Посвящается памяти родителей 11 страница

Через два года (1242 г.) на Русь вторглись немецкие рыцари. Александр Невский, став во главе русского войска, преградил путь немцам. На льду Чудского озера произошла битва (Ледовое побоище). «Была тут сеча великая, — рассказывает летопи­сец, — само замерзшее озеро как бы двинулось (треснул лед), и не было видно льда, все было покрыто кровью»[44].

Благодаря полководческому таланту Александра Невского, героизму и преданности Родине простых людей была одержана победа над рыцарями. К. Маркс, оценивая значение разгрома немецких рыцарей на Чудском озере, писал: «Прохвосты... были окончательно отброшены от русской границы»[45].

Победы русского войска под предводительством Александра Невского над шведскими феодалами и немецкими рыцарями в условиях нашествия монголо-татарских ханов — величайший подвиг. Эти победы спасли Северо-Западную Русь от порабо­щения немецкими и шведскими феодалами и облегчили борь­бу народов Прибалтики против иноземного ига, создали благо­приятные условия для образования Литовского государства.

Народы Украины, Белоруссии и Литвы в борьбе с агрессией немецких феодалов. Литовские племена были расселены на территории к югу от Балтийского моря между Вислой и Западной Двиной. Они занимались земледелием, скотоводством и морс­ким промыслом. К XII в. у них сложились феодальные отношения.

С развитием производительных сил развивались ремесла и торговля, устанавливались экономические связи между отдель­ными литовскими землями и создавались условия для объеди­нения литовских земель в единое относительно централизован­ное феодальное государство. Образование централизованного государства обусловливалось и необходимостью обороны от вторжения немецких агрессоров.

Начало объединения литовских племен связано с именем князя Миндовга (1230—1263), который стал во главе союза ры­царей.

После его смерти борьба за княжескую власть продолжалась. Подавить стремление феодалов к раздробленности и укрепить государство удалось князю Витеню (1293—1315). Он совершил несколько крупных походов в земли Ливонского ордена; в 1307 г. освободил от немецких рыцарей Полоцк, в 1314 г. нанес жестокий удар рыцарям около Новгорода. При нем в Литовс­ком княжестве усилилось влияние русской народности.

При Гедимине (1316—1341) и Ольгерде (1345—1377) Ли­товское княжество значительно расширило свои владения, особенно за счет русских земель. Князь Гедимин присоединил к Литовскому княжеству Турово-Пинскую и Витебскую земли.

При Ольгерде были окончательно присоединены Волынь, Киевская земля и земли, расположенные по верхней Оке. Галицкая земля подпала под власть Польши. Литовское княжество превратилось в мощное феодальное государство — Великое княжество Литовское, охватывающее верхнее и среднее течение За­падной Двины, Немана, западнорусские и южнорусские зем­ли — Волынь, Подолье, Полесье, Приднепровье, левобережье Днепра и Смоленск.

Собственные литовские земли составляли лишь 1/10 часть Литовского государства, все остальные земли были древнерус­скими. Среди населения преобладала русская народность. На русском языке писались государственные бумаги и литератур­ные сочинения.

Сравнительная легкость присоединения русских земель к Литовскому княжеству объясняется тем, что русские не могли отстоять свою самостоятельность. Некоторые русские феодалы, стремясь освободиться от монголо-татарского ига, доброволь­но переходили под власть литовских князей. После Ольгерда во главе Литовского княжества стояли Витовт (1392—1430) и Ягайло (1377—1434). При Ягайло усилилась агрессия немецких рыцарей против Польши и Литвы. Необходимость военной обороны сближала эти государства.

В такой обстановке польские феодалы предложили Ягайле жениться на польской королеве Ядвиге. В 1385 г. между Польшей и Литвой, была заключена Кревская уния — договор об объединении. Ягайло был провозглашен королем единого Польско-Литовского государства.

После Кревской унии польские феодалы стали захватывать западные русские земли, закабалять крестьян и насильно на­саждать католичество. Русские, украинцы и белорусы вели ос­вободительную борьбу против национального, религиозного и социального гнета польских феодалов.

Населению древнерусских земель вместе с польским и литовским народами приходилось выступать против общего врага — немецких рыцарей. Крупное сражение с Тевтонским орденом произошло в 1410 г. при Грюнвальде на территории современной Польши.

На борьбу против ордена выступили поляки, литовцы, бело­русы, украинцы и русские. К ним присоединился отряд из Чехии под командованием Яна Жижки. Битву начала литовская конни­ца, но немецкие рыцари отбили атаку и перешли в наступление. Польско-литовские войска дрогнули, но положение спасли три русских (смоленских) полка, стоявшие в центре. Благодаря стойкости русских полков, польские и литовские войска отбили атаку рыцарей и перешли в контрнаступление; к вечеру армия Тевтонского ордена обратилась в паническое бегство. Множество рыцарей попали в плен, магистр ордена погиб в бою.

В битве при Грюнвальде было отражено самое опасное на­ступление немецких рыцарей на литовские и русские земли. Ордену был нанесен решительный удар.

§ 6. Развитие права

6.1. Романовский проект 1203 г.

Это — памятник древнерусской правовой и политической мысли, впервые проанализирован­ный В. Н. Татищевым в его труде «История Российская»[46].

С. М. Соловьев, говоря о Романовском проекте, заметил следующее: «Роман, необходимо подчиняясь влиянию того по­рядка, который господствовал в ближайших западных странах (имеется в виду смена родовых княжеских отношений государ­ственными), мог, по-видимому, явиться проводником этих новых понятий для Южной Руси, содействовать в ней смене родовых княжеских отношений государственными».

В книге «Древняя Русь. Сказания, былины. Летописи» Б. А. Ры­баков допустил фольклорное происхождение проекта Романа Мстиславича. Однако «добрый порядок» галицкого князя обладал слишком большой конкретикой, чтобы иметь фольклорное про­исхождение. Н. Ф. Котляр говорит о древнерусском происхождении Романовского проекта.

«Как скор Рюрик с женою и дочерью были пострижены, а сыновья под стражу взяты, въехал Роман в Киев с великою чес­тью и славою. И будучи тут, советовал с князи и бояры о разпорядках в Руской земли, чтоб пресечь междоусобна. И согласяся, послал ко Всеволоду, великому князю, в Суздаль и ко всем мес­тным князьям объявить, что он Рюрика для его клятвопреступления свергнул с престола. И представлял им следующее: «Вы. Братия, известны о том, что Киев есть старейший престол во Руской земли и надлежит на оном быть старейшему и мудрей­шему во всех князьях руских, чтоб мог благоразумно управлять и землю Рускую отовсюду оборонять, а в братии, князьях руских, добрый порядок содержать, дабы един другаго не мог обидеть и на чужие волости наезжать и разорять. Ныне же видим все тому противное. Похисчают престол распоряжать и братию во враждах разводить, но сами себя оборонить не в состоянии; часто воста-ет война в братии, приводят поганых половцев и разоряют зем­лю Рускую, чим наипаче и в других вражду всевают. Того ради и Рюрик явился винен, и я лишил его престола, дабы покой и ти­шину Руской земле приобрести, доколе все князья руские, раз-судя о порядке руского правления, согласно положат и утвердят. О чем прошу от каждого совета, кто как, наилучше вздумает. Мое мнение, ежели принять хотите, когда в Киеве великий князь умрет, то немедленно местные князи, суздальский, чер­ниговский, галицкий, смоленский, полоцкий и рязанский, со-гласяся, изберуть старейшаго и достойнейшаго себе великим князем и утвердят крестным целованием, как то в других добро­порядочных государствах чинится. Младших же князей к тому избранию не потребно, но они должны слушать, что оные оп­ределят. Когда тако князь великий на киевский престол избран будет, должен старшего сына своего оставить в уделе своем, а младших наделить от онаго ж или в Руской земли от Горыняи за Днепр, сколько городов издревле к Киеву принадлежало. Ежели кто из князей начнет войну и нападение учинит на область дру­гаго, то великий князь до судит с местными князи да смирит. Ежели на кого придут войною половцы, венгры, поляки и дру­гой народ и сам тот князь оборониться не может, тогда князю великому, согласяся с местными князи, послать помочь от всего государства, сколько потребно. А чтобы местные князи не оску­девали в силах, не надлежит им областей своих детям делить, но отдавать престол по себе одному сыну старшему со всем владе­нием. Меньшим же хотя давать для кормления по городу или во­лости, оным быть под властию старшего брата. А буде у кого сына не останется, тогда отдать брату старейшему по нем или кто есть старейший по линии в роде его, чтоб Руская земля в силе не умалялась. Вы бо ведаете довольно, когда немного кня­зей в Руси было и старейшаго единаго слушали, тогда все окрестныя их боялись и почитали, не смея нападать на пределы Русские, как то ныне видим. И если вам нравно съехаться на совет по Киеву или где пристойно, чтоб о сем внятнее разсудить и устав твердый учинить, то прошу в том согласиться и всем обвестить. Князи, видя сие Романове представление, некоторые хотя не хотели такого устава принять, но, бояся Романа про­гневать, обесчались к Киеву съехаться, но не поехали, извиня­ясь разными невозможностями. А Всеволод, великий князь бо­яся старшинство иному дать ни сам хотя в Киеве быть, отказал Роману, сказав Роману, что «того издревле не было и я не хочу преступать обычая древняго, но быть так, как было при отцах и дедах наших». Роман, получа сей ответ, оскорбился вельми и, оставя в Киеве паки Игоря Ярославича, сам возвратился в Галич».

Ростислав Мстиславич считал, что на Киевском престоле должен сидеть старший и опытнейший князь, который бы мог оборонять землю Русскую и смирять княжеские междоусобия. Однако дабы предотвратить смуты, он предложил князьям съехаться у Киева и самим решить о порядке в Русской земле. По его мнению, верховный правитель должен избираться шестью 'князьями: суздальским, черниговским, галицким, смоленс­ким, полоцким и рязанским. Эта система напоминала устрой­ство Священной Римской империи. Кроме того, согласно ро­мановскому проекту, княжеские волости должны были переда­ваться от отца к старшему сыну; младшие должны были наделяться городами и во всем слушаться старшего брата. Это должно было препятствовать «умалению» Русского государства.

6.2. «Двинская уставная грамота 1397 г.»

Это — старейший после Русской Правды законодательный памятник. Она дана была Двинской области великим князем московским Василием Дмитриевичем. В это время двиняне отделились от новгород­цев, которым они были подчинены, и признали власть мос­ковского князя.

«Двинская уставная грамота» регулировала и вопросы суда и доходов, какими имел право пользоваться на этой территории московский великий князь. Суд по Двинской грамоте был очень близок к Русской Правде, но вместе с этим грамота име­ла ряд нововведений в судопроизводстве[47].

Двинская грамота подразделялась на несколько частей: о видах суда по уголовным преступлениям; порядке суда; подсуд­ности и торговых пошлинах.

Основные начала суда, изложенные в первой части Двинс­кой грамоты, те же, что и в Русской Правде: т. е. суд по делам об убийствах принадлежал князю и дикая вира (10 гривен) в случае неотыскания убийцы платилась в княжескую казну об­щиной. Но Двинская грамота имела много важных нововведе­ний, указывавших на развитие общественного устройства на Руси. По Русской Правде виры собирались особым княжеским служителем — вирником, который для сбора вир в определен­ное время разъезжал по волостям; по Двинской грамоте сбор вир принадлежал княжескому наместнику. По Русской Правде община платила виру и тогда, когда не отыскивала убийцу, и тогда, когда не хотела выдавать его; по Двинской грамоте об­щина платила виру только в случае неотыскания убийцы, но когда убийца был найден, община должна была выдать его князю. Убийство раба по Двинской грамоте, как и по Русской Правде, не считалось уголовным преступлением, раб по-пре­жнему считался вещью или домашним животным; в грамоте сказано, что ежели господин, наказывая, убьет своего раба до смерти, то виры в этом нет и убивший не выдается на суд на­местника и не платит пени.

Первым видом суда по Двинской грамоте, так же как и по Русской Правде, являлся суд «в душегубстве».

Ко второму виду суда в Двинской грамоте относились дела по побоям, ранам и бесчестью. Побои и раны по Двинской грамоте, так же как и по Русской Правде, разделялись на си­няки и кровавые раны. За кровавые раны обидчик должен был платить в княжескую казну и обиженному 30 белок, а за синя­ки — 15. В Русской Правде наказания за бесчестье, раны и по­бои различались в зависимости от субъекта: княжеский муж, отрок, людин и проч.; в Двинской же грамоте не было такого деления, удовлетворение за бесчестье или обиду боярина на­значалось по отечеству, т. е. по знатности. Это указывает на су­ществовавший тогда обычай у бояр местничать, т. е. считаться с заслугами предков и знатностью происхождения.

Однако ссоры или драки на пиру разбирались иначе, чем по Русской Правде: наместники и их слуги не имели права вме­шиваться в ссоры и драки на пиру, если поссорившиеся на пиру же помирятся; но если они не помирятся и выйдут из пира в ссоре друг с другом, то в таком случае подлежат суду наместника и платят ему пени «по кунице шерстью», хотя бы они и примирились вскоре. Все споры и драки на пиру, в братчинах разбирались обществом; все такие пиры всегда на Руси имели особые привилегии.

К третьему виду суда относились дела по нарушению и пор­че межей. Двинская грамота, так же как и Русская Правда, считала порчу межей самым важным нарушением прав соб­ственности. За порчу межей назначалась пеня в княжескую каз­ну и была разделена на три разряда: первый разряд пеней на­значался за порчу межи в поле, принадлежащем одному селе­нию, — за это испортивший межу платил барана или две ногаты; второй разряд пеней, в 30 белок, назначался за порчу межи, отделяющей поля двух разных селений; третий разряд пеней назначался за порчу межей в княжеских землях — за это полагалась пеня «три сорока белок», т. е. 120 белок.

К четвертому виду суда принадлежали дела по покраже, или воровству. Дела эти по Двинской грамоте судились так же, как и по Русской Правде, — сводами: хозяин, опознавший свою вещь, должен идти по сводам до настоящего татя (по Двинской грамоте — до «чеглаго татя») или до владельца опоз­нанной вещи, который не мог отвести свода указанием, от кого он получил опознанную вещь. По Двинской грамоте про­дажа или пеня за кражу назначалась в зависимости от того, ка­кая эта кража — первая, вторая или третья. За первую кражу вор платил цену украденной им вещи; за вторую кражу вора продавали в неволю («а в другие уличат — продадут его не жа­луя»), за третью кражу вор подвергался повешенью («а уличат, в третие, ино повесили»),

В это время вошло в обычай, как превентивная полицейская мера, клеймение воров: «а татя всякого пятнити»; это первое известие о клеймении, в прежних законодательных памятниках нет указаний на него. Двинская грамота, строго преследуя во­ров, предусматривала ответственность за «самосуд», т. е. само­управство, а также подвергала пени в 4 рубля того, кто, поймав вора, отпустит его, а не приведет к наместнику.

Во второй части Двинской грамоты говорилось, что истец или обиженный для удовлетворения своего иска должен бить челом наместнику княжескому, чтобы он рассудил его с ответ­чиком или обидчиком. По этому челобитью наместник вызы­вал ответчика к суду через двух лиц, назначаемых для этой цели, — дворянина, слугу своего, и подвойского, выборного от земщины, иначе ответчик мог не явиться в суд. Дворянин и подвойский должны были привести ответчика в суд. Если от­ветчик жил далеко от наместничьего города, то мог не являть­ся немедленно, а только представлял поручителей в том, что он явится в суд в известный срок. При неявке ответчика по ис­течении назначенного срока наместник не ждал его и не делал ему вторичного вызова, а выдавал истцу так называемую пра­вую бессудную грамоту, по которой истец без суда признавался оправданным, а ответчик — виновным. Если ответчик по вызо­ву в суд не мог тотчас явиться или представить поручительство в своей явке к известному сроку, то он немедленно арестовы­вался и заковывался в цепи.

Двинская грамота предусматривала разные судные пошли­ны: наместнику или судье с виноватого от рубля полтина; подвойскому и дворянину пошлина за вызов в суд — пошлина эта обыкновенно соразмерялась с расстоянием, какое нужно было проехать дворянину и подвойскому для вызова ответчика; раз­ные мелкие пошлины (например, особая пошлина наместнику от печати и дьякам от письма).

В части третьей Двинской грамоты говорилось о подсуднос­ти. Каждый судился в своей области: «А судом и данью потянути по земле и воде». Истец должен был бить челом наместнику, к области которого принадлежал ответчик, а ответчика из дру­гого округа нельзя было ни взять на поруки, ни арестовать. Та­кой порядок относился только к гражданским делам. В уголов­ных делах был другой порядок: убийца и вор с поличным суди­лись там, где совершили преступление, или самим великим князем, а не там, куда они подлежат судом и данью «по земле и воде». «Вор с поличным» — преступник, пойманный на мес­те преступления, — судился уголовным судом, а вор «в покле­пе» — гражданским.

Двинская грамота устанавливала неприкосновенность местно­го суда. Даже великокняжеские приставы не могли вмешиваться в суд местного наместника. Это было привилегией двинян, у кото­рых наместниками были лица, выбираемые из двинян же, и ко­торые, как только что подчинившиеся московским князьям, пользовались разными льготами. В других областях князь всегда мог прислать (или «ввести», откуда и произошло название «боярин введенный») своего чиновника и вмешаться в дела наместника. Если наместник судил несправедливо, то на него можно было «бить челом» князю. В таком случае князь назна­чал наместнику срок для явки в суд. Если в течение этого сро­ка он не являлся, то на него выдавалась истцу бессудная гра­мота.

Двинская грамота определяла торговые пошлины с гостей, т. е. иногородних торговцев; двинские купцы были освобождены от всех торговых пошлин. С гостей взимались две пошлины — пошлина в пользу Подвойского и сотского, т. е. земским смот­рителям, которым назначалось «с лодьи по пузу (по мешку) ржи», и пошлина, взимаемая с двинских гостей, когда они от­правлялись для торга в другие города. Гости платили с ладьи, если они отправлялись речным путем, «по два пуза соли», а если провозили свой товар сухим путем, то платили «с воза по две белки».

6.3. Новгородская судная грамота 1456 г.

Первоначально со­ставлена на общем вече в Новгороде, когда новгородцы были в состоянии войны с Василием Васильевичем Московским и когда Новгород был разделен на две партии, из коих одна дер­жалась московской стороны, а другая — польской, когда всю власть в Новгороде забрали в свои руки бояре и богатые куп­цы, ибо и при равенстве голосов в Новгороде большие люди имели такую силу, что совершенно стеснили меньших людей. В целях выравнивания такого положения была составлена гра­мота. В 1471 г. она была переписана на имя великого князя мос­ковского Иоанна (III) Васильевича.

Новгородская судная грамота ограничивалась узаконениями о суде и порядке суда. Статьи, содержащиеся в ней, можно разделить на отделы: о видах суда и об ограждении суда зако­ном; об истце, ответчике и поверенных или адвокатах; о по­слухах или свидетелях; о вызове в суд; о судебных сроках; о по­рядке суда; о судебных пошлинах.

Виды суда были следующие: владычный суд, или суд новго­родского архиепископа. Владычный суд производился архи­епископом новгородским и людьми, поставленными им, по церковным правилам. Он был совершенно самостоятельным и отдельным от других судов: в нем не участвовали ни княжеские, ни городские, ни какие-либо другие судьи. Суд архиепис­копа касался всех новгородцев, но только в известных случаях. Сами дела, подлежавшие этому суду, были те же, какие по прежним законам подлежали церковному суду.

Суд посадника нераздельно принадлежал двум властям: князю или его наместнику и представителю земской власти — посаднику. По Новгородской грамоте ни князь не мог судить без посадника, ни посадник без князя.

Суд тысяцкого — суд городских судей и сотских. Отличался от посаднического тем, что в нем вовсе не участвовали пред­ставители со стороны князя.

Суд новгородских докладчиков — суд совершенно новый, неизвестный в Новгороде. Судьями на нем были от каждого нов­городского конца по боярину и по житью, т. е. по богатому купцу, следовательно, всех судей было 10; они собирались в суде каждую неделю по 3 раза (в понедельник, среду и пятницу).

Все судьи в Новгороде, приступая к работе, должны были «целовать крест в том, что будут судить в правду, другу не дру­жить никакой хитростью, посулов не принимать и недругу не мстить».

Истцом и ответчиком в суде мог быть без различия звания, состояния и пола каждый, даже и полный холоп. Тяжущиеся могли или сами являться в суд, или посылать от себя поверен­ного, или, по-новгородски, «ответчика». Поверенным мог быть как посторонний, так и родственник тяжущегося. Первой обя­занностью тяжущихся и их поверенных перед началом суда было целование креста на грамоте в том, что каждый из них считает свое дело правым и вполне согласным с новгородски­ми законами; без целования же креста, по Новгородской гра­моте, суд не мог начаться, и тот, кто не целовал крест, без суда признавался виновным, и на него выдавалась правая бес­судная грамота.

Свидетелем в Новгороде мог быть каждый, за исключением полных холопов, которые могли свидетельствовать только по делам холопов же, и псковитян. Недопущение к свидетельству псковитян было данью времени: во время составления Новго­родской грамоты псковитяне были в крайней вражде с новго­родцами.

Согласно Новгородской грамоте вызов в суд имел следую­щие формы: вызов истца и ответчика по тяжебным делам; вызов свидетелей; вызов товарищей или сябров (шабров) и вызов по уголовным делам.

По тяжебным делам суд прежде всего должен был известить ответчика о предъявленном иске и потребовать от него назначе­ния срока, когда он может явиться в суд. Если ответчик в срок, назначенный им самим или судьей, не являлся, то суд делал ему новый вызов через отсылку — суд трижды посылал позовников на двор вызываемого, а одновременно с этим бирючи — глашатаи — ходили по городу или волости и кликали, что та­кой-то вызывается в суд по такому-то делу. Если ответчик и пос­ле этого не являлся, то на него выдавалась так называемая обетная грамота со взятием 3 денег за неявку. Если вызываемый 4 сопротивлялся позовнику, явившемуся к нему с обетной грамо­той, прогонял и бил его, то на него родственникам и друзьям позовника выдавалась бессудная грамота. В законе сказано: «А примут позовника в селе, а почнут над ним силу деять, то дать в позовниково место грамота бессудная, племяннику его или другу». На суд вызываемого сопровождали двое выборных от того общества, к которому он принадлежал, — ятцы.

Свидетелей в Новгороде вызывали особые служители — ше-стники, подвойские, бирючи, софияне и изветники. Особен­ность вызова свидетелей состояла в том, что заклад и издержки по их вызову должен был нести тот, кто вызывает, а издержки по вызову ответчика нес обвиняемый. Принудительные меры при вызове в суд свидетелей не применялись. Закон предостав­лял заботиться о явке в суд свидетеля тому, правота которого опиралась на нем. Если свидетель не являлся в суд, то на тяжу­щегося, который представлял его в свидетели, выдавалась бес­судная грамота.

Для вызова в суд шабров или товарищей тяжущегося, у ко­торых были крепости или иные документы, подтверждающие справедливость иска, суд не посылал служителей и вообще не принимал в этом никакого участия, предоставляя это самому тяжущемуся и ограничиваясь назначением срока для вызова шабров в суд (из расчета 3 недели на 100 верст) и выдачей ист­цу срочной грамоты для вызова, которую суд выдавал тогда, когда обе стороны были согласны на вызов и когда вызываю­щий присягал в том, что у его шабров действительно есть до­кументы, необходимые для решения его дела.

Для ответчиков, обвиняемых в татьбе, убийстве, грабеже, разбое, холопстве (беглый холоп) и других уголовных преступ­лениях, назначался особый вызов. Суд требовал от обвинителя или истца присяги на судной грамоте в том, что он обвиняет преступника законно, после чего суд брал на себя хлопоты по вызову ответчика и посылал грамоты правителю области, к ко­торой принадлежал обвиняемый, или к землевладельцу, на земле которого он жил. Областные начальники или землевладельцы должны были высылать обвиняемых в узаконенный срок (3 недели на 100 верст); в противном случае они платили убытки истцу-обвинителю. Укрыватель преступника, кроме платежа убытков истцу, подвергался еще особому штрафу.

Согласно Новгородской грамоте предусматривалось два вида судебных сроков: для судей и для тяжущихся и их свидете­лей.

По общему правилу, судья должен был окончить суд в течение месяца, за исключением дел по земельному владению, для которых назначался двухмесячный срок рассмотрения. Если проволочка дела зависела не от судьи, а от самих тяжущихся — вследствие ли их отсрочек для вызова свидетелей или по дру­гим причинам, то судья за это не отвечал; вследствие этой ого­ворки в законе дела в новгородских судах решались вообще очень медленно. Если виной затягивания дела был сам судья, то истец и ответчик имели право жаловаться на него новгород­скому вечу, которое давало им приставов. В присутствии при­ставов судья должен был решать дело недовольных тяжущихся.

Второй вид судебных сроков относился к явке в суд самих тя­жущихся или их свидетелей и шабров или товарищей. Суще­ствовали разные виды сроков. Если истец и ответчик жили в од­ном городе, срок устанавливался ответчиком. Если ответчик жил в другом месте, срок устанавливался в зависимости от рас­стояния до ответчика: если это расстояние было 100 верст, то срок назначался двухнедельный, а если ответчик жил от истца дальше или ближе, чем в 100 верстах, то срок назначался по расчету. Был определен срок для вызова послухов и шабров: три недели на 100 верст, а дальше или ближе — по расчету. Для вы­зова шабров, живших дальше 100 верст, нужно было иметь со­гласие противной стороны, причем положено было брать у су­дьи срочную грамоту, за которую платилось ему 3 деньги. По окончании дела истцу и ответчику устанавливался месячный срок для взаимных переговоров и совета с судьями. Пропустившему его уже нельзя было апеллировать на решение суда.

Новгородской грамотой предусматривались судебные по­шлины разных видов. Первый вид — в исковых или гражданс­ких делах владыке, его наместнику и ключнику от печати пола­галась гривна с судного рубля (т. е. когда иск кончался по суду), а от бессудного рубля, если иск кончался без суда (вследствие, например, неявки ответчика в суд), — по 3 деньги от печати. Посадник же, тысяцкий и всякий другой судья от судного руб­ля получали по 7 денег, а от бессудного — по 3 деньги. Второй вид составляли пошлины по уголовным делам. По новгородско­му закону, если кто кого утяжет или уличит на суде в татьбе с поличным, в разбое, в годовщине, в холопстве, то судьям по таким делам выдавалась от судной грамоты по 4 гривны, а от бессудной — по 2 гривны. Третий вид составляли пошлины, собираемые при выдаче срочной грамоты. Здесь судья получал от печати 1 гривну. Четвертый вид пошлины — пошлина при выдаче обетной грамоты истцу; судья получал 3 деньги от пе­чати. Пятый вид пошлины — бирючам, подвойским, изветникам и софиянам — пошлина в 4 гривны на 100 верст по всем делам, за исключением земляных дел, с которых пошлины не брались.

По Новгородской грамоте любой суд начинался в тиуновой «одрине», или комнате. В Новгороде каждый судья имел своего тиуна, который предварительно рассматривал дела: собирал и сличал показания свидетелей, рассматривал грамоты и доказа­тельства по делу и заносил дело в особую грамоту, так называ­емый судный список. Рассмотрев дело, тиун вызывал в суд от­ветчика. Истец и ответчик в назначенный срок являлись к ти­уну в сопровождении своих приставов, или так называемых судных мужей, которые должны были заседать на суде по их делу.

Тиун приносил дело к своему судье (посаднику или тысяцкому, владычному наместнику или докладчикам), приводил в суд тяжущихся или их поверенных и судных мужей.

Суд оканчивался тем же судьей, которому дело было пред­ставлено на доклад. Каждый судья по окончании дела должен был приказать дьяку записать решение, а рассказчики или суд­ные мужи от стороны должны к тому списку дела (протоколу судебного заседания) приложить свои печати.

Если судья давал тяжущимся срок для суда и по этому сро­ку срочную запись за печатью, а сам в это время переходил на другое место или вообще сменялся, то тяжущиеся должны были обратиться к новому судье и представить ему срочную за­пись. Этот судья должен был окончить дело, начатое его пред­шественником.

6.4. Псковская судная грамота 1462 г.

Это — один из замечатель­нейших памятников после Русской Правды. Он дошел до нас только в одном списке и с большими пропусками, так что цельного представления о нем составить невозможно. Как от­мечал И. Д. Беляев, в заглавии сказано, что она была написана на псковском общем вече в 1397 г. «по благословению попов всех пяти соборов и священноиноков и дьяконов и всего божь­его священства». Но год появления грамоты, очевидно, пока­зан неверно, поскольку известно, что в 1397 г. в Пскове было не пять, а только четыре собора[48].

Псковские соборы имели значение церковно-политическое; в Пскове не было архиерея, а только его наместник, не пользовавшийся серьезным влиянием, поэтому псковское ду­ховенство нуждалось в единении, для чего и созывались собо­ры. Собор составляли несколько церквей. Это была церковная община, имевшая свое управление и своих представителей в лице старост, избираемая как из духовных, так и из светских лиц. До XV в. было утверждено четыре собора. Появление пято­го, псковского, собора относится к 1462 г. (поэтому и время появления Псковской грамоты никак нельзя отнести к 1397 г.,. можно предположить, что она появилась не раньше 1462 или 1463 г.). Псковская судная грамота является окончательной ре­дакцией узаконений, изданных в разное время псковскими князьями. В заглавии ее сказано: «Сия грамота выписана из ве­ликого князя Александровы грамоты, из княж Костантиновы грамоты, и из всех приписков псковских пошлин (обычаев)».