодота Анкирского, в которых, на самом деле, св. отцы порицают лишь показное благочестие; места, направленные против языческого идолопоклонства; а также некоторые фразы из творений св. отцов, вырванные из контекста с явно искаженным смыслом. К тому же, православные указывали, что считать Евсевия Кесарийского полноценным пред­ставителем церковного Предания невозможно, потому что он явно склонялся к арианству. Относительно текстов свт. Епифания Кипрского против свя­щенных изображений, русский ученый Георгий Острогорский и другие ученые решитель­но утверждают, что эти цитаты, приведенные иконоборцами в частности на соборе 754 г., не подлинны.

В оросе иконоборческого собора 754 г. иконопочитание ставится в один ряд с идолослужением; утверждается несовместимость употребления икон с учением о лице Богочеловека; отвергается возможность изображения Богоматери и святых; утверждается, что употребление икон воспрещено в Св. Писании и отцами Церкви, а также несогласно с учением шести Вселенских Соборов. В заключение, собор отвергает иконопочитание, за которое лицам духовного сана грозит низложение, а монахам и мирянам – отлучение от Церкви и наказание по императорским законам (Болотов).

Что касается Запада, то Запад не мог решительно влиять на византийских ико­ноборцев, однако нужно сказать, что Запад всегда относился к иконам гораздо прохладнее, чем Восток. Об этом говорит, например, та­кой эпизод. Папе римскому, святителю Григо­рию Двоеслову – он был папой в конце VI в. – стало известно, что марсельский епи­скоп уничтожил на территории своей епархии все иконы. Папа написал ему по этому поводу письмо, где хвалит его ревность, но в то же время указывает, что эта ревность есть рев­ность не по разуму. С одной стороны, папа говорит, что нужно бороться со злоупотребле­ниями в почитании икон, с другой стороны папа излагает в чем состоит, по его мнению, польза икон. Как считает святой Григорий Двоеслов, видный представитель западного богословия, икона имеет значение педагогиче­ское и психологическое. Икона – это книга для неграмотных или же для иноземцев. Ико­на, скажем, помогает сосредоточиться в мо­литве, но не больше. Это учение ущербно, неполно с православной точки зрения, потому что, как учит православная Церковь, через икону молящийся вступает в общение с тем, кто на ней изображен. Т. е. икона имеет не только психологическое, но и метафизическое значение. Икона, хотя и отличается от своего первообраза, однако она причастна ему.

Сами иконоборцы вовсе не были едины в своем отношении к святым ико­нам. Были совсем умеренные иконоборцы, ко­торые выступали против уничтожения икон, против того, чтобы их выносили из церквей, и считали, что иконы нужно только помещать выше человеческого роста в церквах, чтобы не допускать слишком уж такого языческого, как они считали, поклонения им. Были ико­ноборцы, которым, скажем, запрещали изображать Христа, но не запрещали изобра­жать святых.

В общем, иконоборчество имело различ­ные градации, и Константин V в ряду иконо­борцев должен быть признан самым крайним, особенно во 2-ой половине своего царствова­ния, после собора 754 г. Получив санкцию со­бора, он считал себя вправе действовать са­мыми жестокими и решительными методами. Поскольку самыми стойкими защитниками святых икон были монахи, то гонения обру­шились именно на монашество. Монастыри за­крывались, превращались в казармы, обще­ственные бани или просто конфисковывались в пользу государственной казны. Монахов изго­няли в ссылку или же принуждали жениться и снимать с себя монашество. Пример святого, пострадавшего за иконопочитание – преподобномученик Стефан Новый, которого натравленная иконоборцами толпа народа растерзала на улицах Константи­нополя.