double arrow

Государство и Церковь в Древней Руси, X-XIII 14 страница

Юрьев монастырь оставался княжеским в течение XII в., он был объектом забот Мстислава Владимировача и Всеволода Мстиславича, снабжавших его доходами и ценностями. В нем были похоронены среди других новгородских князей сыновья Ярослава Владимировича — Изяслав и Ростислав[171]. Вместе с тем уже с середины XII в. Юрьев монастырь все более тесно связывается с городом и его республиканской структурой.

Игумен юрьевский Дионисий пользовался авторитетом больше, чем игумен какого-либо другого новгородского монастыря: в 1165 г. он ездил в Киев, чтобы получить от митрополита Иоанна архиепископский титул для новгородского епископа Ильи[172]. В 1203 г. в Юрьевом монастыре умер и был погребен в соборе посадник Мирошка Нездинич, принявший предварительно здесь пострижение[173], а затем там же был похоронен его сын, посадник Димитр Мирошкинич, тело которого, привезенное из Владимира, новгородцы хотели было выбросить с моста в Волхов, но им помешал это сделать епископ[174]. Позднее там же был похоронен убитый новгородцами посадник Семен Борисович[175], а боярин Михалко Степанович, выбранный затем посадником, во время политической схватки в городе в 1255 г. нашел в Юрьевом монастыре убежище[176]. Монастырское село Буйци под Новгородом было использовано в 1231 г. новгородскими боярами как место, где решался вопрос о возвращении в восставший город [177].

В XIII в. монастырь, бывший крупным земельным собственником и хранителем больших ценностей, стал также своеобразной банковской организацией, обслуживавшей новгородское боярство, — местный землевладелец Климент, сохранившаяся духовная которого была составлена при игумене Варлааме (до 1270 г.), взял в свое время в монастыре в долг 20 гривен серебра и теперь, не имея наследников по закону, завещает ему два села с инвентарем и 35 с половиной гривен, которые монастырь должен был получить с должников Климента[178].

Так княжеский монастырь превратился в организацию и усыпальницу высшего новгородского боярства, хотя князей там продолжали хоронить и позднее[179]. При игумене Савватии (1194—1226) Юрьев монастырь стал архимандритией[180] — центром организации черного духовенства республиканского характера.

Княжеским был первоначально и Пантелеймонов монастырь, учрежденный князем Изяславом Мстиславичем, братом новгородского князя Всеволода, и названный в честь его святого[181]. Он находился на юг от Новгорода, недалеко от Юрьева монастыря. Как можно считать, основываясь на исследовании В. Л. Янина, связавшего это учреждение с передачей монастырю земель по грамоте Изяслава Мстиславича, он возник в 1134 г. Именно тогда возникли условия, в которых Изяслав, приехав к своему брату в Новгород, оказался весьма заинтересованным в поддержке города[182]. Игуменом нового княжеского монастыря Изяслав поставил Аркадия, конечно местного новгородского монаха, вероятно боярского происхождения, сделавшего затем большую карьеру: он стал впоследствии новгородским епископом.

В дальнейшем Пантелеймонов монастырь также оказался включенным в сферу боярской деятельности: в 1207 г. в нем была построена, вероятно взамен старой, новая церковь Пантелеймона неким Федором Пинещинцем[183], как можно думать, сделавшим ее усыпальницей своего рода.

Известен в Новгороде и женский княжеский монастырь, основанный в 1199 г. княгиней, женой Ярослава Владимировича, после смерти двух ее сыновей, Изяслава и Ростислава. Он был посвящен Рождеству Богородицы и находился на Михалице[184]. Княгиня поставила игуменьей этого монастыря вдову посадника Завида Неревинича, погибшего после 1186 г. Но сама княгиня, умершая в 1201 г. еще до смерти своего мужа, похоронена была не здесь, а во Владимире в Княгинином монастыре своей сестры Марии[185].

3. Проблема места монастырей в экономической структуре Руси

Наряду с кафедральными соборами в процессе эволюции от централизованных государственных форм эксплуатации земли к частнофеодальным формам земельными собственниками стали и монастыри. При рассмотрении ранних свидетельств о такой собственности церковных организаций оказывается, что монастыри становятся землевладельцами раньше, чем епископские кафедры, и история формирования монастырского землевладения отражает более архаичные стадии процесса, в то время как о землях кафедр источники говорят уже тогда, когда они оказались тесно связанными со своими собственниками. Это заставляет рассматривать историю появления у монастырей земель отдельно от истории землевладения кафедр.

Действительно, среди церковных организаций раннего времени, XI—первой половины XII в., кафедральные соборы имели в качестве источника существования десятинные отчисления от даней, которые делались князьями в Киеве и затем в столицах княжеств и которые вполне обеспечивали функционирование кафедр. Что касается монастырей, то их экономическое положение было иным, ибо десятинная система распространялась на них редко (см. ниже). Ктиторы монастырей, кто бы они ни были, должны были изыскивать средства обеспечения учреждаемых ими церквей — обителей. Таким образом, архаичная десятинная система тормозила появление и распространение новых форм развития экономики страны и церковных организаций в ней, в то время как при организации монастырей эти новые формы должны были пробивать себе дорогу.

Одним из наиболее ранних и, пожалуй, наиболее важным в социально-политическом, как и культурном, отношении был Печерский монастырь под Киевом. Он был основан при митрополите Иларионе и князе Ярославе монахом Антонием, выходцем из состоятельных, возможно боярских, кругов г. Любеча[186]. Он возник, по сообщению летописной повести, первоначально в пещере, выкопанной Иларионом, когда тот был священником церкви Апостолов в княжеском селе Берестове и духовником Ярослава[187]. О братии монастыря и поставлении первого игумена Варлаама летописная повесть говорит только во время первого княжения сына Ярослава Изяслава (1054—1068)[188], а не раньше. Это находит подтверждение и в сообщении Жития Феодосия[189].

Печерский монастырь не был княжеским — он был основан рядом с княжеским селом и вступил в конфликт с князем, когда принял двух тесно связанных с двором Изяслава людей — сына его «первого боярина» и скопца, вероятно наблюдавшего за женской половиной дворца, получивших имена Варлаама и Ефрема. Таким образом, ктитором монастыря был Антоний, который являлся одновременно и его монахом. Именно он ставит игуменом этого Варлаама. Приселков не без основания предполагает, что монастырь первоначально находился («где ныне ветхый манастырь печерьскыи», по словам автора Повести[190]) на земле, принадлежавшей Антонию[191]. Действительно, его поездки в Константинополь и на Афон свидетельствуют о том, что он все же обладал для этого средствами. Конфликт с Изяславом был ликвидирован после того, как по его желанию Варлаам был переведен из Пе-черского в новый княжеский Дмитриевский монастырь также игуменом, а Печерский монастырь получил от князя (по Житию Феодосия, в 1062 г.) часть земли княжеского села — «гору» над пещерой для постройки монастырских здании[192]. Новый конфликт монастыря с князем, на этот раз со Святославом, имел место в 1073—1074 гг., во время игуменства Феодосия (ум. 1074), и он также кончился примирением и очередной передачей княжеской земли и 100 гривен золота для строительства каменной Успенской церкви[193].

В истории формирования Печерского монастыря как феодального собственника в течение второй половины XI в., т. е. еще в начале его длительного существования, выделяется несколько процессов, которые очень близки по времени, но представляют разные в политэкономическом значении стадии этого формирования. На примере одного Печерского монастыря, внимание к которому со стороны авторов повестей и летописцев позволило зафиксировать важные подробности, можно проследить своеобразный онтогенез — процесс зарождения и развития феодальной собственности церковной организации путем передачи ей государственных земель, княжеского села или других источников.

Собственность монастыря на участок пустой земли или пашни без крестьян, сидящих на ней, не является еще феодальной собственностью на землю, основным условием производства соответствующей эпохи. Но летописное свидетельство 1158 г. говорит о передаче монастырю земель, имевших другое значение: князь Ярополк Изяславич, строитель церкви Петра в Дмитриевском монастыре своего отца, передал Печерскому монастырю принадлежащие ему три волости в Волынской земле, с которых он собирал дани, и земли под Киевом[194]. Это произошло, скорее всего, между 1078 и 1087 гг., когда Ярополк погиб.

И. Я. Фроянов с основанием видит в указанном акте передачу кормления, т. е. права сбора доходов от этих волостей, от князя к монастырю[195]. Таков первый этап перехода от ранней, государственной формы феодальной эксплуатации земель с сидящим на нем населением к частнофеодальной форме, предполагающей организацию в соответствующих волостях монастырских дворов для управления ими и сбора доходов. Однако трудно согласиться с Фрояновым в оценке этого акта как только возможности (подчеркнуто им) эволюции земли в феодальную собственность[196]. Если княжескую собственность XI в. на земли считать не первобытнообщинной собственностью, а ранней малоразвитой еще феодальной собственностью в централизованной, государственной форме, то и переход ее в виде кормления в собственность монастыря не изменяет ее существа, наращивая ее феодальное качество: историческое развитие киевского региона не знает другой возможности такой эволюции, как только в указанном направлении.

О существовании этой частнофеодальной, вотчинной формы собственности Печерского монастыря сообщает летописное известие того же 1158 г. о завещании бездетной дочери князя Ярополка Анастасии, которая передала монастырю кроме больших драгоценностей в серебре и золоте также «5 сел и с челядью и все да и до повоя»[197]. Печерский монастырь становится собственником сел в окрестностях Киева еще в третьей четверти XI в., до смерти Феодосия (1074), т. е. очень вскоре после получения земли под строительство собора. Как говорится в его Житии, он получал имения от приходивших к нему вельмож: «... и многым от вель-можь приходити к нему благословения ради и от имении своих малу некаку часть подающи им (т. е. монахам)»[198]. Монастырские села неоднократно упоминаются в этом источнике в рассказах о том, как к нему привели связанными работников (вероятно, окрестных крестьян), «их же беша яли в едином селе манастырь-ском хотяща красти»[199], о приходе к нему монаха, ответственного за монастырский скот, «от единыя веси манастырьскыя», жаловавшегося на бесов «в хлевине, идеже скот затворяем»[200], о другом работнике, который, когда его вели в город на суд «мимо едино село манастырское», «покывав главою на село то», грозился его разграбить[201], и др. Перед смертью Феодосии «повеле събрати братию всю и еже в селах или на иную кою потребу отшьли» и поучал служивших монастырю управителей его хозяйства (перечисляются «служители (в трех списках: туины), и приставникы, и слугы») выполнять свои обязанности «съ всякым прилежанием, и съ страхом божиим, в покорении и любви»[202]. Таким образом, уже в это время сельское хозяйство монастыря было не мало и хорошо организовано.

Эволюцию монастырской земельной собственности также от ранних форм, близких к кормлению, к статусу монастырского села показывает история новгородского Юрьева монастыря. В ИЗО г. Всеволод Мстиславич передал ему «Буйць», «с данями, и с вирами, и с продажами[203]. Исследователи справедливо считают эти Буйци (новгородцы произносили ъ как и) в момент передачи целой волостью, т. е. территориальной единицей, состоящей из нескольких населенных пунктов с живущими там крестьянами, которые платили прежде князю дани и судебные штрафы и которые теперь платят все это монастырю[204]. Действительно, указание на то, что жители Буйцев передаются «с данями, и с вирами, и с продажами», свидетельствует о том, что это — черное, лично свободное население, не принадлежавшее к числу прикрепленных к княжеским селам тружеников. Однако в дальнейшем Буйци превращаются в монастырское село, причем не в одно село, а, вероятно, в группу населенных пунктов. Монастырским селом называет Буйци сообщение Новгородской I летописи 1231 г.[205]В XV в. крестьяне Буйцев платили монастырю оброк и другие виды ренты[206].

Фроянов считает, что связь Буйцев с Юрьевым монастырем как не феодальное подчинение, а более эфемерное, очевидно только политическое, была непрочна и волость «Буйцы временами выходила из-под власти монастыря», так как «в Новгородских писцовых книгах упоминание о Буйцах сопровождается формулой: «волость, что бывала Юрьева монастыря»[207]. Однако форма «бывала» в старом русском языке не обозначает временного, прерывающегося состояния, как она воспринимается сейчас. Это просто форма прошедшего времени «был, существовал, находился прежде»[208]. Что касается упоминания в той же грамоте Всеволода Юрьеву монастырю «осеннего полюдья даровного», то нет оснований, как это делает А. Л., Шапиро, связывать его с Буйцами, для которых 25 гривен действительно слишком большая сумма[209]. Скорее, князь передает монастырю все доходы от полюдья, которые он имел на определенной территории, ибо по Смоленской уставной грамоте 1136 г. полюдье от Копыса с округой, т. е. тоже волости, составляло 4 гривны[210]. Передача монастырю полюдья стоит в грамоте в качестве самостоятельного пожалования наряду с Буйцами и серебряным блюдом, а не входит в первое пожалование, что и отразили издатели этой грамоты в ее заголовке: «Грамота... Юрьеву монастырю на село Буйцы, полюдье и серебряное блюдо».[211]

Такой же княжеской волостью, переданной Юрьеву монастырю Всеволодом по грамоте, вероятно, 1134 г., были Ляховичи на реке Ловати «с землею, и с людьми, и с коньми, и лес, и борти, и ло-вища...»[212]. В. Л. Янин, изучив историю этой волости по документам XV в., определил, что она примерно равнялась волости Буйци (ок. 40 на 20 км) и находилась на плодородных почвах, т. е. включала пашенные земли. Она оставалась за Юрьевым монастырем и в XV в.[213]

По сравнению с этими волостями передачи новгородским монастырям в XII в. сел и пашен вокруг Новгорода были небольшими, но близкими приобретениями. Изяслав Мстиславич в 1134 г. передал Пантелеймонову монастырю, построенному им, с разрешения Новгорода село Витославицы в пограничье земель Юрьева монастыря вместе с крестьянами («смердами»), полями, «орамицей» (пашней), рыбными тонями на озере[214]. Всеволод тогда же передал Юрьеву монастырю «рель»[215] — скорее всего, покосы на берегу Волхова. О передаче Хутынскому монастырю сел «с челядью и с скотиною» и отдельно земель и крестьян сообщает грамота Варлаама около 1192 г.[216]

История монастырского землевладения XII—XIV вв. прослежена И. У. Будовницем, который показал, что не о всех монастырях есть указания источников, позволяющие считать их земельными собственниками[217]. Действительно, сохранность документов, фиксирующих передачу монастырям земель, наблюдается только для тех из них, которые не исчезли в XIII—XIV вв., а продолжали существовать позднее, или тех, земли которых стали собственностью других монастырей, ибо эти документы были нужны для обоснования земельных прав в XVI в., когда изготовлялись списки с документов, копийные книги и пр.

Вопрос о хозяйственной роли монастырей XII—XIII вв. поэтому остается недостаточно выясненным, что не является, однако, основанием для противопоставления экономической роли монастырей этого времени и XIV—XV вв., при признании всех отличий в условиях их деятельности в центрах феодального властвования и на далекой периферии, при основании их князьями или боярами и крестьянами или горожанами[218].

О значительной хозяйственной деятельности киевского Печерского монастыря еще в XI в. говорит уникальное сообщение Жития Феодосия о том, что он построил при монастыре особое богоугодное заведение с церковью, своеобразный инвалидный дом, на содержание которого выделил десятину со всех монастырских доходов[219]. Таким образом, здесь монастырь выступает не только как монашеская община, но и как хозяйственный организм, феодал-собственник, который для исполнения заповеди о выделении части доходов на богоугодные дела отдает эту часть с доходов, которые он получает со своих имений. Здесь речь идет уже не о государственной централизованной десятине, а о десятине в общехристианском смысле.

Определяя место монастырей в социальной структуре Руси XI—XIII вв., мы должны будем указать, что они являлись формой социальной организации людей на основе общих взглядов, связанных с одним из христианских идеалов отказа от принятых в светском обществе норм жизни. Эти коллективы ставили себе разнообразные задачи, начиная от приготовления себя к загробной жизни и до создания образцовых хозяйств, снабжавших их сельскохозяйственными продуктами и изделиями ремесла (например, иконного мастера Алимпия). На монастырях лежала в средневековье социальная функция обеспечения нетрудоспособных (организация больниц[220], домов инвалидов и пр.). Хозяйственная деятельность монастыря была необходимой его функцией, когда монастырь вырастал из малой обители в крупную общину, вначале для обеспечения ее средствами существования, а затем из-за самой структуры феодального хозяйства монашеской корпорации, противостоящей окружающему ее крестьянскому миру. Наряду с сельскохозяйственным и ремесленным производством монастыри, как, например, Киево-Печерский, занимались и торговыми операциями.

Монастыри, тесно связанные с княжеской властью и городами, были центрами идеологической жизни Руси. Здесь жили писатели — историки и агиографы, здесь составлялись жития, летописные труды, здесь существовали скриптории, снабжавшие книгами читателей из княжеской, боярской среды и других потребителей этой продукции. Идеологическими задачами деятельности монастырей, в частности киевских и владимирских, и большими возможностями таких центров феодальной культуры определялась их деятельность как высшей школы для подготовки епископов — церковных администраторов первого ранга в древнерусских княжествах, в компетенцию которых входили практически все вопросы идейной, церковной, семейной жизни населения этих княжеств. С идеологической деятельностью монастырей связаны и политические их акции поддержки власти определенных князей на киевском и других столах или оппозиции им, которые так подробно были рассмотрены Приселковым. Киево-Печерский монастырь предоставлял свои помещения для политических переговоров совершенно светского характера в 1150 г., когда Юрий Долгорукий, захватив Киев и изгнав Изяслава и митрополита Климента, «съимася с Володимером (Галичским. —Я.Щ.) в Пе-черьском манастыри»[221], и для суда между князьями в 1169 г., когда Владимир Мстиславич из «игуменьи кельи», а Мстислав Изяславич из «икономли кельи» вместе со своими мужами «спирались» между собой, но эта встреча ни к чему не привела: «том же лете преступи крест Володимир Мьстиславич»[222].

Превращение церквей и монастырей в земельных собственников значительно расширяло и укрепляло определяющий частно-феодальный социально-экономический уклад древнерусского общества XII—XIII вв. Они обладали населенными крестьянами землями как вотчинами и были заинтересованы в увеличении их числа. Существовавшая практика передачи феодалами монастырям земель по завещанию, по духовным грамотам с целью обеспечить после смерти поминание завещателя перед богом и молений о прощении его грехов, вела к постоянному и не ограниченному тогда еще возрастанию церковной собственности.

Передача земель сопровождалась запретом перехода, в том числе перепродажи их, в другие руки, и подобный запрет при благоприятных условиях сохранял юридическую силу в течение жизни нескольких поколений, что расширяло церковную собственность на землю почти бесконечно. Это делало такую собственность привилегированной с самого начала, причем объем привилегий возрос во второй половине XIII в., с освобождением церкви от «выхода» в пользу Орды.

Система церковной и монастырской феодальной собственности строилась на других организационных основах, чем светская. Феодальная структура земель предполагала иерархическое подчинение мелких феодальных собственников более крупным, вплоть до великого князя соответствующей земли, который, являясь сюзереном удельных князей и бояр, обладал частью феодальных прав на земли своих вассалов. Древнерусская церковная организация, будучи единой по своей структуре, не являлась, однако, в лице митрополита верховным собственником всех принадлежавших отдельным кафедрам, монастырям и церквам земель, как и соответствующая епископия не обладала такими правами на все церковные земли в своей епархии. Каждая из церковных организаций, кафедральная или ктиторская церкви, монастырь, была связана с определенной церковью, престолом (св. Софии, Богородицы, Спаса, св. Георгия и пр.), которые и были номинальными собственниками недвижимых и движимых богатств, передававшихся именно им, а не церковной организации вообще. Феодальная структура этой организации определялась, таким образом, с одной стороны, административной структурой с подчинением входящих в нее частей епископскому и митрополичьему центру, и с другой — сохранением прав на земли за конкретными монастырями и церквами, среди которых митрополичья и епископские кафедральные церкви были такими же собственниками переданных им земель, как и отдельные церкви, не имевшие административных прав, и монастыри. Церковная земельная собственность была, таким образом, раздробленной между множеством церквей и не представляла единства, которое могло бы дать церковной организации в целом экономическую силу. Ее сила была в другом — в религиозном господстве над обществом и в централизованной административной системе.

4. Городские организации черного духовенства (архимандритии в городе)[223]

Наряду с епископиями и организациями белого духовенства определенную роль в древнерусском городе играли объединения черного духовенства, монастырей, обладавшие особым статусом. Черное духовенство в древнерусских городах составляло многочисленную социальную прослойку: по подсчетам Голубинского, в Киеве насчитывалось не менее 17 монастырей, в Новгороде — не менее 18, во Владимире и Суздале — 8, в Смоленске и Галиче — по 5 и т. д.[224] Учитывая важность монастырского компонента в структуре феодальной земельной собственности, в идеологической и политической жизни городов, не приходится удивляться, что в них возник особый институт в форме архимандритии — руководящего монастыря города, осуществлявшего какие-то функции и вовне, по отношению к городу и его властям, к епископу, и вовнутрь, по отношению к другим монастырям.

При изучении сущности монастырских организаций в городе встает ряд вопросов. К какому времени относится возникновение объединений монастырей и архимандритий? Какова роль княжеской власти в становлении этого института? Какими политическими и административными функциями обладали носители титула архимандрита? Какова эволюция монастырских объединений в процессе феодального развития русских городов в XIII— XIV вв.?

Исследователями проблема монастырских организаций в Древней Руси практически не освещена — работы ограничивались составлением списков монастырей и их настоятелей (Макарий, Е. Е. Голубинский, П. М. Строев), изучением Киево-Печерского монастыря (Евгений, Е. Е. Голубинский, М. Д. Приселков). В советской историографии, посвященной проблемам черного духовенства, на первое место выдвинулось успешное исследование новгородской монастырской организации (В. Л. Янин, А. С. Хорошев). Черному духовенству в городе уделил особое внимание?.?. Тихомиров, показав его связь с экономикой и культурой своего времени.

Рассмотрим свидетельства летописей о монастырских организациях в городе в порядке их появления: в Киеве, Новгороде, в Северо-Восточной Руси и отдельно в Москве.

Киев

Наиболее ранние свидетельства о совместном участии «игуменов» или «всех игуменов» городских монастырей в публичных актах, связанных с встречами князей[225], с княжескими похоронами[226], с княжескими съездами[227], с хлопотами об освобождении взятых в плен[228], относятся к Киеву второй половины XI в. Игумены действуют здесь независимо от митрополита и иногда наряду с ним. Нужно учитывать, что большинство киевских монастырей XI—XII вв. — это ктиторские монастыри, теснее связанные с княжескими династиями, правившими в Киеве, чем с митрополичьей властью. Это обстоятельство, видимо, сыграло заметную роль в становлении известной самостоятельности киевского черного духовенства в начальный период его существования. Уже первое упоминание «игуменов всех» под 1072 годом указывает на них как на своеобразных представителей Ярославичей, инициаторов перенесения мощей Бориса и Глеба: «Совокупившеся Ярославичи Изяслав, Святослав, Всеволод... Феодосии же игумен Печерь-скии, Софроний же святого Михаила игумен, Герьман святого Спаса игумен... и прочий игумени вси...»[229] Поименованные здесь настоятели возглавляли Печерский монастырь, особыми отношениями связанный в те годы с Изяславом, Михайловский Выдубицкий и Спасский Берестовский, которым покровительствовал Всеволод.

Для характеристики особого политического статуса глав городских монастырей еще в конце XI в. важно включение игуменов в число представителей основных политических сил Киева: князья, участники съезда 1096 г., должны были заключить договор о совместной обороне от половцев перед лицом (как бы под контролем) епископов, игуменов, великокняжеской боярской аристократии и киевских горожан. О том, что указанное свидетельство нужно понимать именно как демонстративный контроль со стороны этих социальных сил, указывает мотив отказа князя Олега участвовать в съезде на таких условиях: «... несть лепо мене судити епископом, и чернецам, и смердом»[230]. Возглавлял «игуменов» в 1097 г. настоятель Печерского монастыря Иван[231].

На определенное политическое значение киевских монастырей в их взаимоотношениях с князьями говорит парадный обед, который дал в 1196 г. князь Давыд Ростиславич этим организациям[232], как давал он такие обеды в свой приезд в Киев отдельно князю Рюрику и его детям, городской аристократии — представителям «киян» и федератам — Черным клобукам. Мы имеем здесь дело с целым раундом политических переговоров с руководящими кругами киевского общества о политической системе Русской земли, и организация черного духовенства тогда, как и сто лет назад, в 1096 г., была в их числе.

Во второй половине XII в. в Киеве появляется архимандрития. Печерский игумен получил титул архимандрита, который стал присваиваться настоятелю важнейшего монастыря в городе, обладавшему определенными правами и вне своего монастыря. Этот греческий титул обозначал в Константинопольской и других восточных церквах настоятеля, стоявшего во главе объединения нескольких монастырей и надзиравшего за ними. Его назначение или утверждение принадлежало патриарху[233].

Однако в Киеве появление архимандритий было связано с местными политическими событиями, когда Печерский монастырь сумел стать «княжеским»[234]. В 1169 г. печерский игумен упоминается еще без титула архимандрита[235], а в 1171 г. (ошибочно 1174 г. в Ипатьевской летописи[236]) при встрече нового князя Романа Ростиславича он его имеет[237]. Таким образом, появление архимандритий в Киеве произошло при игумене печер-ском Поликарпе, который был тесно связан с киевскими князьями, особенно с Ростиславом Мстиславичем[238]. Вместе с тем Поликарп

вступил в серьезный конфликт с митрополитом — греком Константином, который наложил на него, руководителя крупнейшего и авторитетнейшего киевского монастыря, запрет за то, что тот защищал традиционную практику ослабления постов в дни церковных праздников[239].

Учитывая опору киевских монастырей на княжескую власть и этот конфликт, получение Поликарпом титула архимандрита, скорее всего, может быть связано не с митрополичьей инициативой, а с княжеской. Это время после смерти Ростислава (1168), включающее захват Киева войсками Андрея Боголюбского и княжение Глеба Юрьевича и затем Владимира Мстиславича.

А. В. Поппэ предполагает, что титул архимандрита Поликарпу дал патриарх Константинополя, которым был тогда Лука Хрисо-верг. Этот титул мог привезти в Киев новый митрополит Михаил II, назначенный вместо вызывавшего раздражение своей деятельностью митрополита Константина II[240]. Однако, как и архиеписко-пия на Руси, архимандрития, насколько можно судить по сохранившимся источникам, являлась институтом, порожденным внутренней жизнью древнерусского города, и не была связана с какими-либо правами, в которых могла бы быть заинтересована патриархия или митрополия. Наоборот, архимандритию в Киеве можно рассматривать, скорее всего, как институт, противопоставленный митрополиту и связанный с княжеской властью, не говоря уже о Новгороде, где архимандрития конкурировала с местной архиепископией на вече. Нет сведений и о том, что Печерский монастырь в это время получает название лавры, как предполагает исследователь[241].

Поликарп оставался архимандритом вплоть до своей смерти в 1182 г[242], следующий игумен, Василий, упоминается с новым титулом под 1183 и 1198 гг.[243], что, видимо, говорит о пожизненности звания архимандрита в Киеве.

Новгород

Новгородская организация черного духовенства изучена лучше других благодаря В. Л. Янину. Сама новая постановка вопроса о роли в русском средневековом городе монастырских организаций стала возможной после его анализа новгородской архимандритии. Янин показал значительную специфику института новгородских архимандритов, обусловленную особенностями развития Новгорода. Хотя первые упоминания нового титула в Новгородской I летописи младшего извода относятся к 1194 г.[244], это, скорее, позднейшая вставка, поскольку его нет в Синодальном списке. Существование титула «архимандрит новгородский», не имеющего аналогии в других городах Руси, документируется летописными статьями 1226 и 1270 гг., что позволило отнести получение его юрьевским игуменом к рубежу XII—XIII вв., ко времени пребывания на кафедре игумена Савватия (1194—1226). С того же времени монастырь становится и привилегированной усыпальницей новгородской знати. «Новгородский архимандрит» выбирался на вече и был, таким образом, одним из характерных республиканских городских институтов. Удалось выяснить, что срок его пребывания в новой должности был ограничен и игумены новгородских монастырей сменяли друг друга на этом посту, сохраняя игуменство в своих монастырях. Новгородская организация черного духовенства, опиравшаяся на значительные монастырские вотчины и тесно связанная с городскими концами, в лице своего главы-архимандрита стала независимой и от новгородского архиепископа[245].


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: