Форос-2

Путину все надоело. Сидит хмурый, с документами не работает, от еды отказывается. Дзюдо забросил, властной вертикалью не интересуется, об олигархах слышать не хочет. Строев ему предлагал свои полномочия и Орловскую область в придачу, Илюмжинов уговорил сыграть с ним в шахматы и дал себе поставить детский мат, Селезнев принес коллективное письмо от Думы с предложением самораспуститься, олигархи сложили у ног все богатства мира, только по чуть-чуть себе в оффшорах оставили, – не радуется Путин.

– Ну вас, – говорит, – всех. Надоели вы мне совершенно. Еще вчера я был ваша надежда и кумир нации, а теперь связали вы меня по рукам и ногам. Направо пойдешь – слева взвоют, генералы обидятся. Налево пойдешь – олигархи Западом пугают, пресса о зажиме кричит. Вам и порядок надо, и свободу, и чтоб было все. Не знаю я, что с вами делать. Отвяжитесь все от меня.

В Кремле воцарилось уныние, а Путин с тоски другим президентам СНГ звонит, летучку проводит:

– Что, Гейдар Алиев, и у тебя те же проблемы?

– Не говори, – отец всех азербайджанцев отвечает. – Порядок-то порядок, но говорят, что я оппозицию зажимаю... Слушай, какая оппозиция, зачем оппозиция? Нет, им надо оппозиция...

– И у меня до сих пор не пойми что делается, – Шевардназде сетует.

– И у меня! И у меня! И у меня! – это Казахстан с Молдовой подключились, и бацька Лукашенко громче всех жалуется. Он столько дубинок излохматил об оппозицию, в стране каучука столько нет, сколько ему надо на разъяснительную работу с этой оппозицией, – а им все чего-то неймется. Ходят маршем по проспекту Франциска Скорины туда-обратно, расходиться не хотят. У одного Ниязова все хорошо – уже и к лику святых причислен, и бесноватых взглядом исцеляет, но и ему снятся сны о чем-то большем. Мавзолей хочет, как у Тимура, а какой мавзолей, пока он жив? Неувязочка. Плов не греет, манты не радуют.

– Неблагодарные у нас народы! – резюмирует Путин.

– Золотые твои слова, Владимир Владимирович!

– Но я, братцы, знаю выход!

– Какой?! – хором заинтересовались президенты СНГ.

– А вот погодите.

Ободрился Путин. На работу вышел. Вызвал в Кремль Михаила Сергеевича Горбачева.

Долго гадала пресса: с чего бы это устроили ту встречу десятого августа? Горбачев девять лет в Кремле не был, бородинского ремонта не видел, по вертушке не звонил, – забыл уж, где что. Провели его к самому Путину. Что ж он хочет, думает Горбачев, чего они тут еще удумали? То ли Фонд отнимут? То ли в правительство зовут? То ли, чем черт не шутит, хочет он мне передать бразды?

– Ну вот что, Михал Сергеич, – Путин говорит. – Мы с вами оба люди советской закалки, нам друг перед другом нечего экивоки разводить. Рассказывайте, как вы в девяносто первом власть сбагрили и руки умыли.

– Что такое, ничего не знаю, – отвечает первый и последний президент СССР и еще полчаса развивает эту тему.

– Ладно, ладно, – Путин перебивает. – Вы это все рассказывайте съезду народных депутатов восемьдесят девятого года. А я тогда в органах работал, мне не надо.

– А, – Горбачев говорит. – Я и забыл совсем. Ладно, поговорим как серьезные люди.

– А если как серьезные, то давай рассказывай.

– А чего рассказывать-то? – Горби отвечает. Сразу суховатый стал, подобранный – не узнать его. – Ситуация ровно как сейчас – ты не маленький, сам помнить должен. И порядку хотят, и свободы. Тут я и дотумкал: а вылезайте вы сами, как хотите! Вызвал к себе этих... Янаева – он мой вице был, ежели помнишь... Пуго, Крючкова... Все на одно лицо, и у всех руки трясутся. Только один выделялся – ну этот-то, премьер-то... На ежа гигантского похож, говорящего...

– Павлов, – кивнул Путин. – Его так и звали: толстый ежик вынул ножик.

– Ага. Вызвал и говорю: вы меня к порядку подталкиваете? Очень прекрасно. Вот вам вся власть советам, делайте что хотите, я с удовольствием самоустранаюсь. Меня замучил радикулит. Я в Форос лечу. Ты хоть знаешь, как Форос расшифровывается-то?

– Нет, – удивился Путин. – Борис мне ничего такого не говорил...

– Да откуда ему знать, – Горбачев усмехается. – Он же там и не был никогда. А ФОРОС, ежели хочешь знать, – это Федеральный Округ Россиийских Отвергнутых Спасителей. Это я его так назвал, – и он гордо подбоченился.

– И что ты там делать собирался?

– Как что? Жить себе в свое удовольствие... Пусть народ решает, верно? Захотят диктатуры – пожалуйста, мне же спокойнее. А не захотят – опять же неплохо, еще и вспоминать потом будут, как при мне все духом воспряли... В общем, плюнул и уехал. Но они, м...ки, – употребил прежнее словцо бывший президент СССР, – не удержали страну. Вот и получилось, как получилось...

– Ничего, – сказал Путин. – Мои удержат. А то нашли себе, понимаешь, козла отпущения...

– Я знал, что ты так и сделаешь, – кивнул Горбачев. – Я только не думал, что в Форосе. Мне показалось, тебе Корея больше понравилась...

– Голодно в Корее, – признался Путин. – И телевидения одна программа всего.

– В Форосе пять, – гордо сказал Горбачев. – Одна – украинская. А НТВ не берет.

– Отлично! – восхитился Путин. – Знаешь, я и повод нашел достойный. Саммит СНГ. Этим же, в бывших республиках, тоже все надоело. Оппозиция замучила, террористы, вторжения... Пусть народ решает, правильно я говорю?

– И то, – кивнул Михаил Сергеевич. – Только ты не думай – они теперь, девять лет спустя, вряд ли свободу выберут.

– Так я о чем и говорю! – радостно воскликнул Путин. – Но тогда это будет уже их выбор, верно? Тут-то я всю эту говорильню и прикрою... Только ты уж расскажи мне, как там все устроено. Я ведь там не был никогда, у нас после тебя туда ездить не принято...

– Охотно, – согласился Горбачев. – Я там все помню, как сейчас. Это ж не Кремль – место отличное, вспомнить приятно. Смотри, – он начертил на листке с шапкой "Президент РФ" четкий и аккуратный план. – Тут пляж. Под четвертым волноломом от ограды найдешь кнопку. Нырять можешь? Отлично. Этой кнопкой отрубишь всю связь. Здесь дом, в нем диван. Под диваном выступ. Нажмешь на выступ – отрубится вертушка. Тут кухня, там столовая, здесь один клозет, здесь другой...

– Это мне даже многовато, – усмехнулся Путин.

– Не боись, президенты СНГ как узнают – очередь выстроится, – добродушно усмехнулся Горби. За эту усмешку его обожал весь мир, и особенно Маргарет Тэтчер. – Они народ такой: нажми – и брызнет...

Горбачев не успел выйти из путинского кабинета, как Владимир Владимирович, мысленно уже называвший себя вторым и последним президентом России, нажал на кнопку звонка, приводящего в действие силовиков. Тут же перед ним, как лист перед травой, встали Рушайло, Патрушев и Сергеев. Все трое на всякий случай написали завещания. Руки у них заметно тряслись, как у Чекалинского и Янаева в сходных ситуациях.

– Отставить страх, – сказал Путин. – Слушай мою команду. Восемнадцатого числа, – дату он подчеркнул повышением голоса, – я улетаю в Форос. Радикулит замучил, и вообще, – он встал и демонстративно закряхтел. – В это время в стране заявляет о себе заговор военных. Рушайло, остаешься за главного.

– А Касьянов? – привычно вспомнил о субординации министр внутренних дел.

– Касьянов отдыхает. Слаб в коленках, подвержен влияниям и вообще знает языки. Еще Селезнева возьмите, Лужкова с Примаковым обязательно, ну и из министров кого-нибудь... подубоватее... Приготовьте расстрельные списки.

– Давно готовы-с, – услужливо склонился Патрушев и раскрыл перед Путиным папку. Путин пробежал ее глазами: Сергей Ковалев, Новодворская, Доренко, Черкизов, Шендерович, Немцов...

– Годится, – кивнул он. – Добавьте Николая Федорова, друга чувашей, и еще там парочку, которые в последнее время развизжались. Березовского можно, его всегда можно... Илларионова... Ну, в общем, на ваше усмотрение – чтоб не стыдно Западу показать.

– Гусинского?

– Гусинского нельзя, он гражданин Гибралтара. Ты что, с Гибралтаром хочешь воевать? Ты, Рушайло, тут же штампанешь указ о закрытии ряда изданий. "Красную звезду" оставишь, естественно... Первым журнал "Фас" закроешь, небритого этого возьмешь и незаметно вышлешь, чтоб не очень разлаялся. В общем, сообразишь – полагаюсь на твою интуицию.

– "Эхо Москвы" прикрываем? – поинтересовался Рушайло.

– Ты что! – воскликнул Путин. – Я тебе прикрою! Откуда ты будешь свежую информацию получать?

Рушайло склонил голову в знак преклонения перед прозорливостью босса.

– Теперь запоминайте: план действий – простой и решительный. Чеченские горы срыть, сровнять с землей, а землю выжечь. Дальнейшую координацию возьму на себя. В Москве – чрезвычайное положение, пока я не сочту нужным вернуться. С Биллом и Тонькой договорюсь по возвращении, до этого они ничего не сделают... Телепрограмму – на усмотрение Сергеева, три канала оставить, остальные отрубить. Танки по Москве пускать ограниченно, у нас солярки мало, не мне вам объяснять. И смотрите у меня: удержите власть – я с вами. Еще и возглавлю Большой Закрут. Но не удержите – пеняйте на себя: выпорю как щенят, посажу и только через полгода амнистирую! Мемуары будете писать.

– А ва-ва-ва-ва-ва, – залепетали силовики. – А-ва-ва-ваше превосходительство! Мы тут с Чечней-то справиться не можем, а вы нам целую Родину!

– А кому сейчас легко? – парировал Путин. – Вас много, а я один. Кру-гом!|

Силовики развернулись и на подгибающихся ногах вышли.

– Евгения Максимовича хочу, – сказал Путин в селектор. Примаков прибыл незамедлительно. В последнее время он выглядел все бодрей, ибо чувствовал, что климат в стране заметно улучшился.

– Евгений Максимович, – просто сказал Путин, крепко пожимая руку бывшему коллеге. – Я хочу, чтоб все было как было.

– Я никогда в вас не сомневался, – тепло откликнулся Примаков.

– Пришло время расплатиться за былые унижения, травлю и программу Сергея Доренко, – сказал Путин. – Вы готовы взять дело в свои руки?

Один раз, в августе прошлого года, Примаков уже был готов, и ничем хорошим для него это не кончилось. Но тут, кажется, дело было верное.

– В принципе... – начал он.

– Ну вот и прекрасно, – кивнул Путин. – Я уезжаю восемнадцатого августа. Надеюсь, пост премьера вас устроит?

– А Касьянов? – осторожно спросил Примаков.

– На ваше усмотрение, – поморщился Путин. – Почему это мы с вами должны думать о всякой ерунде? Вам ведь понадобится секретарь-референт? Он юноша резвый и представительный... Прозит! – и Путин налил Примакову несколько капель доброго французского коньяка.

Утро девятнадцатого августа в Форосе выдалось на диво ясным и теплым. Вечер президенты провели за прекрасно накрытым столом и поняли, что им друг с другом скучно не будет. Рано утром, пока все еще спали, Путин бросился в воду с четвертого волнолома, глубоко нырнул и нащупал кнопку. Форос оказался отрезан от мира.

За завтраком второй и, как он надеялся, последний президент России слегка надавил на диван, и вертушка послушно вырубилась.

– А не посмотреть ли нам, ребята, телевизор? – весело предложил Путин, ерзая на диване, чтобы отключить спецсвязь уже наверняка. – Александр Рыгорович, не сочти за труд, передай пультик...

Президенты с надеждой уставились в экран.

– Так что ты задумал, Владимир Владимирович? – радуясь возможности поговорить по-русски, спросил Кучма.

– Фейфас увнаеф, – процитировал Путин любимый анекдот. По всем каналам передавали "Лебединое озеро".

– Что ли, умер кто, или что? – спросил наивный бацька Лукаш и подозрительно, как на призрак, посмотрел на Путина.

– Много будешь знать – перевыберут, – хохотнул Путин. – Лучше музыку хорошую послушай. Или ты русскую классику не любишь?

Лукашенко любил русскую классику, в особенности марш Черномора, и почел за лучшее промолчать.

– Па-ам! па-па-па-па-па-ам! Па-па-па-па-па-пам! – зазвучала главная тема, и на экране возник Евгений Болдин, специально отозванный из отпуска. Лицо его чуть подергивалось.

– Передаем последние известия, – начал он. – Сегодня в Москве образован Государственный комитет по чрезвычайному положению. Наш корреспондент побывал на его пресс-конференции.

На пресс-конференции, где вместо журналистов на всякий случай сидели переодетые в штатское курсанты Высшей школы КГБ, в любой момент готовые крикнуть "Давно пора!", Примаков выглядел спокойнее всех. Остальные не могли удержать дрожи. Рушайло, впрочем, довольно прилично – хоть и без выражения – зачитал обращение к народу, сочиненное Павловским при соавторстве Кургиняна. Кургинян, как всегда, увлекся наукообразной лексикой, но в целом все звучало внушительно. Путин с радостью узнал о том, что тяжело болен и вернется к исполнению своих обязанностей, как только разрешат врачи.

– Здоровья вам, дорогой Владимир Владимирович! – не удержался после этого абзаца Рушайло и умоляюще поглядел в объектив.

Болдин зачитал прогноз погоды, добавив, что над всей Россией безоблачное небо, – и лучший балет Петра Чайковского возобновился с самого интересного места.

Повисло тягостное молчание.

– Ну, каков я? – Путин победоносно обвел глазами собрание. – Как вам это понравится? Сейчас и у вас начнется нечто подобное – они же знают, что мы все в Форосе... Пусть, пусть оппозиция порулит. А мы отдохнем. И увидим небо в алмазах.

Президенты СНГ недоумевающе переглянулись. Они поняли, что все всерьез.

– Сейчас, сейчас... я только в туалет, – засуетился Рахмонов, и его сдуло.

– Эк его разобрало! – успехнулся Путин. Он вспомнил горбачевское предсказание и подивился мудрости предшественника своего предшественника.

Следом за Рахмоновым в туалет отпросился Лукашенко, за ним – Кучма, и скоро Путин остался перед телевизором один. Он посмеялся трусости коллег, но вскоре, будучи разведчиком-профессионалом, почувствовал неладное. Они слишком долго не возвращались.

– Эй, – позвал он, – вы что там, смылись?

– Так точно, – доложил офицер охраны, входя и щелкая каблуками. – Смылись все до единого.

– Каким образом? – не понял Путин

– На личных самолетах, – объяснил офицер. – Один за другим. Вы разве звука не слышали?

– Не слышал, – недоуменно ответил Путин и сделал потише "Лебединое озеро". Одетта почти беззвучно махала крыльями. К настроению Путина сейчас больше подошел бы "Умирающий лебедь". – Что, так все и улетели?

– Конечно. Кучма просил вам передать, что жаловаться – одно, а терять власть – совсем другое.

– Можете идти, – брезгливо отрубил Путин и переключился на украинское телевидение. Там все было спокойно – как раз шел выпуск новостей. Сообщали об очередной заварушке в парламенте, об успехах местных хлеборобов, о зарубежных гастролях театра имени Леси Украинки – и только в самом конце, перед новостями спорта, бегло упомянули о том, что президент Путин интернирован и находится на территории Крыма, а в Москве установилась власть силовиков.

– Совершенно не уважают, черти, – поморщился Путин. – Ну ничего – будет вам союзный договор...

Он переключился обратно на первый канал. Балет закончился, добро восторжествовало, и начался очередной выпуск новостей. Он Путина не обрадовал: перед Белым домом вовсю строились баррикады, и Евгений Евтушенко с трибуны читал спешно сочиненное стихотворение. Снизу рвался Вознесенский, но Евтушенко отпихивал его ногой.

– Что ж они бездействуют, – впиваясь ногтями в ладони, повторял Путин. – Жахнуть один раз... как в девяносто третьем году...

Но ничего подобного не было. На площади царило праздничное оживление. Многие разводили костры, несмотря на белый день. Ветераны чеченской войны набирали отряды и отдавали приказания. Молодежь бренчала на гитарах. Черкизов, целый и невредимый, грязно ругался в микрофон. Пироманка Новодворская сладострастно поджигала чучело Рушайло – Путин мельком отметил несоответствие количества звездочек на погонах. Шевчук орал с трибуны "Просвистело, чуть поело..."

– Бред какой-то, – шептал Путин. – Тоже мне, легенда русского рока...

Журнал "Фас" в полном составе, во главе с Бруни, лаял в микрофон, изображая пресс-концеренфию ГКЧП.

– Собаки, – тряс головой Путин, – собаки...

В следующую секунду он отшатнулся от экрана и закусил кулак, чтобы не закричать. На танк поднимался Ельцин.

– Россияне, – сказал он по складам. – Я ввваш президент!

Площадь взорвалась приветственным ором. Из динамиков грянуло: "Борис, ты прав!".

– Йййя нникому не дам! – воскликнул он. – Шта-а-а, понимаешь...

– Вау! – взревела толпа. Ельцин пошатнулся. Его поддержал Абрамович, стоявший, как всегда, в тени.

– И мы их всех! – раздельно закончил Борис. Его спустили с танка и отвели в первый подъезд. Там его уже ждал Бурбулис, живо приехавший из своего фонда.

– Предупреждали меня, – шлепнул себя по лбу Путин. – Говорили мне, что вся эта передача власти – только бесплатный цирк... Вот тебе и третий срок! Ах я дурья башка! Главного-то и не просчитал!

Он кинулся к вертушке, но вспомнил, что спецсвязь отключена. Всей тяжестью он шлепнулся на диван и заерзал, – но вертушка включалась другой кнопкой, а про нее Горбачев ничего не сказал. В отчаянии бросился он к волнорезу, но понял, что сейчас не до ныряний – кнопка включения прочих средств связи наверняка находилась в другом месте, а он позабыл спросить и о ней! Он побежал к самолету – но самолета, конечно, не было. На нем улетел Кучма, который приехал в Крым поездом, благо недалеко.

Путин упал на взлетную полосу и стиснул голову руками.

– Ну все, – обреченно подумал он. – Теперь он наворотит...

Жальче всех ему было Лужкова с Примаковым.

В декабре 2000 года Ельцин с губернаторами поехал в Беловежскую Пущу и распустил Российскую Федерацию, после чего отнял у Путина Фонд.

В октябре 2002 года Белый дом снова расстреляли из танков, на этот раз окончательно.

В июне 2004 года Зюганов проиграл выборы.

В августе 2006 года разразился кризис. Примакова выпустили и сделали премьером.

В марте 2008 года президентом России стал Патрушев.

В августе 2008 года ему захотелось в Форос.