2013-12-31
728
Причем, Ленин подчеркнул, что таких расстрелов «не видело даже прежнее правительство»[673] (имеется в виду царское — Г.И.).
Вторая тенденция. Можно считать, своего рода парадоксом, что Ленин, которого никак нельзя упрекнуть в нерешительности в применении крайних репрессивных мер к противнику в годы Гражданской войны, да и не только, говорил даже в кризисный момент о доминанте методов убеждения в концепции морального духа Красной армии и проблем его укрепления. Он не считал насилие постоянным и, тем более, главным средством поддержания боеспособности войск. Ленин писал: «Одним насилием ничего не сделаешь»[674]»; «сначала убедить, потом принудить»[675]; в добавление к насилию большевистский лидер предлагал «организованность, дисциплину и моральный вес победившего пролетариата»[676].
Это еще раз подтверждает то, что к Ленину как к государственному и политическому деятелю периода Гражданской войны неприемлемы односторонние диаметрально противоположные оценки, которые имеют место в советской и постсоветской историографии.
В условиях кризиса большевистского режима вождь еще надеялся на то, что сущностью и содержанием концепции морального духа Красной армии и проблем укрепления может стать убеждение, гласность в борьбе с недисциплинированностью. Свидетельство тому — опубликованная 20 сентября 1918 г. в газете «Правда» статья «О характере наших газет».
В ней председатель Совнаркома задается вопросами: «Травим ли мы трусливых полководцев и разинь? Очернили ли мы перед Россией полки, никуда негодные? Поймали ли мы достаточное количество худых образцов, которые надо бы с наибольшим шумом удалить из армии за негодность, за халатность, за опоздание и.т.п.?» И делает вывод: «У нас нет деловой, беспощадной, истинно революционной войны с конкретными носителями зла… У нас мало внимания к той будничной стороне…внутриполковой жизни, где все больше строится новое, где нужно все больше огласки, общественной критики, травли негодного, призыва учиться у хорошего»[677].
Подобная позиция большевистского лидера, гипотетически можно предположить, в значительной степени детерминировались тем, что он полагал: революция, которая родила новую армию, не может не родить в ней и новой дисциплины, благодатно влияющей на укрепление морального духа войск. Небезынтересно, что свою уверенность он декларировал в публичных выступлениях. Так, выступая на рабочей конференции Пресненского района 14 декабря 1918 г., основатель Советского государства, характеризуя внутренне положение страны, заявил: «Армия есть. В ней новая дисциплина» [678].
А чуть раньше, 22 октября 1918 г., Ленин, выступая с докладом на объединенном заседании ВЦИК, Московского совета, фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов констатировал, что трудящиеся массы создали в Красной армии новую дисциплину «не дисциплину палки и помещичью, а дисциплину Советов рабочих и крестьянских депутатов…в первый раз в сознании и на опыте десятков миллионов рождается и родилась новая, социалистическая дисциплина, родилась Красная Армия»[679].
24 августа 1919 г. Ленин, анализируя итоги разгрома основных группировок войск Колчака, пришел к выводу, что необходимо «не за страх, а за совесть исполнять все законы о Красной Армии, все приказы, поддерживать дисциплину в ней всячески, помогать Красной Армии всем, чем только может помогать каждый, — таков первый, основной и главный долг сознательного рабочего и крестьянина, не боящегося колчаковщины»[680].
Вождь большевиков посчитал, что необходимым условием победы в войне является святое соблюдение всех законов и предписаний Советской власти, а также необходимость «следить за их исполнением»[681].
Перед нами рельефно вырисовывается одна из составляющих сущности сознательной воинской дисциплины в Красной армии, которая должна быть положена в основу концепции морального духа войск и проблем его укрепления — неукоснительное исполнение всех законов молодого Советского государства.
Но Ленин пошел в цитированной выше работе еще дальше. Он указал источник правового нигилизма, имевшего место среди широких слоев населения — сила привычки и темнота широких масс, которые «хотят жить по “старинке” и не понимают необходимости соблюдать строго и добросовестно законы Советской власти»[682]. И в борьбе с этим нигилизмом необходимо неукоснительное соблюдение законов, ибо «малейшее беззаконие, малейшее нарушение советского порядка есть уже дыра, которую немедленно используют враги трудящихся, есть зацепка для побед Колчака и Деникина»[683].
Налицо, по моему суждению, своего рода методологический подход к решению проблемы укрепления морального духа Красной армии в том плане, что в ее основе лежат многие аспекты, связанные с сознательной воинской дисциплиной. И подобный подход провозглашен лидером правящей большевистской партии и Советской России.
Однако он не стал руководством к действию для партийных и советских функционеров. Да и сам Ленин в практической деятельности не предпринимал эффективных шагов, чтобы его теоретическая установка реализовывалась в действительности.
К сожалению, благое пожелание большевистского лидера оказалось утопией на практике. В историографии убедительно показано то беззаконие, которое насаждалось большевистским политическим режимом на территориях, им подконтрольных[684]. Впрочем, сказанное относится и к противникам большевиков — белым[685].
У противоборствующих сторон в Гражданской войне в 1917 – 1920 гг. с соблюдением законности сложилась ситуация, о которой Гегель говорил: только тот закон теряет истинность, который теряет жизненность и обладает лишь «безрассудной, бесстыдной властью»[686].
Таким образом, в годы Гражданской войны, Ленин разрешил диалектическое противоречие в своих взглядах на проблему укрепления воинской дисциплины как одного из необходимых условий укрепления морального духа Красной армии в пользу доминант принуждения.
Полагаю, что столь жесткая позиция Ленина, в силу его авторитета в большевистской партии[687], оказала существенное влияние на взгляды других большевистских лидеров на анализируемую выше проблему. Наиболее рельефно это проявляется, как показывает анализ, в трудах Троцкого, государственного и политического деятеля, внесшего весомый вклад в создание и укрепление Красной армии.
Подчеркнем, что Троцкий уже в первые недели после захвата власти большевистской партией, в период переговоров Совнаркома с Викжелем[688] о создании коалиционного социалистического правительства (ноябрь 1917г.), поддерживал самым решительным образом позицию Ленина о необходимости прекратить чересчур добродушное отношение к своим политическим противникам и о переходе к применению силы[689].
Главный упор Троцкий сделал на необходимости применения вооруженного насилия против стоящих по ту сторону баррикад. «Нельзя, говорят сидеть на штыках, но и без штыков нельзя, — доказывал он. — Нам нужен штык там, чтобы сидеть здесь… А ведь никто еще не знает, какие жесткие меры мы принуждены будем проводить… Мы введем на деле диктатуру пролетариата… Всякая власть есть насилие, а не соглашение»[690].
Как видно, речь шла пока что о применении террора к врагам революции, находящихся именно по ту сторону баррикад. Однако реалии Гражданской войны привели Троцкого к твердому убеждению, что враги революции находятся и по эту сторону баррикад, в рядах Красной армии. Те, кто проявляет трусость на поле боя, паникеры и т.д. Одним словом, лица, подрывающие моральный дух Красной армии.
Контент-анализ и факторный анализ[691] крупных произведений Троцкого, в части касающейся аспектов Гражданской войны [692], небольших заметок и крупных выступлений председателя Революционного военного совета Республики на фронтах Гражданской войны[693], некоторых архивных документов и материалов[694], его материалов, опубликованных в знаменитой газете «В пути», издававшейся прямо в бронепоезде Троцкого, который курсировал по всем фронтам Гражданской войны[695], привел меня к следующему умозаключению обобщающего характера. Троцкий в качестве председателя РВСР в определении сущности и содержания концепции морального духа РККА в годы Гражданской войны исходил из того, что здесь должно доминировать решительное применение репрессий, а точнее смертной казни, которая призвана обострить у бойцов чувство страха за свою жизнь и, соответственно, повысить их осознанное отношение к выполнению воинского долга.
Сердцевиной такой позиции можно считать следующее высказывание председателя РВСР: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор, пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади»[696].
Налицо четкая формула — руководство к действию.
Характерно, что Троцкий не стесняется своей позиции, не желает казаться перед потомками лучше, чем он был. Иначе он приведенную выше цитату из его воспоминаний обязательно отретушировал бы. Убрал хотя бы сентенцию «злые бесхвостые обезьяны».
Однако и архивные документы несут для потомков информацию о позиции Троцкого по поводу репрессий, которая была сформулирована не постфактум, как в воспоминаниях, а по горячим следам, по ходу гражданской войны. Приведем в качестве аргумента две его телеграммы, сохранившиеся в РГВА.
«Казань. Реввоенсовет. Раскольникову....При сомнительных командирах поставьте твердых комиссаров с револьверами в руках. Поставьте начальников перед выбором: победа или смерть. Не спускать глаз с ненадежных командиров. За дезертирство лица командного состава комиссар отвечает головой...»[697].
Почти одновременно с телеграммой Раскольникову идет депеша и в Москву Ленину. Докладывая о причинах казанской катастрофы, Троцкий требует среди различных мер и такую: «...Отсутствие револьверов создает на фронте невозможное положение. Поддерживать дисциплину, не имея револьверов, нет возможностей…Без револьверов воевать нельзя...»[698].
И данная позиция вполне вписывается в архитектонику цитаты из воспоминаний Троцкого, что приведена выше. Учитывая, что архивные документы как арбитр достоверности, вдобавок ко всему нашли подтверждение в мемуарном источнике, вряд ли стоит ставить под сомнение магистральное направление в мышлении председателя РВСР как крупного военно-политического деятеля молодого Советского государства по поводу роли и места репрессий в концепции морального духа Красной армии и его укрепления.
Причем, что представляется небезынтересным для более глубокого понимания этой концепции, Троцкий видел в репрессиях одну из форм воспитания личного состава, о чем он прямо говорил в телеграмме Реввоенсовету Западного фронта в 1919 году: «Репрессии должны следовать немедленно за нарушение дисциплины, ибо репрессии имеют не самодовлеющее значение, а преследуют воспитательные, боевые задачи»[699].
Характерно, что позиция Троцкого, как ярого поборникам репрессий в деле укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии, не прошла незамеченной в стане белых. Так, главкому ВСЮР генерал-лейтенанту Деникину его специальные службы докладывали, о том, что по приказу Троцкого красноармейцы-мародеры, грабители, насильники беспощадно расстреливаются на месте преступления[700].
Кроме того, следует напомнить, что председатель РВСР был специально предупрежден ЦК РКП (б) о недопустимости чрезмерной жестокости в деле борьбы за крепкую воинскую дисциплину, правопорядок в войсках, повышение их морально-психологической устойчивости[701].
Между тем, приведенная выше жесткая категоричная позиция Троцкого находилась в диалектическом единстве и с его рассуждениями о сознательной воинской дисциплине, правопорядке, революционной законности. Контент-анализ и факторный анализ[702] газеты «В пути» показал: в 81% материалов председателя РВСР вышеозначенные аспекты поднимались в прямой постановке.
Известно и такое его высказывание: «Но армии все же не создаются страхом. Царская армия распалась не из-за недостатка репрессий. Пытаясь спасти ее восстановлением смертной казни, Керенский только добил ее. На пепелище великой войны большевики создали новую армию. Кто хоть немножко понимает язык истории, для того эти факты не нуждаются в пояснениях. Сильнейшим цементом новой армии были идеи Октябрьской революции…»[703].
Анализ показывает, что Троцкий не прекращал призывать к построению взаимоотношений между военнослужащими исключительно на основе соблюдения законодательства, в частности общевоинских уставов, которые были введены в Красной армии в годы Гражданской войны[704], а также приказов и директив председателя РВСР. Например, Троцкий дважды обращался к красноармейцам через газету «Правда» с воззванием, в котором опровергал фальсификацию деникинских спецслужб о том, что якобы он ввел своим приказом обязательные отпуска красноармейцам.
Изучение данных воззваний показывает, что главная мысль Троцкого сводится к следующему: условий для предоставления обязательных отпусков красноармейцам нет, так как идет война; предоставление отпусков может быть введено при соответствующих условиях только законодательным путем; это должны осознать сердцем и умом все бойцы Красной армии, так как они имеют высокий уровень правосознания[705].
А затем издал приказ №143, который, по моему суждению, показывает председателя РВСР, этого «демона революции», не только прекрасным оратором-публицистом, но и знатоком красноармейской психологии. Впрочем, судите сами:
«Товарищи воины, отпуск нам нужен всем. Более того, нам нужно увольнение в запас: повесить винтовку на стену, жить в родной семье и работать в мирной обстановке на благо всему народу. Этот отпуск мы завоюем победой над деникинской помещичьей ордой (курсив мой — Г. И.). Раздавив гада, вернемся к мирному труду»[706].
Но Троцкий в годы Гражданской войны допускал избирательный подход в требовательности к поддержанию высокого уровня воинской дисциплины и правопорядка среди личного состава армии и флота. Примером может служить «эпопея пленения» англичанами Ф.Ф. Раскольникова — заместителя председателя РВСР по морским делам.
Из-за неумелых (мягко выражаясь) действий на Балтике в конце декабря 1918 г. Раскольников вместе с командами двух советских миноносцев («Спартак», «Авраил») был взят в плен англичанами. После пятимесячного пребывания в плену его освободили в обмен на 19 английских офицеров, в свое время задержанных в России[707]. Не понеся никакого наказания, Раскольников был назначен Троцким на пост командующего Каспийской флотилией, а в 1920 — командующим Балтийским флотом. Проанализировав труды Троцкого, указанные выше, я не нашел следов попыток юридического оправдания такого правового нигилизма. Видимо, председатель РВСР считал в порядке вещей, что тем лицам, которые взяты под его личный патронаж, все дозволено.
Таким образом, анализ произведений Троцкого позволяет заключить следующее. Не исключено, что у него при определении сущности и содержания воинской дисциплины, как одной из основных несущих конструкций концепции морального духа армии, имелась борьба мотивов. Тем не менее, он более решительно, даже чем сам Ленин, сделал крен к силовым методам самого жестокого порядка.
Достаточно жесткую позицию в определении сущности и содержания морального духа Красной армии занимал Сталин. Контент-анализ и факторный анализ[708] его трудов, освещающих события Гражданской войны с определенной временной дистанции[709], а также сталинских работ, написанных по горячим следам в годы Гражданской войны[710], позволяет заключить: Сталин — безапелляционный сторонник жесточайших репрессивных мер не только к противнику, но и к личному составу своих войск, когда речь шла об укреплении воинской дисциплины и правопорядка, повышения уровня морально-психологического состояния бойцов и командиров Красной армии.
При этом необходимо подчеркнуть, что Сталин, в отличие от Ленина и Л.Д.Троцкого, даже не пытался камуфлировать свою позицию пространными рассуждениями о сознательной воинской дисциплине. Такие рассуждения, конечно, в его работах присутствуют, но доля их незначительная (Контент-анализ и факторный выявил, что она колеблется от 8 до 12 % — Г.И.). Подобное можно объяснить, в какой-то степени, тем, что Сталин, находясь на фронтах Гражданской войны, занимался исключительно практическими делами, связанными с наведением «революционной законности и порядка, борьбой с предательством и саботажем». И в ходе выполнения такой задачи он развернул небывалые репрессии: не оставалось времени для особых рассуждений.
Лучше всего позиция Сталина выражена в одном из писем Ленину от 7 июля 1918 г.: «Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других…Будьте уверены, что у нас не дрогнет рука»[711].
И здесь представляется значимым особенно подчеркнуть, что будущий советский диктатор не останавливался перед расстрелом (собственно говоря, как и Троцкий) не только действительных врагов, но и перед уничтожением даже тех, кто лишь подозревался в связях с контрреволюцией. Сталин, например, арестовал и посадил в «плавучую тюрьму» почти весь штаб царицынского округа. Одна из ее барж при невыясненных обстоятельствах затонула. Не выяснила данного обстоятельства и специальная комиссия Высшего военного совета, направленная в Царицын для расследования сталинской баржевой» политики[712].
И это притом, что Сталин, ярый поборник воинской дисциплины и правопорядка, насаждаемых исключительно репрессивным путем, позволял себе вопиющую личную недисциплинированность. Находясь на фронтах Гражданской войны, он весьма часто не считался с распоряжениями вышестоящих инстанций. На одном из приказов председателя РВСР Троцкого Сталин наложил оскорбительную резолюцию: «Не принимать во внимание»[713]. Дело доходило до прямого невыполнения распоряжений председателя Совнаркома Ленина. Так, в августе 1920 г. Ленин потребовал от Сталина сформировать Реввоенсовет Южного фронта[714], но тот отказался выполнить распоряжение.
Концептуальной стройности позиции Ленина, Троцкого, Сталина по проблеме морального духа бойцов и командиров РККА поспособствовало то, что они нашли юридическое оформление в нормативно-правовых актах советской власти. По моим подсчетам, таких документов в 1918 – 1921 гг. было издано более 50[715]. Во всех них имеются позиции как непосредственные, так и опосредованные, которые легли в концепцию морального духа Красной армии и его укрепления.
Первым документом советской власти, где нашла отражение непростая диалектика принуждения и убеждения в определении сущности и содержания воспитания высокий дисциплинированности военнослужащих как необходимого условия крепкого морального духа армии стала «Формула Торжественного обещания воинов Рабоче-Крестьянской Красной Армии», узаконенная декретом ВЦИК от 22 апреля 1918 г. (см. прил.8).
В данном документе четко фиксировалось, что боец РККА обязуется «строго и неукоснительно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью Рабочего и Крестьянского правительства»[716]. Здесь же законодательно вменялось в обязанность каждому воину воздерживаться самому и удерживать товарищей от всяких поступков, «порочащих и унижающих достоинство гражданина Советской Республики»[717]. И, наконец, воин предупреждался, что если он «по злому умыслу» отступит от даваемого им торжественного обещания, тот его покарает «суровая рука революционного закона»[718].
Налицо ярко выраженное сочетание доминант убеждения и принуждения[719].
Поистине уникальным историческим литературным памятником в проблеме диалектики принуждения и убеждения в определении сущности и содержания воспитания высокой дисциплинированности военнослужащих как необходимого условия крепкого морального духа РККА можно расценивать «Книжку красноармейца»[720] (см. прил.9).
Она представляет собой своеобразный симбиоз нормативного акта советской власти, написанного не присущим юридическим документам языком. Здесь налицо элементы революционной фразеологии. Тем не менее, «Книжка красноармейца» была утверждена как «обязательная для всей Красной Армии»[721].
Текстологический ее анализ позволил выйти на ряд суждений обобщающего характера:
— в документе разъясняется сущность Красной армии, цель и задачи борьбы советской власти;
— в популярной форме изложены «заповеди красноармейца», в которых особое внимание все также уделено разъяснению цели и задач борьбы советской власти, а также на показ рядовому бойцу роли большевистской партии в руководстве РККА;
— имеется обращение к сознанию бойца о том, что «мирному жителю нельзя ни угрожать, ни ранить, ни убивать его нельзя… что хорошего, если с оружием в руках женщин насиловать будешь, домашний скарб и добро чужое отнимать станешь? Любить тебя за это не станут, а как от зверя бежать будут и проклинать начнут»[722], — отмечается в «Книжке красноармейца»;
— показана пагубность проявления трусости на поле боя, что труса все равно настигает смерть;
— бойцам выданы конкретные рекомендации по построению взаимоотношений с товарищами и начальством: с товарищами — вести себя как равный с равными, а с начальством — исходя из того, что они — «только более опытные и знающие братья; в бою, в строю, в казарме, за работой слушаться их приказаний должен, как из казармы вышел — свободный, вольный человек, значит»[723]. Думается, что здесь налицо влияние на авторов книжки эйфории от изначально практиковавшегося принципа комплектования Красной армии на добровольных началах с одной стороны, и осознание необходимости перехода к всеобщей воинской повинности — с другой стороны;
— в документе выражено некоторое недоверие начальствующему составу РККА через предупреждение рядовых бойцов о том, что «только на одно начальство не надейся: проверяй его, и сам в оба гляди, чтобы не обманули тебя»[724]. Скорее всего, это обусловлено тем, что в Красную армию вступали и бывшие офицеры армии царской, к которым не было особого доверия со стороны отдельной части и высшего военно-политического руководства Советской России, а также и со стороны рядовых красноармейцев.
Подтвердим данный тезис контент-анализом и факторным анализом опросных листов красноармейцев, попадавших в плен к белым (сохранились в РГВА)[725]. Он показывает: более чем у 72% пленных наблюдается ярко выраженное недоверие к так называемым военспецам-бывшим офицерам царской армии[726]. Например, в графе 20 опросного листа[727] одного из пленных красноармейцев[728] указан ответ: «Солдаты запуганы, кажется что ихние командиры, бывшие офицеры сумеют их сдать в плен»[729].
Вместе с тем, такая постановка вопроса отнюдь не способствовала созданию стройной системы укрепления морального духа личного состава РККА;
— для придания четкости законодательному характеру «Книжки красноармейца» в ней помещена «Формула торжественного обещания красноармейца». Причем, и это следует выделить особо, сделана ссылка на то, что «Формула» утверждена на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета от 22 апреля 1918 г.;
— в документе особенно подчеркивается, что Красная армия создана на новой законодательной базе, а посему солдат РККА — образец революционной сознательности: первый в борьбе, последний — в отступлении.
Таким образом, в «Книжке красноармейца» нашла отражение непростая диалектика воинской дисциплины нового типа, на базе которой должна была строиться концепция морального духа РККА и его укрепления. Главный акцент здесь сделан на апелляцию к «революционному сознанию» комбатантов.
В то же время, в документе не отражена роль и место воспитательной работы, в том числе и в сфере укрепления морального духа. Принижен также и статус командного состава. Более того, к нему выражено определенное недоверие. На «Книжку красноармейца» наложила неизгладимый отпечаток конкретно-историческая обстановка периода формирования регулярной Красной армии.
Небезынтересен и декрет от 17 июля 1918 г. о повышении жалованья «солдатам Рабочей и Крестьянской Красной Армии». Совнарком предписывал Народному комиссариату по военным и морским делам, всем местным военным комиссариатам, всем военным комиссарам и командирам строжайше следить за порядком и дисциплиной в войсках, воспитывать их в духе революционного долга и боевой готовности[730].
Полагаю можно констатировать, что, определяя сущность и содержание воспитательной работы с бойцами и командирами Красной армии, в том числе и в сфере укрепления ее морального духа в годы Гражданской войны, высшее военно-политическое руководство Советской России быстро осознавало, что материальные стимулы поведения бойцов должны подкрепляться моральными и организационными.
Усложнение положения советской власти нашло отражение в конкретных документах, в которых поднимаются прямо или опосредованно проблемы, связанные с выработкой концепции морального духа армии и его укрепления. Все явственнее звучат требования об ужесточении репрессий в целях формирования правосознания личного состава РККА, неукоснительного соблюдения воинской дисциплины и привития чувства повышенной ответственности за поведение в бою.
В данной связи представляет интерес постановление ЦК РКП (б) от 26 ноября 1918 г. «Об укреплении Южного фронта»[731] (см. прил.10). В документе, подписанном Свердловым, отмечается: «Нужно железной рукой заставить командный состав, высший и низший, выполнять боевые приказы ценою каких угодно средств. Не нужно останавливаться ни перед какими жертвами для достижения тех высоких задач, которые сейчас возложены на Красную Армию, в особенности на Южном фронте»[732].
Собственно говоря, перед нами адекватная реакция правящей партии большевиков, не выходящая за систему координат теоретических построений в контексте абсолютизации красного террора, на конкретно-историческую обстановку. А она сложилась так, что советской власти грозит гибель.
Выглядит закономерным, что правящая партия большевиков в изданном постановлении особо пристальное внимание заостряет на красном терроре как универсальном средстве достижения успеха в деле повышении морального духа войск, укрепления воинской дисциплины и правопорядка: «Красный террор сейчас обязательнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, на Южном фронте — не только против прямых изменников и саботажников, но и против всех трусов, шкурников, попустителей и укрывателей. Ни одно преступление против дисциплины и революционного воинского духа не должно оставаться безнаказанным. Все части Красной армии должны понять, что дело идет о жизни и смерти рабочего класса, и потому никаких послаблений не будет. Командный состав должен быть поставлен перед единственным выбором: победа или смерть»[733].
Между тем, проанализированный выше юридический артефакт противоречив.
С одной стороны, в нем нашла четкое отражение позиция о неотвратимости наказания за воинские преступления. А это — одна из составляющих сущности и содержания концепции морального духа армии и его укрепления.
С другой стороны, юридически расплывчато определен круг лиц, против которых должно быть направлено острие красного террора, — все трусы, шкурники, попустители, укрыватели[734]. А это почва для правового нигилизма и злоупотреблений, а в конечном итоге, — вакханалии беззакония в применении репрессий. Подобное и случилось на Южном фронте, особенно тогда, когда там действовал Сталин[735].
Тенденция к акцентированию повышенного внимания в концепции морального духа РККА на репрессивных аспектах, как показывает анализ, в документах правящей партии большевиков и советской власти становилась доминирующей. Причем, особая требовательность предъявлялась к членам РКП (б). Так, 9 июля 1919 г. вышло в свет Обращение ЦК РКП (б) «Всем организациям РКП (большевиков)». В нем ЦК напоминал всем коммунистам, что «на фронте, как и везде, они должны быть образцом дисциплинированности, и всякое своеволие, отказ принять то или иное боевое назначение должно будет караться военным революционным трибуналом»[736].
Правда, нельзя не обратить внимания и на следующий факт: по мере достижения Красной армией побед на фронтах Гражданской войны, высшее военно-политическое руководство Советской России пыталось переходить к построению отношений внутри РККА на все более на правовых основах, без применения крайних мер. Так, в феврале 1921 г. ЦК РКП (б) подготовил специальное письмо об укреплении Красной армии. В нем, в частности, всем политработникам вменялось в обязанность «постоянно наблюдать за тем, чтобы военная дисциплина и внутренняя жизнь красноармейцев соответствовала нормам воинских уставов Красной Армии»[737].
Но данную тенденцию, тем более в 1917 – 1920 гг., по моему убеждению, нельзя считать не только доминирующей, но даже и относительно устойчивой.
Подтверждение тому — статистика расстрелов бойцов и командиров Красной армии, сохранившаяся в РГВА. В 1921 году, когда Гражданская война начала затухать и боевые действия резко сократились, военные трибуналы по-прежнему выносили большое количество смертных приговоров. И хотя в 1921 году было расстреляно военнослужащих в несколько раз меньше, чем, допустим, в 1918 или 1919 году, размах революционного террора среди военных способен поразить воображение (см. прил.11).
Таким образом, в период Гражданской войны в законодательных и нормативных актах советской власти, документах и материалах правящей большевистской партии нашла закрепление концепция морального духа РККА в той части, где ее основой считается крепкая воинская дисциплина. Характерно, что здесь, по сравнению с трудами лидеров большевистской партии и Советской России, акценты на принуждение, а фактически — на репрессии, зачастую огульные, смещены достаточно рельефно.
