Общая характеристика вопроса

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ В СССР

Непосредственным источником, указывающим на круг ре­прессируемых лиц, являются нормативные и ведомственные акты, которыми руководствовались карательные органы. Но к этому надо добавить следующее. Практика политической юсти­ции — во всяком случае, в нашей стране — значительно расши­ряла, а подчас и дополняла контингент лиц, формально подпа­давших под нормы об ответственности за политические престу­пления. Главное же состоит в том, что весь этот контингент — нормативно обозначенный или преследуемый фактически - исходно определялся вовсе не самими юридическими органа­ми, а высшей политической властью. Политическая юстиция в СССР действовала по директивам партии. Политика партии и решала, кого, за что и как преследовать. Этим политическая юстиция существенно отличалась и отличается от других юри­дических систем.

Изучение практики политической юстиции не только в СССР, но и в других странах, отмечают В. Кудрявцев и А. Трусов, указы­вает на то, что есть по крайней мере четыре группы (категории) лиц, являющихся объектами политического преследования[304].

Первая группа - те, кто борется за государственную или партийную власть. Это силы, прямо противостоящие сущест­вующему режиму, как правило, не скрывающие своих претен­зий на руководящую роль в государстве.

Вторая группа — это идейные или своекорыстные против­ники данного политического режима, ведущие борьбу против власти, но не претендующие на ее захват. В современном мире они представлены различными экстремистскими организация­ми левого или правого толка, в том числе националистически­ми и религиозными. Их оружие — террор, диверсионные акты, убийства, антиправительственная пропаганда.

Третья группа — инакомыслящие, т. е. несогласные с поли­тикой властей, но ничего не предпринимающие для борьбы с ними, за исключением высказывания своих взглядов. Это лю­ди, имеющие иное мировоззрение, разделяющие иные ценно­сти, думающие иначе, чем это предписано руководством.

Наконец, четвертая группа — это всего лишь потенциальные противники режима. Они предполагаются опасными для режи­ма в силу различных причин: социального происхождения, прежнего места службы, расы или национальности, даже воз­раста. Эти люди могут даже разделять господствующую идеоло­гию, но на них уже стоит клеймо неблагонадежности.

Исторический опыт показывает, что первые две группы поли­тических противников, — те, кто борется за власть или против власти, — как правило, везде преследуются на основе закона, в особенности, если их деятельность связана с применением наси­лия. Конституции и уголовные кодексы всех, в том числе и демо­кратических, государств предусматривают ответственность за на­сильственные посягательства на государственный строй, полити­ческих и общественных деятелей, установленный правопорядок. Рамки этой ответственности могут быть шире или уже, но в прин­ципе отвергать ее обоснованность или даже необходимость нет ос­нований, если, конечно, исходить из того, что охраняемый зако­ном конституционный строй был установлен легитимным путем.

Третья группа — это инакомыслящие. В демократическом обществе они не должны подвергаться гонениям. Плюрализм мнений, в том числе и по политическим вопросам, признается во всех демократических странах. Это нашло свое закрепление и в Конституции РФ, ст. 13 которой гласит: «Никакая идеоло­гия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Преследование инакомыслящих — характерная черта авторитарных и тоталитарных режимов, одна из основ­ных функций политической юстиции, будь то инквизиция, гес­тапо или НКВД.

Еще более одиозным является преследование четвертой группы — потенциальных противников, даже не в персональном качестве, а «скопом» — в виде категорий нежелательных или несовместимых с режимом лиц, будь то «расово неполно­ценные» или «эксплуатирующие чужой труд». Появление такой категории политических противников однозначно характеризу­ет режим как антинародный, подлежащий осуждению демокра­тическим сообществом.

В истории деятельности советской политической юстиции фигурировали все четыре группы политических противников, и борьба с ними распадается на несколько этапов. Можно услов­но выделить следующие основные периоды:

- с конца 1917 до конца 1922 г. — неорганизованные террор и насилие, направленные против сторонников старого режима и лиц, потенциально являющихся противниками новой власти, а также против буржуазных партий, сопротивляющихся репрессивной политике;

- кратковременный спад с 1923 по 1927 г., во время которого сократилась численность органов политической юстиции и были изданы кодифицированные законодательные акты (УК, УПК и др.);

- широкое наступление на крестьянство, начавшееся в 1928 г. и закончившееся уничтожением или депортацией зажиточной его части и закрепощением его основной массы, что в итоге привело к голоду 1932—1933 гг.;

- новая кажущаяся передышка (1934—1935 гг.), сопровождавшаяся принятием чрезвычайных законов, подготовкой к массовым репрессиям, последовавшим после убийства Кирова и созданием системы ГУЛАГ;

- 1936—1938 гг. — период планомерного террора и расправ с «бывшими людьми», а также с «антипартийными течениями»; фактическое истребление всех представителей прежних эксплуататорских классов, старой интеллигенции и былой «большевистской гвардии», делавшей революцию;

- 1939—1940 гг. — еще одна, предвоенная передышка, имевшая целью успокоение общественного мнения и сопровождавшаяся сменой руководства в органах политической юстиции, а также освобождением некоторого числа ранее осужденных;

- новая волна репрессий накануне и в ходе войны 1941 — 1945 гг., затронувшая как сотни тысяч бывших военнопленных, так и ряд национальных меньшинств (депортация 11 на­родов);

- борьба с диссидентством после смерти Сталина.

В ходе исторических событий менялись основные направле­ния внутренней политики, менялась и репрессивная политика власти. Революция смела весь прежний правопорядок, развязала стихийные, большей частью неуправляемые силы общества и, конечно, сопровождалась неконтролируемым насилием. «От­личительная черта всех революций, — констатируют француз­ские исследователи, — это подчинение законов и правосудия грубой силе. Против злоупотреблений свергнутого режима воз­мущенный народ выводит на сцену открытое насилие, и нелег­кое, даже и в мирные времена, уравновешение всеобщих прав становится вовсе невозможным в моменты народной смуты»[305].

Но вот завершился военный этап революции, подошла к сво­ему окончанию Гражданская война, а разгул насилия не только не прекратился, но был институциализирован - официально признан и закреплен в документах. При этом очевидна истори­ческая необоснованность применения в течение последующих десятилетий чрезвычайных, по существу военных, мер принуж­дения в то время, когда это отнюдь не вызывалось политической ситуацией. К тому же, как мы увидим далее, они применялись к тем людям, которые объективно в той обстановке никакой опас­ности для государства уже не представляли. В первую очередь это относилось к классам, слоям и группам, составлявшим зна­чительную часть населения дореволюционной России.

В результате репрессий Сталину удалось закрепить свое по­ложение в партии, подавить недовольство ходом экономиче­ских преобразований. Были ослаблены определенные сепара­тистские тенденции в союзных республиках, автономия кото­рых носила теперь формальный характер. Террор также позволил совершить своеобразную бюрократическую револю­цию - октябрьское поколение большевиков из руководства страны сменили сталинские выдвиженцы. Террор закрепил по­ложение в обществе социальных групп, выдвинувшихся в ходе индустриализации, коллективизации и культурной революции: нового директорского корпуса (руководители предприятий, совхозов и колхозов), партийной и государственной бюрокра­тии, советской интеллигенции. Сталинский террор знаменовал становление тоталитарного строя в СССР с полным контролем государства над экономикой, огосударствлением политической системы, включая общественные организации, и всепроникаю­щим идеологическим контролем.