Гражданская война в России и её Историки 14 страница

придерживаются и противоположных оценок. Более того, представители современной консервативной западной историографии ставят во главу угла необходимость развенчания большевистских мифов об освобождении женщин Октябрьской революцией на основе тщательного изучения советской политики и опыта различных социальных групп женщин¹⁶⁵.

Современную западную литературу, как в своё время и советскую, характеризует устойчивый интерес к личностям женщин — видных деятелей большевистской партии, придерживавшихся наиболее радикальных взглядов на рассматриваемый круг проблем. Речь идёт прежде всего о А. И. Коллонтай и И. Арманд. По утверждению П. Кенеза, книг о Коллонтай написано больше, чем о Г. Е. Зиновьеве, Л. Б. Каменеве, Я. М. Свердлове и А. И. Рыкове вместе взятых, и литература о ней уступает лишь написанному о В. И. Ленине, Л. Д. Троцком и И. В. Сталине¹⁶⁶. История женщин — членов большевистской партии, деятельность в годы гражданской войны комиссии по агитации и пропаганде среди работниц, созданной после I Всероссийского съезда работниц и крестьянок (1918 г.), а впоследствии женотделов при комитетах РКП(б), выработка программных положений партии по женскому вопросу является предметом пристального изучения рядом современных зарубежных историков и, в частности, Барбары Клеменц¹⁶⁷.

Анализируя взгляды большевиков и понимание ими путей борьбы за освобождение и равноправие женщин, исследователи связывают это с теми экономическими и политическими переменами, которые должны были произойти в обществе после революции, в условиях строительства социализма. Оценивая женщин как пролетариев в семье, большевики считали необходимой коренную трансформацию семейных отношений и высвобождение женщин из-под власти и воли мужчин. Но в отличие от феминисток, считавших необходимым перераспределить обязанности в семье, усилить участие и ответственность мужчин за семейные и домашние дела, большевики видели выход в освобождении женщины (и мужчины) от мелочных забот по дому и в социализации, [123] с тем, чтобы домашний труд (приготовление пищи, стирка белья, воспитание детей и пр.) стал бы задачей общества посредством развития соответствующей общественной инфраструктуры быта, питания, образования и воспитания детей. Это, в свою очередь, должно было освободить женщин для равноправной с мужчинами трудовой, образовательной и общественнополитической деятельности. Освобождение от домашнего труда и получение собственной зарплаты обеспечивало экономическую и психологическую независимость женщин и их участие в общественной жизни.

Большой интерес исследователей вызывают взгляды большевиков на семью и происходившие в их среде дискуссии в отношении её меняющихся функций, предназначения и судьбы в обществе будущего. Тема брака и развода, секса, абортов, новой морали — весь этот широкий круг вопросов находил существенно разное понимание как в обществе, так и среди его руководителей, партийных и советских активистов и является сегодня предметом исследования. Добавим, что всё это весьма актуально для современного меняющегося российского общества, кардинально пересматривающего свои взгляды, оценки и суждения по вышеназванным проблемам.

«Женский вопрос» и большевистские рецепты его разрешения находили существенно разное восприятие в городской и сельской среде. Женская часть деревни была настроена более консервативно и настороженно или даже негативно встречала новшества. Они воспринимались как часть происходящей ломки традиционного уклада жизни, в которой ценности брака, освящаемого церковью, патриархальной семьи с особой ролью мужа и представителей старшего поколения играли особую роль. Экстремальная ситуация гражданской войны и чрезвычайная политика советской власти в отношении деревни, использование женщин как заложниц, депортации жён крестьянских мятежников и казачек также формировали подозрительное отношение к большевистским нововведениям и их пропагандистам. Впрочем, мы имеем сегодня и первые исследовательские попытки дифференцировать эти настроения и действия

применительно к различным территориям, имущественному положению, возрасту женщин, а также раскрыть особую ситуацию с вдовами, показать ростки новых социокультурных отношений в деревне, культивируемых советской властью¹⁶⁸.

Более восприимчивы к новациям были женщины, проживавшие в городах, хотя серьёзное изучение этой категория также требует дифференцированного подхода. Историки традиционно уделяли основное внимание женщинам-работницам, характеризуя их как носительниц новых революционных традиций и в том числе в сфере социально-бытовых и культурных отношений. При этом особый интерес вызывала рабочая женская молодёжь, а также «солдатки» — женщины, мужья которых воевали или погибли в кровавых столкновениях первой мировой и гражданской войны, и которые часто были настроены и действовали весьма радикально, и прежде всего, в возникавших конфликтных ситуациях. Носителями новых культивируемых традиций и поборниками радикальной эмансипации женщин выступали часто молодые большевички, активные участницы бурных событий гражданской войти. И, тем не менее, многие из них в личной жизни были сторонниками романтической любви, моногамного брака и желали иметь детей¹⁶⁹. Немало сторонников женской свободы и новых «либеральных» отношений с мужчинами было в среде женской интеллигенции.

Наименее изученной многие годы была категория женщин-представителей дореволюционного среднего класса и аристократической части населения, которая лишь в последние годы становится предметом изучения и прежде всего в зарубежной историографии. Судьбы их в Советской России, как правило, складывались наиболее трудно. Они были лишены каких-либо прав. Многие из них становились заложниками в эпоху красного террора, в условиях всеобщей обязательной трудовой повинности выполняли самые тяжёлые и грязные работы, подвергались сексуальным домогательствам и изнасилованиям¹⁷⁰. Впрочем, часть из них привлекалась для квалифицированной работы в советском аппарате и даже выходила замуж за [123] представителей новой советской номенклатуры, что, в свою очередь, нередко квалифицировалось современниками как разложение (обуржуазивание) последней.

Несмотря на менявшееся отношение к институту брака, расхожие мнения о его неизбежном предстоящем исчезновении, замене «свободным союзом» и «свободной любовью» (теория «стакана воды»), упрощении взаимоотношений между мужчинами и женщинами и т. п., исследователи фиксируют рост браков, например в Москве и Петрограде, в годы гражданской войны, что объясняется различными причинами. В их числе и то, что семья гарантировала большую безопасность, в ней было легче выжить в экстремальных условиях, объединяя ресурсы и получая определённые льготы, и лёгкость разводов, что уже не вызывало прежних раздумий и сомнений при вступлении в брак, и ряд других факторов и обстоятельств¹⁷¹.

В целом же противоречивый процесс исканий и экспериментов послеоктябрьского периода в столь сложной и деликатной сфере как отношения между мужчинами и женщинами, проблемы брака, семьи, материнства и детства, попытки внести в них новые правовые и духовные начала, изменить отношение и компетенцию общества и государства представляется актуальной темой дальнейших научных изысканий и обобщающих трудов, которые позволят глубже понять историю Советской России в годы гражданской войны.

Таким образом, культурная жизнь молодого советского общества в годы гражданской войны была чрезвычайно многолика, сложна, противоречива и многообразна. Начатые культурные преобразования охватывали широкий круг вопросов, принесли немало принципиально нового в духовную жизнь общества, открыли большие возможности для просвещения народа. Они тесно переплетались с политическими и социальными процессами и переменами. Но годы гражданской войны стали и временем великих потерь, разрушений, репрессий в отношении интеллигенции, часто неоправданных экспериментов и левацких увлечений. Распространённый метод «кавалерийской

атаки» не мог иметь успеха в столь сложной, тонкой и деликатной сфере, каковой являлась культура. Окончание гражданской войны открывало новые возможности и требовало внесения принципиальных изменений в культурную политику советской власти и в общий процесс строительства нового общества, но традиции и привычки военной эпохи накладывали свой неизгладимый отпечаток на все стороны его дальнейшего развития.

ГЛАВА 8

ИТОГИ, УРОКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ Эпоха революции и гражданской войны сыграла огромную роль в российской истории и во многом определила её последующее развитие в ХХ веке. И задача историков заключается в том, чтобы раскрыть значение, итоги, уроки и последствия происшедшего во всей их глубине и многообразии.

Причины победы большевиков в гражданской войне — один из основополагающих вопросов, требующих ответа. Налицо разнообразие объяснений и интерпретаций и в том числе существующая сегодня тенденция говорить не о победе большевиков, а о поражении их противников, обусловленном ошибками, противоречиями, отсутствием должного единства действий. Американец М. Левин, например, заметил, что есть простой ответ, в котором есть зерно истины: «Своим успехом они (большевики — В. Г.) обязаны в основном беспомощности их противников» — и процитировал В. Шкловского, утверждавшего в своё время: «Дело не в том, кто сильнее, а скорее в том, кто был не так слаб»¹. Но большинство авторов, исследующих сегодня эту проблему, стремится к комплексному анализу всей совокупности причин и факторов, обусловивших состоявшийся исход войны, к характеристике сильных и слабых сторон противников. И так как ранее уже анализировались причины поражения антибольшевистского движения, то обратимся к преимуществам, которые продемонстрировал советский лагерь.

Большевики постоянно контролировали центральную часть страны с её крупным промышленным потенциалом, транспортными узлами и коммуникациями, и это давало им несомненные геополитические, военно-стратегические и экономические преимущества над противниками, действовавшими [123] разрозненно, позволяло эффективно концентрировать силы для противодействия врагу. В отличие от своих противников, которые не смогли выработать и осуществить общегосударственную политическую и социально-экономическую программу, большевики сумели это сделать, обеспечили перестройку и подчинение всей жизни общества интересам вооружённой борьбы, проводили жёсткую и целенаправленную политику в различных сферах.

Они смогли выявить и умело использовать в своих интересах ошибки и противоречия врага, сыграть на сложных взаимоотношениях белогвардейцев и интервентов. Мощный аргумент, которым большевики умело воспользовались, была многовековая ненависть «низов» к «верхам» и ассоциация белых в народном сознании с прежними правителями. Это во многом и предопределило конечный исход борьбы. В отличие от своих противников большевики были способны говорить с основными слоями населения — рабочими и крестьянами не только на языке насилия, но используя аргументы убеждения и ссылаясь на то, что уже сделано после революции новой властью. Несравненно более активно и умело, чем противники, большевики взаимодействовали с представителями различных национальностей.

Уже в эмигрантской литературе часто констатировалось, что руководители советской власти воспринимались массами как люди, делавшие ошибки, проводившие чрезвычайную, а нередко и жестокую политику, но в то же время как «свои», выходцы из «народной толщи», движимые в своих действиях суровыми реалиями войны. При этом значительная часть населения высказывала надежду, что после её окончания политика большевиков изменится в лучшую сторону.

Особую роль в победе сыграла партия большевиков, которая в годы войны стала главной цементирующей силой и основным организующим фактором государства, вооружённых сил, представителей различных национальностей бывшей Российской империи. Её руководство прорабатывало и контролировало все вопросы от идеологии и политики до военного дела и экономики, социальных отношений, культурного

строительства, организации подполья и партизанского движения в тылу врага и через жёсткую и дисциплинированную структуру своей организации проводило намеченное в жизнь. Впрочем, этот фактор государственной и милитаризованной партии особым образом скажется в послевоенное время.

Идейно-политическая и организационная сплочённость советского лагеря, руководимого коммунистической партией, с целеустремлённостью, верой в будущее и революционным фанатизмом, присущим абсолютному большинству её членов, также была очень значимым фактором победы. Нельзя не сказать и о личности её вождя — Ленина, харизматического лидера, равного которому не имели противники. И в целом, большевики оказались лучшими строителями новой государственности, чем их противники. Несмотря на совершаемые ошибки, большевики и советская власть более умело и своевременно, чем её оппоненты, перестраивали свою стратегию и тактику в меняющихся условиях гражданской войны, постоянно имели в своём распоряжении достаточно значительные материальные и социальные ресурсы, предопределявшие поворот в их пользу в критические моменты войны.

Исключительно важным и во многом определяющим фактором победы являлась Красная армия, организованная и сплачиваемая на основе новых принципов, и, несмотря на многочисленные трудности, научившаяся побеждать. Система ВЧК и чрезвычайных комиссий также внесла свой важный вклад в борьбу с политическими противниками и контрреволюционными организациями, обеспечивая безопасность тыла.

Эффективно использовалось большевиками для борьбы и разложения своих противников как внутренних, так и внешних, идейно-пропагандистское оружие². В условиях интервенции советские лидеры воспринимались достаточно широкими слоями населения как государственники, спасающие отечество от иностранного порабощения. Они умело использовали в своих интересах и нараставшее за рубежом недовольство интервенцией, развернувшееся движение под лозунгом «Руки прочь от России!». Добавим и важную роль, [123] которую сыграли несколько сот тысяч интернационалистов³, главным образом бывших военнопленных, воевавших в составе Красной армии, а также работавших в партийных и государственных структурах, в составе чрезвычайных комиссий, действовавших в подполье и в партизанских отрядах на контролируемых противником территориях.

Чрезвычайная социально-экономическая политика военного времени, несмотря на все её недостатки и негативные последствия, позволила советской власти выжить, выстоять в тяжелейшее военное время, дать фронту и тылу необходимое количество оружия, промышленных товаров, снаряжения, амуниции, продовольствия и т. п.

Так или иначе, многие современные авторы признают, что на стороне большевиков было много преимуществ, и в конечном счёте они обладали значительно большей поддержкой населения и прежде всего его низов, чем их противники, что и предопределило их победу в гражданской войне. Вместе с тем, существуют и другие точки зрения по поводу того, кто победил и кто побеждён. Например, что большевики вынуждены были отступить к НЭПу, и это отступление явилось победой крестьян⁴.

Весьма распространённым является взгляд на гражданскую войну как на национальную трагедию, но при этом авторы расходятся во взглядах на её сущность, смысл и виновников. Обратим внимание на достаточно распространённый сегодня взгляд об ответственности за происшедшее не только тех или иных партий, политических сил и конкретных политиков, но и о том, что сам народ во многом был участником и творцом этой трагедии⁵.

Тема последствий и наследия гражданской войны являлась и продолжает быть предметом полемики и различных суждений в исторической литературе. Достаточно подробно исследованы её непосредственные итоги и ближние последствия, состояние страны после окончания войны: сложная политическая ситуация и кризис в партии большевиков, разрыв экономических связей и хозяйственная разруха, глубокие изменения в

социально-классовой структуре, исчезновение целых классов и слоёв населения, деурбанизация и др.

Впрочем, некоторые проблемы, как, например потери населения, до сих пор остаются в центре острых дебатов, и разброс цифр колеблется от 8–10 до 20 млн. человек. При этом нередко смешиваются прямые и косвенные потери. Австралиец Г. Гилл, указывая на спорность цифр об убитых и раненых в гражданской войне, вместе с тем тут же заявляет, что «всеми признана» цифра в 8 млн. человек⁶. Немецкий историк М. Хильдермайер полагает, что революция и гражданская война унесли жизни 9–10 млн. человек⁷. Американец М. Бернштам оценил потери с ноября 1917 по 28 августа 1920 года в 8,3% исходного населения России, иначе говоря — более чем 10 млн. человек⁸. Дж. Эдельман утверждал, что гражданская война сопровождалась гибелью 11 млн. человек⁹.

Многие годы занимающийся изучением этой проблемы Ю. А. Поляков утверждает, что население страны (в сопоставимых границах) уменьшилось с осени 1917 года по 1922 год почти на 13 млн. человек. Это означает, добавляет он, что страна лишилась одного из каждых десяти-одиннадцати своих граждан, а косвенные потери народонаселения составили 12 млн. человек¹⁰. Цифра 13000000 была вынесена и перечёркнута в названии дискуссионной статьи М. Денисенко, посвящённой потерям народонаселения в мировой и гражданской войнах. Она была помещена с комментарием В. Данилова в специальном выпуске журнала «Родина», посвящённом гражданской войне.¹¹ [123] По мнению А. И. Степанова и В. П. Булдакова, в годы гражданской войны погибло 16–18 млн. человек, из них 5–6 млн. — от голода, 3 млн. — от болезней, около 3 млн. составили убитые с той и другой стороны. «Точных цифр погибших во время боевых действий, погромов, карательных операций, — пишет Булдаков, — не назовёт уже никто, хотя желающих приписать их как «красному», так и «белому» террору больше, чем достаточно»¹². В противовес этим цифрам, выстроенным нами в нарастающей динамике, историк А. А. Здоров в публикации на эту тему, помещённой в ¹ 10 журнале «Свободная мысль» за 1999 год, утверждает, что прямые потери населения страны от гражданской войны и интервенции составили 4,4 млн. человек или 3,1% населения страны к началу 1918 года¹³.

Отличие гражданской войны от других видов войн заключается, в частности, в том, что в ней гибнет главным образом мирное население, причём, не только, а зачастую не столько от пуль и снарядов. Это было в полной мере характерно и для гражданской войны в России. По последним данным, общие безвозвратные потери РККА составили 939735 человек, и примерно такими же были потери антисоветских вооружённых формирований. Таким образом, общие потери армий воюющих сторон составили менее 2 млн. человек, или 1,4% от всего населения страны к началу 1918 года¹⁴. Добавим, к тому же, что основная часть из них погибла в результате болезней и прежде всего инфекционных. И в целом, причиной основных потерь населения России в годы войны были голод и болезни. По данным В. П. Данилова, смертность в стране только от испанки составила 3–4 млн. человек, а от тифа, дизентерии и оспы умерло 2,1 млн.¹⁵

Всё вышеизложенное убеждает в том, что поднятая здесь, кровоточащая, несмотря на минувшие годы, проблема по-прежнему требует к себе пристального внимания исследователей и создания специально ей посвящённых научных работ.

Но потери гражданской войны — это не только погибшие, умершие и ушедшие из жизни раньше времени в результате полученных ран. Одним из

последствий её явилась эмиграция из России. Наиболее распространённая оценка численности эмигрантов — 2 млн. человек соответствует количеству паспортов, выданных бывшим гражданам страны от имени верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев Ф. Нансена. Но поскольку эти паспорта получали не все эмигранты, то общая их численность доводится, по некоторым оценкам, до 3,5 млн. человек¹⁶. А это в первую очередь интеллигенция, и таким образом трудно оценить интеллектуальные потери, понесенные страной.

Если в результате военных действий погибла наиболее дееспособная и социально активная часть населения, то следствием массового террора военного времени стало уничтожение самой политически активной части граждан или по крайней мере её подавление, устрашение и изоляция, что соответствующим образом влияло на колеблющихся и недовольных. Всё это не могло не сказаться на развитии послевоенных процессов.

Размышляя о долгосрочных социальных последствиях российского катаклизма, М. Хильдермайер писал: «Победа большевиков вытеснила из страны не только монархистов, но и приверженцев февральского режима. С ними распался и весь тот социальный слой, который проводил в поздней царской империи процесс модернизации во всех её многообразных аспектах. Главные действующие лица индустриализации, парламентаризма и демократии, публицистической общественности, просветительства, бурного подъёма художественных и культурных творческих сил погибли, эмигрировали или ушли в безвестность». В результате процесс обновления «по западному образцу» был прерван. «Революция и гражданская война в России, — добавляет этот же историк, — оказались более радикальны, чем их предшественники, и в том, что выкинули значительную часть производительных сил страны на пресловутую «свалку истории»¹⁷. Произошли «усреднение» социально-культурного уровня населения, архаизация, окрестьянивание социума, ослабление и подавление городской цивилизации. По утверждению В. М. Бухараева и Д. И. Люкшина, именно ползучее влияние «общинной революции», подавившей острова [123] городской культуры, и сельские мигранты создали «барачную» субкультуру, где смещённые пласты и обломки сельских традиций переплетались с наспех усвоенными ценностями квазигородской «цивилизации». Режим делал всё для искусственно-принудительного усиления процессов маргинализации¹⁸.

По мнению Ш. Фитцпатрик, с которым в принципе можно согласиться, к наследию гражданской войны относится сам героический миф о ней, способствовавший легитимизации нового режима, единству и идентичности его сторонников»¹⁹. Переплетение в Советской России в годы войны процессов архаизации, милитаризации и огосударствления, отождествляемого с социализмом, вели к ослаблению демократических и усилению авторитарных компонентов революционного процесса, способствовали «упрощению» всей общественной жизни.

Далекоидущими последствиями войны стали централизация и бюрократизация власти, традиции принуждения и репрессий, жёсткая социальная поляризация. Особую роль в послевоенном развитии сыграли укоренившиеся традиции классового подхода и классовой борьбы, доведённые до абсолюта, а нередко и абсурда, в годы гражданской войны. Фактором длительного действия стала уравнительность и её конкретные проявления — уравнительная справедливость, уравнительная психология и аскетизм. Произраставшие из революции и развивавшиеся в условиях гражданской войны на фоне разорения они рождали привычку к общему, но более или менее равному низкому уровню жизни. Уравнительность в бедности оказалась устойчивой традицией советского времени. Но она не создавала должного стимула в экономической деятельности, качестве труда, не обеспечивала роста его производительности и объективно способствовала нарастанию сложных и негативных явлений, тормозила общее развитие страны. В целом же, советское общество вышло, выросло из гражданской войны, и сложившиеся привычки, психология, менталитет, поведение как руководителей, так и представителей широкой народной массы во многом предопределили путь и направленность

грядущего развития.

Колоссальные изменения произошли в коммунистической партии и советском государстве. Именно «в гражданской войне новый режим прошёл крещение огнём, и большевики приобрели в ней формирующий опыт»²⁰. Сам характер борьбы — не на жизнь, а на смерть — вырабатывал в партийных и советских кадрах соответствующие качества:

решительность, твёрдость, жесткость, перераставшую в жестокость, непримиримость, двухцветное — краснобелое видение мира и др. Политическая культура «воюющей партии» и её членов, вернувшихся в основной своей массе в гражданское общество, как и в целом нескольких миллионов человек, прошедших в Красной армии школу войны, и у которых сформировался «военный менталитет», выступали гарантами незыблемости политических завоеваний революции и противниками «перерождения» общества и власти в эпоху НЭПа. Но, с другой стороны, это крайне затрудняло экономическую перестройку на основе принципов рыночной экономики и гражданского мира.

В годы гражданской войны происходило формирование советской государственной идеологии, проистекавшей из марксистской доктрины, которая, в свою очередь, претерпела кардинальные перемены. На смену господствовавшему в эпоху революции политическому и идеологическому плюрализму приходит и утверждается идеология одной партии. «Пролетарский интернационализм», постепенно ослабевая, уступает место идеям советской имперской державности. В новой государственной идеологии находят себе место авторитаризм, патернализм и новая коллективность, базирующаяся на традициях общинности. Патриотизм, соборность — эти и другие элементы национальной культуры и русского исторического характера используются новой властью и в дальнейшем.

Гражданская война и утверждающаяся советская государственная идеология привнесли в политическую культуру нового общества традиции конфронтационности, разделения на своих и чужих, упрощения сложных социальных явлений, поддерживали [123] и подпитывали мифологизированное сознание.

Следствием эпохи войн становятся глубокие социальнонравственные перемены в обществе, дегуманизация, своеобразное «оголение» человека, освобождающегося от моральных ограничителей, привычка к аргументам подавления и насилия. Всё это в немалой степени предопределило возрождение психологии, атмосферы, методов и политической риторики гражданской войны в обществе в конце 20-х годов и стало живительным источником сталинизма.

Вопрос о взаимосвязи между гражданской войной и так называемой «революцией сверху» в конце 20-х годов, складывающейся системой сталинизма давно стал одним из центральных и дискуссионных в зарубежной историографии. По убеждению Р. Даниэлса, «именно наследие гражданской войны обеспечило Иосифа Сталина организационной и психологической базой, на которой он построил механизм своей личной власти». Ш. Фитцпатрик высказала предположение, что существует взаимосвязь (хотя и не обязательно причинная связь) между гражданской войной и сталинизмом в 20-е годы. Эта сложная, но в основе своей беспричинная связь между гражданской войной и «революцией сверху» привела, по её мнению, к инаугурации эры сталинизма. Она же специально исследовала роль ветеранов гражданской войны в советской политической системе 20-х — 30-х годов. «Кажется невероятным, — резюмировала Фитцпатрик, — что без этих кадров — ветеранов гражданской войны (без их воинственного духа, опыта и уз солидарности между ними) сталинский «великий прорыв», особенно коллективизация, могли бы осуществиться»²¹.

По мнению М. Хильдермайера, отсутствует «телеологическая» связь между военным коммунизмом и сталинизмом. Утверждение об их родственности по существу упускает из виду тот факт, что насилие бывает различным и что исторические явления не должны разъясняться только на основе их контекста. Однако, считает он, «многое говорит за то, чтобы рассматривать сталинизм как одну из эволюционных форм общественного устройства во время гражданской войны».

С другой стороны, сталинизм, по его мнению, обращался к «героическому периоду», поскольку он стремился оживить дух первопроходцев, дух борьбы и способность переносить лишения во имя социалистической идеи и использовать их в своих целях.

В последние годы в эту дискуссию активно включились российские исследователи. И. Клямкин, например, определил сталинизм как «перманентную гражданскую войну в условиях гражданского мира»²². Так или иначе, никто не отрицает сегодня определённую взаимосвязь между этими историческими явлениями. В целом же, последствия гражданской войны для нашего общества, государства и его граждан несомненно были многогранными и многоплановыми, сказывавшимися в краткосрочной или в более дальней перспективе, и тема эта, безусловно, заслуживает дальнейшего изучения.

Парадокс истории заключается в том, что победа революционных сил в 1917 году, казалось бы, открыла возможность для рождения и укрепления демократии, но перерастание революции в гражданскую войну, результаты и последствия последней уничтожили эту возможность.

Велики международные последствия российской гражданской войны. Это прежде всего сам факт появления на международной арене государства, провозгласившего социалистические цели и идеи, притягательность которых подтвердила история ХХ века. Резко активизировалась революционная борьба в мире и, чтобы выстоять и выжить перед историческим вызовом социализма, западные страны и их лидеры вынуждены были кардинально переосмыслить философию и стратегию дальнейшего развития, осуществлять социальные реформы в интересах повышения уровня и качества жизни населения.