double arrow

Часть третья воспоминание

Глава V

Глава 9

Глава VI

Глава 8

Глава VII

Глава 7

Глава VIII

Глава 6

Глава IX

В то время он очень много думал, наверное, больше, чем когда-либо. Или, возможно, он просто больше осознавал этот процесс – тождество движения мысли и хода времени. С другой стороны, ему казалось, что её присутствие – единственная вещь, достойная быть осознанной, воспринимаемой всеми органами чувств. Остального для него не существовало. Каждое проведённое с ней мгновение казалось ему некой драгоценной капсулой – драгоценной, потому что она была наполнена его чувством, – капсулу эту следовало спрятать в недоступном месте, подальше от пошлости обыденной жизни. Он часто рассматривал её, спящую, в странном мягком свете, проходившем сквозь стены этого необычного дома. И ошеломлённый сладковатым ароматом кожи, мягкостью длинных послушных волос, царственным спокойствием нежных черт лица, застигнутый врасплох самим фактом её физического присутствия рядом, он спрашивал себя: как такая красота могла сохраниться без какого-либо сверхчеловечески мощного сознательного усилия? Прислушиваясь к тихим, таинственным звукам, гулявшим по дому, он пытался услышать ответ на свой вопрос или, возможно, в который раз осознавал, как это жилище похоже на неё. Увидев это строение впервые, Закалве подумал, что первый же серьёзный смерч разрушит его, обратит в груду развалин. Но, похоже, таким домам редкие в этих широтах шторма не были страшны – его обитатели беспечно собирались вокруг очага, а лёгкие, но прочные перекрытия и раздвижные стены истощали и гасили силу ветра.

Извилистой тропинкой они прошли через лес и, петляя по дюнам, неожиданно вышли к этому дому. На его замечание о том, что подобное жилище очень легко поджечь или ограбить, почему-то она ответила тихим смехом, а потом прижалась к нему и крепко поцеловала в губы. Жилище этой женщины и привлекало, и тревожило его, потому что вполне соответствовало её характеру, походило на образ, символ или загадочную метафору из какого-нибудь написанного ею стихотворения.

Стихи! Он так любил их слушать, хотя и признавался, что не все в них понимает – мешало недостаточное знание языка, а также множество культурных иллюзий. Напротив, их физические отношения оставляли ощущение полноты и целостности, в то же время превращаясь в нечто более сложное. Секс был вторжением в её плоть, нападением, атакой, и сколько бы ни получала она удовольствия в спровоцированном ею слиянии, она все равно оказывалась побеждённой в этой борьбе, ибо он нёс в себе мужское, агрессивное начало. Разумеется, он сознавал, что нелепо сравнивать секс и войну.

– Закалве, – она касалась прохладными гибкими пальцами его шеи и бросала на него лукавый взгляд. – Как у тебя все непросто.

Он мог часами смотреть на неё, укутывая в своё обожание, как в тёплый мех, рассматривать её тело, прислушиваться к звучанию её голоса, следить за её движениями.

Ради этого и стоит жить, говорил ему внутренний голос. Можно оставить в прошлом всё, что так тяготит тебя: вину, ложь, корабль, стул и другого человека…

Они познакомились в небольшом баре на окраине города, который ему рекомендовали как место, где всегда имеется спиртное на любой вкус. Из соседней тёмной кабинки донёсся пьяный мужской голос:

– Так, говоришь, ничто не вечно? – (Боже, какая банальность, подумал он).

– Нет, – услышал он её ответ, – за очень немногими исключениями, ничто не вечно, и среди этих исключений мысли или труд человека не числятся.

Женщина продолжала что-то говорить, но он сосредоточился именно на этой фразе. Мне это нравится; интересно… стоит посмотреть, как она выглядит?

Закалве поднялся и заглянул в соседнюю кабинку. Мужчина – какой-то юнец, с лицом в размазанных слезах и соплях. Что касается женщины, то её скрывала полутьма, поэтому удалось заметить только вьющиеся чёрные волосы, острые черты лица…

– Извините, – вежливо обратился он к ним, – но я просто хотел заметить, что выражение «ничто не вечно» может быть и позитивным… в некоторых других языках.

Едва он закончил фразу, как мгновенно осознал, что именно в этом языке имелось множество слов для обозначения «ничего». Он смущённо улыбнулся и нырнул обратно в свою кабинку. Бутылка была уже пуста, и он нащупал на стене кнопку вызова официанта. Не прошло и четверти часа, как из соседней кабинки донеслись крики и грохот, затем юнец стремительно направился к двери, расталкивая всех на своём пути. Спустя мгновение перед Закалве появилась женщина. Её лицо было влажным, она несколько раз глубоко вздохнула, потом старательно вытерла лоб носовым платком.

– Благодарю за содействие, – ледяным тоном произнесла она, – всё складывалось как нельзя удачно, пока не вмешались вы.

– Сожалею, – холодно ответил он, хотя на самом деле почувствовал непонятное волнение.

Женщина склонилась над столом и тщательно выжала платок в его бокал.

– Какая щедрость, – спокойно заметил он.

Незнакомка повернулась к нему спиной, очевидно, намереваясь уйти. Он попытался остановить её.

– Пожалуйста, позвольте и мне тоже быть щедрым.

У входа в кабинку появился официант. «Удача! Весьма кстати!»

– Ещё один бокал… того, что я уже заказывал, а для дамы…

Она заглянула в его бокал.

– То же самое, – и уселась напротив него.

– Считайте это репарациями, – слово подсказал имплактированный словарь.

Похоже, его фраза несколько озадачила незнакомку. Она сдвинула тонкие, изогнутые брови.

Репарации – это что-то связанное с войной?

– Точно. Компенсация за ущерб. Она покачала головой.

– Вы говорите… странно.

– Я приехал издалека.

Женщина помолчала, потом улыбнулась.

– Шиаса Энджин. Пишу стихи.

– Вы поэт? – восторженно воскликнул он. – Меня всегда восхищали поэты. А однажды я даже сам попытался написать стихи.

– Да? – Женщина насторожилась. – Все когда-то пробовали. А вы… Чем вы занимаетесь?

– Меня зовут Шераданин Закалве. Я солдат.

– Войны не было вот уже триста лет, разве вам не грозит опасность разучиться воевать? – Шиаса откинулась на спинку стула. – Из какого же далёкого далека вы прибыли, Закалве?

– Вы угадали, я… оттуда, – он сделал неопределённый жест рукой. – Благодарю вас, – это предназначалось официанту, принёсшему напитки, один из бокалов он передал женщине.

– Почему же вы так похожи на нас? Разумеется, не все инопланетяне обязательно должны быть негуманоидами, и всё-таки…

– Думаю, мне известна настоящая причина.

– И какова она?

– Алкоголь. Это вещество есть везде, им просто пронизана Галактика. Любой паршивый вид, стоит ему изобрести телескоп, спектроскоп и прочую ерунду, начинает пялиться на звезды. Что же он видит? – Закалве постучал ногтем по бокалу. – Массу материи, но изрядная доля её – алкоголь. Гуманоиды – это способ, которым Галактика пытается избавиться от спиртного.

– Понятно. – Шиаса неуверенно кивнула. Она сделала глоток и испытующе посмотрела на него. – А к нам вы зачем пожаловали? Надеюсь, не для того, чтобы начать войну?

– Нет, я в отпуске. Решил убраться подальше от своих, и это местечко показалось мне подходящим.

– Долго собираетесь здесь пробыть?

– Пока не надоест. – Он улыбнулся в ответ и поставил бокал на стол, затем потянулся к кнопке звонка, но женщина опередила его.

– Моя очередь, – безапелляционно заявила она.

– Нет. На этот раз совершенно иное.

Когда он пытался разобраться в своих чувствах, привести их в порядок, что же в ней так его притягивает, то, разумеется, начинал с более важных вещей – красоты, творческих способностей, отношения к жизни. Но стоило ему просто увидеть её или вспомнить какие-нибудь даже незначительные события минувшего дня, и тогда её жесты, отдельные слова, движение глаз или рук приобретали не меньшую ценность. Тут он сдавался, утешаясь сказанной ею однажды фразой: нельзя любить то, что вполне понимаешь. Любовь, утверждала Шиаса, это процесс, а не состояние; оставаясь в неподвижности, она рискует зачахнуть. Он не был в этом уверен, хотя, благодаря ей, пребывал в состоянии ясного покоя, которое вообще-то не было ему свойственно…

Её талант, а возможно, и гениальность, увеличивали его недоверие к ней. А как ещё можно относиться к тому обстоятельству, что любимая женщина является личностью гораздо большего масштаба, чем способен постичь твой разум. Да, она была такой, какой он её знал здесь и сейчас – цельной натурой, щедро одарённой красотой и умом… И всё же, когда они оба в конце концов умрут (он обнаружил, что снова может думать о собственной смерти без страха), мир будет помнить её только лишь как поэта. Она не раз говорила ему, что хочет написать о нём стихи, но для этого ей нужно побольше узнать о его прошлой жизни. Однако у него не было желания исповедоваться перед ней. Непостижимым образом этой женщине удалось снять бремя с его души; а его причудливые фантазии и предубеждения гармонично выстраивались благодаря некоему магниту, который содержался в ней.

… А эти ужасные воспоминания! Давным-давно он примирился с мыслью, что с возрастом они будут становиться лишь сильнее. Но Шиаса просто стёрла их, раздробила на части и выбросила, даже не подозревая об этом и не осознавая степень своего влияния на него.

– Сколько же тебе лет? – спросила она незадолго до рассвета в ту, первую ночь.

– Я старше и моложе тебя.

– Звучит загадочно, но всё же ответь на вопрос, – Прохладная ароматная ладонь легла на его лоб.

Задумавшись, он сдвинул брови под её тонкими лёгкими пальцами.

– Ну… какова у вас продолжительность жизни?

– Около… восьмидесяти – девяноста лет.

Пришлось напрячься, вспоминая здешние единицы времени, кстати, довольно близкие к стандартным.

– Тогда мне… примерно двести двадцать, сто десять и тридцать.

Она тихонько присвистнула.

– Какой выбор…

– Я родился двести двадцать лет тому назад, прожил сто десять из них, а физически я соответствую тридцатилетнему возрасту.

Шиаса ответила гортанным смехом, затем прижалась к его животу своими крепкими грудями. Колени сжали его бедра, и она уселась на него верхом.

– Так я лежу в постели с долгожителем? – Похоже, её это очень забавляло.

Он положил руки ей на поясницу, гладкую и прохладную.

Она закрыла ему рот поцелуем.

– Не забудь, что завтра… нет, фактически уже сегодня мы должны выяснить, что случилось с этим кирхом. Возможно, бедное животное застряло среди зарослей.

– Да, – согласился он, лениво переворачиваясь на спину.

Шиаса села на постели, потягиваясь и сладко зевая, затем вскочила и направилась к окну. Подняв шторы, она сняла с крючка на стене бинокль и поднесла его к глазам.

– Все ещё там.

Он наблюдал за ней из-под опущенных век, поэтому стройный силуэт казался размытым, далёким – как, впрочем, и её голос.

– Кирхи, я за ними несколько раз наблюдала, иногда просто перестают есть и тупо пялятся на что-то перед собой, как бы впадая в коматозное состояние. Первые же капли дождя или севшая на спину птица тут же пробуждают его.

Разумеется, животное могло и застрять среди ветвей, эти толстокожие не отличаются ловкостью. В любом случае стоит подняться на холм – вид оттуда открывается прекрасный, и ему не помешает размяться. Они будут валяться на траве и болтать о пустяках, глядя на искрящийся в мареве океан… а вечером Шиаса напишет ещё одно стихотворение.

Пока что он фигурировал в её стихах в качестве некоего безымянного возлюбленного. Впрочем, листы, исписанные мелким почерком, как правило, отправлялись в корзину… Шиаса говорила, что когда-нибудь напишет стихотворение, посвящённое событиям его жизни, – если, конечно, они станут ей известны.

Стены дома колыхались, лёгкие шторы и решётчатые перегородки сразу же отзывались тихим шорохом на малейшее движение воздуха.

– Сегодня мне всё же следует немного поработать, – пробормотала она вполголоса.

Тем первым утром в сером рассвете Шиаса подробно исследовала его тело.

– Сколько шрамов, Закалве, – она осторожно провела пальцем по груди.

– Я постоянно попадаю во всякого рода истории, – вздохнул он. – Конечно, можно было бы избавиться от этих рубцов, но… они помогают… помнить.

– Брось. Признайся, ты просто любишь щеголять ими перед девушками!

– Ну, не без этого.

– Вот этот… если у тебя сердце на том же месте, где и у нас… учитывая, что всё остальное, кажется, там же. – Шиаса водила пальцем по небольшой отметине рядом с соском.

Почувствовав, что он напрягся, она подняла взгляд. Странное выражение его глаз – как у больного или загнанного животного – вызвало у женщины невольную дрожь. Вполне возможно, что ему действительно столько лет, если не больше. Она отодвинулась, поправила волосы.

– Эта рана – недавняя?

– Эта? – Он попытался улыбнуться. – Эта как раз одна из самых старых. – Странное выражение в его глазах исчезло.

– А эта? – спросила она, касаясь его головы.

– Пуля.

– В сражении?

– Можно сказать и так. Женщина.

– О! – Шиаса зажала ладонью рот, изображая ужас.

– Тебя это смущает?

– Нет, не будем вдаваться в подробности… Как насчёт этой?

– Лазер… очень сильный свет, – пояснил он, заметив недоумение на её лице.

– А эта?

– Хм… от насекомых.

– От насекомых? – она вздрогнула.

Он мысленно перенёсся в потухший кратер вулкана… Что там было ещё? Озеро со стоячей водой и камнем посередине… Он полз и полз по кругу… а насекомые… Впрочем, все это осталось в далёком прошлом. Жизнь обрела смысл только здесь и сейчас…

– Тебе лучше не знать.

Её чёрные кудри тяжело качнулись.

– Я поцелую их все – и тебе станет легче!

– Эта работа может оказаться долгой, – предупредил он, когда женщина переместилась к его ногам,

– Ты куда-то спешишь? – Шиаса осторожно прикоснулась губами к мизинцу на его ноге.

– Вовсе нет. Времени – сколько угодно, целая вечность.

Он почувствовал, как она пошевелилась и, затаив дыхание, ждал, когда женщина откроет глаза.

– Интересно, почему ты всегда просыпаешься раньше меня?

– Не знаю, – вздохнул он. – Наверное, мне нравится смотреть, как ты спишь.

– Почему?

Он поцеловал её в шею, глубоко вдыхая запах её душистых волос.

– Когда ты бодрствуешь, то многое: какие-то жесты, движения, слова, мысли – все это ускользает от моего внимания, но во сне ты неподвижна, и я могу все вобрать в себя.

С трудом удавалось подобрать слова…

– Ты… – Она опустила взгляд. – Знаешь, мне нравится слышать подобную чепуху.

Он понял, что она хотела сказать, но так и не сказала.

– На самом деле ты думала о том, что пока тебе нравится слушать подобную чепуху, но что будет дальше… Почему надо столько сил и внимания уделять будущему, которое может и не наступить?

Шиаса осторожно коснулась губами его лба, заглянула в глаза и отвернулась.

– Мне не следовало влюбляться в тебя, – сказала она, обращаясь в пустоту. А может, эта фраза предназначалась притихшему дому?

– Почему?

– По многим причинам… Я просто беспокоюсь, что это долго не продлится.

– Ничто не вечно, помнишь?

– Помню. – Женщина вздохнула. – Мне нравится рассуждать о том, что может случиться, чтобы не быть застигнутой врасплох. Я стараюсь быть готовой и к хорошему, и к плохому. А тебя… Разве тебя это не беспокоит?

– Что? – Он попытался поцеловать её, но она отрицательно покачала головой.

– То, что я не могу поверить тебе до конца и до сих пор сомневаюсь в твоих чувствах.

– Нет, меня это нисколько не беспокоит.

Иногда, лёжа без сна в темноте ночи, он представлял, что сквозь колышущиеся стены-занавески в дом входит призрак – Шераданин Закалве.

Призрак держит в руках какое-то неизвестное, но, вне всякого сомнения, смертоносное оружие, готовое выстрелить. От призрака походят флюиды ненависти, и – что ещё хуже – презрения…

Ведь для того Закалве, каким он был прежде, точнее, был всегда, такого рода самозабвенная привязанность, всепоглощающая любовь – не что иное, как предательство, позорное преступление.

Настоящий Закалве посмотрел бы на нынешнего сквозь прицел и выстрелил бы – не колеблясь ни секунды.

Держа плазмовинтовку за ствол, он глядел, прищурив глаз, в дуло, что-то тихо бормоча.

– Закалве, – Сма сдвинула брови. – Космический корабль изменил курс только для того, чтобы вовремя доставить тебя в Вуренхуц. Может быть, сначала всё-таки следует выполнить задание, а потом уже вышибать себе мозги?

Закалве обернулся и увидел в дверях малого отсека Сма, дрона, позади них мелькнула, уносясь прочь, капсула пневмотрубы.

– А? Привет.

Он поднял плазмовинтовку, небрежно прицелился. В противоположном конце отсека, в шестистах футах от него, стоял чёрный куб высотой футов в тридцать, с ярко сверкающими гранями. Короткая вспышка света, гулкий треск… оружие дёрнулось у него в руках, ударив в плечо.

– Странно, – пробормотал он и почесал ушибленное место.

Рядом с ним в воздухе плавал маленький поднос, на котором стояли изящный металлический кувшин и хрустальный бокал с тёмным напитком. Закалве сделал несколько глотков, поставил бокал на место и принялся внимательно разглядывать винтовку.

– Чем ты, собственно, занимаешься? – поинтересовалась Сма.

– Упражняюсь в стрельбе, – Он опять пригубил спиртное. – Хочешь выпить? Я закажу ещё один бокал.

– Нет, спасибо.

Внимание женщины привлёк странный куб.

– Это что такое?

– Лёд, – ответил за него Скаффен-Амтиско. – Выкрашенный в чёрный цвет.

– Зачем тебе лёд?

– А затем, – раздражённо произнёс Закалве, ставя бокал на место, – что на борту этого дурацкого корабля с дурацким названием, кучей народа и невообразимым тоннажем нет ничего лишнего, вот почему. – Он щёлкнул парой переключателей. – Охрененная грузоподъёмность – и никакого, чёрт побери, мусора, кроме, разумеется, того дерьма, которым начинены его электронные мозги!

Он снова нажал на спуск и уставился на экранчик прицела. Грохнул выстрел.

– Но при чём здесь лёд? – не отставала Сма.

– Диззи, неужели ты не понимаешь? – закричал он. – Потому что эта железяка утверждает, что на её борту нет ничего, куда мне можно было бы пострелять.

– Но есть же мишени-голограммы…

– Голограммы, Дизиэт, дело хорошее, когда нужна калибровка и тому подобная чепуха. – Он протянул ей винтовку. – Подержи-ка минутку, я посмотрю вот здесь, – и открыл управляющую панель на прикладе.

Сма с трудом удерживала в руках десятифутовую винтовку, пока он сосредоточенно изучал панель, бормоча себе под нос:

–… Для того, чтобы почувствовать оружие, нужно что-то разнести, понимаешь? – Закалве взглянул на Сма. – И увидеть обломки. Настоящие обломки, а не голографическое дерьмо.

– Подержи эту… пушку, – Дизиэт протянула винтовку дрону.

Поля Скаффена засветились бледно-розовым, плавно перешедшим в бордовый, но он выполнил просьбу.

– Мне кажется, корабль не понимает, что такое хлам, – Сма осторожно принюхалась к содержимому кувшинчика и сморщила нос. – Для него существует только материал, который используется в настоящее время, и материал, пригодный для повторного использования и превращения во что-то другое.

– Да, – буркнул Закалве, – примерно такую чушь я от него и услышал.

– И получил лёд? – догадался Скаффен-Амтиско.

– Пришлось удовлетвориться этим. – Закалве щелчком задвинул на место панель и взял винтовку из полей дрона. – Никак не могу заставить её заработать.

– Чему ты удивляешься, – произнёс дрон. – Этому оружию место в музее.

Закалве тщательно прицелился, глубоко вздохнул и задержал дыхание… затем осторожно положил винтовку на пол и отпил из бокала.

– Но она выглядит такой мощной… – Он снова поднял оружие и принял боевую стойку. Эхо выстрела прокатилось по отсеку.

– Ничего не получается, – грустно вздохнул Закалве. – Отдача есть, но она просто бездействует.

– Можно мне? – попросил дрон, подлетев к оружию.

Закалве подозрительно взглянул на него, но отдал оружие.

У плазмовинтовки мгновенно вспыхнули все имевшиеся в наличии экраны, начали открываться и закрываться разнообразные панели, и всё это сопровождалось пощёлкиванием, потрескиванием, бибиканьем и прочими звуковыми эффектами.

– Она в идеальном порядке, – доложил дрон.

Он крутанул её перед собой, точно пропеллер, остановил вращение и выстрелил, проделав все одним плавным движением. Лёд остался неповреждённым.

– Чёрта с два!

– Как же ты пытался объяснить кораблю, что тебе нужно? – поинтересовался Скаффен-Амтиско.

– Не помню, – пожал плечами Закалве. – Ну, сказал ему, какой он полнейший кретин, раз у него нет ничего, что можно было бы разнести вдребезги. А он ответил, что когда людям хочется пострелять по какому-нибудь дерьму, то они обычно используют лёд. Я и говорю тогда: «Ладно, дерьмовая ракета, дай мне немного льда!» И все. – Он бросил винтовку на пол и раздражённо пнул её ногой.

Дрон тут же подхватил оружие.

– Попробуй попросить его очистить отсек для учебной стрельбы, – предложил он, – и конкретно – в зоне действия люка.

Закалве отобрал винтовку у Скаффена-Амтиско и буркнул:

– Ладно.

Затем, почесав затылок, взглянул на дрона и, похоже, хотел заговорить с ним, но отвёл глаза.

– Ты… ты попроси… сам. Машины лучше объясняются между собой.

– Сделано, – доложил Скаффен. – Требовалось только попросить.

– Хм… – Подняв винтовку, Закалве прицелился в куб и выстрелил.

Тонкая белая линия соединила оружие и глыбу льда, которая рассыпалась на миллион сверкающих чёрных осколков. Скаффен-Амтиско подобрал с пола кусок размером с хороший кулак. Эхо взрыва несколько раз отразилось от стен, постепенно стихая.

– Доволен? – поинтересовалась Сма. Закалве моргнул, затем отключил винтовку и повернулся к Дизиэт.

– Похоже, действует отлично! Сма кивнула.

– Точно.

– Давай выпьем.

– Лёд нужен? – Дрон протянул чёрный осколок, уже начавший таять.

– Нет, спасибо.

В пневмотрубе что-то тускло замерцало, и появилась капсула с гостеприимно отъехавшей в сторону дверью.

– Что это такое – «зона действия люка»? – поинтересовался Закалве.

– Внутренняя защита от взрыва, – объяснил дрон, пропуская людей в капсулу. – Мгновенно гасит всё, что превышает мощность, с которой ты выпускаешь газы, и отправляет в гиперпространство радиацию и прочее…

Ничего себе! – удивился Закалве. – Ты хочешь сказать, что в этих загогулинах можно хоть ядерные бомбы взрывать – и никто не заметит?

– Кто надо – заметит, а остальные – вряд ли. Закалве стоял, покачиваясь на носках, наблюдая, как закрывается дверь капсулы.

– Вы, ребята, просто понятия не имеете о честной игре, вот что я вам скажу.

Последний раз он был на борту космического корабля десять лет назад, после того, как чуть не погиб на Фолсе…

– Шераданин?.. Шераданин?

Какой прекрасный женский голос! И как хочется ответить ей… но как это сделать?

– Шераданин?.. Шераданин?

Очень терпеливый и почему-то озабоченный голос. Сколько в нём любви и надежды… А что, если это его мать?

– Шераданин? Ты меня слышишь? Он попытался открыть глаза, и темнота заколыхалась перед ним подобно занавесу.

– Шераданин?

Нежная рука погладила его по щеке. Шиаса! – молнией вспыхнуло имя, но он отправил это воспоминание туда, где хранил все прочие.

– Шераданин… – Теперь голос звучал у самого уха. – Это я, Дизиэт, Дизиэт Сма. Помнишь меня?

– Да… – услышал он свой вздох.

– Постарайся открыть глаза, хорошо?

Свет появился внезапно, но предметам, потребовалось ещё какое-то некоторое время, чтобы застыть на месте. Наконец лицо Сма на фоне зелёного потолка обрело знакомые очертания.

– Отлично, – улыбнулась она. – Как ты себя чувствуешь?

Он задумался над ответом.

– Странно. – С минуту он молчал, затем поинтересовался: – Где я?

– На «Прирождённом Оптимисте». С тобой всё в порядке… С тобой будет всё в порядке.

– Если это так, почему я не могу пошевелить ни рукой, ни но… Черт!..

Внезапно он снова оказался привязанным к деревянной раме, и перед ним стояла та девушка в красном платье. Он попытался освободиться от пут, но почувствовал, как его тянут за волосы, а потом тяжёлый удар клинка…

Он сделал вдох и снова открыл глаза, хотя бы это у него получилось. Сма тревожно смотрела на него

– Ты вспомнил?

– Да. Всё в порядке. Дизиэт закусила губу.

– Эй! – Он слабо улыбнулся. – В этот раз на волосок от смерти, да?

– Можно сказать и так. Ещё несколько минут – и мозг был бы необратимо повреждён. Почему ты отказался от наводящего имплантанта? Тебя нашли бы раньше…

– Ты же знаешь, я не люблю все эти хреновины.

– Знаю… как бы там ни было, тебе придётся некоторое время оставаться в таком виде. – Сма откинула кудрявую прядь со лба. – Новое тело вырастет примерно через полгода. Врачи интересуются: хочешь проспать всё это время или оставаться в сознании? Или предпочитаешь нечто промежуточное? Решение за тобой. Для процесса это безразлично.

– Надо подумать. Представляешь – какая масса возможностей для собственного развития! Можно читать, смотреть фильмы, слушать музыку… А выпивать разрешено?

– Выпивать?

– Да, могу я напиться в хлам, в доску?

– Не знаю… – Сма заколебалась и посмотрела в сторону, откуда донёсся чей-то невнятный голос.

– Кто это?

– Стод Перис, – в поле его зрения появился молодой человек. – Ваш врач. Присматриваю за вами.

– Если вы усыпите меня, я буду видеть сны?

– Зависит от того, насколько глубокий вам нужен сон. Мы можем сделать так, что эти полгода пролетят как один миг. Или, если хотите, каждую секунду этих двухсот дней вы будете видеть увлекательный яркий сон.

– Кстати, а что делает большинство людей в подобной ситуации?

– Предпочитают обходиться без сновидений, а затем просыпаются с новым телом.

– Так и думал… и всё-таки, можно мне выпить перед тем, как вы подсоедините меня к какой-нибудь штуковине?

Стод Перис усмехнулся.

– Полагаю, это можно устроить. Да, кстати, хотите, мы вам вживим наркожелезы?

– Нет, спасибо. – Он даже попытался покачать головой.

– Хорошо. – Врач улыбнулся. – Договорились.

– Сма? – Она подняла брови. – Я остаюсь в сознании.

– Нисколько не сомневалась в этом…

– Ты побудешь со мной?

– Ладно. Прослежу, как ты набираешь в весе.

– Спасибо. И хорошо, что с тобой сейчас нет этого проклятого дрона. Могу себе представить его шуточки.

Наблюдая за тем, как Дизиэт танцует с очередным поклонником, он почему-то вспомнил, как несколько лет назад Шиаса Энджин водила пальчиками по его рубцам на теле. Прохладные, лёгкие прикосновения, тонкий аромат её кожи и щекочущий взмах душистых волос…

Через полгода у него будет новое тело, и старый шрам над сердцем исчезнет навсегда. Но сердце в груди останется прежним. Значит, он всё-таки потерял её. Не Шиасу, которую любил или думал, что любил… Ту, другую, настоящую, что жила в нём на протяжении долгого ледяного сна. Ему казалось – они не расстанутся до его смертного часа, но теперь он знал, что всё будет иначе, и чувствовал себя сломленным этим знанием и окончательной потерей. Расположенный на потолке прибор, осуществляющий постоянный мониторинг, зафиксировал, как из слёзных каналов бестелесного человека сочится прозрачная жидкость.

– Сколько лет Цолдрину?

– Условно говоря, восемьдесят, – ответил Скаф-фен.

– Неужели вы не можете дать ему мирно состариться?

– На кон, Закалве, поставлено немного больше, чем счастливая жизнь в отставке одного стареющего политика.

– Что? Вселенная? Жизнь – в таком виде, как мы её знаем?

– Да; в десятки, а может, и в сотни миллионов раз большее.

– Какой глубокий философский ответ.

– Ты ведь не дал этнарху Кериану мирно состариться, не так ли?

– Верно. – Тот старый хрен миллионнократно заслуживал смерти.

В переоборудованном рабочем пространстве миниотсека располагалась настоящая выставка оружия. Он вёл себя, как ребёнок в магазине игрушек; отбирая снаряжение, грузил его на поддон, который Скаффен-Амтиско направлял следом по узким проходам между оружейными пирамидами, ящиками и полками, сплошь набитыми и заставленными иглолучевыми пистолетами, лазерными винтовками, плазмопроекторами, разнообразными гранатами, эффекторами, плоскостными зарядами, пассивными и реактивными доспехами, сенсорными и охранными устройствами, полными боевыми скафандрами, ракетными ранцами и по меньшей мере дюжиной других устройств типа, которые Сма не были известны.

– Ты не сможешь утащить всю эту уйму, Закалве.

– Это всего лишь краткий список, – сообщил он ей. И, взяв с полки винтовку с укороченным стволом, показал её дрону. – Что это?

– Штурмовая винтовка, – отбарабанил Скаффен-Амтиско. – Семь четырнадцатитонных батарей, семиэлементный одиночный выстрел на сорок четыре и восемь десятых килопатронов в секунду (минимальное время стрельбы – восемь и семьдесят пять сотых секунды), максимальная очередь – семь раз по двести пятьдесят килограммов; частота – от средневидимой до высокорентгеновской.

Закалве прикинул её на руке.

– Не очень хорошо сбалансирована.

– Это её заводская конфигурация. Отодвинь назад верхнюю часть.

– Хм-м. – Закалве сделал вид, будто прицеливается. – Плазмовинтовка лучше, – и положил КРУС на место. – В любом случае, Сма, вам следует радоваться, что старики хотят вернуться. Чёрт побери, лучше заняться разведением цветов или чем-нибудь в этом роде, чем метаться по галактическим захолустьям, делая за вас грязную работу.

– О, да, – Сма кивнула, иронически улыбаясь. – Мне пришлось здорово потрудиться, убеждая тебя бросить свой цветник и вернуться к нам.

– Должно быть, я телепатически уловил чрезвычайность положения. – Он вынул из оружейной пирамиды массивное чёрное ружьё и, крякнув от натуги, еле удержал его обеими руками. – Интересно, вы стреляете из этой дуры или применяете её как таран?

– Идиранская ручная пушка, очень старая, – вздохнул Скаффен-Амтиско. – Не маши ею так; это большая редкость, можно сказать, уникальный экземпляр.

– Не удивительно. – Закалве не без труда поставил ружьё обратно и двинулся дальше по проходу. – Если поразмыслить, то, вероятно, я слишком мало требую за всю эту злосчастную эскападу.

– Ну, если ты так заговорил, то и мы могли бы спросить с тебя за… явное нарушение. Я имею в виду – за возвращение кое-кому молодости с применением нашей технологии.

– Не придирайся. Разве тебе известно, что это такое – рано состариться?

– Да, но это приложимо ко всем; а ты возвращал молодость только самым злым, одержимым жаждой власти на планете.

– У них там иерархические общества! Чего ты ещё ждала? Да и в любом случае: если бы я стал возвращать молодость всем желающим… произошёл бы демографический взрыв!

– Закалве, подобные вещи преподают в начальной школе; это часть нашей истории, часть нашего воспитания. Вот почему сделанное тобой выглядит безумным даже для школьника. Ты и есть школьник – даже не хочешь стареть. Более незрелого существа просто не существует.

– Ого! – Он внезапно остановился у открытой полки. – А это что такое? Какая красавица!

– Винтовка из разряда микровооружений, – доложил дрон. – У неё система полуразумной охраны, имеются компоненты реактивного щита, наборный ранец быстрого реагирования или антигравита… И, чтобы опередить твой вопрос, сразу скажу: эта версия для левшей… Баланс полностью регулируемый. Требуется примерно полгода тренировки, чтобы научиться пользоваться ею, так что оставь оружие в покое.

– Я и не хочу её брать, – огрызнулся Закалве, – но какое замечательное устройство, какие линии! – Он положил её обратно и взглянул на Сма. – Диззи, мне известен ваш образ мыслей, я уважаю его… Но моя жизнь – это моя жизнь. Я живу рискованно и выбираю для проживания опасные места; всегда так жил и всегда так буду жить. И все равно скоро погибну… Так зачем мне страдать от добавочного бремени в виде старения, пусть даже медленного?

– Не пытайся спрятаться за ширмой необходимости, Закалве. Ты мог бы изменить свой способ существования; от тебя вовсе не требовалось жить так, как ты живёшь… Ты мог бы присоединиться к нам; по крайней мере, жить так, как мы, но…

– Сма! – воскликнул он, резко поворачиваясь к ней. – Это годится для вас, но не для меня. Думаете, что я неправильно поступил, когда стабилизировал свой возраст? Отпущенные вам триста пятьдесят – четыреста лет вы проживёте всё до конца и умрёте своей смертью. Я могу вас понять, но меня захватывает вид, который открывается с края пропасти, и мне нравится ощущать на лице дуновение восходящего потока. Так что, рано или поздно, я всё-таки умру; и, вероятно, насильственной смертью. Возможно, даже по-дурацки, потому что так часто случается: человек избегает гибели от ядерного оружия или от руки безжалостного убийцы, а потом умирает, подавившись рыбной костью. Но смерть всем нам гарантирована.

Сма смотрела в пол, сцепив руки за спиной.

– Ладно, – уступила она, – но не забывай, кто предоставил тебе возможность любоваться этой перспективой… с края пропасти.

Закалве грустно улыбнулся.

– Да, вы спасли меня. Но вы же и не раз обманывали меня; отправляли – нет, ты послушай – отправляли меня на эти дурацкие задания, где я оказывался совсем не на той стороне, на которой предпочёл бы оказаться. Вы поручали мне воевать ради некомпетентных аристократишек, которых я бы с удовольствием передушил собственными руками, отправляли на войну, не поставив в известность, что вы поддерживаете обе противоборствующие стороны. Вы наполняли мне яйца чуждым семенем, которое я должен был впрыснуть в какую-то чёртову самку… А сколько раз я был на волосок от смерти по вашей милости?.. – Он прислонился к шкафчику, заполненному, как значилось на табличке, древним пулевым оружием. – Но хуже всего, когда вы переворачиваете эти проклятые карты вверх тормашками.

– Что? – озадаченно переспросила Сма.

– Переворачиваете карты вверх ногами, – повторил он. – Ты хоть представляешь, как это раздражает и как это неудобно, когда ты должен добраться до какого-то места и обнаруживаешь, что его координаты не совпадают с теми, которые обозначены на карте?

– Закалве, я понятия не имела, что тебе приходится сталкиваться с такими трудностями. Позволь мне принести извинения от себя лично и от имени всего Сектора Особых Обстоятельств; нет, от всей Резидентуры; нет, от всей Культуры; нет, от имени всех разумных видов.

– Сма, безжалостная ты стерва, я же серьёзно говорю!..

– Нет, по-моему, даже и не пытаешься. Карты…

– Но это правда! Их переворачивают вверх ногами!

– Значит, – Дизиэт тряхнула головой, – для этого должна быть причина.

– Какая?!

– Психология, – хором ответили Сма и дрон.

– Два скафандра? – удивилась Сма, когда Закалве заявил ей, что окончательно занялся подбором снаряжения.

Скаффен-Амтиско рядом с ними не было, робот счёл, что есть вещи более интересные, чем наблюдение за мальчишкой, покупающим игрушки. Закалве услышал в голосе Дизиэт нотки подозрительности и поднял взгляд.

– Да, два скафандра. Ну и что?

– Их можно применять для заточения кого-нибудь, учти, мне это известно. Они служат не только для защиты.

– Сма, если я вытаскиваю этого парня из стана врагов без какой-либо помощи с вашей стороны, потому что вы должны оставаться непричастными ко всей этой истории и выглядеть чистенькими, то мне требуются кое-какие средства для выполнения этой задачи. И в число этих средств входят именно скафандры СИТ.

– Один, – твёрдо заявила Сма.

– Сма, неужели ты мне не доверяешь?

– Один.

– Чёрт с тобой! – Он вытащил из кучи снаряжения только один скафандр.

– Шераданин, – Сма внезапно заговорила примирительным тоном. – Вспомни, нам нужно, чтобы Бейчей… работал не за страх, а за совесть, а не просто присутствовал. Именно поэтому мы и не можем заменить его дублем, именно поэтому мы и не можем модифицировать его рассудок…

– Сма, вы отправляете меня модифицировать его рассудок.

Дизиэт выглядела немного смущённой:

– Кстати, Шераданин, э… какие у тебя, собственно, планы? Как ты собираешься добраться до Бейчея?

Закалве вздохнул:

– Я собираюсь заставить его… В общем, старик захочет явиться ко мне.

– Как ты этого добьёшься?

– Всего одним словом.

– Словом?

– Ну, именем.

– Каким, твоим?

– Нет, моё имя полагалось сохранять в тайне, когда я служил советником Бейчея, но к этому времени слухи о нём должны просочиться. Нет, моим – слишком опасно. Я воспользуюсь другим именем.

– Ага. – Сма выжидательно посмотрела на него, но он вернулся к куче снаряжения на полу.

– Бейчей в этом… как его? в университете, верно? – спросил он, не оборачиваясь к Сма.

– Да, в архивах, почти безвылазно. Но архивов много, и всегда присутствует охрана.

– Ладно, – решительно произнёс Закалве. – Если хочешь помочь, то постарайся найти что-нибудь очень нужное этому университету.

Сма пожала плечами.

– Как насчёт денег?

– Этим я сам займусь… – Он умолк и бросил на неё подозрительный взгляд. – Мне предоставят уйму средств, не так ли?

– Неограниченные расходы, – кивнула она.

– Чудесно, – улыбнулся Закалве. – Тонна платины? Мешок алмазов? Собственный банк?

– Ну, более-менее… да, пожалуй, собственный банк, – подтвердила Сма. – Со времени последней войны мы создали нечто под названием «Авангард» – торговую империю. Именно оттуда будут поступать средства.

– Ну, я, конечно, попробую предложить университету деньги; но было бы лучше, если бы мы могли заинтересовать их какой-то более реальной вещью.

– Хорошо, – кивнула она, а затем показала на боевой скафандр. – Как ты назвал эту штуку?

– А-а, это скафандр СИТ.

– Да, скафандр СИТ; именно так ты и сказал. Но я знаю всю номенклатуру, а такого сокращения никогда раньше не слышала. Что оно означает?

– Скафандр «сам иди туда», – усмехнулся он.

Два дня спустя они встретились в ангаре «Ксенофоба». Закалве, обнажённый по пояс, упаковывал снаряжение в капсулу, которая должна была доставить его на планету, где находился Цолдрин Бейчей; скоростной трёхместный модуль будет болтаться в атмосфере планеты, сам же «Ксенофоб» останется ждать в космическом пространстве.

– Ты убеждён, что не хочешь взять с собой Скаффена-Амтиско?

– Абсолютно убеждён; оставь его при себе.

– А какого-нибудь другого дрона?

– Нет.

– А управляемый нож?

– Дизиэт, нет! Мне не нужен ни Скаффен-Амтиско, ни что-либо подобное ему, возомнившее, будто оно может самостоятельно думать.

– Эй, – возмутился дрон, – ты говоришь так, словно меня здесь нет.

Закалве строго посмотрел на дрона:

– Ты уверен, что фабрика не возвращала на переделку номер твоей партии?

– Лично я, – высокомерно заявил Скаффен-Ам-тиско, – никогда не мог понять, как можно серьёзно относиться к чему-либо, состоящему на восемьдесят процентов из воды.

– В любом случае, – оставила без внимания их пикировку Сма, – тебе известны все материалы, да?

– Да, – устало ответил Закалве.

Его мускулы бугрились под загорелой кожей, когда он, наклонившись, закреплял в капсуле плазмовинтовку. Сма тихонько вздохнула.

– Ты знаешь, с кем нужно связаться? И кто занимает ключевые посты?

–… И что делать, если мои кредитные средства будут внезапно аннулированы? Да, разумеется.

– Когда ты вытащишь его, то направишься…

– В очаровательную солнечную систему Им-прен, – нарочито произнёс он бесстрастным тоном, – где проживают дружелюбные, соблюдающие нейтралитет туземцы.

– Закалве, – Сма вдруг подалась к нему и, заключив его лицо меж ладоней, крепко поцеловала в губы. – Надеюсь, что все сработает.

– Я тоже, как ни странно, – проговорил он, отвечая на поцелуй Сма. Она поспешно отступила. Закалве усмехнулся:

– Э… в один прекрасный день, Дизиэт… Сма покачала головой:

– Только если я буду без сознания или мертва, Шераданин.

– Значит, я всё же могу надеяться? Дизиэт шлёпнула его по спине.

– В путь.

Он наконец облачился в бронированный боевой скафандр и надвинул шлем.

– Только гарантируй, что вам известно, где…

– Мы знаем, где она, – заверила Сма. Он посмотрел ей в глаза

– Я отправляюсь. Ещё увидимся, если повезёт. – И шагнул в капсулу.

– Будь осторожен.

При свете двух лун и тускнеющего солнца перед ним белело покрытое инеем плато. На горизонте угадывался древний полупустой город, где теперь жил Цолдрин Бейчей.

– Ну, – вздохнул он и поднял взгляд на ещё одно чужое небо. – Вот мы и снова взялись за старое.

Человек стоял на краю небольшого отрога, глядя, как поток серовато-коричневой воды, вздымая фонтаны брызг, обнажает корни огромного дерева. Дождь затруднял видимость и уже насквозь промочил форму, превратив из серой в тёмно-коричневую. Отличная, хорошо подогнанная форма, но дождь и грязь низвели её до хлопавшей на ветру тряпки. Дерево накренилось и упало, обдав его брызгами грязи. Он отступил на шаг и запрокинул голову к тускло-серому небу, давая струям дождя смыть грязь с лица. Огромное дерево перегородило грохочущий поток, и часть воды хлынула через отрог, заставив человека отступить ещё дальше, к грубой каменной стене, которая протянулась до маленького некрасивого коттеджа на вершине холма. Он постоял, наблюдая за вздувшейся рекой – как та вгрызается в маленький перешеек. Затем отрог рухнул, дерево сползло в реку, потеряло свой якорь по эту сторону реки, и его закрутило, завертело и унесло на плечах катившихся волн в залитую водой долину. Человек в форме бросил взгляд на корни огромного дерева, что торчали из земли, словно оборвавшиеся тросы, а затем, тяжело ступая, пошёл к маленькому коттеджу. Обойдя его кругом, распахнул дверь. Стул, к которому он её привязал, замер в шатком равновесии у комода, и, когда она дёрнулась, ножки подогнулись, она упала и ударилась головой о каменные плиты пола.

Хлюпая сапогами, он подошёл и поднял её вместе со стулом, пинком отбросив в сторону осколок разбитого зеркала. Женщина, обмякнув, повисла на верёвках, но он не сомневался, что она прикидывается. Он перетащил пленницу в центр комнаты, стараясь держаться подальше от её головы: ранее, когда он привязывал её, она боднула его в лицо, чуть не сломав ему нос.

Затем он направился к маленькой кровати у стены и тяжело упал на неё. Постель была грязной, но он слишком устал, чтобы обращать внимание на такие пустяки..

Он прислушивался к тому, как барабанит по крыше дождь, как воет за окнами ветер, как звучно падают на каменные плиты капли дождя, просачиваясь сквозь щели крыши. Не слышится ли шум вертолётов?.. Правда, он лишился рации и к тому же не был уверен, что вертолёты знают, где его искать. Штабной автомобиль – неплохой ориентир, но машина исчезла, её смыло коричневым разливом реки. Вероятно, поиски займут не один день. Закрыв глаза, он почти мгновенно начал засыпать, но воспоминания тут же заполнили его разум мрачными образами потопа и поражения. Он потёр лицо, забыв, насколько грязны его руки, и некоторое время усиленно моргал, стараясь избавиться от песчинок, попавших в глаза. Женщина продолжала притворяться, что ещё не пришла в сознание. Не было ни сил, ни желания подойти и врезать ей как следует. Да и глупо было бы вымещать на ней злость за своё поражение. Избиение любого отдельно взятого индивида – не говоря уже о беспомощной, косоглазой женщине – жалкая попытка отомстить за разгром армии.

Она драматически застонала, и он с отвращением отвёл взгляд. Когда же снова посмотрел в её сторону, то встретил взгляд, полный ненависти. Косила она лишь немного, но это несовершенство раздражало его, пожалуй, больше, чем следовало. Если её вымыть и прилично одеть, подумал он, она могла бы выглядеть почти миловидной. Но сейчас на ней была старая зелёная шинель, вымазанная в грязи, а её испачканное лицо почти полностью скрывал воротник и длинные спутанные волосы. Она странно задвигалась на стуле, словно пыталась почесать об него спину. Он не мог решить, пробовала ли она на прочность связывавшие её верёвки… или же её просто донимали блохи.

Вряд ли её подослали в качестве убийцы; почти наверняка она действительно служила там, где носили такое обмундирование, какое было на ней, – во вспомогательных частях. Вероятно, оказавшись брошенной на произвол судьбы при отступлении, она бродила тут, слишком напуганная или гордая, чтобы сдаться, пока не увидела застрявший в выбоине штабной автомобиль. Её попытка покушения на него была смелой, но смехотворной: только благодаря чистому везению она убила одним выстрелом его шофёра; вторая пуля лишь оцарапала его висок. Тогда она, отбросив разряженную винтовку, прыгнула на него с ножом.

Ошеломлённый нападением, он упал в пространство между передним и задним сиденьями и был не в состоянии провести хороший свинг. Эта нелепая, неуклюжая возня с ней в тесной кабине показалась ему символичной – точно так же и его армия увязла в нынешней неразберихе. У него хватило сил, чтобы оглушить её нокаутирующим ударом, но взять на себя управление он не успел. Автомобиль врезался в бетонный остров и опрокинулся, выбросив их обоих на выщербленную серую поверхность дамбы.

Женщина без чувств упала на бетон; он же обернулся и увидел, как машина со скрежетом сползла с пандуса, сорванная вздымавшимся коричневым потоком, и почти сразу же утонула. Он повернулся к ней, испытывая сильное искушение хорошенько пнуть её в бок. Вместо этого он толкнул ногой нож, и тот, вертясь, улетел в реку.

– Вы не можете нас победить.

– Что-что? – переспросил он, очнувшись от задумчивости.

– Мы победим, – заявила она, яростно дёрнувшись вместе со стулом и стукнув его ножками по каменному полу.

«И зачем я привязал эту дурёху к стулу?»

– Возможно, ты права, – устало ответил он. – В данный момент нам приходится туго. Легче тебе от этого?

– Тебя ждёт смерть. – Женщина сверлила его взглядом.

– Определённо, точней не скажешь.

– Мы непобедимы. И мы никогда не сдадимся.

– Ну, в былые времена вас побеждали не раз. – Он вздохнул, вспоминая историю этого местечка.

– Нас предавали! – выкрикнула женщина. – Наша армия ни разу не потерпела поражения; нас…

– Да, знаю, вам всё время норовили воткнуть нож в спину.

– Да! Но дух наш никогда не погибнет. Мы…

– А, заткнись! – буркнул он, скидывая ноги с постели и поворачиваясь лицом к женщине. – Я уже слышал всё это дерьмо. «У нас украли победу», «нас подвёл народ», «СМИ были против нас». Дерьмо… -

Он провёл рукой по мокрым волосам, – Только очень молодые или очень глупые думают, будто войны ведут только военные. Как только новости начинают разноситься быстрее гонца на лошади или сообщения, привязанного к птичьей ноге, воюет уже вся страна, нация… В таких делах все решает дух, воля, а не злое бурчанье. Проиграли, так проиграли. Нечего из-за этого скулить. Вы бы и на этот раз проиграли, если б не этот долбаный дождь. – Он поднял руку, останавливая женщину, уже набравшую воздуха в лёгкие. – И, нет, я не верю, что Бог за вас.

– Еретик!

– Спасибо.

– Надеюсь, твои дети умрут! Медленной смертью!

– Хм-м, – задумчиво произнёс он. – Не уверен, что такое проклятие по отношению ко мне имеет смысл, разве что с дальним прицелом. – Он рухнул обратно на постель; похоже, только в это мгновение до него дошёл смысл сказанного ею. – Дерьмо! Вас должно быть обрабатывают с младых ногтей; такое от любого страшно слышать, не говоря уж о женщине.

– Наши женщины храбрее, чем ваши мужчины, – последовал презрительный ответ.

– И тем не менее, вы размножаетесь. Полагаю, вам выбирать не приходится.

– Чтоб твоим детям страдать и умереть страшной смертью! – раздался пронзительный вопль.

– Ну, если ты действительно испытываешь такие чувства, – вздохнул он, усаживаясь на койке, – то я не могу пожелать тебе ничего худшего, чем остаться именно такой долбаной дурой, какой ты явно была с рождения.

– Варвар! Неверный!

– У тебя скоро иссякнут бранные слова; я бы советовал их поберечь – ещё могут понадобиться.

– Мы вас сокрушим!

– Да сокрушён я уже, сокрушён, – лениво отмахнулся он. – А теперь отстань.

Женщина завыла, изо всех сил тряся стул.

Наверное, подумал он, мне следует поблагодарить судьбу за эту возможность освободиться от ответственности. Я устал от бесчисленных рапортов и докладов, в которых говорится об одном и том же: какие-то части попали в окружение, какие-то отступают с жизненно важных позиций, какие-то просто бегут куда глаза глядят, какие-то ещё держатся, но требуют подкрепления, грузовиков, танков, плотов, продовольствия, радиостанций… С какого-то момента он ничего больше не мог сделать, а рапорты продолжали поступать, складываясь в одноцветное мозаичное панно, изображавшее гибель его армии. Правда, для этого процесса на самом деле не требовалось никаких вражеских сил. И он, и армия под его командованием воевали исключительно со стихией. Сначала дожди, потом этот оползень, отрезавший их от остальной штабной колонны…

Не пытался ли он сделать слишком много? За последнюю неделю ему удалось поспать в общей сложности часов десять – не это ли обстоятельство ослабило его способность здраво оценивать ситуацию? А может, наоборот, он вообще спал зря, и эти десять часов бодрствования оказали бы решающее влияние на события?

– Надеюсь, ты умрёшь! – провизжала женщина. Он, нахмурясь, посмотрел на неё: может, вставить ей в рот кляп?

– Ты уже колеблешься, – заметил он. – Минуту назад ты кричала, что меня ждёт смерть. – И снова повалился на постель.

– Ублюдок! – Она смачно сплюнула.

Неожиданная мысль заставила его вздрогнуть: он был таким же пленником здесь, как и женщина, привязанная к стулу. А её плевок – ничто по сравнению с тем потопом, что захлёстывал сейчас отлаженную до последнего винтика военную машину, на создание которой ушло два года.

Зачем, зачем он привязал её именно к стулу? Не пытался ли он сделать случай и судьбу лишними, злоумышляя против самого себя? Стул привязанная к стулу девушка… примерно того же возраста, может, чуть постарше… почти такая же хрупкая фигура, которую скрывала бесформенная шинель… Он мотнул головой, отгоняя воспоминание.

– Ублюдок! – Она плюнула ещё раз и шумно завозилась, пытаясь избавиться от пут.

– Да заткнись же ты, – устало произнёс он, зная, что прозвучало это не очень убедительно, но он был не в состоянии сделать тон более повелительным и властным.

Как ни странно, она замолчала. Иногда он жалел, что ни во что не верит. Возможно, вера в богов помогла бы ему сейчас, когда всё обернулось против него, и каждый следующий шаг грозил гибелью. Как было бы утешительно думать, что всё предрешено, предопределено, уже записано и расписано, и ты лишь переворачиваешь страницы какой-то великой книги…

(Возможно, у тебя никогда не будет шанса написать собственную историю – интересно, каким именем ты намеревался её подписать, с мрачной усмешкой подумал он.)

– Вы проигрываете! Уже проиграли это сражение, разве не так?

Очень не хотелось отвечать, но тогда она истолкует это как признак слабости и продолжит донимать его.

– Какая необыкновенная проницательность, – вздохнул он, – ты напоминаешь мне тех, кто планировал эту войну – таких же косых, глупых и консервативных.

– Я не косая! – захлебнулась она рыданием.

Грязные длинные волосы скрывали её лицо, руки находились почти на уровне пола – настолько сильно она согнулась в плаче. Подойти утешить её? Или вышибить кулаком мозги? Всё что угодно – лишь бы прекратить издаваемый ею шум…

– Ладно, ладно, ты не косая, извини. Он надеялся, что его слова прозвучали убедительно, и женщина, наконец, успокоится.

– Я не нуждаюся в твоём сочувствии, просто у меня… небольшой дефект, и… и он не помешал призывной комиссии признать меня годной.

«А также стариков и детей», – подумал он, машинально наблюдая за тем, как она пытается вытереть лицо об отворот шинели. Не задумываясь над своими действиями, он поднялся, оторвал лоскут от простыни и направился к ней.

Раздался пронзительный крик – вероятно, она решила, что её хотят задушить. Едва тряпка коснулась её лица, женщина обмякла.

– А теперь высморкайся.

Он с силой вытер ей нос, так что она завопила от боли, а потом отбросил тряпку в угол. Отвернувшись, встал у полуоткрытой двери – посмотреть на дождь, затем настежь распахнул её.

«Его сподвижники!» Проклятье, из них только Рогтам-Бар был достоин доверия, но он имел слишком незначительный чин, поэтому Закалве не мог передать ему командование. Что касается его самого, то устоявшаяся структура, в которую ему пришлось внедриться, была насквозь поражена коррупцией, и окружение состояло из беспомощных пустоголовых кретинов. Во всяком случае, он оставил им не так уж и много: несколько безумных планов, которые вряд ли будут когда-нибудь осуществлены, намерение применить оружие, на первый взгляд явно не подходящее к данной ситуации. А сколько всего ещё оставалось в голове – в том месте, куда, насколько ему было известно, не заглядывали даже его хозяева. Впрочем, они не делали этого исключительно из-за своих, весьма странных и исковерканных представлений о порядочности, а отнюдь не из-за неспособности…

Он совсем забыл о присутствии женщины у себя за спиной, не слышал её голоса, не обращал внимания на шум, свидетельствовавший о её безуспешных попытках освободиться.

Двери коттеджа он распахнул настежь, но при таком сильном дожде невозможно было разглядеть что-либо даже на близком расстоянии. Зато он снова увидел стул… потом перед ним возникло видение корабля, который не был кораблём… Что это за человек, с двумя тенями? Возможно, это следует определить как некую концепцию – стремление выжить, приспособив для этой цели все, до чего можно дотянуться, а затем удалить, добавить, разбить и создать тот конкретный набор клеток, который мог существовать, двигаться и принимать решения. Почему бы не свести все достижения и победы к единственному стремлению выжить?

Потребность и метод – вот что помогало ему выживать. Потребность победить все и вся, что противилось его жизни. А метод… очень просто: приспособить материалы и людей для выполнения поставленной задачи. Все являлось оружием, и умение обращаться с ним, находить его, выбирать, из какого именно удобнее целиться и стрелять, – такое умение дорого стоит.

Стул и корабль, который не был кораблём, человек с двумя тенями и…

– Что ты собираешься со мной сделать? – Голос женщины дрожал.

Надо же, она всё ещё здесь?

– Не знаю…

Женщина смотрела на него расширившимися от ужаса глазами, казалось, она набирала в лёгкие воздух для новых воплей.

– Пожалуйста, не надо, не надо этого делать!

Она скрючилась на стуле, лицо склонилось к самым коленям, и женщина жалобно смотрела на него снизу вверх.

– Чего делать? – недоумевал он.

Пожав плечами, он принялся описывать круги по комнате. Когда же они явятся за ним? Услышали ли они его сообщение по рации после того, как оползень отрезал их от основной штабной колонны? Правильно ли он нажимал кнопки и крутил ручки на этой штуковине? А может быть, его уже считают погибшим? Почему-то эта мысль не вызвала у него никакого беспокойства.

– Если ты собираешься меня убить, сделай это быстро.

Почему она то и дело прерывает его размышления?

– Вообще-то я не собирался поступать подобным образом, но если ты будешь продолжать скулить, я передумаю.

– Ненавижу тебя! – Наверное, это единственное, что владело её мыслями.

– Я тоже тебя ненавижу.

Женщина снова заплакала, но теперь ещё громче. Он смотрел сквозь пелену дождя и видел «Стабериндо».

Поражение, поражение – шелестел дождь; танки, тонущие в грязи, полки, сдающиеся без боя – все распадается на куски. И эта глупая женщина с сопливым носом… Смешно, просто смешно.

– Ты знаешь, кто я?

Ему только сейчас пришло в голову, что она пыталась его убить только потому, что он ехал в большой машине. Откуда ей знать в лицо главнокомандующего армии противника?

– Что? – подняла голову женщина.

– Ты знаешь, кто я, знаешь моё имя или звание?

Недоуменный взгляд, пожатие плечами… Он отвернулся от сплошной стены дождя, словно от надоевшего старого приятеля, пересёк комнату и снова повалился на постель. У правительства происшедшее определённо не вызовет восторга – ведь он столько наобещал: земли, деньги, престиж, власть! Оно наверняка расправится с ним, если его не успеют вытащить. Победа была бы победой правительства, но поражение будет приписано только ему. Он пытался внушить себе, что, по большей части, он побеждал. И знал, что это правда, но лишь мгновенья поражений, моменты паралича заставляли его задуматься, а затем попытаться соединить ткань его жизни в одно целое. Именно тогда его мысли возвращались к линкору «Стабериндо»…

На этот раз поражение носило безличный характер. Он командовал армией, он был ответственным перед правительством, и оно могло снять его; значит, в конечном счёте он и не отвечал за поражение; отвечало правительство. Он никогда прежде не сталкивался с вражескими предводителями, ему были известны только их обычные тактические приёмы, схемы, а также способы наращивания сил и средств. Все это несколько умаляло его вину.

Теперь он завидовал обычным людям – они родились, выросли и достигли зрелости вместе с окружавшими их друзьями и знакомыми, жили заурядной жизнью, а под старость впадали в маразм и умирали довольные всем, что уже ушло. Неужели ему надоело напрягать ткань жизни или судьбы и захотелось быть мелким, незначительным, лишённым авторитета и влиятельности?

Будь я морской птицей… но как ты можешь быть ею? Представь, что твой мозг – крошечный и глупый, тебе нравятся полусгнившие рыбьи потроха, ты любишь выклёвывать глаза у мелких зверюшек… Такая участь тебя устраивает? А если ты мечтаешь о полёте, то это может оценить только прикованный к земле человек, жаждущий стать птицей. Если ты хочешь быть морской птицей, то заслуживаешь подобный выбор.

– Хорошая компания – обозный вождь и обозная девка! Но вам следовало бы привязать её к койке…

Он вздрогнул, и рука нащупала кобуру на поясе.

Кирайф Сокрофот Рогтам-Бар стоял на пороге, стряхивая с плаща капли дождя. Он выглядел на удивление бодрым, несмотря на то, что не спал уже несколько дней.

– Бар!

Заключив друг друга в объятия, они радостно засмеялись.

– Он самый, генерал Закалве. Не хотите ли присоединиться ко мне? У меня тут похищенная машина…

– Что? – Он распахнул дверь и неподалёку увидел большой, облепленный грязью грузовик-амфибию.

– Это же их машина! – Рассмеявшись, он почувствовал, что у него на глаза навернулись слёзы. Рогтам-Бар печально вздохнул.

– Боюсь, что так. К тому же они хотят её вернуть.

Фраза вызвала новый взрыв смеха.

– Да, кстати, правительство ушло в отставку.

– Из-за всего этого?

– Должен сказать, у меня сложилось именно такое впечатление. Думаю, оно несколько увлеклось, обвиняя вас в неправильном ведении этой идиотской войны и даже не замечает, что народ на вашей стороне. – Рогтам-Бар улыбнулся. – Да, эта ваша бредовая идея – установить топ-заряды на водохранилище Маклин… представляете, она сработала! Вода хлынула через край, плотину, правда, не прорвала, судя по сообщениям разведки, но… перехлестнула, я правильно выразился? Так или иначе, в долину устремилось слишком много воды и смыло большую часть Высшего командования пятой армии, не говоря уж о самой армии – судя по количеству тел и палаток, проплывавшим мимо наших окопов за последние несколько часов… А мы-то считали вас безумцем, оттого что вы таскали за собой всю неделю того гидролога. Как бы там ни было, уже ходят слухи о завершении кампании. – Он окинул взглядом собеседника. – Если вам поручат вести переговоры о мире, следует хотя бы переодеться… Генерал, что у вас за вид? С кем это вы возились в грязи?

– Только со своей совестью.

– В самом деле? И кто победил?

– Это был один из тех редких случаев, когда насилие ничего не решает.

– Сценарий мне известен, обычно я мысленно проигрываю его, когда решаю – открывать следующую бутылку или нет. – Бар кивнул на дверь. – После вас, – и протянул большой зонтик: – Пожалуйста, генерал. Да, а ваша подруга?

Женщина смотрела на них круглыми от ужаса глазами. Он усмехнулся.

– Берём её с собой.

– Вы возьмёте зонтик, а я – её. – Рогтам-Бар весело посмотрел на женщину, коснувшись козырька фуражки. – В буквальном смысле, сударыня.

Женщина пронзительно завизжала. Бар поморщился.

– Часто она это делает?

– Да, и поосторожнее с ней. Она чуть не разбила мне нос. Так я иду в машину?

– Конечно.

Он, насвистывая, исчез за пеленой дождя.

– Неверный ублюдок! – завопила женщина, когда Бар приблизился к ней со спины.

– Тебе повезло. Обычно я автостопщиков не подвожу.

Он поднял стул вместе с женщиной и отнёс к машине, где свалил на заднее сидение. Она вопила, не переставая.

– Красотка всё время так шумит? – поинтересовался Бар, когда впереди замаячил сторожевой пост, свидетельствовующий об окончании путешествия.

– В основном.

– Так не услышишь и собственных мыслей! Он грустно улыбнулся в ответ.

После заключения мира его понизили в звании. Отбыл он в том же году, но, похоже, Культура не проявляла особого недовольства его действиями.

Город был построен на дне каньона, что, петляя, тянулся через пустыню – рваный шрам на теле планеты. Вид сверху завораживал: ошеломляющая путаница зданий, акведуков, улиц, террас, лестниц, водостоков и железнодорожных линий. Город казался странно-тихим и неподвижным, он производил впечатление лишённого сил и энергии существа, после долгих поисков нашедшего наконец укрытие в этом каньоне.

Наблюдатель упорно прислушивался и наконец уловил доносившийся непонятно откуда странный звук. Обшаривая взглядом закатное небо, он разглядел рябившее серое пятно – птицы. Это они, планируя над хаотичным скоплением террас, лестниц, зигзагообразных дорожек, являлись источником странного хриплого крика.

Уже наступил холодный осенний вечер, и воздух заметно посвежел. Он снял боевой скафандр и убрал его в капсулу, которая спустя мгновение автоматически зарылась в песок. Теперь на нём был мешковатый костюм неяркой расцветки, такая одежда снова стала здесь популярной. Он усмехнулся своим мыслям: надо же, отсутствовать ровно столько, сколько понадобилось моде, чтобы она описала полный круг. Разумеется, ни о каком суеверии не могло быть и речи, но совпадение странно забавляло его. Он надел тёмные очки, взял скромный саквояж, перекинул через руку сильно поношенный плащ и зашагал вниз по склону в город, что носил имя Солотол, и где находился сейчас Цолдрин Бейчей.

«… пещеры, естественные и искусственные, разбросаны по скальным стенам каньона почти в таком же изобилии, что и здания на склонах. Там находятся многие из старых гидроэлектрических источников энергии. Некоторым мелким фабрикам и мастерским, скрывающимся в этих пещерах, удаётся выжить, используя их…» – сообщала бегущая строка на экра


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: