2013-12-28
665
Есть где-то в необозримом Космосе маленькая планета. Голубого цвета. Полная копия нашей. Такие же материки, такие же страны, такие же люди. И живут они по тем же законам, что и мы. Только жители той планеты немного честнее нас. Мы назвали свою планету ЗЕМЛЯ, а они называют свою планету ВОЙНА.
Б У Ш М Е Н
ЖИЗНЬ НА ПЛАНЕТЕ ВОЙНА
____________________________________________________________________________
____________________________________________________________________________
ПРОЛОГ
Голод. Есть не могу. Желудок не принимает. Выпить бы… Но нельзя. Я обещал жене… Боли. Гадские. Ложусь в ванну. Горячая вода обжигает. Потею. Боли отпускают. Начинаю засыпать - вздрагиваю. Опять война. Когда я её забуду? Видно, прав был Денди. Двум богам служить нельзя. Мне никогда не стать цивилом. Война во мне будет до самой крышки. Навсегда.
Никто здесь не знает о моем прошлом. Видели шрамы. Спрашивали. Я однажды спьяну ляпнул про войну. Они кивают. Не верят.
А давайте-ка, я вам расскажу? А? Нюхайте. Уверен, вам понравится. Про шрамы на теле? А про шрамы на сердце? Про душу? Возьмите.
ХХХХ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Захватывает дух, когда «вертушка» валится в воздушные ямы. Мы сидим, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Меня мутит. Седов сегодня уже два раза блевал. Вчерашний «задвиг» перед операцией ни для кого не прошел даром. Все знают, куда и зачем мы летим. И от этого, и оттого, что вчера по-пьяни было наговорено много лишнего, тоскливо и погано на душе. Но, бляха-муха, это наша работа и сделать её мы обязаны. Нет, я не люблю папуасов. Это точно. И при случае всегда позволяю себе прирезать кого-нибудь из них. Но то, что мы должны будем сделать сегодня… Вот тебе, мать, и «интернациональный долг»!
Хотя, в-принципе, и сами папуасы никогда не отказывают себе в удовольствии порезать чужие племена. Откровенно говоря, эта блудливая раса на первом месте по геноциду. Сталин - недоучка по сравнению с ними. Эти обезьяны страшны, злы и изощрённы в жестокостях. С нами на операции они обычно не ходят. Их используют, как черновую рабочую силу - подбирать говно. Ни для чего другого они не годятся.
Так вот, а летим-то мы, собственно говоря, затем, чтобы вырезать одну похабную деревеньку. Всех уже задолбал их сучий вожак. Играет и нашим, и вашим. Его павианы уже «запустили» двух наших «ходоков».
В связи с готовящейся глобальной акцией был дан приказ на уничтожение. Дальше ждать нельзя. В-общем, была поставлена задача: «Не выходя за рамки гуманизма и светлого образа Советского человека, превратить этот долбаный кишлак в космодром Байконур после запуска ракеты!»
Для этой работы отбирались самые светлые умы и чистые руки, а также горячие сердца нашего батальона. «Гуманитарная помощь» в составе меня, ком. взвода, Силыча (пом. ком. взвода), двух корректировщиков - Шлёпы и Алёки, и остальных пацанов, которые имели не менее ласковые лица, чем у меня и замашки, от которых у Кощея случился бы понос, скоро должна была поступить в указанный район и оттуда, согласно разнарядке, втянуться и выполнить задачу, которая заключалась в том, чтобы (цитирую комбата) «ни одного живого гондона, даже если закопается, выкопать, оттуда не выпустить!»
- Я надеюсь на вас, сынки, - хлюпнул носом замполь и, отвернув слюнявый хлебальник, поплёлся к модулю медперсонала (дело было вечером).
Вот кому на войне - зашибись! Честно! Отнапутствовал «сынков», проверил конспекты - и всё. Иди медичку тискать. К тому же, в «Совок» они часто летают - на халяву попить, пожрать на наших похоронах. Я в одной книжке как-то вычитал про «скорбную обязанность сообщить родным и близким…», так расчувствовался, что ты! Может, для кого другого это и тяжёлый крест, но только не для наших долбаных тыловиков. Каждый из них стремится с двухсотым грузом в Россию слетать. Для них это - халявный отпуск. Море водки, домашний жрач. А тёлки? Бля… Никаких трат на неё не надо. Она уже изначально твоя. Ей завидуют подруги. Бля… И кто все это получает? Кому все лавры? Пидорам, которые и на боевых-то никогда не были! Да, чего это я? Мутит после вчерашнего, вот и лезет всякая дрянь в голову.
На Силыча смотреть больно. Но вот - характер. Сейчас он, как амёба. Тормоз. Но как только звякнет бройняжечка, всё! Другой человек! Взгляд, голос, движение. Пахать будет, пока кровь с потом не пойдет. Да и тогда не остановится. Все мы здесь такие.
Винты гремят, как… Вернусь домой - в самолёты, вертолеты не сяду. Вот поезд - это да. Эх, сейчас бы на поезде... На операцию-то! Картинка: купе СВ, ресторан, проводница, чай. Дурни по вагонам кефир и печенье носят. Пиво, курица, варёные яйца и помидоры на столе. Приехали на станцию, проводница трап спускает и метелочкой его – вши-их! Чтоб герои не поскользнулись на выходе, не дай Бог. А тут вежливый смотритель во френче и с глаголом в устах. Короткий спич: мол, будьте любезны, выжгите деревеньку, спасибо вам. И мы тоже все во френчах и на пенсне, блин! С тросточками, вместо пулемётов! Смех!
Ну, всё, снижаемся. Шутки в сторону. В последний раз обхлопываемся, обдёргиваемся, осматриваем друг друга. Каска, шнурки, карабины, комплект, оружие - в боевое…
- ПОШЛО ДВИЖЕНИЕ!
ХХХХ ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вчера из трагедии получился фарс. Оказался с двумя папуасами, что называется, лицом к лицу.
Я на перекидке. Схватил ящик и ломлюсь к «вертушке». Выкатываюсь на поляну - там два папуаса. У одного в руках листовки, целая пачка. Я его про себя «прокурором» окрестил; а рядом второй, со «снайперкой» в руках - «адвокат». Оба лупятся на меня. Я на них. Ситуация. Тут «прокурор» начинает что-то быстро говорить «адвокату», размахивая листовками. Вижу - запрашивает по максимуму - двумя условными годами не обойтись. Я с этим долбаным ящиком стою, как магазинный вор. Ящик не сбросить - пристрелят до объявления приговора. Это ж дикари!
Вдруг вижу - справа Дурень в ветвях засел. Лыбится, мне воздушные поцелуи посылает. Ну, Дурень, он и в Африке Дурень. А время идёт, страсти накаляются. Но у Дурня арбалет, он мне сигналит, и мы действуем. Адвокат, получив стрелу в бошку, ещё даже мяукнул что-то, потом ввинтился в землю, выбив у «прокурора» из рук пачку листовок. Те посыпались в ручеёк и поплыли по Африке. Пусть рыбы и крокодилы ознакомятся с муторной хренотнёй, что в них напечатана.
Я тоже не стоял. Ящик, который был у меня в руках, я положил на «прокурора». Сильно так. Со всего маху. Этот номер потом пришлось исполнять «на бис» перед ребятами. Ещё два раза я глушил негра под гром аплодисментов. Я бы и в четвёртый раз его «угостил», да чумазый завернулся. Ну, и хрен с ним.
Пацаны всю обратную дорогу только об этом и трепались, пока я не оборвал их. Был не в духе. Понять меня можно, только что с того света. Надо будет Дурню какой-нибудь подарок сделать. Он сигары любит. У людей бородатого Фиделя их много и мне они не откажут. Очень разумные люди.
Сегодня опять были намёки от Любы. Хорошая она. Руки мягкие. Я однажды оказался в её власти. Когда меня ранило. Не знаю, как быть? Хочу вроде, но жить в цивильной жизни с ней не буду. Там, в Союзе, я не хочу видеть никого, с кем здесь живу. Союз - это святое. Там я буду другим.
Кто его знает…
ХХХХ ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Хороший у меня взвод. Дивный. Взять Силыча. Тоже, между прочим, не в восторге от местной специфики. Философ. Как-то спросил у меня, что, кроме водки, я буду пить из прохладного источника жизни? Я ответил, что пойду работать на мясокомбинат. Начну простым забойщиком, потом бригадиром, а уж потом стану нач. цеха и тут все станут меня уважать и дарить подарки.
- Забойщиком? - спросил Силыч, посмотрел на меня и резюмировал - сможешь. Только, боюсь, при твоём приходе бойня вздрогнет! - потом, улыбнувшись, добавил, - нет, Бушмен, тебе цивилом не быть. Твоё место здесь.
А Денди? Вот вам супермен. Нет, он не из нашего батальона. Он из ГРУ. Первая моя кличка - Джакарэ, то есть Крокодил, от него. Денди нелюдим. Ходит на одной ноге. Его боятся. Он, почитай с самого детства в Системе. Мы как-то быстро с ним сошлись. Наши отношения - дружба. Настоящая. Как только мы подружились, так меня стали звать Крокодилом. По аналогии с фильмом «Денди по прозвищу Крокодил». Потом эту кличку подхватили местные и люди бородатого Фиделя. На местном диалекте Крокодил звучит как Джакарэ.
Денди единственный, кто знает меня, что называется, «до нуля». Впоследствии именно он перевесил мне кличку. С его подачи я стал Дикарём, потом эта кличка метаморфизировала в Бушмена. Именно он сунул меня в мой первый одиночный выход. Потом их было ещё много, хотя можно сказать и «несколько». Как на это посмотреть.
Пацаны меня сегодня чествовать будут. Мне Красную Звезду присудили за победу над буржуями. Ходят по расположению загадочные, как снегурочки. Натырили продуктов где-то. Шашлык готовятся жарить. Точно. Тянет по джунглям маринадом так, что у папуасов уже челюсти посводило от слюны.
Вчера ездил в штаб. Генерал с блестящей харей вручал. Ручку жал. Так на меня умильно смотрел, я думал, полезет целоваться! Сказал, желаю успехов в боевой и политической! Все это напоминало Дворец Бракосочетания. Ручонка у него вялая и мокрая. Когда коробочку передавал, я заметил большую мозоль на среднем пальце. Наверное, каждый день маме толстые письма пишет. Исполненные героизма и сыновнего тепла. Я не удержался - хмыкнул.
Из посёлка делегаты приходили. Что ни говори, а ублажать они умеют. Новый видик и водки подогнали. Я люблю такие дни. Думал, что Денди не будет. Он уже второй месяц в работе. Однако со штаба пришла бумага: сегодня в 14.00 вылет. Пойдём его вытягивать. Кэп сказал мне: «Сиди дома, Моргун с Жопой слетают». Ну, уж нет, полечу я. Для меня это – подарок. Так что праздник будет. Это я вам обещаю.
Пацаны мои побаиваются Денди. Он зверь. Но я-то знаю, он – отличный мужик. С ним всегда есть о чём помолчать. Когда меня совсем допекает, я иду к нему, мы уходим на наше любимое место и там сидим. Денди немногословен. Зато одной фразой может сказать обо всем.
Ну ладно, пока всё. До вылета времени в обрез. Пойду расставлять своих балбесов по задачам.
Я часто сижу и думаю, глядя на наших ребят: «И эти парни когда-нибудь будут слесарями?»
А кем?
ХХХХ ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Вот и «сходили за хлебушком»! Ерундовая работа превратилась в целое мероприятие. М-да… Вхожу и вижу: кино и немцы!.. Уже при погрузке какая-то пакость в душу закралась. Как жопой чувствовал, дело будет! Не подвела жопа.
Первичный сценарий развалился сразу с первых минут движения. Обстановка мутная. На месте уже идёт бой. Где кто? По радио что-то непонятное. Ладно, думаю, прыгаем на периферию. Начнем расчищать оттуда. Как назло, взял с собой двух молодых. Одного сразу ухлопали. Черные прут отовсюду. Режут всё, что род руку попадётся. Мы тоже не отстаём. Нам полегче. Мы свежие, а они, оказывается, уже не первый день здесь ошиваются.
Хохма! В самый разгар драки приходит приказ - все на вытяжку! Уходим, мол. А как? Эти подонки срубили нашу «вертушку». Положеньице. Но и мы не лыком шиты - отбили у папуасов их старенький «Ирокез». Так нас свои на подходе чуть не ухлопали. Как в кино: «Принимайте аппарат! Вот махнул не глядя»…
А Денди, оказывается, дома. Спит. Он из другого квадрата вытягивался. Мы, стало быть, на прикрытие ходили. Ваньку валять. Ни хера себе отваляли! Второй взвод потерял пятерых, включая командира по кличке «Жопа». У меня двое погибли и шесть раненых, один тяжёлый. Завтра в штаб за подарками.
Я пришел к Денди. Разбудил, а с чего начать, не знаю. Он спросил, сколько? Я рассказал ему всё.
- А что с Жопой? - спросил Денди.
- Погиб.
- …….…
- Говорил я ему, поменяй кличку! А он… Я махнул рукой.
- На что менять? У него фамилия Жопин. Тут не кличку, карму менять надо было.
Интересный он человек, этот Денди! Всё у него просто. И откуда он про фамилию узнал?
- Бушмен, - сказал Денди, - не забудь пригласить. А сейчас я сплю.
Всё. Аудиенция окончена. Расходитесь. Завтра мы с ним вместе в штаб поедем. С ним отчеты сдавать легче. При нём меня меньше цепляют. Дай бог ему здоровья!
Ночью было что-то! Мою звезду чуть не потеряли. В-общем, отпраздновали по полной программе. Тем более что не только мне орден дали, ещё троим ребятам вручили медали. Тосты не успевали выпиваться, как тут же наливали по новой. Ночью приехали ребята из гарнизона, привезли подарок от Любы. Сама не смогла. У неё дежурство. Я сказал, что это происки главврача. Все заржали. Главвоенврач Колечкин обещал надеть на меня намордник. У нас давняя дружба.
Кэп тоже был. Поздравил, посидел до третьего тоста. Помянул тех, кого с нами нет, и ушёл. У него тоже завтра не лучший день.
Музыка, улыбки, радость - казалось бы, чем не праздник? Ан нет, никогда не бывает всё хорошо. Я не имею ввиду короткие схватки между пацанами. Пусть подерутся. Не страшно. Утро их помирит. Нет, дело не в этом. Денди сказал, что это его последняя работа. Убирают его отсюда. Примелькался. Я спросил, куда? Вопрос глупый. Могут и в центральную Америку, могут куда угодно. Да это и не важно, куда. Важно, что не будет у меня больше друга и наставника. Тоска сжимает сердце. Я оставил ребят резвиться, проверил посты, секреты, зашел в блиндаж, взял литр, закусь и пошел на наше место. Денди уже там, мы выпили. Я про цивильную жизнь заговорил, но Денди оборвал меня.
- Двум богам служить нельзя!
- Ну, уж это вы хрен угадали! Союз - это…для меня это такое…В-общем, там я буду совсем другой.
- Не смеши людей…- покачал головой Денди. Я спорить не стал. Мы выпили ещё водочки. Ночь, звезды, шум речки и шелест деревьев. Впереди отдых.
В ночи громко мяукнуло, небольшой предмет на мгновение заслонил луну.
ЭТО БЫЛА МИНА.
ХХХХ ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Люба цветёт и пахнет. Я снова в её власти. На этот раз всё гораздо серьезней. У меня тяжёлое ранение. Я здесь надолго. Хотели было перевести в центральный госпиталь, но Люба меня отстояла. Для себя. Руки у неё… Золото. А отношение? Мать родная, сестра, жена.
Я уже могу вставать и немного ходить. Руки все в следах от капельниц. Шатаюсь. Жуткие боли. Однако Люба не балует меня. Морфин дает в малых дозах и редко. Чтобы не «подсел». Как-то принесла мне папироску с секретом. Но, видимо, из-за болей меня пробило на злобняк.
Соседи меня сторонятся. Знают, из какого я батальона. Попытался общаться тут с одним. Я к нему с добром, а он мямлит чего-то и отворачивается. Скотина! Я ему капельницу перекрыл и ушёл курить. Колечкин обещал надеть на меня намордник. Опять. Любе достаётся за меня. За мои закидоны имеют её. Она терпит. Руки мягкие. Журит. Я успокаиваюсь и засыпаю. Она тихо встаёт и уходит. Я вижу. Потому что чувствую, когда она снимает руку, и просыпаюсь.
От бессилья перед болью стервенею. Сжимаю зубы. Сплю мало. Я вообще не привык много спать. В работах спишь в полглаза. Главное - сечь ситуацию. Сечь на раз.
За меня сейчас Силыч. Пацаны приходили - госпиталь дрогнул - сказали, что Силыча душат штабные. Он в работах хорош, но как администратор - ноль. Не умеет с начальством! Говорят, Кэп по мне скучает. На гармошке играет. «Амурские волны». Его не убирают потому, что дельный он мужик. Служить под ним - радость.
Всё ж таки тяжело быть чужим среди своих! Соседа по его просьбе перевели в другую палату. Не умею я с людьми! Ладно, впереди вся жизнь. Потихоньку научусь.
ХХХХ ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Есть уже три попытки создать семью. Все три - неудачные. Болевые ломки. Бессонница. Она не звонит. Прав был Денди!… Сам бы себя сожрал, лишь бы вернуться туда! Что имел, не ценил. Какое же я говно здесь, а кем был там!
Кровь потом. Кровь слезами. Кровь горлом. Из души... Я никогда не смогу быть любимым!
А СКОЛЬКО НАС ТАКИХ!
ХХХХ ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
Кто бы знал, как мне обрадовались, когда я вернулся из госпиталя! Даже из посёлка подарок припёрли. Опять видик. Куда? У меня уже два, тут третий. Дебилы! Пацаны кинулись меня обнимать. Хоть и больно, а приятно. Кэп приходил. Поздравил с возвращением, пригласил заходить. Я немного посидел с ребятами, а потом вышел на свежий воздух. У меня впереди неделя без вылетов. Отдохну. Разгребу, что тут Силыч без меня наворотил.
Я взял водки и пошел на то место, где нас с Денди накрыло. Помянул его. Сидел, всё про Любу думал. Вот ведь жизнь! Как поворачивает. Эх, Любаша, золотое сердце, мягкие руки. Нам бы с тобой не здесь. Хотя, кто его знает, может, там, в Союзе, ты бы на меня и не посмотрела даже?
Вот ведь жизнь!
Снова пошли работы. Пока меня не было, численность поубавилась. Силыча перед самой моей выпиской не стало. Его казнили черножопые. На первом же выходе я развесил их кишки по лианам.
Ребята сражаются, что надо. После гибели Денди на меня смотрят, как на… В рот заглядывают. Не с кем теперь помолчать. Но что делать? Все под Богом ходим. Слово Бог пишу теперь с большой буквы. Что-то со мной произошло. Нет, мне Ангел не являлся, нотаций не читал. Ничего такого. Просто теперь я знаю точно - Он есть. Это знание пришло само собой. Как облегчение.
Моего нового пом. ком. взвода зовут Геной. Никаких кличек. Просто Гена и все. Пацаны на него кладут. В быту вообще не секут. В работах больше меня слушают. Он для них не авторитет. Я Кэпу уже сказал, что этот Гена - не работник. Глуп и многословен. И подхалим.
- Потерпи, - сказал Кэп.
- Да чего там терпеть?! Мои ребята не сегодня-завтра «запустят» его и всех дел. На кой он нам сдался, симпатяга? Большой друг замполя. Прям, не разлей вода! Я лично так думаю, мылится в халявный отпуск. Ну-ну.
Обскачешь ты нашего Колобка (кличка замполита). Раньше он сам к тебе домой завалится, чтобы вручить родным и близким! По «скорбной обязанности»!
Вчера Гена приходил в мой блиндаж. С водкой. Подхалим. Я его тут же выпроводил. На радость личному составу. Под глазом у Гены теперь огромный синяк. А водочку я потом и без него выпью. Хоть один положительный момент в нашем рандеву.
Надо побриться. Люба приучила. Говорит, иначе - как басмач. Я ответил:
- Я лучше. Я за идеалы.
Ну вот, опять Люба! Она мне:
- Береги себя, - глаза грустные, смотрит прямо, не отводит. Я под её взглядом всегда теряюсь.
«Береги себя» - она что, не понимает? Как тут беречься? Это же война. К тому же у меня под рукой тридцать четыре пацана. И всех надо вернуть их мамулям. И самому к своей вернуться. Какое тут беречься?
И все же – Люба…
ХХХХ ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
Гена лежит в госпитале. Ему оторвало обе ноги. Как он не умер? Ребята его спасли. Ухаживали, как за ребенком. Он здорово сдал. Я ездил к нему. Он обрадовался. Посидел я с ним, поговорил. Нормальный парень, вроде. Напоследок он пожаловался:
- За что вы все меня невзлюбили? – Что тут ответишь? Я пожал ему руку.
- Поправляйся, говорю, - передавай привет Союзу. Прощай… - он всхлипнул. Эх, думаю, Гена, не с того ты службу начал!
А через неделю мне Люба рассказала, что ребята из его палаты курили «травку», а он их всех заложил. Да, горбатого только могила исправит!
Вместо Гены у меня теперь Казнилыч. Рожа у него! Умора! Краморов по сравнению с ним - нудный проповедник со следами абстиненции на лице. Хохмач. Что ни слово - все в покатуху. Мы его, как положено, обмыли. Ребята от него - ни на шаг. Дерётся классно! С ножом - на ты, и другие предметы.
Сидим, бухаем. Он стакан поднимает и говорит:
- Пьем за Папу Карло! – Все переспросили, за кого? А он тычет в меня пальцем и говорит:
- За него! – Шлёпа и Клык вскочили даже. Да и Седов, тоже, вижу, нахмурился. А Казнилыч, словно и не заметил, продолжает:
- За то, что он из вас, чурок, пытается сделать добрых Буратинок! – Что тут было! Рёв сотряс окрестности!
Что ни говори (до первого выхода не загадывай), но ребята его уважают. Завтра в работу. Ездили на склад и снова ничего не получили. В чём воевать-то? Хоть с дохлых снимай. Я сгоряча – к Кэпу.
- Что такое творится, - говорю, - Тихоныч, мы тебя насчет боевняка не дёргаем. Что-то и сами добываем. Но без одежды-то как? - А он мне в ответ:
- Ты как со старшим по званию разговариваешь? Пошёл вон! - кричит, - Ещё раз так заявишься - пристрелю!
Я хватил баночкой, на которой сидел, об пол и вылетел от него. Домой приехал, у шлагбаума отметелил «внутренних» за то, что пропуск полезли проверять. У кого! Охренели? Захожу в блиндаж - там порядок. Койка заправлена, на тумбе водка стоит, потеет. Прогиб замочили, уроды! А я с пустыми руками. Вернее, с ножкой от табуретки. Не заметил даже, что я её с собой привёз. Врываюсь к личному составу, в глазах круги красные, а там – Казнилыч. Рожа у него! Умора! Я по натуре человек не злой. Это точно.
Набились они ко мне. Рваные, грязные. Посмотреть - отребье. Заплата на заплате.
- С формой, - говорю, - голяк! Ниц нема. Ходите с голой жопой! Такая, - говорю, - вводная.
Казнилыч взял бутылку, сорвал пробку, налил.
- Папа Карло, - говорит, - завтра на операции я добуду пять золотых и куплю тебе много-много курточек!
Обоссаться можно!..
ХХХХ ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
Ну, что. Не зря пацаны к Казнилычу хорошо отнеслись. В работе он – что надо. Кэп сказал, он из Кандагара. Это где-то в Афганистане. Чудный парень. Я хочу сводить его на моё место. Посидеть там, как когда-то с Денди. Бьётся он как ушибленный. Классный у меня пом. ком. взвода. Я немного ревную его к пацанам. Он чувствует. Попытался даже говорить со мной на эту тему. Приходил без водки. Я спал. Он разбудил. Сел на коечку. Говорит, надо обсудить кое-что.
- Что?
- Ты, Папа Карло, не думай, я…
- Говорить тут не о чем. Не заплывай за буйки. И всё у нас получится.
Он понял. Достал из тумбочки водку, отпил прямо из горлышка и хмыкнул:
- Ну и рожа у тебя, Шарапов! - не может без приколов! И вышел. Потом вернулся и говорит:
- Бушмен, а это правда, что ты с духами общаешься?
(Вот тебе бабушка!)
- Кто это тебе сказал?
- Папуасы говорят, что ты колдун. А им шаман сказал, что тебе их главный дух колдует – вот тебя и не берут ни пули, ни снаряды. А еще папуасы утверждают, что видели, как ты общаешься с духами реки.
- Казнилыч, ты спать думаешь?
- Нет, ты мне ответь, и я пойду.
- Если не хочешь спать, я могу…
- Научишь?
- Чему?
- Ну… - Казнилыч замялся, - колдовству, блядь, и шаманству! (Ни хрена себе выпалил!)
- Казнилыч, давай спать. Всё остальное потом… Да и бубна у тебя нет…
На этом мы распрощались. Хороший он. Надёжный. Большой любитель поприкалываться в самый трудный момент. Люба – мы вчера были в гарнизоне – с ним разговаривала, хохотала. Я ревную. И к ней тоже.
ХХХХ ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
Как всё стало легче. Насколько всё стало легче. На работах чуть не эйфория. Казнилыч после нашего разговора стал ко мне по-другому относиться. Мы с ним очень часто разговариваем на разные серьёзные темы. В этих разговорах он, похоже, тоже ищет что-то для себя. О душе стал серьёзно задумываться. Хотя внешне и не скажешь. Приколы и шуточки он не бросил. Мои бойцы – я как-то раз услышал – меня меж собой Папой Карло называли. Ладно, пусть их. Мои…
Казнилыча завтра в очень серьёзную работу отправляем. Он знает, куда идёт. Сказал мне:
– Не бзди, Папа Карло, прорвёмся. Лес рубят – щепки летят.
Это точно. Завтра будет этих щепок…
Всё спать.
ХХХХ ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Как меня всё задолбало! ЗАДОЛБАЛО! С большой буквы. Хочу домой, к маме, к папе, к кому угодно. С Любой! Да хоть с кем! Хотя, с Любой… Нет, что я там скажу? Вот, мол, знакомьтесь, мама, это – мой боевой товарищ. Два убивца в доме. Семейка…
Казнилыча и большей части второго и третьего взвода больше нет. Кровь и слёзы.
Война пожинает свой кровавый урожай. И так каждый день. Бои. Ранения. Потери и кровь, кровь, кровь. Её цвет. Густота. Липкость. Вкус. Влага жизни и смерти. Мы льём её литрами и декалитрами. Тоннами. Её запах дурманит. И заводит. И мы льём, и льём её. Фильтры наших сигарет испачканы ею. Она наливает наши глаза. Она кидается нам в головы и затмевает рассудок. Мы жадно пьём её запах, и пожинаем её страшный урожай. Она течёт внутри нас, подталкиваемая ударами сердца.
КТО-НИБУДЬ! ОСТАНОВИТЕ НАС ВСЕХ!
ХХХХ ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
Я стараюсь, видит Бог. Я пашу, как проклятый! Она приходит с работы, садится на диван. Я ей – ужин. Чай? Пожалуйста. Она всё уминает. Сидит, сытая. Телевизор? Пожалуйста, смотри, а я пока пойду в ванную. В горячую воду. Она обижается, почему, мол, я не смотрю вместе с ней сериалы? Да потому, что муть это всё. Она обижается. Считает, что там ей показывают настоящую жизнь. А за ужин – ни тебе спасибо, ни пожалуйста! За поцелуем приходится чуть не на животе вползать.
Я люблю её. Очень. Любимая, будь ко мне потеплее. Эх, да чего это я? Принимай жизнь такой, какая она есть!
ХХХХ ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
Особист, собака, зачастил к нам. Всё лезет с расспросами. Пацаны с ним отмалчиваются. Твердят одно и то же. Скоро он отлипнет. Сначала, было, даже арестовал двоих из четвертого взвода. Подержал трое суток и выпустил. Ребята рассказывали про него много нехорошего. Заочно он приговорён. Ему бы давно бросили гранату в палатку, да он там не один всегда. Чует, сука.
Глазки у него мутные, не говорит, а сверлит. Что он за мерзавец? И откуда такого выкопали? Кто ж такую дрянь родил-то?
В моё отсутствие перерыл весь блиндаж. Даже земляной пол весь истыкал. Что он искал? Тайник? И что же он нашёл? Початую бутылку водки и Любину фотографию. И всё. Забрал добычу и усвистел. Ребята, правда, к моему приезду навели порядок. Но я был взбешён. Кэп категорически запретил мне даже на километр приближаться к нему. Я здраво рассудил, что он прав. В тюрьму я не хочу.
Ребята попритихли. Веселья нет. После смерти Казнилыча Папой Карло не называют. Да я и сам чувствую, что дичаю. Отдаляюсь от них. Ничего с собой поделать не могу.
Новый «зам» у меня теперь. Кличка Тёртый. Старше меня на семь лет. Ровный. Не бздун, но и не сорвиголова. Не усердствует. Я ему как-то даже замечание сделал:
– Пожёстче надо бы, - а он мне:
– Есть! Разрешите идти?
Интересно, как он влияет на меня. Я как-то высморкался при нём на землю – мы что-то обсуждали – он так на меня посмотрел. Всё, больше не буду. И матом я тоже стараюсь не прокладывать. Не быдло.
Вызывали в штаб:
– Готовься к отпуску. Сорок пять суток. В Союз поедешь.
А я стою, и не знаю, что говорить:
– Служу Советскому Союзу! – проблеял, как баран – и на выход.
– А спасибо где?
Я вернулся и руку пожал. Молча. Нет слов. Четыре с половиной года. Как один день. Это надо переварить. Я про отпуск уже давно и думать-то забыл.
В коридоре с особистом встретился. Я ему честь отдал и дальше пошёл. В конце обернулся – он стоит, как вкопанный, и на меня смотрит. «Чао-какао!» - думаю, - к моему возвращению, надеюсь, тебя уже здесь не будет!»
Мои меня поздравили. Седов сказал, что из посёлка подарок прислали. Я ответил:
– Если опять «видик», пусть лучше убегают.
– Нет, - смеётся, - не «видик». Смотри. И достаёт из пакета новенькую, «с иголочки», форму. Вот это да! А вот если бы я домой в этой форме завалился?! Вся родня усралась бы! Борода, косынка, рваные кроссовки, рожа в камуфляже! И при полном вооружении! Довёл бы маму до икоты. Я же на войну уходил телёнком. М-да…Видела б ты меня, моя бедная мама!
Сегодня у меня последний выход перед отпуском. Работа ответственная. Берём самых лучших. Самых опытных. Можно сказать, элиту. Готовились самым тщательным, самым серьёзным образом.
… Захватывает дух, когда «вертушка» валится в воздушные ямы… В самолёты, вертолёты больше не сяду… Оружие – в боевое!
ПОШЛО ДВИЖЕНИЕ!
ХХХХ ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Про то, что было дальше, писать тяжело. Муть и кошмары.
Сижу на «гражданке». В Союзе, значит. Пью водку. Дни текут, как вода сквозь пальцы. Вода, которой не напиться. Только смочишь губы, а её уже нет. Тридцать два – и нет пути. Ни туда, ни сюда. Желудок «подсажен» напрочь. Раны болят постоянно. Голова горит. Боли сводят с ума. В личном плане – ноль. Хотя я старался. Правда… Извините меня, мои милые женщины. Простите…
Если хотите знать, что же всё-таки произошло? Пожалуйста. Мы все легли. Прилетели в засаду, и там нас всех перебили. Бой шёл почти трое суток. Если бы не туман, пришла бы помощь.
Меня подобрали итальянцы. Но потому, что я был с левым медальоном и в «натовской» форме, не добили. Это уже потом, в госпитале всё открылось. Но было поздно. Вмешался «Красный Крест», наше посольство. Плюс международное положение. Потепление.
Долго томили здесь. Потрепали меня особисты. То ли должность у них такая, то ли другие туда не идут?
В конце я хочу сказать следующее. По ночам мне покойники не являются с упрёками. Хуже. Постоянно снится последний бой. Безысходность. Ненависть. И ребята домой в гости приходят, во сне…
Хоть и живу я среди «цивилов», но продолжаю сам себя называть Бушменом. Общаюсь с духами. Уповаю на Господа Бога. «Цивилом» стать больше не пытаюсь. Принимаю всё, и прощаю всем.
АМИНЬ.
ХХХХ Р.S.
Не все события выдуманы, и не все имена изменены.
Бушмена война всё-таки догнала.
Два года назад он умер.
Дома.
Один.
Клички пацанов перечислять и расшифровывать не буду.
