double arrow

Введение. Владимир Набоков: современные прочтения: Сб.науч.тр. / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отд. культурологии; Отв. ред. Скворцов Л.В. – М, 2005

Александру Пиперскому.

Содержание

Галинская И.Л.

Владимир Набоков: современные прочтения: Сб.науч.тр. / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отд. культурологии; Отв. ред. Скворцов Л.В. – М, 2005. –... с. – (Теория и история культуры)

Сборник содержит статьи и обзоры И.Л. Галинской, в которых рассматриваются насущные проблемы современного изучения творческого наследия В.В. Набокова.

The issue contains some articles and summaries by I.L. Galinskaya. They consider actual problems of modern studies of V.V. Nabokov’s creative endeavour.

© ИНИОН РАН, 2005

© И.Л. Галинская, 2005


Введение. 4

Твердые суждения Владимира Набокова. 14

Набоков «без ретуши». 29

К вопросу о генезисе романа «Лолита». 40

Владимир Набоков и Зигмунд Фрейд. 60

Тематические созвучия набоковской прозы («Подвиг», «Дар», «Приглашение на казнь») 76

«Мелкий бес» Федора Сологуба и «Камера обскура» Набокова. 91

Лучшие рассказы Владимира Набокова. 101

Художественный мир поэзии Набокова. 113

Набоков-драматург. 129

Исследовательские изыскания в сфере поэтики Набокова. 142

Избранная библиография. 167


Владимир Владимирович Набоков (1899-1977) оставил своим русскоязычным и англоязычным читателям огромное творческое наследие. Романы «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина», «Соглядатай», «Подвиг», «Камера обскура», «Отчаяние», «Приглашение на казнь», «Дар» были написаны на русском языке в 20-е – 30-е гг. (при датировке произведений Набокова далее указываются либо годы написания, либо годы первоиздания). На английском языке Набоков создал романы «Истинная жизнь Себастьяна Найта», «Под знаком незаконнорожденных», «Лолита», «Пнин», «Бледный огонь», «Ада, или Страсть», «Прозрачные предметы», «Посмотри на арлекинов!» Роман “Laughter in the Dark” («Смех во тьме») – авторский перевод «Камеры обскуры».

Пьесы «Смерть», «Полюс», «Дедушка», «Скитальцы», «Событие», «Изобретение Вальса» и «Человек из СССР» (20-30-е гг.) являются плодом русскоязычного творчества Набокова.

Рассказы «Возвращение Чорба», «Письмо в Россию», «Весна в Фиальте», «Хват», «Тяжелый дым», «Посещение музея», «Облако, озеро, башня» и многие другие, а также прототип «Лолиты» – рассказ «Волшебник» были написаны на русском языке. Рассказы «Ассистент режиссера», «Что как-то раз в Алеппо», «Образчик разговора, 1945», «Забытый поэт», «Знаки и символы» и еще несколько новелл написаны с 1943 по 1951 гг. по-английски, после чего (как замечает переводчик некоторых рассказов), писатель больше к этому жанру не возвращался[1]. Русскоязычные романы и рассказы Набокова давно переведены на английский язык, а англоязычные – на русский.

Поэтическое творчество Набокова также существует на русском и на английском языках, причем хронологический список названий его поэтических творений занимает около двадцати страниц убористого текста, но по-английски было написано всего немногим более двух десятков стихотворений.

Набокову принадлежат переводы на русский язык романов «Алиса в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла и «Кола Брюньон» Ромена Роллана, а также перевод на английский язык пушкинского «Евгения Онегина», который вызвал полемику в печати, поскольку был осуществлен в виде прозаического текста. Перевод «Евгения Онегина» и комментарий заняли четыре тома, которые дважды переиздавались.

В 1960 г. Набоков опубликовал английский перевод «Слова о полку Игореве», а совместно с сыном Дмитрием Набоковым перевел «Героя нашего времени» Лермонтова. Набоков переводил на английский язык стихи Пушкина, Лермонтова и Тютчева.

20-е – 30-е годы в эмигрантских газетах и альманахах печатались поэтические переводы Набокова (на русский язык) из Руперта Брука, Ронсара, О’Салливана, Верлена, Сюпервьеля, Теннисона, Йейтса. Байрона, Китса, Бодлера, Шекспира, Мюссе, Рембо, Гёте и др.

Кроме художественного творчества писателя Владимира Набокова, существует целый ряд его работ по энтомологии. В.В.Набоков открыл новые виды бабочек, а в 1942-1948 гг. являлся специалистом по лепидоптерии Музея сравнительной зоологии в Гарвардском университете.

Поскольку Набоков преподавал литературу в колледже Уэллсли, в Корнеллском и Гарвардском университетах в США, его перу принадлежат четыре тома лекций, собранных и выпущенных посмертно: «Лекции о литературе», «Лекции об «Улиссе», «Лекции о русской литературе», «Лекции о “Дон Кихоте”». Они были изданы в 80-е гг. на английском языке. В 1944 г. Набоков издал книгу «Николай Гоголь», также на английском языке.

Автобиографию и свои воспоминания Набоков, можно сказать, писал трижды – два раза на английском языке и один раз по-русски: “Conclusive Evidence”, “Speak, Memory” и «Другие берега».

Набокову также принадлежат многочисленные эссе, очерки, рецензии и заметки, которые он писал по-русски, когда жил в Европе, и по-английски, когда жил в Америке, Сборник писем Набокова, интервью с ним и его статей под названием «Твердые суждения» (“Strong Opinions”) был выпущен в США, опять-таки на английском языке.

Полного собрания сочинений русско-американского писателя В.В.Набокова до сих пор пока нет, и вряд ли такое издание возможно, разве что русскоязычные работы будут в нем напечатаны по-русски, а англоязычные – по-английски. В конце ХХ века в Санкт-Петербурге было выпущено два пятитомника трудов Владимира Набокова: Собрание сочинений русского периода (1999-2000) и Собрание сочинений американского периода (1997-1999). По поводу издания переводов англоязычных трудов приведем замечание автора монографии «Набоков» Алексея Зверева: «С. Ильин, которому принадлежат практически все русские версии, вошедшие в этот пятитомник, был охарактеризован в аннотации к первому изданию его «Ады» (т.е. его перевода набоковского романа «Ада, или Страсть» – И.Г.) как «наиболее чувственный переводчик Набокова, вдохновенный и раскованный». Читателю следует помнить об этой раскованности, существенно повлиявшей на достоверность воссоздания набоковских текстов»[2].

Думается, что писатель Владимир Набоков был бы категорически против «раскованности» при переводе его текстов. Ведь известно, что Набоков относился очень требовательно к переводу своих произведений на другие языки. Так, например, переводчиком романа «Лолита» на русский язык стал сам Набоков, по ходу дела кое-что изменивший в своем романе.

В интервью Олвину Тоффлеру, которое Набоков дал в 1963 г., писатель сказал, что в переводах «Лолиты» на языки, которых он совсем не знает (вроде японского, финского или арабского), список неизбежных промахов в этих пятнадцати-двадцати изданиях может составить, если собрать их воедино, более толстую книгу, чем сама «Лолита». Он проверил французский перевод романа и обнаружил, что тот «изобиловал неизбежными ошибками». А что он мог сделать с переводами на португальский, датский или иврит? Словом, Набоков был просто обязан сам перевести свою «Лолиту» на русский язык[3].

Набоков, как известно, категорически отрицал любые предположения о возможных влияниях на свое творчество других писателей. Еще в 1932 г. молодой Владимир Сирин (тогдашний псевдоним В.В.Набокова), приехавший специально из Берлина (где он в то время жил) в Париж, чтобы устроить свой вечер, ответил на вопрос интервьюера о возможном сильном иностранном влиянии на его творчество. Он сказал, что произведений немецких писателей вообще не знает, но любит Флобера и Пруста, а из русских классиков – Гоголя и Чехова[4].

Спустя почти тридцать лет, в 1961 г. в интервью, данном Анн Герен для одного французского издания, Набоков, который тогда уже жил в Швейцарии (после двадцатилетнего жительства в США), заявил, что «некоторое родство» он признает только с Марселем Прустом[5]. Но, конечно, Набоков «нежно любил» Пушкина, ибо «он величайший русский поэт, об этом не может быть двух мнений»[6]. «Величайшими шедеврами прозы двадцатого столетия» Набоков считал и роман Джойса «Улисс», и рассказ Кафки «Превращение», и роман Андрея Белого «Петербург», и первую часть «сказки» Пруста «В поисках утраченного времени», хотя при этом утверждал, что Джойс не оказал на него «вообще никакого влияния»[7].

В 1968 г. в интервью Николасу Гарнхэму Набоков прямо заявил: «Что же касается влияния, оказанного на меня кем-то из писателей, могу сказать, что никто конкретно – ни живой, ни мертвый – на меня влияния не оказал, я никогда не был членом какого бы то ни было клуба, не примыкал ни к какому направлению. На самом деле я не принадлежу ни одному континенту. Я курсирующий над Атлантикой челнок; до чего же синее там небо, мое собственное небо, вдали от классификаций и безмозглых простаков!»[8]

Известный американский критик и литературовед Эдмунд Уилсон, с которым Набоков общался с первых дней своего переезда в США в мае 1940 г. (Набоковы спасались от фашистов, ведь жена Владимира Владимировича Вера Евсеевна была еврейкой) и с которым впоследствии дружил, пока тот не обругал набоковский перевод «Евгения Онегина», высказал свое мнение о характере Набокова еще в 1962 г. «Он любит говорить вам неправду и заставить вас в эту неправду поверить, но еще больше он любит, сказав вам правду, сделать так, чтобы вы думали, будто он лжет», писал Эдмунд Уилсон[9].

Н.Мельников, автор предисловия к сборнику интервью, рецензий и эссе Набокова полагает, что «признавая за писателем своеобразную «презумпцию невиновности», трудно отделаться от впечатления, что порой он слишком рьяно отказывался от наималейшей возможности литературного родства и преемственности каким-либо традициям – как от черта открещиваясь от Гоголя или изничтожая Достоевского (о глубинной связи с которым писали уже первые рецензенты В.Сирина)»[10].

Интересно, что, говоря о столь любимом им Пушкине в комментариях к своему переводу «Евгения Онегина», Набоков приходит к выводу, «что чуть ли не вся фразеология романа заимствована Пушкиным из чужестранных источников – главным образом из французских. Отыскание этих источников комментатор считает одной из своих главнейших задач», отметил Корней Иванович Чуковский (1882-1969)[11].

Так, всем известное патриотическое восклицание Пушкина:

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось! (7 гл., XXXVI),

согласно Набокову, якобы внушено Пушкину высказыванием малоизвестного английского стихотворца Пирса Игена (Egan):

Лондон! ты всеобъемлющее слово[12].

Пушкинские строки «С венецианкой молодой… / Плывя в таинственной гондоле» (1 гл., XLIX) Набоков вначале находит в поэме Байрона «Беппо» (в ее французском переводе Амедея Пишо), а затем во французском романе баронессы фон Крюднер «Валери». Двустишие «Всегда скромна, всегда послушна / Всегда, как утро весела» (2 гл., XXIII), по мнению Набокова, было заимствовано либо у француза Поля=Дени Лебрена, либо у англичанина Аллана Рамсая. А знаменитые пушкинские строки:

Так точно старый инвалид

Охотно клонит слух прилежный

Рассказам юных усачей,

Забытый в хижине своей (2 гл., XVIII),

согласно Набокову, восходят к двум сонетам Пьера де Ронсара, написанным в 1560 и в 1578 гг.[13]

Поскольку Набоков фактически показывает, что едва ли не вся фразеология «Евгения Онегина» была заимствована Пушкиным из французских источников, то «если читать эти комментарии один за другим, получается такое впечатление, будто «Евгений Онегин» в значительной мере есть перевод с французского», – пишет Чуковский[14].

Пять лет, с конца 1964 г. и до последних дней жизни Корней Иванович Чуковский работал над статьей, посвященной переводам «Евгения Онегина» на английский язык, рассказывает Елена Чуковская. Четырехтомник Набокова «Евгений Онегин» Чуковский получил в начале 1965 г. и хотя назвал набоковские комментарии в нем «очень колючими и желчными», но при этом он указывал «на великую талантливость автора, на его мировую известность, на другие его превосходные труды»[15].

Пока Набоков был жив, литературоведы не часто писали о влияниях на его творчество других знаменитых писателей – классиков и современников. Все знали, что Набоков подобные темы категорически отвергает. Правда, когда Набоков был еще Владимиром Сириным, русская эмигрантская критика сравнивала его романы с наследием Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Тургенева и других русских классиков. Ю.Айхенвальд, например, говорил «о бунинской выучке» Набокова[16].

После кончины писателя в 1977 г. в 80-ые и 90-ые годы прошлого века буйным цветом расцвела в зарубежном набоковедении тема «Набоков и Икс». В этом именно разделе библиографии, составленном Дитером Циммером (при участии Джефа Эдмундса), находим книги, отдельные главы книг, диссертации и статьи, в которых произведения Набокова сравниваются с творчеством Джойса, Кафки, Николаса Гильена, Шатобриана, Льюиса Кэрролла, Флобера, Йейтса, Сартра, Пруста, Шекспира, Фолкнера, Майн Рида, Натаниэля Готорна, Сервантеса, Андре Шенье, Диккенса, Вальтера Скотта, Сэмюэла Беккета, Эдгара Аллана По и др. Что касается русских авторов, то здесь фигурируют Гумилев, Блок, Жуковский, Брюсов, Олеша, Шкловский, Горький, Катаев, Ахматова, Ходасевич и, конечно же, все те, о ком уже нами было написано выше[17].

Cтоль грандиозный список авторов, с которыми исследователи соотносят или связывают творчество Набокова, свидетельствует о том, что писатель Владимир Набоков, конечно же, испытал на себе влияние классиков мировой литературы.

Когда И.В.Гёте в разговоре с И.П.Эккерманом ввел в литературоведение термин «всемирная литература», он призвал соотечественников шире знакомиться с другими литературами. Гёте имел в виду процесс взаимовлияния и взаимообогащения литератур. «Национальная литература сейчас мало что значит, на очереди эпоха всемирной литературы, и каждый должен содействовать скорейшему ее наступлению»[18]. Первое упоминание о проблеме всемирной литературы находим в разговоре Гёте с И.П.Эккерманом (запись от 31 января 1827 г.). Впоследствии немецкий исследователь Ф.Штрих составил «подборку из 20 высказываний Гёте на данную тему в последние годы его жизни»[19].

Гётевская концепция всемирной литературы была связана с тем, что «на смену одностороннему влиянию одной литературы на другую придет взаимовлияние литератур»[20]. Гётевскую концепцию называли «пророческой». В работе «К методологии литературоведения» Михаил Бахтин отмечал, что писатель, «создавая свое произведение, не предназначает его для литературоведа и не предполагает специфического литературоведческого понимания, не стремится создать коллектива литературоведов. Он не приглашает к своему пиршественному столу литературоведа»[21]. И все же ни одно из более или менее известных произведений в истории мировой литературы не ускользнуло от внимания исследователей, твердо уверенных в «литературности литературы» и добивающихся выяснения генезиса изучаемого произведения. В разговоре с И.П.Эккерманом 17 февраля 1832 года Гёте сказал: «Своими произведениями я обязан никак не собственной мудрости, но тысячам предметов, тысячам людей, которые ссужали меня материалом. Были среди них дураки и мудрецы, умы светлые и ограниченные, дети, и юноши, и зрелые мужчины. Все они рассказывали, что у них на сердце, что они думают, как живут и трудятся, какой опыт приобрели: мне же оставалось только взяться за дело и пожать то, что другие для меня посеяли» (Эккерман И.П., Разговоры с Гёте, с. 624).

В 1897 г. Оскар Уайльд писал своему другу Максу Бирбому (1872-1956) в связи с получением от него в подарок романа «Счастливый лицемер» (1896): «Я рад был почувствовать в этой книге перекличку с «Дорианом Греем». До сих пор меня постоянно огорчало, что мой роман никакого другого художника не побудил к новому свершению. Ведь где бы ни рос прекрасный цветок – на лугу или на поляне – рядом непременно должен вырасти новый цветок, столь схожий с первым, что он становится прекрасным по-своему, ибо все цветы и все произведения искусства таинственно тянутся друг к другу»[22]. А теоретик «ультраизма» Хорхе Луис Борхес, в свою очередь, предполагал, что понятие «плагиат» вообще не существует, поскольку якобы давно известно, что все произведения литературы созданы одним автором, который является анонимным и который вовсе не относится к какому-то определенному времени.

И.П.Эккерман в «Разговорах с Гёте в последние годы его жизни» приводит слова, сказанные поэтом 4 января 1827 г.: «Когда видишь большого мастера, обнаруживаешь, что он использовал лучшие черты своих предшественников и что именно это сделало его великим»[23]. Далее Гёте привел в пример творчество Рафаэля, чье искусство зиждилось на лучших творениях прошлого.

Знания, которые имеются у писателя, обычно входят в контекст культуры, в контекст времени и ведут к созданию в художественном произведении эзотерического смысла, т.е. смысла для «посвященных». Именно таким «посвященным» поневоле и становится литературовед, находящий в результате кропотливого труда ключи к загадкам произведения, к его литературным аллюзиям, к генетическим источникам тех или иных композиционных и стилистических приемов. Ведь «тщательное прочтение» литературного произведения это отнюдь не интерпретация, а экзегетическое упражнение в пристальном его изучении, т.е. извлечение на свет Божий умело спрятанных автором «скользящих панелей» и даже «ящичков с двойным дном»[24].

По мнению знаменитого литературоведа советской эпохи Леонида Тимофеева (1903 – 1984), в литературном процессе всегда наблюдалось то, что можно назвать «интерференцией литературного развития», т.е. разработка тем и образов всегда шла одновременно с появлением произведений, завершавших старые темы: молодые писатели обращались к проблемам, которые, казалось бы, были уже поставлены их предшественниками.



Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: