Посвящается памяти родителей 9 страница

В положениях о преступлениях против собственности появи­лось много нового в отношении свода — порядка суда и след­ствия. По Правде Ярослава, увидевший свою пропавшую вещь в руках другого не мог тотчас брать ее, а должен был требовать свода; а ежели владевший украденной вещью не шел на свод, то в течение 5 дней должен был представить поручителей в том, что он купил, а не украл опознанную вещь. В Правде XII в. поручительство и пятидневный срок отменены. Это произош­ло, вероятно, потому, что сроки и поручительство заимствова­ны были из византийского Номоканона и не отвечали обычаям Русского общества, в силу чего не могли долго оставаться в русском законодательстве. Последствия свода выражены до­вольно определенно, тогда как у Ярослава они вовсе опущены. В Правде XII в. сказано, что найденный посредством свода тать должен платить хозяину украденной вещи и все то, что пропа­ло вместе с ней. Например, у хозяина пропала лошадь с теле­гой и с разными товарами в телеге; если хозяин увидел у кого-либо свою пропавшую лошадь и посредством свода открыл на­стоящего татя, то тать должен заплатить ему и за телегу с товарами, хотя они у него не были найдены. Правда XII в. оп­ределяет границы сводам: в одном городе свод должен произ­водиться до конца, т. е. пока не отыщется тать; но если свод придется вести по разным городам и деревням, то по новому закону истец идет только до третьего свода, и третий хозяин за найденную у него краденую вещь должен заплатить истцу день­ги, а с самой украденной вещью, или истцом, идти до конца свода, т. е. пока не найден будет тать, который должен был платить все — и пеню или продажу князю, и за другие вещи, пропавшие вместе с найденной, а также и все расходы по сво­дам. Если тот, у кого найдена украденная вещь, скажет: «Я ку­пил ее на торгу», — то должен представить двух свободных му­жей или мытника, при которых совершена покупка, и ежели притом скажет, что не знает, у кого купил, то вместе со свои­ми свидетелями должен будет присягнуть в том, что найденная у него вещь действительно куплена им на торгу у неизвестного лица при свидетелях, которые также должны дать клятву. Пос­ле этого вещь отдавалась истцу, а покупщику предоставлялось право искать того неизвестного, у которого он купил ее, и если этот неизвестный находился, то должен был возвратить взятые у покупщика деньги и заплатить хозяину вещи все, что пропало вместе с ней, и выплатить пеню или продажу в казну князя. При поиске украденного раба порядок свода был тот же. В заключение о сводах Правда XII в. повторяла Правду Ярославичей, что вор, пойманный при воровстве, в случае сопротив­ления мог быть безнаказанно убит хозяином, поймавшим его; но если хозяин возьмет вора живым и свяжет, а потом, вместо того чтобы вести на княжеский двор, убьет его связанного, то за это подвергается пени. Продажа или пеня за татьбу налага­лась только тогда, когда тати были люди свободные; ежели же тати были рабы, то на них как на несвободных не налагались пени, а только господа их платили вдвое против покраденного. В законе сказано: «Оже будет холопи тати, любо княжи, любо болярскыи, любо чернецевых их же князь продажею не казнит, зажене суть не свободни, то двоичи платити к исцу за обиду».

В Правду XII в. включены законы о займах и процентах. Рус­ская правда XII в. освободила купцов от представления свиде­телей по делам о заключении займов и взыскании долгов. Суд по новому закону принимал купеческие иски по долгам и без свидетелей. Только ответчик или должник должен был очис­тить себя клятвой, ежели отпирался от долга: «Аще кто купец купцу даст в куплю куны или в гостьбу, то купцу пред послухи кун не имати: послуси ему не надобе, но ити ему самому роте, оже ся учнет запирати». Закон освобождает от представления свидетелей, когда кто свои вещи или деньги отдает на сохране­ние; по новому закону в случае спора приниматель очищал себя присягой и тем оканчивал дело. «А оже кто поклажей кла­дет у кого-либо, то ту послуха нет, у кого товар тот лежит; но оже начнет большим клепати, тому идти роте у кого лежало, како толко еси у мене положил, за неже ему благо деял и хра­нил». В Правде XII в. помещены две совершенно новые статьи о процентах. В прежние времена Судный закон запрещал брать проценты. «Аще даси брату нищу взаим, — говорилось в Суд­ном законе, — не буди на нападая, ни за долги роста». Это правило, очевидно, оказалось неисполнимым в русском обще­стве — проценты, несмотря на запрещение, все-таки брались. Русское законодательство отступило от запрещения процентов и предусмотрело принятие мер к тому, чтобы условия процен­тов были более гласны и не производили споров, а также про­должительных и разорительных тяжб. Закон установил, чтобы проценты назначались при свидетелях и чтобы кредитор сверх условленных процентов не требовал новых: «Аще кто куны дает в резы, или мед в наставы, или жито в присып, то послу­хи ему ставити како ся с ним будет рядил, тако же ему имати». Проценты не должны были быть обременительными. Устанав­ливалось, что заимодавец, если месячный долг затянется на год, не имеет права брать месячные проценты со своего долж­ника, а переводит их на годовые и третные. Подтверждено, что при наличии процентов непременно должны быть свидетели; в противном случае заимодавец не только лишался процентов, но не имел права взыскивать и сам капитал. Из этого общего правила было допущено только одно исключение: небольшие суммы, до 3 гривен кун, заимодавец мог давать без свидетелей и мог подтвердить свой иск в случае неплатежа долга только клятвой: «А месячный рез, оже за мало дний, то ему плати; а зайдут куны до того же году, то дадят ему куны в треть, месяч­ный рез погренути, послухов ли не будет, а будет кун три гривны, то ити ему про свои куны рот».

Русская Правда XII в., являясь развитием Правды Ярослава и Правды Ярославичей, включала и новые статьи, не извест­ные ни Правде Ярослава, ни Правде сыновей его, показываю­щие, что в русское законодательство в XII в. вводятся юриди­ческие обычаи общества, которым сообщалась обязательная сила закона. Так всегда и бывает в естественном развитии зако­нодательства: сперва является обычай, по мере развития обще­ства обычай слабеет, и на его место являются положительные законы. Но основа народного юридического обычая не теряется в положительных законах, а проводится в них во всей своей силе.

Устав Владимира Мономаха включал прежде всего узаконе­ния о кредите. Он начинается словами: «Володимир Всеволодо­вич по Святополце созва дружину свою на Берестовем: Ратибо-ра, Киевскаго тысяцкаго, и Прокопия, тысяцкого Белгород-скаго, и Станислава, тысяцкаго Переяславскаго, Нажира, Мирослава, Иванка Чудиновича, Ольгова мужа и уставили и до третьяго резу». Издан он был после смерти Святополка, в правление которого сильно развилось лихоимство, и ростов­щики, покровительствуемые Святополком, угнетали народ вы­сокими процентами, так что киевляне по смерти Святополка потребовали от Мономаха, чтобы он установил проценты.

Первый отдел может быть разделен на две части. В первой части говорилось о кредите вообще, а во второй — о кредите, когда для обеспечения долга должник представлял свою лич­ность, свою свободу и в случае неуплаты делался рабом креди­тора.

Мономах издал новые законы о процентах. Он хотя и не уничтожил проценты, но установил, чтобы взявший два раза третные проценты довольствовался одним возращением капи­тала. Месячных процентов Мономах не признавал. Третные до­пускались лишь под одним условием: если кто взял три раза третные проценты, то тот терял право и на получение самого капитала. Причина прекращения лихоимства состояла в уста­новлении меры процентов 10 кун на гривну в год (что состав­ляло около 20%). Мономах обращал внимание на неоплатных должников, разделив их на несчастных и виноватых. Первых он защищал от притеснений кредитора, рассрочивая их долг на годы, а вторых отдавал на произвол кредиторов: хотят — ждут, хотят — продадут должника. Законом была установлена очеред­ность удовлетворения претензий кредиторов. Первое место принадлежало иногородним кредиторам на том основании, что они как чужеземцы могли не знать о состоянии того, кому да­вали кредит, второе место принадлежало князю, а третье — кредиторам, живущим в одном с должником городе. Причем бравшие большие проценты лишались права получить капитал.

В уставе Мономаха имелись положения, относящиеся к кре­диту под залог личности или свободы. Такого рода должников называли закупами и разделяли на два разряда: на закупов в кунах, или Серебреников (взявших в долг деньги — серебро), и на закупов релейных, или крестьян (живущих на чужой земле).

Закуп в деньгах, по уставу Мономаха, признавался свобод­ным человеком и пользовался правами лица; он не продавался, а закладывался и удерживал за собой личные права, чем отли­чался от раба. Прав личной свободы он лишался в том случае, если убегал от хозяина, от заимодавца не платя денег; тогда он становился обельным холопом. Лишению прав состояния закуп подвергался лишь в том случае,' если он уходил тайно, с наме­рением не платить денег. Если он уходил с тем, чтобы найти деньги в уплату, то это не ставилось ему в вину. Закуп мог об­ратиться в суд с жалобой на притеснения и обиды хозяина, и в случае справедливой жалобы суд удовлетворял закупа, взыски­вая с хозяина. Закон обеспечивал как личность закупа, так и капитал хозяина.

Релейные закупы были жильцами на земле своего заимо­давца; они жили на чужой земле по взаимному договору с ее хозяином и могли свободно в любое время оставить занятую землю. За пользование землей ролейные закупы платили извест­ную часть доходов заимодавцу. Но так как ролейные закупы кроме земли обыкновенно получали еще от своего хозяина в ссуду рабочий скот, земледельческие орудия, хлеб, как для по­севов, так и на свое содержание до времени жатвы, отсюда возникали различные обстоятельства, препятствовавшие сво­бодному переходу ролейных закупов с одной земли на другую.

По поводу вещей, занятых релейным закупом у своего хозя­ина, могли возникнуть различные столкновения между ними, очень затрудняющие их взаимные отношения; поэтому Мономах обратил внимание только на те условия отношений ролейных закупов к их хозяевам, когда закупы кроме земли получали от хозяев в ссуду различные вещи. Ролейный закуп не платил, если у него пропадал воинский конь, ибо хозяин не был обязан давать закупу воинского коня, но был обязан платить за рабо­чий скот, орудия, семена, без чего он не имел права отойти, но и в этих случаях закуп платил только тогда, когда пропажа со­вершилась при нем; но если господин отошлет его по своим де­лам и в его отсутствие совершится пропажа, то закуп не отвеча­ет за нее. Закуп отвечает только тогда, когда пропажа совершит­ся по его небрежности. Закуп не обязан платить за рабочий скот, выведенный из запертого хлева, но если закуп по небрежности забудет загнать его в хлев, то платит за это. Так же отвечает он, если лошадь падет у него на работе. Ролейный закуп, если он ничем не был обязан хозяину, кроме как землей, всегда свобод­но мог уйти от хозяина; но так как он обыкновенно, кроме зем­ли, получал еще различные вещи, то закон налагал на него из­вестные обязанности относительно заимодавца.

Закон устанавливал несколько правил, чтобы заимодавец не притеснял закупа: господин или заимодавец, не давший за­купу по условию участка земли или не дозволяющий ему пользоваться известной частью доходов, обязывался законом не только дать то, что условлено, но и заплатить за обиду 60 кун; господин, взявший деньги на закупа (т. е. заложивший закупа в обеспечение занятых денег), повинен был возвратить деньги и сверх того заплатить закупу 3 гривны за обиду; госпо­дин, побивший закупа безвинно, должен был платить ему 60 кун, как и свободному.

В уставе Мономаха помещено узаконение о том, как взыс­кивать с закупа за его преступление. Закуп, хоть и пользовался правами, тем не менее не был вполне свободен и самостояте­лен, а зависел от заимодавца, поэтому закон предоставляет на волю хозяина — заплатить ли за него пеню, следуемую с него за преступление, или продать закупа для уплаты пени. В первом случае заимодавец, заплатив деньги за закупа, получал его в полную собственность, и закуп становился обельным холопом, а во втором — если господин продавал закупа — уплачивал следуемую за закупа пеню, а остальное брал себе.

В уставе Мономаха говорилось и о личных оскорблениях. Предусматривалось личное оскорбление, нанесенное рабом сврбодному человеку.

В этом случае обиженный имел право или бить холопа, но несвязанного, или взять гривну кун на бесчестье. Имелись ста­тьи об обидах между свободными людьми: «А кто порвет боро­ду, а вымет знамение, а будут людие, то 12 гривен продажи, а иже без людей, а в поклепе, о нет продажи»; «Аже выбьют зуб, а кровь увидят у него во рту, а людие вылезут, то 12 гривен продажи, а за зуб гривна».

В устав Мономаха были включены статьи о преступлениях против собственности: о краже бобра, живущего в чьем-либо угодье; о порче межей бортных, релейных и дворных. За все эти преступления назначалась одинаковая пеня в 12 гривен, как и в Правде Ярославичей. Обиженный объявлял верви или общине, что у него украден бобр, и доказывал это тем, что в его борти была оставлена вором сеть или что там рассечена земля, и вервь должна была или сама искать татя, или заплатить прода­жу — 12 гривен. Это правило совершенно одинаково с прави­лом дикой виры, которую также платила целая вервь. Вирный порядок по уставу Мономаха был перенесен от преступлений против жизни на преступления против собственности.

В уставе Мономаха предусматривались правила судопроиз­водства и сбора судных пошлин. Свидетелями на суде могли быть только свободные люди, а отнюдь не рабы; ежели же не будет свободного, то можно принять свидетелем боярского ти­уна, который был рабом только по должности, а в малой тяж­бе мог быть принят свидетелем и закуп.

Относительно судебных пошлин устав Мономаха имел ряд нововведений. Он ограничивался лишь вирными пошлинами и не был сходен ни с Ярославовым уставом о вирных уроках, ни с Правдой сыновей Ярослава. «Вирных накладов следует от виры: вирнику 12 гривен, отроку 2 гривны и 20 кун, а самому ехать с отроком на двукони, сути же на рот овес, а мясо дати овен, любо полоть, а иным кормом, что има черево возмет, писцу 10 кун, перекладнаго 5 кун, а за мех две ногаты». Закон Мономаха свидетельствовал о важном нововведении в судо­производстве — о введении письменности, ибо в числе вирни­ков — вирниковых служителей — уже упоминался писец, запи­сывающий дела, тогда как прежде метельник делал только метки на бирке — сколько взято судных пошлин.

За уставом Мономаха в Русской Правде был помещен но­вый законодательный памятник, изданный во второй половине XII или в первой половине XIII в. Этот устав включал 17 статей, которые можно разделить на три раздела: о преступ­лениях против собственности; о преступлениях против личнос­ти; о судопроизводстве.

Преступления против собственности включали 5 статей, взя­тых из Правды Ярославичей: о покраже ладьи, ястреба, сокола, голубя, курицы, утки, гуся, лебедя, журавля, сена, дров; в этих статьях только изменены некоторые пени или продажи, а в иных прибавлен платеж хозяину за украденные вещи.

Включены были 5 новых статей, неизвестных по прежним редакциям Русской Правды: о подломе бортного дерева, о выдрании пчел из улья, о порче верви в перевесе, о зажже­нии чужого гумна или двора и о зарезании чужой скотины. Две последние статьи, очевидно, взяты из Судного закона, но пе­ределаны применительно к русским нравам.

Преступления против личности включали 4 статьи, в том числе: «Аще смерд мучит смерда без княжа слова, то три грив­ны продажи, а за муку гривна кун». Закон признавал оскорбле­ние преступлением и требовал, чтобы за него платилась пеня виноватым. То, что прежде считалось частной обидой, счита­лось теперь оскорблением общества. Первоначально каждый платил обидчику тем же, потом оскорбления стали оплачи­ваться деньгами, но продолжали считаться частными оскорб­лениями, наконец, в них стали видеть оскорбление целого об­щества. Следующие статьи представляют узаконения, совер­шенно неизвестные прежним законодательным памятникам. Одна из них говорит о наказании за убийство женщины: «Аще кто убьет жену, то тем же судом судити, якоже и мужа, аже будет виноват, то полвиры, 20 гривен», вторая — об убийстве раба: «А в холопе и в робе виры нетуть, но оже будет без вины убиен, то за холоп, или за робу урок платити, а князю 12 гри­вен продажи».

В уставе плата за убийство женщины была меньше платы за убийство мужчины — 20 гривен против 40. Годовщина же за убийство женщины оставалась прежней. Перед князем женщи­на стояла действительно ниже мужчины, так-как она не плати­ла податей и не отбывала военных и других повинностей, но в семье и обществе она имела значение, равное с мужчиной.

Устав включил весьма важное юридическое определение о непризнании за рабом прав личности: «...а в холопе и в робе виры нетуть». В убийстве холопа нарушалось только право соб­ственности господина, за что назначалась продажа и платеж за убыток.

Была включена статья о том, как отыскивать татя, не пой­манного на деле, и предписывалось, что для отыскания долж­но идти по следу; след же вести с посторонними людьми или послухами; а если след вел к обозу или селу, то кому принад­лежал обоз или село; если не отведут от себя следа или не пой­дут на след, или отобьются, то должны будут заплатить прода­жу (пеню) и татьбу (цену вещи). А если след затеряется в пус­том месте или на большой дороге, то иск прекращается.

Другая статья гласила, что все тяжбы, чтобы начинать иск, требуют свободных свидетелей, а не рабов; в законе сказано: «...тяжи все (т. е. тяжбы) судят послухи свободными, будет ли послух холоп, то холопу на правду не вылазити. Но оже хищет истец иметь и (холопа) река тако: по сего речи из емлю тя, а не холоп, и емлет и на железо, оже обинит и то емлет на нем свое, не обинит ли его, платити гривна за муку, за не по холо­пьи речи ял и». Здесь важно и ново то, чтораб мог быть свиде­телем, если того требует истец, но не иначе как от лица истца («по речи холопа аз емлю тя, а не холоп»). Вследствие этого ис­тец принимает на себя и последствия, если свидетельство хо­лопа окажется ложным («не обвинит ли платити ему гривна за муку, зане По холопьи речи ял»). Закон не признавал личности раба, но позволял истцу свидетельство раба перенести на свою личность и требовал испытания железом, чего не нужно было, когда свидетелем являлся свободный человек. Если ответчик отвергал свидетельство холопа, то по закону подвергался ис­пытанию железом.

Испытание железом производилось с разными церемония­ми в присутствии княжеского мечника и отрока, причем рас­ходы лежали на том из тяжущихся, который требовал подверг­нуть испытанию другого. Расходы эти состояли в уплате 40 кун князю, 5 кун мечнику и полгривны отроку, гривны подвергну­тому испытанию и, вероятно, определенной платы в церковь. Испытание железом было крайним средством вроде судебного поединка на западе. В прежних Правдах это не упоминалось.

За уставом в Русской Правде был помещен сборник узако­нений о наследстве. Дела о наследстве по уставам Владимира и Ярослава подлежали духовному суду и производились по Судному закону. О них не упоминалось в прежних редакциях Рус­ской Правды. Дела о наследстве производились большей частью по старым обычаям — судили сами родственники; к церковно­му суду прибегали лишь те, кто был недоволен старыми обы­чаями. При таком положении дел стали возникать споры между наследниками, поэтому были приняты новые законы.

Первый из сборников узаконений о наследстве состоял из 5 статей, определявших, собственно, порядок наследования детьми после родителей без завещания.

В первых двух статьях говорилось о наследовании поземель­ных родственников: «Аже смерд умрет, то задницю князю; аже будут дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будут заму­жем, то не даяти части им»; «аже в боярех, любо в дружине, то за князя задниця не идет; но оже не будет сынов, а дщери возмут». Статьи эти узаконяли, что смерду могут наследовать толь­ко сыновья его, а боярину — сыновья и дочери. Такой порядок наследования существовал не только у русских, но у всех сла­вян: чехов, сербов, поляков и других, занимавшихся по пре­имуществу земледелием, где земля составляла главную соб­ственность; прочее же имущество, движимое и недвижимое, составляло неопределенную и сомнительную собственность, которая не могла служить основой в деле исполнения обще­ственных обязанностей. А так как поземельное владение было двоякое: общинное и частное, то это и послужило причиной различия в наследовании смердов и бояр.

Смерд владел землей на общинных правах, т. е. с обязаннос­тью нести известные общественные повинности. Поэтому пра­во наследования у смердов ограничивалось только одними сы­новьями; только сыновья смерда могли в случае его смерти за­ступить на его место, сделаться членами общины, способными отбывать общественные Повинности и исполнять различные обязательства в отношении общины. Дочери смерда не могли заменить своего отца в обществе. Если у смерда не было сыно­вей, то после смерти имение его, за исключением части, пола­гавшейся незамужним дочерям, отдавалось князю, а земля — князю или общине. Напротив, бояре были полными владельца­ми своих земель, поэтому им могли наследовать и дочери. Име­ние боярина только тогда считалось выморочным, когда после, него не осталось ни сыновей, ни дочерей. Братья, дяди, пле­мянники и другие родственники не имели права на наследование, и имение боярина, если у него не было детей (а у смер­да — сыновей), считалось выморочным. Таким образом, здесь видно полное отсутствие родового порядка наследования.

В последующих статьях говорилось о наследовании по заве­щанию: «...аже кто умирая разделит дом свои детем, на том же стояти; паки ли без ряду умрет, то всем детем, а на самого часть дати по души». Завещатель мог по своей воле разделить имение между сыновьями, не стесняясь никакими требования­ми. Такой порядок явно противоречил Судному закону, по ко­торому завещатель должен был делить свое имение всем детям поровну, и вполне согласен с характером русских законов о наследстве, выраженных в договоре Олега с греками. Как и ра­нее, завещатель должен был отделять часть своего имущества в церковь, на помин души. Определялось участие жены в наслед­стве после мужа: «Аще жена сядет по мужи, то дати ей часть, а у своих детей взяти часть; а что на ню муж взложил, тому же есть госпожа, а задница ей мужня не надобе; будут ли дети, то что первой жены, то то возмут дети матери своей, любо си на жену будеть взложил, обаче матери своей возмут». Жена по смерти мужа имела право на такую же долю в наследстве, ка­кую получали и все сыновья, если только муж при жизни сво­ей не выделил ей части своего имущества.

Если ранее жена получала долю из мужнина имения только на прожитие, по Русской Правде она получала такую долю в полную собственность, и если она выходила второй раз замуж, то по смерти ее дети первой жены ее мужа не имели права на ее имущество, если она сама, по доброй воле, не отказывала им имущества своего. Кроме того, предусматривалось: «Аже бу­дет сестра в дому, то той задници не имати, но отдадят бра­тия замуж, како си могут». Статья эта удаляет сестру от участия вместе с братьями в наследовании имения после отца. Она со­ставлена на основании русских общественных обычаев. В Суд­ном законе подобной статьи нет, но она, по свидетельству И. Д. Беляева, находится во всех славянских законодательствах, по которым сестра не допускалась к участию в наследство; только братья должны были пристроить ее сообразно со свои­ми средствами[41].

Эти узаконения о наследстве вскоре оказались недостаточ­ными; в жизни возникло много юридических вопросов, ответом на которые послужил новый сборник узаконений о на­следстве. В этом сборнике было определено, имеют ли незакон­норожденные дети права наследования, равные с законнорож­денными. По древним русским и славянским законам не дела­лось никакого различия между детьми законнорожденными и незаконнорожденными, но с введением христианства в соот­ветствии с Номоканоном незаконнорожденные дети не при­знавались равноправными с законнорожденными.

В новом сборнике вопрос решался в духе старинных русских юридических обычаев: «...аще будут робьи дети у мужа, то задници им не имати, но свобода им с матерью». Дети незакон­ные, прижитые с рабой, хотя и не пользовались наравне с за­коннорожденными детьми правами наследования имущества отца, но зато получали как наследство от свободного отца сво­боду вместе с матерью.

Закон установил порядок наследования детьми после мате­ри. Мать могла иметь свое имущество: приданое, подарок и проч. В законе прямо сказано: «...а материя часть детем не надобе, но кому мати взхощеть, тому даст: дасть ли всем, и вси разделять; без языка ли умреть, то у кого ли будеть на дворе была и мертва и кто ю кормил, тому взяти». Из этой статьи видно, что мать могла завещать свое имущество кому хотела, как сыновьям, так и дочерям; если же она умирала, не объявив своей воли, то долю ее имущества брал тот, в доме кого она жила и умерла, без различия — был ли это сын или же дочь. Определялся порядок наследования детьми от двух отцов и од­ной матери. Дети разных отцов наследовали каждый своему отцу; но они делили имение своих отцов не прежде, как при­гласивши свидетелей, которые знали имение обоих отцов и при которых имение первого мужа их матери было сдано на руки строго для сохранения. Эти свидетели показывали, что та­кие-то вещи составляли имение первого отца, а такие-то — второго. Если при этом не оказывалось известной части имения первого отца, то оно пополнялось равной долей из имения второго отца, растратившего не свое имение. Когда все это было исполнено, то дети первого отца делили имение своего отца, а оставшееся затем делилось между детьми второго отца. Это узаконение, вероятно, было заимствовано в основных по­ложениях из Эклоги Льва Философа, согласно которой отчим, принимая имение детей своей жены от первого ее мужа, обязан был обеспечить его собственным имением, тогда как по Русской Правде подобного обеспечения не требовалось.

Русская Правда разрешала вопрос о наследовании имения детьми от одного отца и двух матерей: «...будут ли дети (от вто­рой жены), то что первой жены, то то возмуть дети матери своей. Любо си на жену будеть взложил, обаче матери своей возмут». Дети от двух жен делят поровну имение отца, но име­ние, принадлежавшее каждой из жен, поступало в раздел только между ее детьми.

Этот порядок также был заимствован из Эклоги Льва Фило­софа; согласно Эклоге отец, вступивший во второй брак, не должен был отказывать второй жене более того, что получали от него дети от первой его жены, по Русской Правде он в этом отношении ничем не был ограничен.

Законы Русской Правды об опеке. Вместе с новыми законами о наследстве введены были новые законы и об опеке. Со време­ни введения христианства на Руси порядок опеки определялся по Номоканону, но с победой русских юридических обычаев над обычаями римско-византийскими были изданы новые за­коны об опеке. По новому закону Русской Правды устанавли­вался следующий порядок опеки: опека над малолетними деть­ми и имуществом, принадлежавшим им, назначалась только в том случае, если у них не было в живых ни отца, ни матери, или когда мать их во второй раз выходила замуж. Если же она не вступала во второе замужество, то относительно детей впол­не заменяла мужа, пользовалась всеми его правами и станови­лась главой семейства.

Дети не могли выходить из ее повиновения даже и в том случае, если она оставляла дом первого своего мужа и выходи­ла замуж второй раз, но тогда опекунами назначались или род­ственники отца, или второй муж матери.

Имение покойного передавалось опекуну перед людьми, т. е. перед свидетелями, которые назначались от самого общества. По окончании опеки, когда дети вырастут, опекуны обязыва­лись сдать это имение тоже при свидетелях, и если что-либо из него затрачивалось опекунами, то опекуны обязаны были уп­латить утраченное по опеке. Но до окончания воспитания де­тей, во время управления их имениями, опекуны пользовались всеми доходами, получаемыми с земли и со всего имения.

Это положение дополняло Судный закон, в котором гово­рилось только об опеке и наследстве по завещанию; об опеке по закону в нем не упоминалось. Законы об опеке, составлен­ные в дополнение Судного закона, заимствованы из исконных русских обычаев. Опека над малолетними детьми назначалась по Русской Правде только в том случае, когда мать их снова выходила замуж; по римским же законам и над самой матерью назначалась опека. Такой порядок существовал во всей Запад­ной Европе, где женщина постоянно находилась под опекой отца, мужа или же старшего сына, и законодательство запад­ноевропейских государств во взгляде на женщину резко отли­чалось от древнерусского законодательства.

О холопстве. Эти положения имеются в Русской Правде только в полном ее объеме. Статьи о холопах можно разделить на три раздела.

В первом разделе говорится о том, в каком случае свобод­ный человек признавался полным холопом, или обельным ра­бом. Первый случай — когда кто купил человека на торгу или в другом каком-либо месте хотя бы за 1/2 гривны или за ногату при свидетелях. Если свободный человек при покупке его в рабы молчал, то это молчание принималось за его согласие на продажу себя в холопы, и закон в таком случае узаконивал за купившим право собственности на продавшего себя в рабы свободного человека. Второй случай — когда кто вступал в брак с рабой известного господина, не договорившись с ним о сво­ей свободе, и тем самым признавал себя как бы рабом госпо­дина своей жены. В противном случае, если свободный человек вступал в брак с рабой, договариваясь с господином о своей свободе, то закон признавал ее неприкосновенной и всячески ограждал. Третий случай — когда свободный человек добро­вольно принимал должность тиуна или ключника у известного господина, не договорившись с ним о своей свободе; закон признавал за господином право собственности на свободного прежде тиуна как на раба. Если же, принимая должность тиу­на, свободный человек договаривался о своей свободе, она ос­тавалась неприкосновенной.