Музей Мыши в городе Мышкине

Сноски

Сноски к стр. 82

^* Вот как сформулирована она в “Обыкновенной истории“: “…писатель только тогда… напишет дельно, когда не будет находиться под влиянием личного увлечения и пристрастия. Он должен обозревать покойным и светлым взглядом жизнь и людей вообще — иначе выразит только свое я, до которого никому нет дела“ (I, 179—180).

Сноски к стр. 87

^* И в этом случае Гончаров мог опереться на Белинского, писавшего в 1848 году: “Какими бы прекрасными мыслями ни было наполнено стихотворение, как бы ни сильно отзывалось оно современными вопросами, но если в нем нет поэзии, — в нем не может быть ни прекрасных мыслей и никаких вопросов, и все, что можно заметить в нем, — это разве прекрасное намерение, дурно выполненное“³⁹.

Сноски к стр. 96

^* Это сцена из последнего свидания Веры с Марком Волоховым, закончившегося “падением“ героини. Назвав ее поначалу “торжеством... тряпичной страсти“, Райский в конечном счете интерпретирует свершившееся как “поэму любви“, “праздник, который, кажется, торжествовал весь мир, вся природа…“ (VI, 276).

^** Гончаров хорошо знал эту концепцию — как в ее французских модификациях, так и в оригинале. Свидетельство этому содержит уже “Обыкновенная история“. Вот как излагает ее здесь Александр Адуев: “Любить — значит не принадлежать себе, перестать жить для себя, перейти в существование другого… любить — значит жить в бесконечном…“ “Не знать предела чувству, посвятить себя одному существу, — продолжал Александр, — и жить, мыслить только для счастья... Любить — значит жить в идеальном мире...“ (I, 161).

Показательно восприятие этой концепции Лизаветой Александровной. Возражая Петру Адуеву, увидевшему в ней “набор слов“, она говорит: “Нет, это очень хорошо! мне нравится...“ (I, 161).

Сноски к стр. 97

^* Краткие беседы Ильи Ильича с его посетителями заканчиваются, как правило, интимными сообщениями последних. Их делают, в частности, Волков (“Я... влюблен в Лидию, — прошептал он. …А Миша в Дашеньку влюблен“ — IV, 20) и Судьбинский. “Что ж, хорошая партия?“ — спрашивает Обломов последнего. “Да, — отвечает чиновник, — отец действительный статский советник; десять тысяч дает, квартира казенная. Он нам целую половину отвел... мебель казенная, отопление, освещение: можно жить...“ (IV, 26. Курсив мой. — В. Н.). Суетно-пошлый смысл подобных сердечных потребностей служит решающим штрихом как в портретах гостей Обломова, так и в типе жизни, ими совокупно персонифицируемом.

Сноски к стр. 100

^* См., в частности, отзывы об “Обрыве“, содержащиеся в письмах И. С. Тургенева П. В. Анненкову (от 12/24 января 1869 г.) и Я. П. Полонскому (от 20 февраля, 4 марта 1869 г.).

Сноски к стр. 102

^* По мнению Белинского, ее корни уходили в одухотворенные христианской идеей сознание и искусство средних веков с их “идеальным обожанием женщины, как представительницы на земле любви и красоты, как светлого гения гармонии, мира и утешения“⁷³.

^** “Диоген, — писал в 1855 году Гончаров Е. В. Толстой, — все искал с фонарем среди бела дня “человека“, а я искал “женщины“⁷⁴. В “Обрыве“ эта метафора станет одним из лейтмотивов образа “художника“ Райского (см. IV, 192, 193, 420 и др.).

^*** “Источником света в картине, объединившей пеструю толпу гостей богача Уранова, здесь служит фигура “семнадцатилетней прелестной брюнетки“, грациозной графини Синявуской. Вместе с другими женскими образами очерка она “как бы иллюстрирует“ суждения о месте женщины в жизни и в произведении искусства, высказанные хозяином дома (“Это главное, это на первом плане; на этом все вертится...“) и профессором эстетики (“Да, женщины — все!.. Они иногда явный, иногда скрытый мотив всякого человеческого дела; их присутствие, веяние, так сказать, женской атмосферы, дает цвет и плод жизни“ — IV, 184).

Сноски к стр. 105

^* Прослушав в чтении автора главу “Обрыва“, где начинает развертываться характер Веры“, А. В. Никитенко поначалу остался “небезусловно доволен“. “Мне показалось, — объяснял он, — что характер этот создан на воздухе, где-то в другой атмосфере... а не выдвинут здесь же из нашей почвы…“ Тем не менее последнее впечатление Никитенко было в пользу этого образа: “Он блестящ и ярок“⁸¹.

Сноски к стр. 108

^* Своего рода перечень поэтических состояний человека Белинский сделал еще за семь лет по появления “Обыкновенной истории“ в статье “Горе от ума“. “Вы, — обращался он к современнику, — уже в поре мужества, в вашей душе есть любовь, и вам доступно общее, человеческое; обратите ваши взоры на свое прошедшее, что вы там увидите? Конечно, ваша память не представит вам ни платья, которое вы износили, ни кушаний, которыми вы лакомились, ни минут, когда удовлетворено было ваше тщеславие... но вы вспомните те минуты, когда вас поражал вид восходящего солнца, вечерняя заря, буря и ведро и все явления роскошно великолепной природы, этого храма бога живого; вы вспомните минуты, когда вы тепло молились, плакали слезами раскаяния, любви, чистой радости, когда вас поражала новая мысль “⁸⁵.

Сноски к стр. 109

^* В “Обломове“ об Ольге Ильинской сказано: “Но если б ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии“ (IV, 198).

Сноски к стр. 112

^* “В произведении живописи, — говорится в “Лаокооне“, — где все дается одновременно, в сосуществовании, можно изобразить только один момент действия...“⁹⁶.

Сноски к стр. 113

^* В последнем годовом обзоре Белинский писал: “Поэт-художник — более живописец, нежели думают. Чувство формы — в этом вся натура его. «...» Схватить данный предмет во всей его истине, заставить его... дышать жизнью — вот в чем его сила, торжество, удовлетворение, гордость. Но поэзия выше живописи, пределы ее обширнее... И поэтому поэт... не может ограничиться одной живописью...“⁹⁷.

Сноски к стр. 118

^* Примечательно следующее свидетельство Гончарова в одном из писем 1868 года к М. М. Стасюлевичу, в пору интенсивнейшей работы над окончанием “Обрыва“. Сетуя на шум в доме, где он дописывая роман, Гончаров замечает: “А мне необходима тишина, чтоб чутко вслушиваться в музыку, играющую внутри меня, и поспешно класть ее на ноты“ (VIII, 385).

Сноски к стр. 120

^* Этот же способ обобщения имел в виду и Гоголь, обращаясь со следующей просьбой к одному из своих корреспондентов: “Если же вас бог наградил замечательностью... то вы можете составить для меня “типы“, то есть, взявши кого-нибудь из тех, которых можно назвать представителем его сословия или сорта людей, изобразить в лице его то сословие, которого он представитель, хоть, например, под такими заглавиями: “ Киевский лев “, “ Губернская femme incomprise “, “ Чиновник-европеец “, “ Чиновник-старовер “ и тому подобное“¹⁰⁶.

Сноски к стр. 122

^* Как известно, на подступах к романному творчеству Тургенев искал новых способов типизации по сравнению с теми, которыми он пользовался в “Записках охотника“ и которые сохраняли еще известную связь с приемами “натуральной школы“. “Надобно, — писал он, — пойти другой дорогой — надобно найти ее — и раскланяться навсегда со старой манерой. Довольно я старался извлекать из людских характеров разводные эссенции — triples extraits, чтобы влить их потом в маленькие скляночки — нюхайте, мол, почтенные читатели... не правда ли, пахнет русским типом? Довольно-довольно!“¹⁰⁷.

^** Конкретное, — писал К. Маркс, — потому конкретное, что оно есть синтез многих определений“¹⁰⁹.
По убеждению Щедрина, типизации и художественности противопоказан как раз отвлеченно-односторонний подход автора к “портретируемому“ характеру. “Человек, — писал он, например, в статье о “Горькой судьбине“ Писемского, — есть организм сложный, а потому и внутренний мир его до крайности разнообразен; следовательно, тот писатель, который населит этот мир признаками совершенно однообразными, который исчерпает его одной или несколькими нотами, — тот писатель... нарисует картону очень резкую и даже... рельефную, но вместе с тем... и безобразную“¹¹⁰.

Сноски к стр. 123

^* См. его статьи конца 50-х — начала 60-х годов: “Стихотворения Кольцова“, “Сказание о странствии инока Парфения“, “Петербургские театры“ и др.

Сноски к стр. 124

^* Так, в частности, трактовал главных героев “Обыкновенной истории“ Н. Д. Ахшарумов. “Оба они, — писал он, — конечно, в сильной степени отзываются абстракцией“¹¹⁴.
Аналогичным было мнение Д. Писарева, считавшего, что в “Обыкновенной истории отсутствуют “крупные, типические черты нашей жизни“, не показано “влияние общества на личность героев“ и “действующие лица... постоянно вращаются в безразличной атмосфере“¹¹⁵.

^** То есть в “прочной и серьезной форме“ объективного романа или драмы (VIII, 452), а не в жанрах очерка или тенденциозного социального романа (Ф. Шпильгагена, Чернышевского и т. п.), столь же, по мнению Гончарова, недолговечных, как и сам их предмет. “Правда, — замечал художник, — Скриб писал и хватал на лету эфемерные явления французской жизни тридцатых годов... Но и то — что осталось нам от Скриба? Никто не помнит ни одного лица его, ни одного события“ (VII, 452).I

Сноски к стр. 125

^* По наблюдению С. Дудышкина, автор “Фрегата “Паллада“ неизменно озабочен тем, чтобы фиксируя различные черты, если они есть в природе или людях, сливать эти черты в один поэтический образ и самой поэзией картины, как лучшей эссенцией нашей жизни, лучшим зеркалом дать почувствовать эту жизнь“¹¹⁶.

Сноски к стр. 126

^* В том числе и зарубежных. “Нам, — замечает, например, английский русист Я. Лаврин, — надо поскрести нашу душу... чтобы обнаружить в ней удивительно большое количество черт “обломовщины“¹¹⁷.

Сноски к стр. 129

^* Аналогично представлял ее себе целый ряд русских писателей и критиков, эстетически сформировавшихся на рубеже 30-х — 40-х годов, в частности, под влиянием взглядов Белинского той поры. Вместе с В. П. Боткиным, А. В. Дружининым, Н. Д. Ахшарумовым единомышленниками Гончарова в этом вопросе были И. Тургенев, Ап. Григорьев. “Бесконечные, первостепенные проявления силы творческой, — писал, например, последний, — не имеют дна, я ними есть еще что-то беспредельное, в них сквозит их идеальное содержание, вечное, как душа человеческая... Как художественное отражение непеременного, коренного в жизни, они не умирают; у них есть корни в прошедшем, ветви в будущем“¹²⁴.

Сноски к стр. 130

^* “В частности, он ощутим между психологическим и физическим обликами персонажа. “Чисто образная, метафорическая характеристика, — справедливо отмечал Б. Энгельгардт, — при которой психология героя раскрывается как бы через непосредственный показ его внешнего образа, — характеристика, великим мастером которой был Толстой, далеко не всегда удавалась Гончарову. Свою характеристику он строил при помощи того, что называл “психологическим анализом“. Внутренняя мотивировка действий и положений героя преподносилась автором в форме пространных, иногда несколько отвлеченных описаний и рассуждений“¹²⁵.

Сноски к стр. 132

^* Нередко и относительно второстепенного. Вот в каком контексте изображен в “Обыкновенной истории“, например, дворянин-приживальщик, завсегдатай Грачей Антон Иванович: “Кто не знает Антона Ивановича? Это вечный жид. Он существовал всегда и всюду, с самых древнейших времен, и не переводился никогда. Он присутствовал и на греческих, и на римских пирах, ел, конечно, и упитанного тельца, заколотого счастливым отцом по случаю возвращения блудного сына“ (I, 16).

Сноски к стр. 134

^* Положительно оценивая в целом, например, роман “Где лучше?“ (1869), Салтыков-Щедрин отмечал в нем, однако, “великое изобилие длиннот, которые делают чтение романа весьма утомительным“¹³⁴.

Сноски к стр. 135

^* В “Что делать?“ роль подобных заключений-приговоров выполняют итоговые определения-оценки романистом основных персонажей, которых писатель разделяет на людей “дурных“ (Марья Алексеевна Розальская, купец Полозов), “дрянных“ (Соловьев, Серж, Сторешниковы), “нормальных“, или “натуральных““ (“новые люди“), человека “особенного“ (Рахметов).

Сноски к стр. 136

^* В отличие от других, “чисто субъективных и посвященных быстротекущей злобе дня“ характеров Салтыкова-Щедрина в типе Головлева Гончаров видел известное “объективное величие“. “...Вы, — писал он автору, — обыкновенно сами бьете по щекам... Ваших героев, к нему (Головлеву. — В. Н.) обращаетесь только с язвительной, чуть не почтительной иронией!“ (VIII, 491, 490).

Сноски к стр. 137

^* Позволявшая некоторым современникам упрекать их в надуманности. “Действующие лица романов Гончарова... — заявлял Писарев, — живут в тех комнатах, в которые не проникает русский дух“¹⁴². По мнению Г. А. Кушелева-Безбородко, “типы Обломова, Штольца, Ольги вообще неправдоподобны“¹⁴³. “Совершенно надуманным сочинением“¹⁴⁴ назвал “Обрыв“ Н. Страхов.

^** В этом отношении Гончаров резко отличался не только от писателей-демократов, подчеркивавших, как, например, автор “Что делать?“, именно невыдуманность, “реальность“ своих героев, но и от Тургенева. Известна тургеневская характеристика собственного творческого процесса, относящаяся к 1874 году: “Всякая написанная мною строчка вдохновлена чем-либо случившимся лично со мной, или же тем, что я наблюдал. Не то, что я копирую действительные эпизоды или живые личности, — нет, но эти сцены и личности дают мне сырой материал для художественных построений. Мне редко приходилось выводить какое-либо знакомое мне лицо, так как в жизни редко встречаешь чистые, беспримесные типы“¹⁴⁵.

Сноски к стр. 138

^* “Не трудно, — признавался он, — рисовать, по крайней мере для меня: начни чертить и выходит рисунок, сцена, фигура, это и весело; но проводить смысл, выяснять цель создания, необходимость, по которой должно держаться все создание, это и скучно и невообразимо трудно“ (VIII, 341).

Сноски к стр. 143

^* “Любя Елену и будучи любим ею, — говорит о герое автор, — он смотрел, при этих условиях, на жизнь, как на цветущий сад… без этого жизнь представлялась ему простым, необработанным полем, без зелени, без цветов…“¹⁵⁷. Напомним аналогичную мысль деятельного Тушина в “Обрыве“: “Какая же это жизнь? — думал он.— Той жизнью, которой я жил прежде, когда не знал, есть ли на свете Вера Васильевна, жить дальше нельзя. Без нее — дело станет, жизнь станет!“ (VI, 374).

Сноски к стр. 149

^* Он формируется по схеме, разработанной Гончаровым еще в “Обыкновенной истории“. Сначала читателю предлагаются два противоположных, но равно мнимых, кажущихся, варианта образа: 1) автор — эдакий обломовец, от скуки пустившийся в кругосветный вояж, на тяготы и бытовые неудобства которого постоянно сетует; 2) автор — чиновник, добросовестно, но равнодушно исполняющий свои служебные обязанности секретаря экспедиции. Оба этих представления, однако, лишь те крайности, которые “снимаются“ истиной образа: автор — русский художник-мыслитель, озабоченный будущностью свое страны и всего человечества.

Сноски к стр. 165

^* Лишь в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова недавно были защищены по проблемам гончаровского творчества магистерские диссертации Мохамеда Абди Хаджи (Сирия) и Вана Лицзю (КНР).

Музей Мыши

Мышкин – небольшой городок в Ярославской области, насчитывающий примерно 6000 человек населения, примечателен тем, что в нем находится больше десятка музеев, известных как в России, так и за ее пределами.

Из них наиболее примечателен единственный в мире Музей Мыши. Его уникальность подтверждена включением в книгу «Диво» - российского аналога Книги рекордов Гиннеса.

Экспонатами здесь, как легко догадаться из названия, служат изображения мышей в различных образах – игрушки, картины, предметы обихода, статуэтки из самых различных материалов и многое другое.

Интересно, что каждый, кто подарит новый экспонат в коллекцию музея, получит сертификат на его бесплатное посещение раз в году. Отдельная экспозиция посвящена изображениям мышей, подаренным музею знаменитыми людьми.

Экскурсоводами в музее работают школьники. Во время экскурсии рассказывают легенду о возникновении самого города и его названия – якобы князь Мстислав спасся от змеиного укуса благодаря разбудившей его мыши и в благодарность за свое чудесное спасение решил основать на этом месте город.

Герб города Мышкин

Неудивительно, что мышь является и символом города Мышкина.

Также во время экскурсии посетители могут узнать множество интересного о мышах в литературе, мультипликации, народном творчестве и в природе.

В музее находится 4 зала, в которых расположено свыше 5000 экспонатов. Официальное открытие произошло в 1991 году, а идея принадлежала московскому журналисту Илье Борисовичу Медовому.

Именно он подарил городу первые фигурки мышей, привезенных из разных стран мира, а позже коллекция стала стремительно пополняться. Особенной популярностью музей пользуется у детей, которые присылают в него письма, поделки и рисунки.

Перекусить после экскурсии можно в ресторане «Мышеловка». Курьезный факт – если потребовать в этом заведении бесплатный сыр, то его принесут мгновенно.