К. Маркс и Ф. Энгельс об азиатском способе производства

Когда К. Маркс и Ф. Энгельс в 1853 г. впервые приступили к глубокому изучению проблем Востока, наука о начале человеческой истории вступала в переломный период, который завершился в конце 70-х годов XIX в. К. Марксу и Ф. Энгельсу была уже в это время известна работа Гакстгау-

зена, они знали об общине у славянских народов; в остальном их сведения о первых стадиях всемирной цивилизации неизбежно должны были основываться на уровне науки первой половины XIX в. — с ее представлениями об Индии как прародине индоевропейских народов и эталоне древнейшего общественного строя, с господствующей концепцией принципиального различия между общественно-экономическим строем европейских и восточных стран.

Взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса до 1853 г. на общественный строй Востока полно освещены Н. Б. Тер-Акопяном см. 789). Им показано, что К. Маркс уже в период своего перехода к материализму и научному коммунизму, «с одной стороны, противопоставляет восточную деспотию греческому рабовладельческому государству, с другой — находит сближающие их черты» [789, № 2, 75}, пишет о кастовом строе в странах Востока, отличая этот строй как от «патриархального», так и от рабовладельческого и феодального, высказывает первые идеи об общине и общинной собственности как явлениях, свойственных не одним азиатским, но и западноевропейским народам (шотландский клан, русская община), пишет о системе замкнутых общин как опоре деспотической власти.

Говоря о работах К. Маркса указанного периода, специально хотелось бы подчеркнуть, во-первых, что он, естественно, исходил из сложившихся в тогдашней науке представлений о восточном обществе как особом, принципиально отличном от европейского. Во-вторых, в особом азиатском социальном организме К. Маркс искал черты, роднящие его с другими древними обществами, в том числе европейскими. В-третьих, Маркса интересовали главным образом остаточные формы первобытнообщинных отношений, изучение которых должно было подтвердить ею убеждение в отсутствии на заре истории частной собственности на средства производства, т. е. в преходящем характере частной собственности.

В то же время К. Маркс и Ф. Энгельс в работах до 1853 г. не отводят «особому» азиатскому строю («кастовому» или какому-либо иному) вполне определенного места во всемирной истории. «Немецкая идеология» и «Принципы коммунизма» отразили концепцию последовательной смены первобытных (племенных) общественных отношений античными и феодальными; лишь в «Нищете философии» (1847) между «патриархальным» и феодальным строем автором был поставлен «кастовый строй» [23, 153].

Но все это—лишь отдельные примеры, приводимые в разной связи; К. Маркс и Ф. Энгельс нигде не излагают в то время в цельном виде свое представление об этапах общественного развития.

В итоговом произведении первого периода научного творчества К. Маркса и Ф. Энгельса — «Манифесте Коммунистической партии» (1848),—говоря о возникновении борьбы классов, авторы упоминают классы древнеримского общества, феодального и капиталистического строя, не касаясь истории Востока. Судя по всему тону «Манифества», они рассматривали путь от первобытного состояния через рабство, феодализм и капитализм к социализму и коммунизму как основное направление развития человечества, отвлекаясь пока от возможных, может быть даже серьезных отклонений.

В начале 50-х годов К. Маркс и Ф. Энгельс приступили к глубокому изучению проблем Востока. Отчасти это было связано с надеждами, которые они возлагали после поражения европейских революций 1848—1849 гг. на освободительное движение стран, угнетенных европейским капиталом. Движение тайпинов позволяло думать, что Китай стоит накануне переворота, который, в свою очередь, окажет влияние на Европу, ускорив новый революционный взрыв (40; 26]. Отчасти интерес к Востоку был связан с обсуждением английским парламентом в 1853 г. вопроса о новом продлении хартии Ост-Индской компании, за ходом которого К. Маркс внимательно следил.

В мае 1853 г. Ф. Энгельс в письме к К. Марксу поделился некоторыми соображениями об истории народов Востока, возникшими у него при чтении книги Ч. Форстера «Историческая география Аравии» (49, 209]. В ответном письме Маркс, развивая ту же тему, коснулся общих вопросов специфики социального строя на Востоке. Основным источником ему в это время служила, как видно из письма, уже упоминавшаяся книга Ф. Бернье. «Бернье,— писал К. Маркс,— совершенно правильно видит, что в основе всех явлений на Востоке (он имеет в виду Турцию, Персию, Индостан) лежит отсутствие частной собственности на землю ¹⁰. Вот настоящий ключ даже к восточному небу» (30, 215]. «Отсутствие частной собственности на землю,— сразу же откликнулся Энгельс,— действительно является ключом к пониманию всего Востока. В этом основа всей его политической и религиозной истории. Но почему восточные народы не пришли к частной собственности на землю, даже к феодальной собственности?» [50,229]. Пытаясь объяснить эту, как в то время казалось, основную черту общественно-экономического строя Востока, Ф. Энгельс указывает на особенности сельскохозяйственного производства, обусловленные природой и климатом Востока: на особую роль общественных работ, прежде всего ирригационных. По мысли Ф. Энгельса, работы эти, являвшиеся первым условием производства в странах засушливого климата, неизбежно должны осуществляться большими коллективами

людей, что содействует сплочению общин и функционированию деспотической центральной власти, насильственно объединяющей общины для производства работ в масштабах всей страны. Такова в общих чертах точка зрения, сложившаяся у К. Маркса и Ф. Энгельса к июню 1853 г. и отраженная в переписке, а затем в статье «Британское владычество в Индии» (10 июня 1853 г.).

В этой работе К. Маркс высказал ряд соображений по поводу индийских традиционных отношений. Он считал, что европейский деспотизм взращен Ост-Индской компанией «на почве азиатского деспотизма» [1, 131). Поскольку, писал К. Маркс, основой восточного земледелия являлась система «искусственного орошения при помощи каналов и ирригационных сооружений», элементарная необходимость совместного использования воды «повелительно требовала вмешательства централизующей власти правительства» {l, 132]. С одной стороны, «то, что жители Индии, подобно всем восточным народам, предоставляют центральному правительству заботу о крупных общественных работах, являющихся основным условием их земледелия и торговли, с другой — то, что население Индии, рассеянное по всей территории страны, сосредоточивается в маленьких центрах благодаря патриархальной связи между земледельческим и ремесленным трудом, — эти два обстоятельства вызвали к жизни с самых давних времен своеобразную социальную систему, так называемую· систему сельских общин, которая придавала каждому из этих маленьких союзов независимый характер и обрекала его на обособленное существование» [1, 134}.

Возмущаясь британской экономической экспансией, приведшей к постепенному разрушению индийских общин, к бедствиям и гибели людей, К. Маркс напоминал в то же время, что «эти идиллические сельские общины, сколь безобидными они бы ни казались, всегда были прочной основой восточного деспотизма» (l, 135]. «Как ни значительны были политические перемены в прошлом Индии,— отмечал он,—ее социальные условия оставались неизменными с самой отдаленной древности до первого десятилетия XIX века» (1, 133). Лишь вторжение капиталистической Англии, разрушая общину, «произвело величайшую и, надо сказать правду, единственную социальную революцию, пережитую когда-либо Азией» [1, 135).

«Вызывая социальную революцию в Индостане,— заключал Маркс,—Англия, правда, руководствовалась самыми низменными целями и проявила тупость в тех способах, при помощи которых она их добивалась. Но не в этом дело. Вопрос заключается в том, может ли человечество выполнить свое назначение без коренной революции в социальных усло-

виях Азии. Если нет, то Англия, несмотря на все свои преступления, была бессознательным орудием истории, вызывая эту революцию. Но в таком случае, как бы ни было прискорбно для наших личных чувств зрелище разрушения древнего мира, с точки зрения истории мы имеем право воскликнуть вместе с Гёте:

Sollte diese Qual uns quälen

Da sie unsre Lust vermehrt, Hat nicht Myriaden Seelen

Timur's Herrschaft aufgezehrt?,[ l, 136].

Должно ли мучить нас то, Что увеличивает наше наслаждение?

Разве не мириады душ

Поглотило могущество Тамерлана? ^н

В другой статье, «Будущие результаты британского владычества в Индии», которую К. Маркс рассматривал как итог своих замечаний об Индии [2, 224], он показал, что все создаваемое британской буржуазией в Индии «не принесет свободы народным массам и не улучшит существенно их социального положения, ибо и то и другое зависит не только от развития производительных сил, но и от того, владеет ли ими народ» [2, 228]. «Население Индии,— писал К. Маркс,— не сможет пожать плодов созревания тех элементов нового общества, которые посеяла среди него британская буржуазия, пока в самой Великобритании ныне правящие классы не будут вытеснены промышленным пролетариатом, или пока сами индийцы не станут достаточно сильными, чтобы навсегда сбросить с себя английское иго. Во всяком случае мы с уверенностью можем ожидать, в более или менее отдаленном будущем, возрождения этой великой и интересной страны. которая является колыбелью наших языков, наших религий и которая в джате дает нам тип древнего германца, а в брахмане — тип древнего грека» [2, 228—229).

Статьи К. Маркса об Индии поразительно современны и в наши дни. Он предсказал за столетие результаты британского владычества в Индии, провозгласил впервые с такой силой и страстью симпатию европейского пролетариата к освободительному движению народов колоний. В статьях почти нет положений, которые с полным правом не могли бы быть повторены сегодня. Даже замечания Маркса, сделанные в прямой связи с рисовавшейся тогдашней наукой картиной традиционного индийского общества, в конечном счете верны: действительно, в Индии до наших дней прочно сохранилась общинная организация; действительно, система мелких замкнутых общин — частая опора деспотизма. Кстати, в других своих работах раннего периода К. Маркс находил, что

основой деспотической центральной власти могло служить даже мелкокрестьянское общество французской деревни времен Наполеонов I и III (см. 789, № 2, 81). Бесспорно и то, что· английское капиталистическое вторжение произвело единственную к тому времени социальную революцию в Азии — если понимать социальную революцию в смысле того коренного переворота в обществе и в его материальной основе, который связывался до тех пор с началом лишь капиталистической эры. Конечно, если иметь в виду революционный скачок от одного строя к другому, на который указывал К. Маркс во всех случаях перехода от одной формации к другой (в частности, и от античного общества к феодальному), тогда выражение «единственная» социальная революция в его статье 1853 г. нельзя принимать буквально. Не следует, однако, забывать, что сами закономерности смены общественно-экономических формаций в окончательном виде сформулированы Марксом лишь в 1859 г.

Безукоризненность общего хода рассуждений автора делает работы К. Маркса постоянным источником мысли и знания. Устарели лишь некоторые фактические подробности, заимствованные у востоковедной науки первой половины XIX в. Так, фраза, что Индия является колыбелью «наших языков, наших религий», верна единственно в том смысле, что Индия, как весь древневосточный мир, оказала огромное влияние на последующие цивилизации — античную, арабскую, западноевропейскую. Не подтверждается современной наукой решающая роль искусственного орошения для всей сельской экономики Индии древности и средневековья. Меняются и представления о традиционной индийской общине.

В своих статьях К. Маркс не сформулировал так определенно, как в переписке с Ф. Энгельсом, гипотезу особого азиатского строя — с огромной ролью ирригационных работ, с деспотическим государством, угнетающим общины; он проявил осторожность и в решающем пункте — об отсутствии частной земельной собственности. По-видимому, К. Маркс считал, что в литературе вопрос все же недостаточно ясен.

На какие научные работы могли опираться К. Маркс и Ф. Энгельс, выдвигая в 1853 г. свою гипотезу азиатского строя? Прежде всего, они с юношеских лет были знакомы с гегелевской концепцией, отводившей Востоку роль первой, низшей ступеньки лестницы общечеловеческого прогресса, а также с книгами Ф. Шлегеля и других философов, мысль которых развивалась в том же направлении; им были известны в общих чертах основные представления английских политэкономов об общественном строе стран Востока (хотя бы из справочной работы Мак-Куллоха, с которой Маркс начинал систематическое изучение литературы по политической эко-

номии). Спорные вопросы индийской социальной структуры и земельной собственности в Индии, с которыми он сталкивался у Гегеля и Мак-Куллоха, вновь встали перед Марксом, когда в апреле—мае 1853 г. он приступил к чтению «Синих книг» английского парламента об Индии за 1698—1844 r.

Более конкретные данные по истории народов Востока К. Маркс впервые, по-видимому, почерпнул из книги А. Хеерена, французский перевод которой конспектировал с 1851 г. Он обратил при этом особое внимание на роль общины в Индии и проблему земельной собственности. Перейдя затем от Хеерена к Бернье, Маркс отдал предпочтение выводам последнего, так как книга Бернье являлась наиболее полным и ранним источником, автор лично был на месте, демонстрировал наблюдательность и ясность мысли. Вслед за тем К. Маркс работает над книгами Д. Кэмпбелла, Т. Рафлза, М. Уилкса, Р. Паттона. Выводы указанных авторов, кроме М. Уилкса, могли лишь подтвердить мнение, что отсутствие частной собственности на землю в традиционном восточном обществе — факт общепризнанный. Правда, точка зрения М. Уилкса несколько нарушала стройность картины, и К. Маркс, как всегда осторожный в сложных научных вопросах, заключил, что в южной части Индии частная собственность на землю, по-видимому, существовала (31, 229]. Факт же господства в большей части Индии общинной собственности казался незыблемым и представлял для Маркса исключительный интерес, подкрепляя (в целом, конечно, оправданно) его догадку об общинном строе как исходной точке человеческой истории.

Все основные элементы для построения гипотезы особого азиатского строя были к тому времени даны К. Марксу и Ф. Энгельсу тогдашней наукой: представления об исключительности и примитивности Востока, об исторической роли азиатского общества — в качестве предшественника античности, о восточной деспотии, об индийской общине, об отсутствии частной собственности на землю и роли природного фактора (ирригации). Исходя из всех этих данных, К. Маркс и Ф. Энгельс попытались объяснить — представлявшуюся им очевидной — исключительность истории Востока с позиций исторического материализма.

Известно, что, согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу, различие форм собственности является тем, что отличает один общественный строй от другого. Известно далее, что характер общественной экономики зависит от характера производительных сил. В той постановке вопроса, какая давалась Марксом и Энгельсом в июне 1853 г., мы как раз и видим тезис о специфической для обществ Востока форме собственности: об отсутствии частной собственности на землю (эти

слова подчеркивал сам К. Маркс); землей фактически владеют общины при верховном праве собственности государства. В качестве особенности производства, обусловившей именно такие формы собственности, имеем особую роль общественных работ, главным образом ирригации. Налицо специфика производительных сил и производственных отношений, являющаяся несомненно веским доводом в пользу выделения общественного строя стран Востока в особый «азиатский» строй, отличный от тех, которые (как свидетельствовали материалы западноевропейской истории) характеризовались одним из трех известных в то время типов собственности: античной, феодальной и буржуазной. Первобытнообщинные формы собственности в чистом виде в то время не "были открыты, и в гипотетических представлениях об особом «азиатском» строе, по существу, угадывались те общинные формы собственности и организации труда, которые в Индии и других азиатских странах первой половины XIX в. сохранялись в виде пережитков. Совершенно неясна была классовая структура предполагаемой азиатской формации: известен был угнетенный класс — общинное крестьянство, но вопрос о том, что представляли собой угнетатели (служащие государства), остался открытым.

Гипотеза азиатского способа производства в 1853 г. н& была подробно доказана или хотя бы окончательно оформлена. Традиционных общественно-экономических отношений стран Азии К. Маркс касается в работах этого периода во вторую очередь и интересуется главным образом остатками первобытного прошлого, общинной организацией. Но степень научной изученности восточного общества к 1853 г. не давала возможности рассматривать первобытнообщинные отношения отдельно от деспотического государства и от рабского гнета. Казалось, что это единый комплекс.

Стремление объяснить материалистически специфику восточного общества составляет главное достижение К. Маркса и Ф. Энгельса на первой стадии изучения ими проблем исторического развития Востока.

Вторая стадия изучения К. Марксом общественных отношений стран Востока относится к 1857—1859 гг., непосредственно отражая развернутую К. Марксом в эти годы работу по созданию первого тома «Капитала». Глубокое исследование закономерностей капиталистической общественной формации потребовало предварительного общего взгляда на всю систему формаций во всемирной истории, ознакомления хотя бы с основными чертами докапиталистических обществ.

Четыре года, прошедшие с того момента, как К. Маркс и Ф. Энгельс начали изучение проблем Востока, не дали не-

посредственно в этой области каких-либо новых научных результатов, которые могли бы повлиять на их взгляды; однако исследование европейской сельской общины продвинулось вперед: было завершено издание (в 1853 г.) исследования А. Гакстгаузена, начали выходить труды Г. Л. Маурера (к глубокому изучению которых К. Маркс смог приступить лишь после 1868 г.).

Плодом изысканий 1857—1859 гг. явились рукопись К. Маркса «Формы, предшествующие капиталистическому производству» и его предисловие к работе «К критике политической экономии» (январь 1859 г.), как бы подытожившее все эти изыскания и давшее классическую марксистскую формулу смены общественно-экономических формаций.

В этом предисловии мысли К. Маркса и Ф. Энгельса о материалистической основе восточного общества вылились в известную формулировку об «азиатском способе производства» [6, 7}. Поскольку содержание термина в данном случае подробно не раскрыто (Маркса в этом месте предисловия интересует не азиатский строй сам по себе, а общая закономерность смены общественно-экономических формаций), постольку нам остается в толковании данного термина опереться на предшествующие работы и письма Маркса и Энгельса, прежде всего на «Формы, предшествующие капиталистическому производству».

Источник этот оказывает сильное влияние на постановку теоретических вопросов в современной дискуссии о докапиталистических формациях. Бросаются, однако, в глаза резкие различия в трактовке его представителями спорящих направлений. Согласно утверждению, содержащемуся в ряде работ сторонников гипотезы азиатского способа производства, незнание до 1939 г. марксистскими авторами указанной рукописи послужило одной из главных причин того, что теоретические построения приверженцев этой концепции были в спорах 20-х — начала 30-х годов отвергнуты. Для Э. Хобсбома, Ж. Шено, Ф. Тёкеи и других «Формы, предшествующие капиталистическому производству» являются важнейшим обоснованием гипотезы азиатского способа производства.

• В Советской Исторической Энциклопедии представлена иная точка зрения. «Опубликование рукописи Маркса „Формы, предшествующие капиталистическому производству",— говорится там,— полностью разъяснило, что под формулировкой „азиатский способ производства" Маркс понимал не особую социально-экономическую формацию, якобы существовавшую в странах Азии и только им одним свойственную, а лишь специфические особенности, постоянно проявлявшиеся в общественном строе этих стран... „Азиатский способ производства" надо понимать лишь как выражение местных осо-

бенностей в формах собственности и производственных отношений, сказавшихся в ходе развития в странах Азии двух социально-экономических формаций — рабовладельческой и феодальной» [731, 267—268].

Подобное же толкование, но более категорическое было в свое время дано сторонниками концепции В. В. Струве сразу после публикации рукописей К. Маркса. В передовой «Вестника древней истории» (автор неизвестен, и. о. ответственного редактора — А. В. Мишулин) говорилось: «Маркс устанавливает (в,,Формах, предшествующих капиталистическому производству". — В. Н.) в основном для древности три формы собственности — азиатскую, или восточную, античную и германскую. Тем самым раз навсегда кладется конец попыткам некоторых историков усмотреть у Маркса особую „азиатскую" общественно-экономическую формацию. Азиатское общество — общество рабовладельческое; оно имеет свои специфические особенности, но оно так же мало представляет особую общественно-экономическую формацию, как и германское» [148, З].

Одни, следовательно, считают «Формы, предшествующие капиталистическому производству» главным обоснованием теории азиатского способа производства, другие — решающим опровержением той же теории. Остается добавить, что из той же работы К. Маркса некоторые выводят рассмотренную в первой части нашей книги концепцию «смешанной» азиатско-рабовладельческо-феодальной формации. По мнению Л. С. Васильева и И. А. Стучевского, из контекста «Форм, предшествующих капиталистическому производству» явствует, что модель германской общины — «по идее самого Маркса — была вполне равноправной» с моделью общины античной «и отражала вполне самостоятельный и параллельный с первым путь развития от первичной (доклассовой) формации ко вторичной (классовой)» (499, 81]. Авторы далее делают вывод, что и третью — азиатскую модель К. Маркс считал равноправной и параллельной двум первым [499, 87]. «Третья — азиатская, по Марксу,— модель докапиталистического общества,— пишут они,— в самых общих основных своих чертах характеризовалась именно сочетанием и взаимодействием (иногда даже равнодействием) обеих известных в докапиталистическом мире тенденций эксплуатации — рабовладельческой (эксплуатация прежде всего чужаков-рабов) и феодальной (эксплуатация соотечественников, общинниковземледельцев, испокон века трудившихся на своих наделах)» 499, 85—86].

Каким образом из одной и той же работы делаются столь разноречивые, взаимоисключающие выводы? Происходит это, нам кажется, потому, что мысли Маркса, изложенные для

себя, в черновом виде, и являвшиеся этапом в разработке основоположниками марксизма их концепции докапиталистических обществ, принимаются за окончательный вывод.

В пользу толкования «Форм, предшествующих капиталистическому производству» в плане концепции особой азиатской формации говорит тот факт, что написанию этой рукописи предшествуют разобранные выше высказывания К.Маркса и Ф. Энгельса (особенно в июне 1853 г.), доказывающие, что они действительно считали «азиатские» формы собственности принципиально отличными от отношений, существовавших в Европе. Еще более весомо известное положение из предисловия «К критике политической экономии», являвшееся, несомненно, следствием и обобщением того, над чем думал Маркс, работая над «Формами, предшествующими капиталистическому производству»: «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» (6, 7]. Азиатский способ производства ставится здесь в ряд с такими, несомненными для каждого марксиста, отдельными общественноэкономическими формациями, как античность, феодализм, буржуазный строй (напомним, что именно в этом месте К. Маркс впервые четко формулирует само понятие общественно-экономической формации).

Итак, К. Маркс после окончания работы над «Формами, предшествующими капиталистическому производству» продолжал придерживаться выраженной еще в 1853 г. (т. е. основанной на уровне науки первой половины XIX в.) точки зрения об особой структуре азиатского общества. Гипотезу азиатского способа производства следует рассматривать в качестве попытки подвести материалистическую основу под господствовавшее в тогдашней науке представление.

Поскольку «Формы, предшествующие капиталистическому производству» сами по себе не дают ответа на вопрос, какие конкретно общественные формации в то время К. Маркс и Ф. Энгельс видели во всемирной истории, постольку эта работа Маркса должна, по нашему мнению, рассматриваться в неразрывной связи с предисловием «К критике политической экономии», где как раз и дается конкретный перечень формаций.

В обсуждениях 20—30-х годов фраза К. Маркса из предисловия «К критике политической экономии» бралась изолированно, поскольку «Формы, предшествующие капиталистическому производству» не были еще введены в научный оборот. Это облегчало возможность появления субъективных произвольных толкований. Е. С. Иолк, например, утверждал: «Маркс никогда и нигде не говорил о каком-либо специфиче-

ском особом „азиатском" способе производства» [153, 146). По мнению Е. С. Иолка, вследствие неправильного перевода цитированной выше фразы из предисловия произошло недоразумение. Примерно так же писал до Е. С. Иолка С. М. Дубровский. В наше время в защиту аналогичной точки зрения выступали Я. А. Ленцман, А. Г. Крымов. Согласно этой точке зрения, Маркс и Энгельс никогда не были сторонниками концепции азиатского способа производства [см., например, 686, 37—38].

Такое мнение, однако, противоречит общему смыслу высказываний К. Маркса и Ф. Энгельса о Востоке до 1859 г. Оно не подтверждается и анализом самого предисловия «К критике политической экономии». Важность цитированного отрывка, вокруг которого велось и ведется столько споров, вынуждает нас специально задержаться на нем.

В подлиннике К. Маркса читаем: «In grossen Umrissen können asiatische, antike, feudale und modern bürgerliche Produktionsweisen als progressive Epochen der Ökonomischen Gesellschaftsformation bezeichnet werden» [74, 338]. Трудность перевода указанной фразы состоит в том, что, во-первых, слово «формация» может быть здесь понято, подобно русскому слову «формирование», и как процесс, и как определенный результат процесса (ср., например, «формирование войск» и «воинские формирования»). В том случае, когда К. Маркс говорит об азиатском, античном, феодальном и буржуазном способах производства как «прогрессивных эпохах экономической общественной формации» (6, 7], он понимает слово «формация» скорее как процесс. Когда же он несколькими строками ниже заключает: «...буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества» {6, 8}, тут термин «формация» употреблен определенно в смысле общественной эпохи, характеризующейся свойственным ей способом производства. Позднее в марксистской литературе утвердилось употребление термина «формация» именно в этом смысле.

Во-вторых,— что также послужило поводом для споров,— слова «азиатский, античный, феодальный и современный буржуазный способы производства» иногда переводятся в единственном, иногда — во множественном числе. В. И. Ленин, например, вначале следующим образом перевел данное место: «Рассматриваемые в общих чертах азиатские, античные, феодальные и новейшие, буржуазные, производственные порядки могут быть рассматриваемы как прогрессивные эпохи в истории экономических формаций общества» [73, 136].

Е. С. Иолк, настаивая на переводе: «азиатские, античные» и т. д. способы производства, т. е. обязательно во множественном числе, делал из своего перевода вывод, что К. Маркс

в данном месте трактовал «азиатские способы производства» не как особую общественно-экономическую формацию, а лишь как некоторые характерные для азиатских стран «общественно-технические способы труда», например общинное и мелкокрестьянское производство (ср. «мануфактурный», «крупномашинный» способы производства) (153, 143]. Действительно, термин «способ производства» в работах Маркса употребляется иногда в широком смысле, не обязательно как основа определенной общественно-экономической формации.

Пойдем за Е. С. Иолком и возьмем его перевод: «...азиатские, античные, феодальные и современно-буржуазные способы производства могут быть рассматриваемы как прогрессивные эпохи экономической формации общества» [153, 14]. Как в таком случае понимать весь отрывок? В общем контексте предисловия речь идет об открытой К. Марксом категории производственных отношений, которые должны соответствовать определенной ступени развития материальных производительных сил: «Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания» (6, б]. Ниже К. Маркс говорит о смене одних общественных структур другими в результате возникающего в истории противоречия между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями, подчеркивая, что одну общественно-экономическую структуру от другой отделяет «эпоха социальной революции» (6, 6—7]. Установив, таким образом, движущую силу и основную форму социального прогресса, Маркс в качестве иллюстрации упоминает, какие конкретно ступени прогресса прошло человечество (согласно, разумеется, данным исторической науки того времени): первую—азиатские «способы производства», вторую — античные, третью — феодальные и четвертую — буржуазные.

Что же в итоге дало нам предложенное Е. С. Иолком изменение перевода? Ровно ничего. «Азиатские способы производства» остаются, по всему смыслу предисловия, основой одной из перечисляемых Марксом великих эпох прогресса, такой же самостоятельной, как античные «способы» производства (рабовладельческий строй), феодализм и капитализм.

Можно констатировать, что до сих пор не приведено веских доказательств против положения, что К. Маркс выдвинул гипотезу азиатского способа производства как основы особой общественно-экономической формации. Представляется доказанным, что К. Маркс и Ф. Энгельс разделяли эту гипотезу в 1853—1859 г. (фактически и несколько позже, так

как отдельные места, подтверждающие эту гипотезу, встречаются в «Капитале» К. Маркса и в «Анти-Дюринге» Ф. Энгельса).

Обратимся к авторам, которые считают возможным на основе «Форм, предшествующих капиталистическому производству» рисовать схему «смешанной» азиатско-рабовладельческо-феодальной формации (Л. С. Васильев и И. А. Стучевский).

Для К. Маркса азиатское, античное, феодальное и буржуазное общества есть последовательные ступени прогресса. Данная последовательность вытекает не только из порядка перечисления этих обществ в предисловии «К критике политической экономии», но и из работы, на которой Л. С. Васильев и И. А. Стучевский строят, как они думают, свою концепцию: из «Форм, предшествующих капиталистическому производству». «Восточная» община в этой работе для К. Маркса — первоначальная, наиболее примитивная общественная форма, в которой существует еще не расчлененное единство «промышленности и земледелия, города (села) и земли. Уже у древних [греков и римлян] промышленность считалась пагубным занятием», промышленность (город) уже освободилась от «исключительного подчинения земледелию» (29, 484). «История классической древности — это история городов, но городов, основанных на земельной собственности и на земледелии; история Азии — это своего рода нерасчлененное единство города и деревни (подлинно крупные города могут рассматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост на экономическом строе в собственном смысле)» [29, 470].

Анализируя влияние роста денежного богатства на экономику докапиталистических обществ, К. Маркс в той же работе сравнивает Рим и Византию периода упадка с феодальным обществом западноевропейского позднего средневековья и отмечает: сходные процессы — разложение старых отношений собственности в результате широкого развития денежного богатства — происходили в обоих взятых примерах на совершенно различных стадиях общественного развития. Поэтому результаты различны: «Одного только наличия денежного богатства и даже достижения им в известной мере господства отнюдь не достаточно для того, чтобы произошло это превращение в капитал. В противном случае Древний Рим, Византия и т. д. закончили бы свою историю свободным трудом и капиталом или, вернее, начали бы тем самым новую историю. Там разложение старых отношений собственности тоже было связано с развитием денежного богатства — торговли и т. д. Однако это разложение вместо того, чтобы привести к развитию промышленности, фактически привело к господству деревни над городом» [29, 497}. Выше мы показа-

ли, что античный (рабовладельческий) строй был, по Марксу, более прогрессивной стадией, чем строй, основанный на «азиатской» общине; из последнего же цитированного отрывка следует, что средневековый феодализм Маркс оценивал как прогрессивную стадию, следующую за античной.

Собственно, в марксистской литературе давно (даже когда историки не знали рукописи «Формы, предшествующие капиталистическому производству») господствовало твердое убеждение, что рабовладельческий, феодальный, капиталистический (а затем коммунистический) строй являются последовательно сменявшими друг друга эпохами человеческого прогресса. Даже Г. В. Плеханов (который, как известно, был сторонником концепции азиатского способа производства и старался отыскать где-нибудь во всемирной истории местечко для особой азиатской формации) никогда не ставил под сомнение хронологическую последовательность первобытнообщинного, рабовладельческого, феодального строя.

Приходится, однако, вновь доказывать старую истину, поскольку ее стали оспаривать. Так, по мнению Э. Хобсбома и Г. Левина, слово «прогрессивные» в цитированной выше фразе из предисловия «К критике политической экономии» (где речь шла об азиатском, античном, феодальном и буржуазном способах производства как «прогрессивных эпохах экономической общественной формации» [6, 71]) в данном контексте не значит «последовательные» [930; 950]. Выше, однако, мы показали, что К. Маркс в «Формах, предшествующих капиталистическому производству» считал перечисленные исторические эпохи именно последовательными. Невозможно, разумеется, предположить, что в предисловии «К критике политической экономии» он подходил к этому вопросу иначе. Остается добавить, что та же последовательность (феодализм после рабовладения) налицо в «Манифесте Коммунистической партии» и в ряде других работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина.

Таким образом, невозможно согласиться с утверждением Л. С. Васильева и И. А. Стучевского о существовании, так сказать, «генетической» связи между «Формами, предшествующими капиталистическому производству» и предложенной ими теорией трех параллельных моделей (азиатской, рабовладельческой, феодальной). Приходится констатировать, что их точку зрения нужно рассматривать как вполне самостоятельную, на самом деле не вытекающую из работы, на которую они ссылаются.

Неправомерно также, по нашему мнению, Л. С. Васильев и И. А. Стучевский ссылаются на «Формы, предшествующие капиталистическому производству», когда конструируют свою «азиатскую модель» — «переплетение и сочетание двух основ-

ных тенденций — рабовладельческой и феодальной» (499,85}. Ведь общественная формация, в соответствии со всеми работами основоположников марксизма, не может быть представлена как сумма равноценных укладов; лицо формации определяет ведущий уклад; ведущие для данной формации производственные отношения являются базисом, неразрывное единство которого с обслуживающей его надстройкой составляет основу общества на данном этапе. Только такое представление помогает понять смену эпох в истории, значение форм собственности, роль революций. У Васильева и Стучевского общества с определенно различными формами собственности и надстройками, отделяемые друг от друга переломными революционными периодами, насильственно объединены в единой «вторичной докапиталистической формации». Дело не в термине «вторичная формация», который действительно заимствован авторами у К. Маркса (выше было показано, что иногда К. Маркс употреблял термин «формация» в более широком смысле, чем определенный «общественный строй»), а в том, что схема Васильева—Стучевского (при конструировании которой обойдены указанные выше моменты) не помогает понять фактическое развитие истории. В данном же случае достаточно отметить, что авторы не доказывают правильность своего толкования марксовых работ о докапиталистических обществах.

Отметим попутно еще одно неверное, по нашему мнению, толкование учения К. Маркса об общественно-экономических формациях. Выше мы разбирали гипотезу так называемых переходных формаций как одну из разновидностей гипотезы азиатского способа производства. Некоторые авторы уверяют, что исторические рамки «переходных» или «раннеклассовых формаций» были «очерчены К. Марксом и Ф. Энгельсом в 70—80-х годах» [515, 94]. Еще раз разъясним, почему нигде и никогда К. Маркс не мог ввести категорию «переходных» формаций, в которых не господствовал бы определенный, один из пяти известных, способ производства. По К. Марксу, каждая общественная формация является социальным организмом, переживающим стадии формирования, расцвета и упадка и затем превращающимся в другой, более высокий организм посредством революционного скачка; разумеется, при таком понимании общественных формаций переходные периоды должны включаться в их рамки.

Итак, работа «Формы, предшествующие капиталистическому производству» убедительно свидетельствует, что К. Маркс рассматривал в 1857—1859 гг. азиатский способ производства как основу особой формации. Но она, на наш взгляд, не может рассматриваться ни как основание, ни как подтверждение для гипотезы «смешанных» и «переходных»

формаций, произвольно чередующей способы производства.

Вместе с тем тщательное изучение данной работы показывает, что те авторы, которые видели в ней доказательство «рабовладельческой» концепции (В. В. Струве), имели для этого серьезные основания. Выше отмечалось, что К. Маркс в период 1853—1859 гг. в общем придерживался гипотезы об особой формации на Востоке. Но в «Формах, предшествующих капиталистическому производству» содержатся и мысли, которые проливают свет на дальнейшее развитие взглядов автора по рассматриваемому вопросу. Так, в этой работе отмечается, что при азиатской форме собственности отдельный человек, «по сути дела сам — собственность, раб того, в ком олицетворено единое начало общины, и поэтому рабство не подрывает здесь условий труда и не видоизменяет существо отношений» [29, 482]. К. Маркс дает глубокое объяснение сущности отношений, складывающихся при завоевании одних племен и народностей другими (явления, типичного, как известно, для раннеклассовых обществ): «Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) — быть членом племени. Это значит, что племя, завоеванное, покоренное другим племенем, лишается собственности и становится одним из тех неорганических условий воспроизводства племени-завоевателя, к которым община относится, как к своим собственным. Рабство и крепостная зависимость являются поэтому лишь дальнейшими ступенями развития собственности, покоящейся на племенном строе» [29, 482).

В свете приведенных высказываний становится ясным, что слова К. Маркса о существовавшем на Востоке «поголовном рабстве» [29, 485) не являются всего лишь, как полагают иногда (см. 515, 89], художественным образом. Выделение единого «существа отношений» при рабовладении и «азиатском способе производства» — важное положение, которое позволит в дальнейшем прийти к разделению «азиатских» отношений на первобытнообщинные и рабовладельческие.

Одной из замечательных особенностей «Форм, предшествующих капиталистическому производству» (по сравнению с работами К. Маркса и Ф. Энгельса 1853 г.) является то, что в ней ничего не говорится о необходимости для стран азиатского способа производства крупных ирригационных работ. Эта важная черта азиатского способа производства перестает с 1857—1858 гг. упоминаться в произведениях К. Маркса и Ф. Энгельса. В самом деле, строй, основанный на азиатском способе производства, рассматривается в «Формах, предшествующих капиталистическому производству» как общий для всех народов земли при переходе их от первобытности к классовому обществу. При таком подходе климати-

ческие особенности стран Азии и Африки, обусловившие необходимость крупных ирригационных работ, естественно, не могут больше выдвигаться как определяющие факторы.

В «Формах, предшествующих капиталистическому производству» общественный строй азиатских стран выглядит менее косным, менее безусловно деспотичным, чем в работах 1853 г.; при всей несомненной косности и деспотичности «восточного» общества в нем обнаруживается все больше одинаковых и сходных черт с «Западом».

В то же время К. Маркс высказывает мнение, что «форма первобытной общинной собственности» не является специфически славянской. «Она, — пишет автор,— первобытная форма, которую мы можем проследить у римлян, германцев, кельтов; целый ряд ее разнообразных образцов, хотя отчасти уже в разрушенном виде, до сих пор еще встречается у индийцев» [5, 20]. Мысль К. Маркса, таким образом, устремлена к поискам общего в социальном строе разных народов (пока, правда, он касается развития только народов индоевропейской семьи). Вывод, согласно которому община—пережиток, свойственный не одной Азии, подтачивал, разумеется, представление об исключительности восточного мира.

Таким образом, в 1859 г. К. Маркс и Ф. Энгельс уже выделяли ряд важнейших моментов, сближавших древние общества Востока и Запада. И там, и там они находили отношения типа рабства, общинную собственность. Лишь отсутствие частной земельной собственности продолжало казаться исключительной чертой Востока. Именно представление о том, что на Востоке не было частной собственности на землю, не давало К. Марксу и Ф. Энгельсу в 1859 г. достаточных оснований для того, чтобы заменить чем-то гипотезу особой азиатской формации. Отсюда — азиатский способ производства в предисловии «К критике политической экономии».

Сближение «азиатских» и рабских форм можно обнаружить также в тех местах «Капитала», где речь идет об азиатском способе производства. Часть из них (высказывания, содержащиеся в первом томе этого труда) была проанализирована В. В. Струве [ЗОЗ], пришедшим к выводу, что для К. Маркса азиатский способ производства означал основу полурабовладельческого, полупатриархального общественного строя.

В основном присоединяясь к рассуждениям В. В. Струве, оговоримся, что автор в то время полностью отрицал принадлежность К. Марксу гипотезы азиатского способа производства. Поэтому анализ В. В. Струве, сам по себе верный, односторонен: нельзя было забывать, что за несколько лет до первого тома «Капитала» К. Маркс издал работу «К критике политической экономии», где в предисловии рассматривал

азиатский способ производства, несомненно, в качестве равноправной античности и феодализму формации. В. В. Струве, по существу, снимал проблему поисков концепции К. Марксом и Ф. Энгельсом. Ему в тот момент казалось, что они никогда не выдвигали гипотезы азиатского способа производства, так же как, по мнению Н. Б. Тер-Акопяна и некоторых других исследователей, К. Маркс и Ф. Энгельс всегда придерживались этой гипотезы.

Наша точка зрения не означает, разумеется, что в «Капитале» содержится гипотеза азиатского способа производства—ее там нет. Есть лишь отдельные фразы, позволяющие думать, что в период написания «Капитала» автор его продолжал придерживаться того взгляда на восточные общества, что и в период работы над «Формами, предшествующими капиталистическому производству». До какой степени мало эти отдельные места дают основание считать их цельной гипотезой, видно из того, что все они могут быть истолкованы (как и «Британское владычество в Индии») и без обращения к идее особого азиатского способа производства. Здесь мы снова видим разницу между тем, что К. Маркс публиковал, и тем, что он набрасывал, в черновом виде, для себя. Описывая в «Капитале» известные формы собственности, подробно рассматривая характер собственности при первобытнообщинном, рабовладельческом, феодальном строе (т. е. приведя все варианты докапиталистических обществ), К. Маркс ни словом не упоминает об азиатском способе производства, поскольку характер собственности в особом азиатском обществе не был никому известен.

Вместе с тем, повторяем, традиционное представление о принципиальном отличии «Востока» от «Запада» в 60-е годы XIX в. К. Марксом и Ф. Энгельсом еще не было преодолено, о чем свидетельствуют как отдельные фразы в «Капитале», так и некоторые другие их высказывания.

Сошлемся на написанную К. Марксом в 1862 г. статью о тайпинах (9]. Оценка последних в ней, на наш взгляд, объясняется не только характером положенного в основу статьи источника (враждебного тайпинам), но и тезисом об «азиатском» строе в Китае. В тех же выражениях, как когда-то в статьях об Индии, К. Маркс пишет, что «в восточных государствах мы постоянно наблюдаем неподвижность социальной базы при неустанной смене лиц и племен, захватывающих в свои руки политическую надстройку» {9, 529). Называя Китай середины XIX в. «живой окаменелостью», К. Маркс видит в восстании тайпинов «разрушение без какого-либо зародыша созидательной работы» (9, 530). «Тайпин — это, очевидно, дьявол in persona, каким его должна рисовать себе китайская фантазия. Но только в Китае и возможен та-

кого рода дьявол. Он является порождением окаменелой общественной жизни» [9, 532}.

Подводя итоги, повторим, что намеченное К. Марксом и Ф. Энгельсом в 1853 г. и затем сформулированное К. Марксом в 1857—1859 гг. положение об азиатском способе производства как основе особой формации представляется нам гипотезой, явившейся одним из этапов выработки конкретной схемы, иллюстрирующей смену формаций во всемирной истории. Выдвижение данной гипотезы явилось гигантским шагом вперед в изучении истории Востока, которую впервые, в этом случае, К. Маркс и Ф. Энгельс попытались объяснить с позиций исторического материализма. Гипотеза азиатского способа производства сменилась — на следующем историографическом этапе — концепцией первобытнообщинного строя, рабовладения и феодализма на Востоке.