Дружина

Дружина — это инструмент разрушения родовой и родоплеменной системы. Причем весьма часто дружины начинают бурно формироваться в период начала нового этногенеза. Это естественно. У каждого этноса, естественно, есть этносы-предки. Люди, составляющие этнос, не погибают, когда погибает этнос. Родоплеменная система, родовые отношения сохранились. Они передаются по наследству. Но энергичных людей слишком много, и они стремятся вырваться из отношений рода, отношений племени, и даже отношений общины.

В Китае эпохи Тан во время пассионарного подъема таких людей называли «молодые негодяи». И формировали из них армию (из преступников. Это не преступники, а правонарушители — их характерный термин). Кто китайские солдаты? — «Молодые негодяи».

В Монголии времен Чингиза (безусловный подъем монгол) местный термин еще очаровательнее. Замечательно сочный в переводе Гумилева: «люди длинной воли». Хорошо звучит, совершенно понятно. В родовой системе пока не состаришься, — будь у тебя мышцы как у Шварцнеггера и мозг как у Эйнштейна, — пока не состаришься, в большие люди не выбьешься. Но есть лазейка: дружины. Снова воинское сообщество — то, о чем мы уже говорили, но на совершенно другом уровне, потому что здесь мы говорим уже об уровне государственного развития, об уровне существования государства.

Дружина — это, несомненно, разрушение рода. Дружину мы можем наблюдать у множества народов. Но опять-таки очень хорошо, убедительно у индоевропейцев. Хотя я сам назвал монгол, можем видеть дружинные отношения у тюрок. Дружина у кельтов — наличие дружин у кельтов отмечают все античные авторы, которые о кельтах писали. То есть Тацит, Страбон, Плиний. Причем приводится даже такой поразительный пример. Этнологически мы можем рассматривать дружину как нечто, как консорцию. Напомню вам, что консорция — это группы особей, связанных общей судьбой, в отличие от конвиксий, в которых люди связаны общими интересами. Этот пример, конечно, не был распространен, не был типичен для всего кельтического мира. Но у некоторых кельтов на севере Галлии (современной Франции), существовали дружины друзей короля (ну, короли, рексы, цари — как ни переводи; обычно пишется «короли»: короли германского мира, короли кельтского мира), в переводе на нынешний масштаб — бароны. Там много было коро­левств. Но, тем не менее, короли были, они были королевского рода, весьма уважаемыми. Короли были окружены дружинниками, которые с ними развлекались, выпивали, охотились, сражались. А когда король умирал, дружно кончали самоубийством. Это экстрема, я думаю, что это исключение и для кельтского мира, однако, это показывает нам внутреннюю сомкнутость, взаимозависимость дружинного мира.

Безусловно утверждение Тацита (Тацит жил в начале II века н. э.), оно касается уже не отдельного племени, а всех, правда, не кельтов, а германцев: для древнегерманского дружинника совершенно невыносимый позор — потерять в бою своего короля. Выжить, если погиб король — это означало если не самоубийство, то немедленную эмиграцию. Это в племенном-то мире, где все права замкнуты миром своего субэтноса, миром своего племени, где ты абсолютно беспомощен до предела, но вернуться, потеряв рекса — это такой позор, что если уж ты к несчастью выжил, надо срочно бежать куда-нибудь в дальние земли. Тацит приводит четкую формулировку: «Короли сражаются ради славы, дружинники сражаются за королей». Вот вам прямая параллель у нашего предка, безымянного автора «Слова о полку Игореве». О курских дружинниках он пишет: «Ищут себе чести, а князю славы». Прямая параллель — просто по Тациту. Как будто он его читал, хотя он его, наверное, не читал.

Таким образом, мы видим с вами дружинные отношения, и дружина — это уже безусловно настоящая корпорация. В дружину вступают, из дружины могут изгнать, существует устойчивый корпоративный этос — образ поведения в дружине. Кстати, в значительно меньшей степени, но это свойственно и одному из маленьких ареалов Дальнего Востока — японцам. Правда, японские отношения самураев с их патронами, с их князьями — это отношения вассалитета. Вот они хорошо укладываются в сравнительную парадигму с европейским вассалитетом. Вассалитет — это не корпоративность. Вассалитет — отношение суверенитета и вассалитета, связанность двух человек: сеньора и вассала. Если у сеньора двести вассалов, то это будет двести таких связей, а не одна общая на всех. То же самое, конечно, и в отношениях японского князя (дайме) и самурая. Но этот мир не лишен корпоративного чувства. Известна повесть времен последней большой междоусобицы (конец XVI — начало XVII века) до установления сегуната Токугава, когда воевали все против всех. Известная повесть, я думаю, что вся Япония ее читала: «Повесть о двадцати семи верных самураях» (или «О двадцати семи верных вассалах»). Их князь был убит, причем убит, и не отомщен, тем самым опозорен, и род лишен своего достоинства. Двадцать семь верных вассалов не утихомирились, пока все не сложили головы, отомстив за своего князя. А их же уже не связывали отношения вассалитета, их сеньора уже не было, их связывала корпоративная верность друг другу, следовательно, в подобных внутренних организациях средневековой Японии существовали корпоративные отношения, но это зачаточная форма. Это все-таки не дружина. В основе вассалитета — долг вассала, но и корпоративное единство.

Вопрос из зала: Дружина — форма корпоративности, но почему самурай себя убивал? он же не должен был, получается... Получается, что он уже дружинник.

Махнач: Ну, понимаете, в том-то все и дело. Самурай себя действительно убивал, а победитель при Цусиме (это XX век) адмирал Того Хейхатиро учинил харакири, когда скончался его император. В общем, он поступил, как дружинник. Да еще к тому же кельтский, да еще особенно одаренный. Ну, это все-таки из очень другой культуры. Я лишь этим примером хотел указать, что есть элемент корпоративности. Конечно, это все-таки отношения вассалитета.

Вопрос из зала: То есть там первично, изначально были формы вассалитета?

Махнач: Первично отношения, кончено, затевают со своим князем, да. И еще за этим стояла всегда (пусть абстрактная) верность императору, потому что он Божественный Тенно, он рода богини Аматерасу, никуда не денешься.

Вопрос из зала: То есть смысл вассалитета: самурай — это воин, почти наемный воин, время от времени его нанимали…

Махнач: Он, конечно, старался, чтоб его не нанимали, он старался иметь постоянную службу. Были такие — «ранины», оказывавшиеся без патрона. Больше всего они старались все-таки попасть к кому-нибудь на службу, чтобы его приняли, и принести вассальную клятву. Потом из этого была некоторая польза. Дело вот в чем. Как известно, в Японии, предельно милитаризованной перед Первой мировой войной, перед Второй мировой войной очень милитаризованной, прямо скажем, главная доблесть, смысл жизни — умереть за императора, тут все ясно. Тем не менее, была категория лиц, которые не могли ни при каких обстоятельствах быть признаны на военную службу. И тем не менее, считались почетными, как и солдаты. Это учителя, в том числе школьные. Как бы тяжело ни приходилось Японии, подвиг учителя равен подвигу самурая. Почему я это сейчас вспомнил? А дело все в том, что в XIX веке учителей стало относительно много и народных школ в Японии стало уже довольно-таки много. В начале ХХ века учителями практически исключительно были самураи. Самураев стало много, и это поощрялось. Им просто не хватало воинских мест. И правительство сегуна, а потом, после падения сегуната, правительство уже императора, поощряло самураев, занимавшихся учительством. Думаю, что от этого японцам тоже было довольно много пользы.