А. С. Грибоедов

Июня.

Июня.

II июня.

Июня.

Июня.

Апреля 182... года.

Журнал Павла Ивановича Чичикова, коллежского советника.

«Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой», - наставлял меня мой покойный родитель. Это золотое правило глубоко заронилось мне в душу, и с самых детских лет я ему следовал неустанно. Я испытал много на веку своем, потерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь мою. Но никакие превратности судьбы не сломили воли моей, ибо от природы был я наделен терпеньем, превосходившим деревянное терпенье немца, заключенное уже в медленном, ленивом обращении крови его. Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру. Так зачем же на меня обрушилась беда? За что же другие благоденствуют, и почему должен я пропасть червем?

Сегодня меня осенила вдохновеннейшая мысль, когда-либо приходившая в человеческую голову. По службе досталось мне поручение похлопотать о заложении в опекунский совет нескольких сот крестьян. Имение было расстроено в последней степени, причем половина душ повымерла. Но ведь по ревизской сказке они все равно числятся. Тогда приобрети я тех, которые вымерли, положим, тысячу, да опекунский совет даст по двести рублей на душу: вот уж двести тысяч капиталу! А теперь время удобное, недавно была эпидемия, народу вымерло, слава Богу, немало, так что каждый с радостью мне их уступит уже только потому, чтобы не платить за них подушных денег. Конечно, трудно, хлопотливо, страшно. Как бы не вывести из этого истории, ведь без земли нельзя ни купить, ни заложить. Так я куплю на вывод, на вывод; теперь земли в Таврической и Херсонской губерниях отдаются даром, только заселяй. Туда я их всех и поселю! В Херсонскую их! Пусть там живут! В Чичиковой слободке!

В этот момент принесли кофе, и я на некоторое время отложил тетрадь, затем, пропустив несколько страниц, продолжил чтение.

Уже неделю живу в городе NN, разъезжаю по обедам и вечеринкам, наношу, как говорится, визиты вежливости. Думаю, здесь я весьма преуспею в своем предприятии. На днях, пожалуй, стоит заглянуть к Манилову. Душ у него, насколько я понял, немало, да и человек он довольно приятный и обходительный.

Вчера этот простак Манилов «безынтересно» передал мне мертвые души и даже купчую взял на себя! Убедить его в законности сего мероприятия не составило никакого труда!

Селифан, мошенник, завез меня черт знает куда, пришлось заночевать у какой-то помещицы... Да у ней деревушка не маленька!

Мне довелось повстречать в пути одну юную миловидную персону. Как видно, она сейчас только выпущена из какого-нибудь пансиона или института. Она теперь как дитя, все в ней просто, скажет, что ей вздумается, засмеется, где захочет засмеяться. Из нее все можно сделать, она может быть чудо, а может выйти и дрянь, и выйдет дрянь! Вот пусть только примутся за нее маменьки и тетушки. В один год так ее наполнят всяким бабьем, что сам родной отец не узнает. А ведь если, положим, этой девушке да придать тысячонок двести приданого, из нее мог бы выйти очень, очень лакомый кусочек.

С превеликой радостью принимаюсь я за перо, ибо теперь у меня без малого четыреста душ.... сочинить крепости, чтобы...

В этом месте чернила оказались размытыми, поэтому запись частично не сохранилась.

Вот ведь подлец какой Собакевич, и здесь надул! Бабу подсунул, да еще и по два с полтиною содрал за мертвую душу, чертов кулак!

Далее следовали бухгалтерские подсчеты: Павел Иванович, видимо, пытался прикинуть, в какую сумму убытка обошлась ему подлость Собакевича.

...Эх, русский народец! Не любит умирать своей смертью!

Это не очень похоже на Чичикова. Здесь, кажется, недостает нескольких страниц.

Чтоб вас черт побрал всех, кто выдумал эти балы! Ну, чему сдуру обрадовались? В губернии неурожаи, дороговизна, так вот они за балы! А ведь за счет же крестьянских оброков или, что еще хуже, на счет совести нашего брата. Кричат: «Бал, бал, веселость!» - просто дрянь бал, не в русском духе, не в русской натуре! Нет, право... После всякого бала точно, как будто грех какой сделал; и вспоминать даже о нем не хочется. Черт дернул меня заговорить с Ноздревым о деле!

«Дамы и господа! Через несколько минут мы начнем снижение», - раздался голос стюардессы, который и прервал мое чтение. Я закрыл журнал «господина Чичикова» и посмотрел в окно: мелькнула ярко-голубая полоска неба, и самолет погрузился в облака.

Дневник нашел и прочитал Иван Мелешенко

Дневник премудрого пискаря*

441 день от построения норы.

Сегодня целый день голодаю, но зато жив, кажется. Может, ночью, высунусь да и отхвачу что-нибудь, все спят ночью, а вдруг кто-то моцион делает? Нет уж, не выйду из норы, лучше с голодным брюхом жить, чем с сытым помереть. Грешным делом позавидуешь, как другие живут: едят досыта, в теплой водичке на поверхности косточки греют, пискарий род продолжают, беседы ведут друг с другом. А мне не до семьи, самому бы выжить. Я лучше своей смертью умру, как отец с матерью умерли.

443 день от построения норы.

Слава богу, до вечера дожил, теперь ночь отсидеть осталось. А мне что ночь, что день – все равно в норе мрак, меня никто не заметит. Ой, вот щука подплыла, копошится у норы. Съест! Неужто, зря недосыпал, недоедал, а меня сейчас в одну секунду… о боже, страх-то какой! Нет, уплыла. Опять жив остался, слава богу.

Екатерина Моргорова

24 апреля.

Давно я что-то не писал. Да никак времени не было: то в полдень за комариком или букашкой бегаю, то в своей норке от щуки или ещё от какого недруга хоронюсь. Как хорошо ночью! Все мои соседи спят и даже не знают, глупые, что безопаснее всего моцион ночью делать. А то они и утром, и вечером все носятся по своим абсолютно никому не нужным делам. Брали бы с меня пример. Подсказал бы, да боюсь быть ими же съеденным. Ведь время-то какое неспокойное сейчас! Сегодня утром шум где-то рядом с норкой, прислушался – две рыбы между собой разговаривают. Жаль, не всё я толком услышал, но в общем уловил: две щуки поспорили из-за маленького пискаря. А одна возьми да и съешь его, а та, которой не досталось, разозлилась и с этой самой злости проглотила свою приятельницу. Вот так-то! Отсюда возникает мораль: сиди дома, не высовывайся и не вступай в споры со щуками.

15 мая.

Сегодня у меня день рождения. День как день, и нужно быть осторожным, как обычно. В полдень мне повезло, потому что удалось поймать целых двух комаров, и для меня это большой праздник. Уже около норки ловко улизнул от полусонного рака. Да, сегодня очень удачный день. Слава тебе, господи, жив. Что же завтра-то будет?

4 ноября.

Я захворал. Уже практически не выхожу из дома. Да, только сейчас начал осознавать, как бесполезно прожил я свою наполненную постоянным страхом жизнь. Я даже не завёл семью, у меня нет детей, никто и никогда не вспомнит обо мне. Страх затмил всё в моей жизни. Жил – дрожал, и умираю – тоже дрожу. Я знаю: мне осталось недолго до того, как всё исчезнет для меня… Хотя много ли я видел в этой жизни?! И пишу я этот дневник для того, чтобы хоть как-то выразить свои мысли, чувства. Я понимаю, что напрасно прожил на этом свете: никого не утешил, никому не сделал добра, но и зла тоже не причинил. Но что это?

Какие-то странные… ощущения…. неужели … это…

Елена Колягина

12 октября 25 года со дня моего рождения.

Сегодня проснулся, ощупал себя: вроде жив, слава Богу. Поворочался, спинку размял и дрожать начал. А поблизости щуренок плавал. Да хитрец такой! Спрячется за пригорочек и ждёт, что я выгляну. Ан нет! Я умнее оказался: он ждёт, и я жду, у щурёнка терпение кончится, он вылезет, поплавает и в укрытие, а я всё сижу. К полудню надоело ему караулить меня, устал. Тут-то я и выплыл поплескаться в чистой водичке да подкрепиться. А жара неимоверная! Всякая букашка норовит под лист или в тину укрыться. Комары над водой не летают, а на поверхности того и гляди рыбаки на уху поймают. Сейчас жара спадает.

О, щурёнок вернулся и маму привел. Ну, пришёл мне конец, не дадут они мне продыху, не выпустят меня на вольные воды. Прощайте, рыбы добрые! Больше не могу писать – всего трясёт…

13 октября того же года.

Удивительно просто: сегодня глаза раскрыл и нашёл себя в полном здравии, значит, недаром премудрым зовусь. Взглянул на календарь и обмер: пятница, тринадцатое. День-то какой дурной. Решил из дома пока сегодня не высовываться и дрожать пуще прежнего.

14 октября того же года.

И опять я жив! Сегодня размышлял о своем бытии и о жизни других. Вот смотрю из норы: рыб плавает видимо-невидимо… Вон лещ идет, ишь какой степенный, а покажись я, сразу бы всю важность потерял и обед себе тут же устроил. Смотри-ка, пискарик рядом шустрит и не боится, но недолго ему жить-то осталось с таким соседом. Вот я, Премудрый Пискарь, действительно умён: пока мелкие рыбёшки, плавая, косточки разминают, хищная рыба подкрадётся и заглотнёт их, а я плавники с позвоночником дома разминаю дрожанием. Да и старики недаром говорят: «Век живи - век дрожи!».

Анастасия Егорова

Приложение 3

И почему же мы так говорим?

Чацкий снискивает славу сумасшедшего.

В глазах Софьи, как и всего светского общества, Чацкий сумасшедший, полоумный, придурок.

Узнав о любви Молчалина и Софьи, происходит развязка - одно из достоинств комедии – вступает в силу.

Молчалин – раболепец.

Спор Фамусова с Сологубом.

Один из персонажей восклицает:

«Ученье – вот чума

Ученость – вот зараза».

Их [представителей фамусовского общества] забавляют сплетни и чаепития.

Чацкий сеет зерна борьбы против него [фамусовского общества] и скоро ростки взойдут на фоне серой толпы.

Чацкий не сделал ничего, но зерно, посаженное им, перерастает в идеалы декабристов, которые уже приведут их в действие.